А что же будет со мной?

Джеймс Хэдли Чейз, 1974

Похоже, что угон самолетов стал модной забавой. Полковник Берни Ольсон, бывший пилот бомбардировщика, заручившись поддержкой своего бывшего механика Джека Крейна, решает не упустить своего шанса разбогатеть…

Глава вторая

Ресторан «Л’Эспадон»^[1], декор которого явно был слизан с парижского «Рица», стоял прямо на причале. Четыре гипсовые раскрашенные рыбы-меч и рыболовные сети украшали стены. Столики, освещенные электрическими свечами, стояли довольно далеко друг от друга, и можно было вести приватные разговоры без риска быть подслушанным.

Пэм нарядилась в какое-то длинное, до пят, одеяние, перехваченное на талии серебристым ремешком с пряжкой в виде змеиной головы.

Она выглядела просто сногсшибательно. Метрдотель заскользил к ней, скаля зубы в той широкой, дружелюбной улыбке, какую метрдотели приберегают только для любимых клиентов. Она сказала ему что-то, чего я не разобрал, и он, взмахнув рукой, повел нас к столику в дальнем конце, перед которым стояло два шикарных плюшевых кресла и откуда открывался вид на весь ресторанный зал.

— Какое удовольствие видеть вас, мисс Осборн, — сказал он, отодвигая для нее кресло. — Коктейль с шампанским?

На меня он даже не посмотрел.

Она села и улыбнулась ему.

— Это было бы превосходно, Генри.

— Могу я посоветовать закуски?

Он склонился над ней, и я ощутил запах его лосьона после бритья.

— Принесите меню, — сказал я, — а для меня — скотч со льдом.

Его голова медленно повернулась, и он оценивающе посмотрел на меня. Его взгляд скользнул по моему слегка поношенному легкому костюму, и в глазах его отразилось страдание. Это выражение лучше всего остального подсказало мне, что для него я мистер Пустое Место.

— Предоставь выбор Генри, — твердо сказала Пэм. — Он лучше знает.

Меня подмывало затеять ссору, однако великолепие этого места и неприязнь в глазах толстяка охладили мой пыл. Я сдался.

— Конечно… предоставим это Генри.

Повисла пауза, а затем Генри отчалил, чтобы приветствовать компанию из шести человек.

— С ним ты тоже спала? — спросил я.

Она хихикнула.

— Всего разок. Но впечатление произвела неизгладимое. Это единственный ресторан в городе, где я могу поесть бесплатно… и на тебя это тоже распространяется.

Я облегченно выдохнул. Судя по виду заведения, мне, скорее всего, не хватило бы денег оплатить счет. Я посмотрел на нее не без восхищения:

— А ты, детка, не промах.

— Точнее и не скажешь. — Подавшись вперед, она положила прохладную ладонь мне на руку и продолжила: — Генри боится меня до чертиков. У него ревнивая жена, и он думает, что я собираюсь его шантажировать.

— Повезло тебе.

Принесли напитки. Компанию им составляли маленькие горячие закуски. Вокруг нас хлопотали два официанта. Ресторан заполнялся публикой.

— Ничего местечко. — Я оглядел зал. — Должно быть, влетело бы в кругленькую сумму, если бы Генри не взял счет на себя.

— О да!

Появился сомелье с бутылкой «Сансер» в ведерке со льдом. Он поклонился Пэм, которая одарила его чувственной улыбкой. Интересно, она и с ним спала?

Затем подали морской язык в креветочном соусе, украшенный тонкими ломтиками омара.

— Да, жить ты умеешь, — заметил я, подцепляя рыбу на вилку.

— Мужчины! — Пэм покачала головой, ее большие зеленые глаза широко раскрылись от изумления. — На что только они не пойдут ради девушки вроде меня! Фокус, разумеется, в том, чтобы давать поменьше, а получать побольше. Мужчины либо благодарны тебе, либо боятся, но это в любом случае окупается.

— А что делать мне: благодарить или бояться?

Она поддела на вилку ломтик омара и ответила:

— Просто оставайся таким же симпатичным.

— Хорошо, запомню.

Она бросила на меня быстрый взгляд:

— Шикарно, правда?

— Точно.

Мы несколько минут ели в молчании, а потом я спросил:

— Берни вернется только через пару дней?

— Слушай, Джек, давай забудем о Берни. Давай насладимся обществом друг друга. Идет?

Но меня одолевала тревога. Перед тем как уехать с аэродрома, я успел поговорить с Тимом. Пэм обещала заехать за мной в восемь вечера, и у меня было полно времени, чтобы побриться, принять душ и пропустить стаканчик. Тим вернулся домой в половине восьмого. И заглянул ко мне.

— Нашел что хотел? — спросил он. Тим выглядел смертельно уставшим, потным и грязным.

Я ощутил укол совести.

— У меня тут побывала гостья. Она не оставила мне ни минуты свободного времени.

— Это Пэм, что ли?

— Она самая.

Он усмехнулся:

— Ну девка! Я знал, что она до тебя доберется, но не думал, что так быстро.

— Сегодня вечером еду с ней ужинать.

Тим поглядел на бокал у меня в руке:

— Я бы не отказался промочить горло.

— Так заходи, она наверняка опоздает.

Я смешал ему скотч с содовой, щедро добавив льда.

— Кто она вообще такая? — спросил я, протягивая ему стакан. — Местная шлюха?

— Она подружка Ольсона.

Это меня потрясло.

— Ты знаешь, что с Берни…

— Разумеется. Ему плевать, что она спит со всеми подряд. Они души друг в друге не чают. Все у них вместе, кроме постели.

— Господи! Да если б я знал, я бы и пальцем ее не тронул! Никуда не поеду с ней вечером, если она девушка Берни.

Тим с жадностью глотнул виски, утер рот тыльной стороной кисти.

— Если ты не поедешь, поедет кто-нибудь другой. Просто не жди от нее ничего, кроме секса, Джек. Она девушка Берни. Но природа требует свое. Ольсон не может этого дать, и потому он отпускает ее повеселиться. Это вовсе не секрет: подозреваю, об этом знают все в компании и еще половина Парадиз-Сити, ты просто не принимай отношения с ней всерьез. — Он допил виски, поставил стакан и пошел к двери. — Лично я — в душ и к телику. — Он посмотрел на меня и улыбнулся. — Жизнь — чертовски странная штука, а?

Но теперь на моей совести был еще и Берни.

— Послушай, Пэм, — начал я, но умолк, пока официант забирал грязные тарелки. — Тим сказал мне, что ты девушка Берни. Берни — мой лучший друг. И это меня беспокоит.

— Ой, да брось ты! Я же тебе объяснила: мне это нужно, а Берни не возражает. И перестань об этом болтать. Говорю тебе: Берни знает, какая я. Он не возражает.

Официант принес турнедо Россини^[2]с листьями артишоков и картофельными крокетами. Пока он подавал еду, я думал.

— Выглядит восхитительно, правда? — сказала Пэм. — Мм! Обожаю!

— Он должен возражать, — сказал я. — Речь ведь о том, что он любит тебя, а ты любишь его?

— Да заткнись ты! — Голос ее прозвучал тихо и неожиданно злобно. — Бери, пока дают, и радуйся!

Я сдался. Я сказал себе, что отныне и пальцем ее не трону. Ну и положеньице! Берни… мой герой, а я спал с его девушкой!

У меня пропал аппетит. Хотя мясо было великолепным, кусок не лез в горло. Ковыряясь в тарелке, я окидывал взглядом ресторан. Вдруг началось какое-то волнение, и Генри пронесся по проходу к дверям. Я увидел высокого, массивного мужчину лет шестидесяти, который вышел из тени под рассеянный свет. Никогда в жизни я не видел подобных мужчин. Судя по походке, он явно был гомосексуалистом. А его жирная физиономия с настоящим рылом вместо носа наводила на мысль об угрюмом дельфине. На нем был кричащий оранжевый парик, кривовато нахлобученный на, судя по всему, совершенно лысый череп. Он был в пронзительно-желтом льняном костюме и в фиолетовой рубашке с жабо.

По части рисовки ему не было равных.

— Смотри! Вот это тип, — сказал я, радуясь возможности сменить тему. — Интересно, кто он?

Пэм бросила взгляд в проход:

— Это Клод Кендрик. Он держит здесь самую модную, самую дорогую и самую доходную художественную галерею.

Я наблюдал, как толстяк, вихляя бедрами, подходит к своему месту через три столика от нашего. За ним шел тоненький как тростинка мужчина, которому с равным успехом могло быть и двадцать пять, и сорок лет. У него были длинные густые черные волосы, а худое лицо с сощуренными глазами и почти безгубым ртом придавало ему сходство с подозрительной, злобной крысой.

— А с ним Луи де Марни, он управляет галереей, — сказала мне Пэм.

Она отрезала кусочек мяса и съела.

Судя по тому, как Генри суетился вокруг этих двоих, он считал их очень важными персонами. Заинтригованный, я наблюдал, как они усаживаются за стол. Словно по волшебству, перед толстяком появился коктейль из мартини с водкой. Его компаньон от спиртного отказался.

Последовала короткая дискуссия с Генри по поводу блюд, а затем он унесся прочь, щелкнув пальцами официанту, чтобы тот следовал за ним.

Клод Кендрик огляделся, словно король, осматривающий свой двор. Тем, с кем он, по-видимому, был знаком, он помахивал пальчиками, а затем он взглянул в нашу сторону. Его маленькие глазки на мгновение задержались на моем лице, после чего скользнули к Пэм. Его брови поползли вверх, а рот растянулся в улыбке. И тогда он выкинул невероятную штуку. Он поклонился ей, снял оранжевый парик, словно шляпу, поднял его высоко над лысой, как яйцо, головой, поклонился еще раз, нахлобучил парик обратно, после чего немного развернулся в кресле, заговорив со своим спутником.

Пэм захихикала.

— Обалденный мужик, правда? — сказала она. — Он так приветствует всех женщин, с которыми дружит.

— Он дружит с тобой?

— Я была моделью, демонстрировала у него в галерее эксклюзивные украшения. Мы знакомы уже несколько лет. — Она доела мясо. — Прошу прощения… мне пришла в голову одна мысль.

Встав, Пэм направилась к столику Кендрика.

Стоя ко мне спиной и заслоняя собой Кендрика, она говорила с ним минуты три, а затем вернулась на место.

— Что это ты затеваешь? — спросил я.

— У него есть шикарный прогулочный катер. Я подумала, было бы весело прокатиться. Он так обрадовался. Дело в том, что люди, постоянно живущие в городе, скучают здесь. И каждому приятно увидеть новое лицо. Ты ведь поедешь, правда?

Поскольку я сомневался, она продолжила:

— Он действительно интересный и очень влиятельный человек. — Подошел официант и забрал наши тарелки. — Он тебе понравится.

Прокатиться на катере было заманчиво.

— Ладно, поехали. Чего мне терять?

Я поглядел в сторону Кендрика. Он улыбнулся и кивнул мне, пока официант ставил перед ним копченого лосося. Я кивнул ему в ответ.

Мы завершили ужин чашечкой кофе. Кендрик с де Марни заказали только лосося и тоже кофе. К тому времени, когда мы были готовы идти, были готовы и они.

Пэм отодвинула свое кресло и подвела меня к их столику.

— Клод… это Джек Крейн. Он работает на строительстве взлетной полосы. Джек… это мистер Кендрик.

— Зовите меня Клодом, дорогуша. — (Моя рука утонула в ладони, похожей на кусок теплого теста.) — Как я рад. Добро пожаловать в наш прелестный городок. Я надеюсь, вы будете здесь несказанно счастливы. — Он рывком встал на ноги. — Пойдемте под лунный свет. Луи, зайчик мой, поухаживай за дражайшей Пэм. Я хочу поближе познакомиться с Джеком.

Он подхватил меня под руку и повел по проходу. Дважды он останавливался, чтобы приподнять свой кошмарный парик и поклониться улыбавшимся ему женщинам. Я успел взмокнуть от смущения к тому моменту, когда Генри с поклоном проводил нас в жаркую ночь.

Выйдя, мы остановились.

Кендрик сказал:

— Луи, покатай же Пэм на катере. Ты ведь знаешь, как она это любит. Джек, не прогуляетесь ли со мной несколько минут? Я хочу кое о чем с вами поговорить.

Не успел я возразить, как Пэм с Луи уже пошли прочь.

— О чем это мы будем говорить? — Мне претил этот жирный урод, претила мысль о том, чтобы прогуливаться с ним.

— Дело касается Берни, он из числа моих лучших друзей. — Кендрик промокнул лицо шелковым платком. — Давайте возьмем мою машину. Там есть кондиционер. Я нахожу эту жару несколько утомительной, а вам так не кажется?

Я колебался, но без Пэм, которая обещала отвезти меня обратно на аэродром, я оказался в безвыходном положении и потому пошел вслед за толстяком по причалу к тому месту, где стоял «кадиллак» кричащей черно-желтой расцветки. Шофер-японец, завидев нас, выскользнул из-за руля и распахнул дверцы.

— Просто покатай нас, Юко, — сказал Кендрик, опуская свою тушу на сиденье.

Я обошел машину и сел с другой стороны. Задние сиденья от водителя отделяла стеклянная перегородка.

При закрытых дверцах в машине царила чудесная прохлада. Мы тронулись с места, и Кендрик предложил мне сигару, от которой я отказался.

Несколько минут мы катили вдоль моря, затем водитель свернул с главного бульвара и повез нас за город.

Кендрик, безмятежно куривший сигару, сказал:

— Насколько я понимаю, вы очень близкий друг Берни.

— Это верно.

— Я беспокоюсь за Берни. — Кендрик испустил вздох. — Ах, он бедняжка… такое страшное ранение.

Я выжидал, ничего не отвечая.

— Он работает на ужасных людей. Этот Эссекс! Что за чудовище! А его жена!

Я по-прежнему молчал.

— Берни не чувствует уверенности в завтрашнем дне.

— Как и все мы! — сказал я, глядя, как желтый диск луны плывет по безоблачному небу.

— И вы тоже? — Он повернул голову и посмотрел прямо мне в лицо. — Вы тоже не чувствуете уверенности?

— А кто чувствует?

— Вы правы, несомненно, но есть ли у вас стремления? Хотите ли вы разбогатеть? Я уверен, что хотите, и Берни тоже. Мы часто говорим с ним о деньгах. Однажды он сказал мне… я точно помню его слова: «Клод, я пошел бы на все, лишь бы обрести уверенность в завтрашнем дне. Если бы только передо мной замаячили настоящие деньги, я не стал бы стесняться в средствах, чтобы их заполучить».

— Берни так сказал?

— Это его собственные слова.

Настала моя очередь смотреть ему в лицо.

— Послушайте, Кендрик, может, вы опустите все эти глупости? Как по мне, так от них смердит. Я понимаю, что вы хотите прощупать меня, поскольку совсем меня не знаете, но делаете вы это с изяществом бульдозера. К чему вы клоните?

Он снял свой оранжевый парик и заглянул внутрь, как будто ожидая найти там что-то припрятанное, потом нахлобучил его обратно.

— Берни меня предупреждал, — сказал он и улыбнулся. — Он говорил, что с вами необходимо проявлять предусмотрительность. По его словам, однажды он спас вас от больших неприятностей. Вы напали на вьетнамского менялу и забрали три тысячи долларов. Берни обеспечил вам алиби. Это верно?

— Вьетнамские менялы были легкой добычей. Мне требовались деньги, а у старика их было полно. Берни же слишком много болтает.

— Берни сказал, что тот меняла погиб при взрыве бомбы и потому дело благополучно замяли.

«Кадиллак» плавно катился по дороге, огни Парадиз-Сити сверкали вдали бриллиантовым ожерельем, и я мысленно перенесся обратно в Сайгон.

Моей вьетнамской подружке нужны были деньги, чтобы переехать в Гонконг.

Она была сама не своя от страха. Она приехала с севера Вьетнама и не сомневалась, что вьетконговцы будут преследовать ее. Как бы я ее ни успокаивал, она не унималась. Она твердила, что без денег ей не вырваться на свободу. Я был слегка в нее влюблен, но ее глупые страхи портили нам все ночи. Лично у меня денег не было. Я понимал, что с ее отъездом потеряю ее навсегда, но все-таки решил, что помогу девушке попасть в Гонконг. Однажды вечером я зашел в лавку к тому меняле, пригрозил армейским револьвером и заставил его отдать деньги. Я тогда здорово набрался, и мне было море по колено. Я отдал деньги своей вьетнамке, и в тот вечер мы виделись в последний раз. Военная полиция устроила процедуру опознания, и меняла указал на меня. Я уже решил, что мне кранты, но тут появился Ольсон. Он заявил, что во время ограбления мы с ним вместе ремонтировали его самолет. Уверен, что военная полиция усомнилась, но авторитет Берни был слишком велик, и я вышел сухим из воды.

Сейчас то происшествие казалось таким далеким. Мне повезло: контора старого менялы, вместе с ним самим, попала под первые ракеты, сброшенные вьетконговцами на Сайгон. Старик собирался подавать жалобу нашему командованию, однако ракеты заставили его умолкнуть.

Я тогда рассказал Берни правду, и он посмеялся:

— Ладно, Джек, больше так не делай. Меня может не оказаться рядом, чтобы тебя выручать.

На том все и закончилось.

По крайней мере, закончилось на время, но денег мне всегда не хватало.

Я связался с очередной вьетнамкой, танцовщицей из одного пестрого и шумного клуба, куда постоянно захаживали американские солдаты. Она думала только о деньгах — о них думали почти все вьетнамки. И потому однажды ночью, по-настоящему укурившись, я отправился в лавку другого менялы. В тот раз я решил не полагаться на удачу. На улице бушевала гроза, вьетконговские ракеты падали градом, и их грохот заглушил мой выстрел. Перед убийством старого вьетнамца я колебался не больше, чем колебался бы перед убийством дикой утки. Из открытого сейфа я забрал тысячу долларов. Этого хватило, чтобы повеселиться с той девчонкой и кое-что отложить. Я повторял такое трижды. Я шлепнул трех менял, а потом меня замучила совесть. Мне начали сниться те старики. Я постоянно видел момент выстрела и их полные ужаса глаза. Эти глаза преследовали меня неотступно, даже когда я занимался самолетом Ольсона. И потому я завязал с этим. А теперь, в этом роскошном «кадиллаке», я снова увидел их глаза.

Кендрик говорил:

— К чему я клоню? Об этом вам должен рассказать Берни. Это его операция, но я хочу спросить кое о чем. Берни сказал, вы пойдете на что угодно ради больших денег. Самое важное здесь, разумеется, «что угодно». Могу я уточнить, так ли это?

— Все зависит от того, насколько большие деньги, — ответил я.

Он кивнул:

— Это правильный ответ. — Он выдохнул сигарный дым, который тут же улетучился из машины благодаря небольшому, но мощному вентилятору. — Именно… насколько большие? Четверть миллиона вас заинтересует?

Я ощутил, как мурашки побежали по спине, но сохранил внешнюю невозмутимость.

— Такое заинтересовало бы кого угодно.

— Я говорю не о ком угодно. — В его голосе вдруг зазвучали раздраженные нотки. — Я спрашиваю вас.

— Все зависит от условий.

— Вопрос простой, дорогуша. Вы бы сделали что угодно за четверть миллиона долларов?

— Мне необходимо поговорить с Берни.

— Совершенно верно. — Кендрик поднял крошечный микрофон. — Юко, мы возвращаемся.

«Кадиллак» затормозил, развернулся и поехал обратно в город.

— Тоже мне операция, — сказал я. — Сначала Берни предлагает мне фиктивную работу. Потом меня соблазняет Пэм. Теперь вы выходите на сцену и толкуете о четверти миллиона. Я бы не назвал все это хорошо спланированной операцией. Все слишком быстро. А вдруг я прямо сейчас пойду к копам и расскажу им обо всем? Как думаете, они заинтересуются?

Кендрик закрыл глаза. Расслабившись, он стал похож на престарелого дельфина.

— Возможно, дорогуша, но, думаю, они больше заинтересуются вами. — Он поправил свой парик, не открывая глаз. — Впрочем, давайте не будем говорить о полиции. Эта тема всегда угнетает. Есть деньги, которые можно заполучить, и ваша доля — четверть миллиона. Вам необходимо поговорить с Берни, и вы всегда сможете отказаться. Если откажетесь, то просто сядете на самолет и вернетесь в свой городишко, чтобы провести там остаток дней в борьбе за выживание. Это, разумеется, ваше полное право, но, с другой стороны, вы можете присоединиться к нам и разбогатеть.

Я закурил сигарету.

— Я поговорю с Берни.

Мы ехали в молчании, пока «кадиллак» не остановился у «Л’Эспадона», где уже ждали Пэм и де Марни.

Когда я вышел из машины, Кендрик сказал:

— Надеюсь, мы еще поработаем вместе, дорогуша. Я в вас верю.

Я остановился и внимательно посмотрел на него:

— Больше, чем я в вас.

Я нагнал Пэм, которая уже шла к своему припаркованному «мини».

— Ты тоже в деле? — спросил я, пока мы упаковывались в крошечную машинку.

— Клод с тобой поговорил?

— Ты же знаешь, что поговорил. Сама ведь оставила меня с ним. И я спрашиваю тебя: ты тоже в этом деле?

Она завела мотор и быстро погнала машинку обратно в сторону аэродрома.

— Лучше поговори с Берни.

— Это по-прежнему не ответ на мой вопрос, а я хочу услышать ответ.

Она пожала плечами:

— Да, я в деле. Берни все тебе объяснит.

— Если вся операция будет проходить в том же духе, я даже близко не стану в ней участвовать.

Она бросила на меня быстрый жесткий взгляд:

— Что ты имеешь в виду?

— Да тут все сплошная лажа. Меня заманили сюда под надуманным предлогом, потом подсунули тебя, потом натравили на меня этот жирный ходячий кошмар. Все это идея Берни?

— Ну ты же заинтересовался, правда?

— Деньгами заинтересовался, но, если оставить деньги в стороне — и мне нужны очень веские доводы, чтобы я поверил в возможность их заработать, — пока что от всей вашей операции смердит.

— Ты должен поговорить с Берни.

— Совершенно верно.

До аэродрома мы доехали молча, но, когда остановились рядом с моим коттеджем, она включила свою чувственную улыбку:

— Давай проведем остаток ночи вместе, Джек.

Она начала выбираться из машины, но я остановил ее:

— Нет. — Я пристально посмотрел на нее. — Ты ведь девушка Берни… не забыла?

Она в ответ посмотрела на меня так, словно хотела ударить. Я продолжал сверлить ее взглядом, пока она не отвернулась, тогда я вышел из машины и направился к коттеджу.

Утром я встал и уже пил кофе на крыльце, когда Тим О’Брайен вышел из своего домика. На часах было без четверти семь, и он посмотрел на меня с удивлением:

— Ты рано.

— Подумал, не отправиться ли на стройку, — сказал я, допивая кофе. — Если у тебя есть задание, которое ты мог бы мне поручить, буду рад.

— Знаешь что-нибудь о взрывных работах?

— Ничего.

Он усмехнулся:

— Знаешь что-нибудь о бульдозерах?

— Еще бы.

— Отлично… в таком случае возьмешь на себя бульдозеры, а я займусь взрывами. — Мы погрузились в джип. — Значит, ты решил, что хочешь поработать?

— Когда мне платят, я соответствую. Но давай сразу проясним, Тим: босс ты. Ты говоришь мне, что делать, а я стараюсь исполнить.

В итоге я провел весь день на жаре, в пыли и грохоте. Четырежды меня звали ремонтировать бульдозер, и я ремонтировал. Моторы для меня — плевое дело. Я легко поладил с бригадой чернокожих: работали они отлично, но понятия не имели, что делать с застопорившимся двигателем. О’Брайена я не видел до обеденного перерыва. Судя по грохоту, он истратил кучу взрывчатки. Мы вместе перекусили под деревом: гамбургеры и кофе. Он спросил, нравится ли мне работа, и я сказал, что все идет прекрасно. Он посмотрел на меня с любопытством, но не стал развивать тему.

Прежде чем отправиться спать тем вечером, я обдумал все случившееся. И пришел к выводу, что Оль-сон замыслил какую-то кражу и хочет, чтобы я участвовал в деле, но он не вполне во мне уверен. Эта идея — а я говорил себе, что могу сильно ошибаться, — взбудоражила меня. Никогда не подумал бы, что у Ольсона имеются криминальные наклонности. Я решил и дальше работать на стройке, а то у кого-нибудь возникнут вопросы, зачем я вообще здесь ошиваюсь.

И это было разумное решение, потому что на следующий день, часа в четыре, когда я, чертыхаясь, прочищал систему подачи топлива, трое негров, наблюдавших за моей работой, внезапно оцепенели, словно взятые в шенкеля. Они лишь закатывали большие черные глаза, сверкая белками, и я обернулся через плечо.

В нескольких ярдах от меня стояла женщина и наблюдала за мной. И какая женщина! Я сразу понял, что это может быть только миссис Лейн Эссекс. Окидывая ее взглядом с макушки до пят, я увидел рыжевато-золотистые «венецианские» волосы, спадавшие на плечи длинными, естественными волнами, широкий лоб, большие глаза цвета фиалки, тонкий нос, четко очерченный рот. Нет, это описание никуда не годится. Она была самой великолепной женщиной, какую я только видел в жизни, и на ее фоне Пэм Осборн смотрелась как дешевая шлюха. Это тело внушило бы грешные мысли даже святому: бесконечно длинные ноги, полная грудь. На ней были белая льняная рубашка, заправленная в белые же бриджи для верховой езды, и сверкающие черные сапоги до колена. В нескольких ярдах за ее спиной стоял негр, державший в поводу двух лошадей.

Она похлопывала по сапогу хлыстом, а ее фиалковые глаза скользили по мне взглядом скотопромышленника, решающего, будет он покупать призового быка или нет.

Я принялся вытирать с рук грязь и смазку куском смоченной в бензине ветоши, ощущая напряжение, исходившее от трех чернокожих, которые очень осторожно, очень медленно, словно спасаясь от африканской гадюки, отступали от бульдозера. Они пятились, пока не скрылись за завесой пыли.

— Вы кто? — Тон был высокомерный, и я вспомнил, что Пэм отзывалась об этой женщине как о стерве, какой не видывал свет.

Я решил изобразить почтительность.

— Джек Крейн, мэм, — сказал я. — Могу я что-нибудь сделать для вас?

Вопрос несколько обескуражил ее. Я понял это по тому, как она изящно переступила с ноги на ногу.

— Не помню, чтобы видела вас здесь раньше.

— Совершенно верно, мэм. — На моем лице не отражалось никаких чувств. — Я только что приехал. Выполняю задание мистера О’Брайена.

— А… — Она помолчала, продолжая рассматривать меня. — Где О’Брайен?

Как раз в этот миг раздался чертовски громкий взрыв, и обе лошади отпрянули, едва не опрокинув негра, который с трудом их удержал. Я понял, что ему приходится туго, и потому прошел мимо нее и перехватил поводья лошади покрупнее, успокоив животное одной лишь грубой силой. Негр кое-как совладал со второй лошадью.

— Здесь не место для лошадей, мэм, — сказал я. — У нас идут взрывные работы.

Она подошла ко мне, выхватила у меня из руки поводья и вскочила в седло. Конь взвился на дыбы, она хлестнула его, и он остался на месте, дрожащий, но смирившийся.

Негр тоже сел верхом.

— Уезжай, Сэм, — велела она, — пока снова не началось.

Негр быстро ускакал, а она осталась, глядя на меня сверху вниз.

— Вы разбираетесь в лошадях? — спросила она.

— Нет, мэм. Я не разбираюсь в том, у чего нет тормозов.

Она улыбнулась:

— Но вы неплохо совладали с Борджа. Спасибо.

В следующий миг громыхнуло как никогда раньше, словно к нашим ногам рухнула пятисотфунтовая авиабомба.

Она же, уверенная, что справилась с лошадью, расслабилась в седле. От взрыва вздрогнули и она, и я.

Вздрогнул ли Борджа — неизвестно. Но он встал на дыбы и взвился свечкой, и шанса усидеть верхом не было. Когда лошадь оторвалась от земли, наездницу с силой выбросило из седла. За ту долю секунды, пока она была в воздухе, я ничего не успел сделать, потом я рванулся вперед, но было уже слишком поздно. Она ударилась плечами и головой, упав на гудрон, и так и осталась лежать, по-прежнему прекрасная, но не сознающая мира вокруг.

Когда я опустился рядом с ней на колени, вокруг, разинув рты, столпились чернокожие. Я не знал, цела ли у нее шея, и боялся к ней прикасаться.

— Приведите О’Брайена! — проревел я. — Пригоните мне джип!

От моего зычного голоса они зашевелились. Человек пять вихрем понеслись по гудрону в ту сторону, где грохотали взрывы. Еще двое кинулись куда-то за пылевую завесу.

Я осторожно коснулся ее, и она открыла глаза.

— Вы сильно ударились?

Веки ее опустились.

— Миссис Эссекс! Можно мне вас перенести?

Она снова подняла веки. Покачала головой, и чудесные фиалковые глаза прояснились.

— Я в порядке. — Она пошевелила руками, затем ногами. — Боже! Голова!

— Не двигайтесь.

Я обернулся. Джип затормозил рядом.

За рулем, вращая глазами, сидел здоровенный черный парень.

— Я отвезу вас в больницу.

Я подхватил ее на руки, и она едва слышно застонала.

Я донес ее до джипа, сел рядом с негром, держа ее на коленях.

— Езжай в больницу, — велел я негру. — Небыстро… осторожно.

Негр посмотрел на нее, выжал сцепление и медленно повел машину по гудрону. На дорогу до аэродромной больницы ушло десять минут. Должно быть, им кто-то успел позвонить. Как только джип остановился, к нам бросились два интерна, пара медсестер и седовласый мужчина в белом халате.

У них были носилки, и все было проделано очень слаженно.

Медики за какие-то секунды сняли ее у меня с коленей, переложили на носилки и унесли в больницу.

Я сидел и гадал, не сделал ли хуже, когда сдвинул ее с места, и от этой мысли меня бросало в пот.

С ревом подъехал джип, из него выскочил О’Брайен. Я рассказал ему, что случилось.

— Проклятье! — Он утер с лица пот. — Чего ей там понадобилось? Вечно она сует свой длинный нос туда, куда не просят! Если Эссекс узнает, я могу остаться без работы.

Я протиснулся мимо него и вошел в кондиционированную прохладу больницы. За стойкой сидела дежурная медсестра.

— Как она? — спросил я.

— Ее осматривает доктор Винтерс. — Она взглянула на меня так, словно я бродяга, выпрашивающий монетку.

Я немного поколебался, но тут увидел, что из дверей выходит один из интернов, принимавших ее, и подошел к нему.

— Как она? Я не навредил, когда сдвинул ее с места?

— Вы все сделали правильно, — сказал он и улыбнулся. — Все кости целы, просто сотрясение. Она спрашивает о своей лошади.

— Ясно. Скажите ей, чтобы не волновалась. Я позабочусь о ее лошади.

Когда я направился к выходу, то услышал, как интерн сказал медсестре:

— Свяжитесь с мистером Эссексом, и побыстрее!

Я вышел под палящее солнце, сел в джип и поехал в ту сторону, куда умчалась лошадь. О’Брайен уже уехал. Я обливался потом два долгих часа, прежде чем отыскал животное. Борджа оказался на дальнем конце аэродрома в густом подлеске, и я заметил его лишь по счастливой случайности. Он уже преодолел все свои страхи, и я без проблем привязал его к джипу, потом неспешно покатил назад, и он затопал следом.

Когда я подъехал к больнице, словно из ниоткуда появился грум миссис Эссекс. Он широко улыбнулся мне и отвязал поводья.

Я вошел в больницу и приблизился к стойке.

Медсестра посмотрела на меня, удивленно подняв брови.

— Да?

— Вас не затруднит передать миссис Эссекс, что я нашел ее лошадь, животное не пострадало и сейчас в полной безопасности, — сказал я. — От этой новости миссис Эссекс сразу почувствует себя лучше.

Медсестра наклонила голову:

— А вы?..

— Джек Крейн. Миссис Эссекс меня знает.

Внезапно на ее лице отразилось смятение. В ее глупую, чванливую голову вдруг пришла мысль, что, несмотря на пот, грязные руки и потрепанную одежду, я, возможно, какая-то важная фигура в королевстве Эссексов.

— Я сейчас же передам доктору Винтерсу, мистер Крейн. Спасибо, что известили нас.

Я смерил ее долгим жестким взглядом, затем кивнул и пошел обратно к джипу, чтобы ехать на стройку.

Вылезая из машины, я услышал очередной взрыв. По крайней мере, О’Брайен не свернул работы. Ему было от души наплевать на миссис Эссекс, а вот мне — нет.

Я помнил ощущения от ее тела, когда держал ее на руках. Я помнил эти фиалковые глаза и прикосновение золотистых венецианских волос к лицу, когда поднимал ее.

Подойдя к замершему бульдозеру, я снова принялся за работу. Я работал и думал о миссис Эссекс. Я все еще думал о ней, когда прозвучал свисток и дневная смена была окончена.

Вернувшись к себе, я принял долгожданный душ. Когда натягивал брюки, раздался стук в дверь. Решив, что пришел Тим, я крикнул: «Входи!» — и потянулся за рубашкой.

Дверь отворилась, и в коттедж проскользнула Пэм Осборн. Она быстро закрыла дверь, и я увидел, что лицо у нее бледное, а глаза сердито блестят.

— Чего тебе? — Я не хотел, чтобы она была здесь. — Прочь, детка. — Я заправил рубашку в брюки. — Наша встреча была ошибкой.

По выражению ее лица я понял, что она не слышит меня.

— Обязательно вести себя по-идиотски? — спросила она. — Ты теперь виден как на ладони, а как раз этого Берни не хотел.

Я обошел вокруг стола и сел:

— О чем это ты болтаешь?

— Да весь аэродром гудит. Ты везешь эту стерву в больницу, потом ищешь ее чертову лошадь.

— И что тут такого?

— Все теперь хотят знать, кто такой Джек Крейн. Неужели ты не понимаешь, что любой из здешних уродов отдал бы правую руку, чтобы сделать то, что сделал ты?

— А что мне, по-твоему, оставалось? Бросить ее там лежать?

— Да все дело в лошади! — Она сжала руки в кулаки, затем разжала. — Этой сучке лошадь важнее собственного здоровья, мужа и даже денег! Не мог ты сперва подумать, прежде чем рыскать в поисках этой клячи, пусть бы ее нашел кто-нибудь другой!

— Откуда мне было знать?

— И еще кое-что… С чего тебя понесло на стройку с О’Брайеном? Разве Берни не велел тебе надзирать за ним и держаться подальше от стройки? Разве не сказал, чтобы ты не якшался с рабочими? Нет, ты идешь туда и возишься с машинами! Когда Берни об этом узнает, он лопнет от злости.

Я начал закипать.

— Ну хватит! — сказал я. — Не желаю выслушивать от тебя отповеди! Я поговорю с Берни. А теперь убирайся отсюда!

— Я пришла предостеречь тебя, болван! Уже скоро начальство начнет выяснять твою подноготную. Сарафанное радио здесь налажено что надо. Готовь легенду. За тебя возьмется этот сукин сын Уэс Джексон. Он управляющий у Эссекса. Берегись его! Он такой проницательный, что вскроет тебя одним взглядом. Он захочет узнать о тебе все, что только можно. Что ты здесь делаешь. Кто ты такой. Почему Берни не внес тебя в платежную ведомость. Готовь легенду, или мы пропали. Ты понял?

— Нет. — Я пристально смотрел на нее. — Я не понял, и все это мне не нравится. Если ты…

Шум подъехавшей машины заставил нас обоих быстро обернуться.

— Он уже здесь… Уэс Джексон! — Лицо Пэм стало белее свежевыпавшего снега. — Он не должен увидеть меня.

Она стремительно развернулась, метнулась в ванную и закрыла за собой дверь.

Я остался один посреди комнаты.

Примечания

1

L’espadon — здесь: меч-рыба (фр.).

2

Турнедо Россини — говяжьи медальоны, которые подаются на гренке вместе с фуа-гра и трюфелями.