Так поступают мужчины

Джеймс Хэдли Чейз, 1953

Рене Реймонд, известный всему миру под псевдонимом Джеймс Хэдли Чейз, прославился в жанре «крутого» детектива. Он вышел из семьи отставного британского офицера, и отец прочил Рене карьеру ученого. Но в 18 лет будущий писатель оставил учебу и навсегда покинул родительский дом. Постоянно менял работу и испробовал немало профессий, прежде чем стал агентом по распространению книг, основательно изучив книжный бизнес изнутри. Впоследствии он с иронией вспоминал: «…Пришлось постучать не менее чем в сто тысяч дверей, и за каждой из них мог встретить любого из персонажей своих будущих романов… И столько пришлось мокнуть под дождем, что сейчас никто не в силах заставить меня выйти из дома в сырую погоду…» За полвека писательской деятельности Чейз создал порядка девяноста романов, которые пользовались неизменным успехом у читателей разных стран, и около пятидесяти из них были экранизированы.

James Hadley Chase

THE THINGS MEN DO

Copyright © Hervey Raymond, 1953

All rights reserved

© А. В. Новиков, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020

Глава первая

Фары грузовика, словно прожектор, освещающий танцовщицу на сцене, выхватили ее из темноты.

Она стояла возле «бьюика-родмастера» выпуска 1939 года; автомобиль явно несколько месяцев не мыли и несколько лет не полировали. На ней были серая фланелевая юбка и замшевая куртка винно-красного цвета, застегнутая спереди на молнию. Девушка помахала мне.

Я взял себе за правило: когда я за рулем, не останавливаться, если девица просит ее подвезти, голосуя у дороги, но тут был иной случай. Судя по всему, у нее возникла проблема с машиной. А проблемы с машинами как раз и были моим бизнесом.

Я затормозил возле нее и высунулся в окно.

— Я застряла, — сказала она. — Можете помочь?

Часы на приборной панели показывали двадцать минут двенадцатого. Я устал и проголодался. Последние два часа я возился с машиной, которая сломалась примерно в миле от аэропорта в Нортхолте, но все же я открыл дверцу и вышел на дорогу.

— А в чем проблема?

— Не в бензине. Бак почти полон. Мотор только что накрылся.

Я подошел к «бьюику» и поднял капот. Запах горелого поведал мне обо всем, что я хотел узнать. Я задержался, лишь чтобы осветить фонариком мотор, и закрыл капот.

— Зажигание сгорело. На ремонт уйдет день-другой.

— Черт! Вы уверены? Вы ведь едва взглянули.

— Я вообще мог не смотреть. Разве вы не чувствуете запаха? К тому же это моя профессия.

Обернувшись, она взглянула на мой грузовик. Отраженный свет его фар давал достаточно света, чтобы можно было прочесть красную надпись на белой панели:

ГАРРИ КОЛЛИНЗ, ЛТД

Автомастерская

Игл-стрит, 14, В. 1

Пару лет назад я гордился этим грузовиком.

Когда мне его доставили, я с трудом мог отвести от него взгляд, но с тех пор энтузиазм поистерся. Теперь грузовик скорее напоминал мне побеленный склеп.

— Вы не поверите, — рассмеялась девушка. — Любая другая нарвалась бы на приставалу, а мне подвернулся автомеханик. Мне всегда везло.

— Не так уж вам и повезло. Здесь я ничего сделать не смогу. Подвезу вас до ближайшего гаража, если это вам чем-то поможет.

— В такое время все гаражи закрыты.

— Тогда могу взять вас на буксир, пока не найдем гараж.

— Нет, спасибо. Не люблю, когда меня тянут на буксире. Все равно эта старая развалина не моя. Оставлю ее здесь. А мой друг завтра пошлет кого-нибудь за ней.

— Ваш друг будет рад по уши.

Она рассмеялась:

— Это его забота. Я хочу домой. Подбросите меня до Вест-Энда?

— Если вы этого хотите.

Она открыла дверцу грузовика и забралась в кабину.

Я помедлил, глядя на темный силуэт «бьюика»:

— Лучше не оставлять эту машину без подсветки. Кто-нибудь может в нее врезаться.

— Господи, вас всегда тревожит такая ерунда? Удивительно, что вы еще не седой.

— Просто я думаю о последствиях. Я и сам не хотел бы на нее наткнуться.

Я отыскал в грузовике красный фонарь, зажег его и повесил на дверную ручку «бьюика» со стороны дороги.

— А фонарь-то вам не вернут.

— Значит, не вернут.

Я сел за руль и завел мотор. Свет от приборной панели упал на ее стройные ноги, обтянутые нейлоном. Она показывала колени, и действительно было на что посмотреть. Я краем глаза взглянул на незнакомку. Она смотрела вперед, приподняв подбородок. Света не хватало, чтобы разглядеть спутницу получше. Когда фары выхватили девушку из темноты, я увидел ее лишь мельком. Успел заметить, что у нее темные волосы, разделенные прямым пробором, и что они ниспадают на плечи и завиваются вовнутрь.

У меня создалось смутное впечатление, но я не был вполне уверен, что она превосходит принятые стандарты красоты.

— Это ваш грузовик? — Она открыла сумочку, достала пачку сигарет и предложила мне.

— Да, это еще и мой бизнес.

Она поднесла спичку к моей сигарете. Мне хотелось рассмотреть девушку при свете спички, но навстречу ехал грузовик, и я не мог оторвать взгляд от дороги.

— Значит, вы Гарри Коллинз.

— Верно.

— А я Глория Селби.

Мы проехали пару сотен ярдов, потом она спросила:

— Вы часто работаете так далеко от своей базы, как сейчас?

— А с чего вы решили, что я работал?

— Вы не похожи на тех, кто сидит за рулем с такими грязными руками, если только вы не после работы.

— Вы правы. У одного из моих немногих клиентов сломалась машина, и он меня вызвал. В пяти минутах езды от него есть гараж, но он обо мне такого высокого мнения, что оторвал меня от горячего ужина и заставил проехать шестнадцать миль. Просто милейший человек.

— И вы не отказались?

— Бизнес сейчас такой, что пришлось ехать. А куда деваться?

— А я-то думала, что владельцы гаражей купаются в деньгах.

— Я тоже, поэтому и полез в этот бизнес. И обнаружил, что все далеко не радужно.

— Разве там не крутятся деньги?

— Да, наверное, так и есть, но я выбрал неправильное место.

— Я бы решила, что Оксфорд-серкус — очень неплохой район.

— Я тоже так думал, пока не обосновался там. Только не говорите, что знаете, где находится Игл-стрит.

— Это поворот с Оксфорд-стрит, возле «Питера Робинсона».

Я взглянул на нее, потом снова уставился на темную ленту дороги, ползущую навстречу в свете фар.

— Вы первая из моих знакомых, кто знает, где эта улица. Ее сделали с односторонним движением и утыкали знаками «Стоянка запрещена». Клиенты боятся остановиться даже для заправки. Не знаю, зачем я это рассказываю. Вряд ли вам это интересно.

— Разве я говорила, что мне скучно?

Мы проехали молча минуту-другую.

— Я подгоню вам свою машину на обслуживание, — сказала она. — И друзьям про вас расскажу.

— Отлично. Большое спасибо.

— Вы ведь не верите, что я это сделаю?

— Наверное, сделаете, если не забудете. Допустим, вы живете далеко от Игл-стрит. К утру вы забудете о гараже на Игл-стрит и продолжите ездить к ближайшему автомеханику. С людьми такое случается, знаете ли.

— Я живу на Нью-Бонд-стрит. Это достаточно близко, верно?

Я решил, что она надо мной прикалывается.

— На какой машине вы ездите?

— У меня один из новых «ягуаров». Не машина, а сказка.

Теперь я уже не сомневался, что она прикалывается.

— Таким машинам не требуется много обслуживания.

— Ну, кто-то же должен содержать ее в чистоте. Можно будет ставить ее в вашем гараже? Сейчас я держу ее в районе Шеперд-маркет, а это слишком далеко от моей квартиры.

— Место у меня есть, но это будет незапираемый гараж.

Я все еще думал, что она заливает.

— Иногда по вечерам я езжу очень поздно.

— Я живу над гаражом. И поздно ложусь.

— Сколько вы возьмете?

— Тридцать шиллингов в неделю и пять шиллингов за мойку и полировку.

— Но я столько плачу за гараж.

Я покачал головой:

— Готов поспорить, что не платите.

Она рассмеялась:

— Что ж, я подумаю. Сбросьте цену до фунта, и я ваша^[1].

— Тридцать шиллингов — это дешево, и вы это знаете. На меньшее я не согласен.

— Ну ладно, я подумаю.

Я был совершенно уверен, что никогда больше не услышу про ее «ягуар». И еще я был совершенно уверен, что никогда больше не увижу ее саму после того, как высажу на Бонд-стрит.

Мне очень хотелось вывести наконец эту девицу на чистую воду: пусть поймет, что весь этот треп ей даром не пройдет.

— Что случилось с вашей машиной, если вы сегодня поехали на «бьюике»?

Она подалась вперед и стряхнула пепел под ноги.

— Сестра моего друга опаздывала на ночной самолет в Париж. А он был чем-то занят и попросил отвезти ее в Нортхолт. Бывали когда-нибудь в Париже?

— Когда был в армии. И всего дня три или четыре.

— Понравилось?

— Вроде да. Там все тогда было дорого, но я слышал, что сейчас там вообще цены зашкаливают.

— Ну, там как везде: если знаешь что и как, то ты в шоколаде. Я знаю, где в Париже можно снять дешевое жилье, и у меня там друзья. Так что обхожусь без проблем. И трачу не много.

— Вас послушать, так вы там часто бываете.

— Примерно раз в месяц.

— По делу?

— Да. Я дизайнер и производитель нижнего белья.

Это меня удивило.

— И насколько прибыльный этот бизнес?

— Все отлично. Я не жалуюсь. У меня есть кое-какие связи в Париже.

— А я было подумал, что это все равно что возить уголь в Ньюкасл.

— Это ограниченный рынок, но я свое место под солнцем отвоевала.

— А вы не слишком молоды для владелицы бизнеса?

Она рассмеялась:

— Вы сами довольно молоды, чтобы быть владельцем бизнеса.

— Не знал об этом. Мне тридцать два.

— Женаты?

— Да. А вы?

— Я? Зачем мне замуж? Мне надо думать о карьере.

Я свернул на Вуд-лейн и поехал в сторону Шепердс-Буш. И задумался: а вдруг она все-таки говорит правду?

Что, если у нее действительно есть квартира на Бонд-стрит, бизнес по продаже нижнего белья и «ягуар» и она действительно летает в Париж? Я с внезапным раздражением осознал, насколько давно живу на грани банкротства: уже перестал верить в существование тех, кто хорошо зарабатывает.

А ошибка моя заключалась в том, что я угробил все деньги на этот гараж. Если бы я оставил хоть какой-то рабочий капитал, то смог бы выбраться из болота, в котором сейчас увяз. Купил бы станки, токарный и другие. Вокруг хватает контрактных работ, если у тебя есть нужное оборудование. И вместо того чтобы выбросить все деньги на хитроумное оборудование для мойки машин, смазки под давлением и прочее, чем я сам пользовался пару раз в месяц, мне следовало приберечь средства на случай, если пойдет черная полоса. Но тогда меня переполнял оптимизм и я не верил, что со мной такое может случиться.

А эта сидящая рядом девица могла позволить себе поездки в Париж, раскатывать на «ягуаре» и жить в собственной квартире на Бонд-стрит! Все это было для меня совершенно недостижимо и поэтому бесило. Я для своей работы учился, трудился и практиковался, а теперь не получаю от нее ничего, кроме головной боли и забот. Насколько я мог судить, у моей попутчицы имелся лишь природный талант делать красивые вещи, и он вознес ее на вершину мира.

— Эти часы идут верно? — неожиданно спросила она. — Сейчас действительно настолько поздно?

— Они немного спешат. Сейчас двадцать минут двенадцатого.

— Ну ничего, мне не надо вставать рано утром. Терпеть этого не могу, а вы?

— А я должен вставать, как бы я к этому ни относился. — Мое раздражение пробилось в тоне. — Я открываю гараж в половине седьмого. Рано утром я продаю бензин. Поблизости от меня есть четыре или пять фургонов, и они заправляются перед дневными поездками. Если я не встану рано, то лишусь этих клиентов.

— Что-то тон у вас злой.

— Обычно я так говорю, когда устаю, но дела у меня реально паршивые.

— Может, вы плохо разбираетесь в своем бизнесе?

— И что это значит?

— У меня есть знакомый, владелец гаража. И он много зарабатывает.

— Я же сказал: я выбрал плохое место.

— Он покупает и продает подержанные машины. А на этом рынке крутится много денег.

— Только не сейчас. Вы разве не слышали, что начался экономический спад?

— Не верю я ни в какие спады. Это лишь оправдание отсутствия инициативы. Если не можешь заработать одним способом, заработай другим. Никогда об этом не думали?

Я поерзал, неожиданно разозлившись. Сейчас она начнет втирать, как мне надо вести бизнес.

— Занимайтесь своим нижним бельем. А я займусь гаражом.

Она рассмеялась:

— Да делайте вы что хотите.

Я проехал по Эджвер-роуд, свернул возле Мраморной арки и прибавил скорость на Оксфорд-стрит. Никто из нас не произнес ни слова, пока я не сбросил скорость и не остановился у тротуара напротив Нью-Бонд-стрит.

— Приехали.

— Даже не знаю, что бы я без вас делала. Большое спасибо.

— Не за что.

Я протянул руку мимо нее и открыл дверцу грузовика. Она вышла и закрыла дверцу.

— Я скоро загляну к вам.

— Игл-стрит, четырнадцать. Это по правой стороне.

— Найду. Еще раз спасибо. Пока, Гарри.

— Пока… Глория.

Она перешла дорогу, направляясь к Нью-Бонд-стрит. Я высунулся в окно и стал смотреть девушке вслед. Я так и не смог ясно разглядеть ее лицо. И даже не узнаю ее в другой одежде.

Дойдя до угла Нью-Бонд-стрит, она обернулась и помахала мне, а потом скрылась в тени.

Я закурил, включил передачу и поехал на Игл-стрит.

Во время короткой поездки я думал о ней и гадал, увижу ли ее вновь. Гадал, настолько ли она красива, насколько я вообразил. Вспоминал ее длинные стройные ноги, колени. Я никогда не думал так о женщине с тех пор, как мы с Энн поженились.

Я все еще думал о ней, пока ставил грузовик в гараж и запирал его. Но она вылетела у меня из головы как нечто незначительное, едва я услышал голос Энн.

— Это ты, Гарри?

— Уже иду.

Я поднялся по лестнице в нашу четырехкомнатную квартиру. Энн ждала у входной двери. На ней был легкий шерстяной халатик, который она носила во время нашего медового месяца. За эти годы он довольно износился, и я пообещал ей купить новый, но пока так и не смог: на покупку халатиков денег у нас не хватало.

— Ты задержался, Гарри.

— Я уже думал, что не смогу завести тот чертов рыдван.

Энн двадцать шесть лет, хотя выглядит она моложе. Красавицей ее не назовешь, но у нее приятный цвет лица, большие и серьезные карие глаза и крупный выразительный рот. Она невысокая, пропорционально сложенная, верная, и я часто говорил ей, что она из тех девушек, на которых любой мужчина хочет жениться, а не просто крутить роман.

Энн обычно отвечала, что, значит, в ней нет ни капли гламура и она, наверное, выглядит как какая-то повариха. Может, в ней и в самом деле нет гламура, но зато Энн добрая, — чтобы это понять, достаточно на нее посмотреть. А доброта для меня значит больше, чем гламур, намного больше.

— Сходи вымойся, дорогой. Чай уже готов. Ты голоден?

— Съел бы что-нибудь, если есть.

— Сделаю тебе бутерброд.

Когда я вышел из ванной в небольшую спальню, Энн уже лежала в постели. На прикроватном столике меня ждал чай и несколько бутербродов с рыбной пастой.

Пока я ел и одновременно раздевался, я рассказал Энн о поломке. И лишь выключив свет и забравшись под одеяло, я упомянул Глорию Селби.

Не знаю, почему я был столь нарочито небрежен, но так было.

— На обратном пути одна девушка попросила подвезти. В ее машине сгорело зажигание. На дороге слишком много сломавшихся машин.

— А ей далеко было ехать? — сонно спросила Энн.

— Далеко. У нее квартира на Бонд-стрит. Она дизайнер нижнего белья. По ее словам, это хороший бизнес. Раз в месяц ездит в Париж.

— Я бы хотела, чтобы и мы могли поехать в Париж, Гарри.

— Она, наверное, зарабатывает кучу денег. И ездит на «ягуаре».

— Да? — без особого интереса переспросила Энн.

— Она сказала, что если не можешь заработать одним способом, то сможешь другим. Знаешь, Энн, меня уже начинает доставать, что у нас вечно не хватает денег.

— Знаю, дорогой, но ты не должен постоянно об этом думать. Ты скоро заработаешь. А у нее, наверное, такие же заботы, что и у нас.

— Может быть. Ладно, давай спать. Мне вставать через пять с половиной часов.

— Я поработаю за тебя, Гарри. Мне не трудно.

— Ты ничего не будешь делать в гараже. Спокойной ночи, милая.

— Но я бы хотела, Гарри. Я умею управляться с насосами. Почему именно тебе всегда надо вставать так рано?

— Это моя работа. А тебе понравилось бы, если бы я занялся стряпней?

— И тебе вряд ли понравилось бы, — рассмеялась она.

— Спокойной ночи, Энн.

Я не мог заснуть еще долго после того, как понял по ровному дыханию Энн, что она спит. Мысли вертелись вокруг гаража, долгов и денег, которые были мне позарез нужны. И слышал слова Глории: «Кризис — это лишь оправдание отсутствия инициативы. Может, вы плохо разбираетесь в своем бизнесе? Если не можешь заработать одним способом, заработай другим».

Ее голос все звучал и звучал у меня в голове, пока я не начал думать, что он сведет меня с ума.

Примечания

1

До денежной реформы в английском фунте было двадцать шиллингов по двенадцать пенсов. Один современный фунт делится на сто пенсов. (Здесь и далее примечания переводчика.)