Американская грязь

Дженин Камминс, 2019

Лидия Перес владеет небольшим книжным магазином в мексиканском городе Акапулько, где живет с мужем Себастьяном, журналистом, и восьмилетним сыном Лукой. После публикации в газете подготовленного Себастьяном материала, разоблачающего местный наркокартель, бандиты устраивают кровавую бойню, в которой убивают всех родных и близких Лидии – шестнадцать человек. В живых чудом остаются только она и Лука. Понимая, что на них объявлена охота, мать и сын бегут из Акапулько. Спасая свои жизни, они направляются на север, к границе с Соединенными Штатами. И вскоре понимают, что пережитый ими кошмар – это только начало: дорога к новой жизни потребует от них поистине нечеловеческих усилий. Книга содержит ненормативную лексику.

4

С Хавьером Креспо Фуэнтесом Лидия познакомилась однажды ранним утром во вторник, когда ставила у входа в свой книжный магазин черную меловую доску. В ту неделю она отобрала десять романов из самых отдаленных уголков мира и написала на доске: «Книга дешевле, чем билет на самолет!» Подперев ногой входную дверь, Лидия подняла этот самодельный рекламный щит, как вдруг увидела мужчину, спешащего ей на помощь. Пока он держал для Лидии дверь, над ними многозначительно звенел колокольчик.

— Спасибо, — поблагодарила она.

Мужчина кивнул и сказал:

— Но намного опаснее.

Нахмурившись, Лидия поставила доску на тротуар.

— Простите, что?

— Ваше объявление. — Мужчина показал рукой. Она отступила, чтобы перечесть написанное. — Книги, конечно, дешевле путешествий, но и намного опаснее.

Лидия улыбнулась:

— Полагаю, все зависит от того, куда ехать.

В магазине она предоставила мужчине разглядывать полки, а сама встала за прилавок. Через некоторое время мужчина подошел к ней со стопкой книг, и Лидию поразил его выбор.

Лидия уже почти десять лет владела магазином, и он был заполнен книгами, которые она любила, и книгами, от которых она была не в восторге, но знала, что они хорошо разойдутся. Кроме того, у нее имелись открытки, ручки, календари, игрушки, настольные игры, очки для чтения, магнитики и брелоки. Именно благодаря этой мелочи, а также бестселлерам магазин приносил кое-какую прибыль. Лидия уже давно находила тайное удовольствие в том, чтобы среди популярных товаров выставлять свои секретные сокровища, жемчужины, которые когда-то распахнули ее сознание и изменили ее жизнь. Некоторые из этих книг даже не были переведены на испанский, но Лидия все равно ставила их на полки — не потому, что надеялась когда-нибудь продать, а просто потому, что рядом с ними чувствовала себя счастливой. В магазине было около дюжины таких книг, которые так ни разу и не покинули своих насиженных мест, наблюдая, как сменяют друг друга их соседи. Случалось, что Лидия находила книгу, которая задевала ее за живое, открывала неизведанные прежде горизонты и полностью меняла ее представление о мире, — и тогда секретная коллекция магазина пополнялась. Изредка Лидия пыталась предложить такую книгу какому-нибудь покупателю — но только хорошо знакомому, приятному человеку, который, по ее мнению, был способен по достоинству оценить предложенное сокровище. Но почти всегда ее ждало разочарование. За десять лет, что Лидия тут работала, лишь дважды ей посчастливилось наблюдать, как покупатель сам, по собственному желанию, принес на кассу книгу-сокровище. Лишь дважды за целое десятилетие между полками магазина замерцало чудо, а колокольчик над дверью, словно ветвь омелы, обещал нечто волшебное.

Незнакомец подошел к прилавку, где Лидия тем временем просматривала каталог. И когда она начала пробивать книги, то с изумлением обнаружила не одно, а целых два сокровища: «Сердце, ты мучитель, ты дрянь» Лии Хагер Коэн и «Местонахождение Энея Макналти» Себастьяна Барри.

— Боже мой, — выдохнула Лидия.

— Что-то не так?

Она подняла глаза и только в тот момент по-настоящему его увидела, хотя на входе они успели немного поболтать. Для утра вторника мужчина был одет чересчур элегантно: темно-синие брюки и белая рубашка; такой наряд скорее подходил для воскресной мессы, а не для работы в будний день. Его густые черные волосы были разделены аккуратным пробором и зачесаны набок в духе пятидесятых. На носу — очки в толстой оправе из черного пластика, тоже старомодные, такие винтажные, что уже смотрелись интересно. За толстыми линзами плескались огромные глаза; усы чуть подрагивали.

— Это мои любимые книги. — Объяснение получилось так себе, но ничего лучше Лидия не придумала.

— И мои. — Мужчина робко улыбнулся, отчего кончики его усов едва заметно поднялись.

— Вы их уже читали? — Лидия обеими руками сжимала «Сердце, ты мучитель, ты дрянь».

— Ну, на самом деле только эту.

Он показал на книгу, которую Лидия держала в руках. Взглянув на обложку, та спросила:

— You read in English?^[13]

— Пытаюсь, да. У меня хороший английский, почти свободный. Но тут такая запутанная история. Подозреваю, что, когда читал в первый раз, что-то все-таки упустил. Теперь хотелось бы наверстать.

— Понимаю. — Лидия улыбалась, чувствуя себя немного странно. Не обращая внимания на это ощущение, она беззаботно продолжила: — Приходите, когда дочитаете, обсудим!

— Правда? — Собеседник охотно закивал. — У вас тут есть книжный клуб?

Она слегка приоткрыла рот, а потом рассмеялась:

— Нет! Тут только я!

— Так даже лучше.

Мужчина улыбнулся, и Лидия внезапно помрачнела: ей совсем не хотелось, чтобы этот момент вышел за границы благопристойности. Он флиртует? Когда на этот счет возникают сомнения, ответ, скорее всего, «да». Лидия опустила книгу на прилавок, прикрывая обложку ладонью.

Мужчина уловил напряжение в этом жесте и сразу постарался исправить ситуацию:

— Я имел в виду, что лишние мнения могут лишь помешать самостоятельному восприятию текста. — Он взглянул на книгу под ладонью Лидии и добавил: — Замечательная вещь. Просто замечательная.

Лидия сдержанно улыбнулась, подняла с рычага сканер и направила его на книгу.

В следующий понедельник мужчина пришел снова и сразу направился к кассе, хотя в тот момент Лидия была занята с другим покупателем. Ее новый знакомый подождал, стоя рядом и положив руки на прилавок. Когда покупатель наконец ушел, они широко улыбнулись друг другу.

— Ну как? — спросила она.

— Невероятно! Даже лучше, чем в первый раз.

— Да! — Лидия хлопнула в ладоши.

Одна из главных героинь книги страдала от необычного расстройства: ей хотелось прыгать с высоты. Она не пыталась умереть, но из-за этого опасного пристрастия постоянно себя калечила.

— У меня такое же расстройство, — неожиданно признался Хавьер.

— Да вы что?! Не может быть!

Расстройство было фантазией автора.

И тем не менее Лидия тоже страдала от него. Если она слишком близко подходила к ограде своего балкона, ей приходилось крепче держаться за перила. Приходилось вдавливать пятки в пол. Она боялась, что однажды просто сиганет вниз — бесцельно, бездумно. Разобьется о тротуар под рев и свист машин, которые будут напрасно пытаться объехать ее тело. Скорая опоздает. Лука останется сиротой, и все ошибочно решат, что она покончила с собой. Чтобы избежать такой кончины, Лидия раз за разом прокручивала в голове этот сценарий. Мне нельзя прыгать.

— А я-то думал, я один такой, — признался Хавьер. — Я был уверен, что все это какое-то безумное порождение моего сознания. И вот оно, в точности то же самое, в этой книге.

Лидия даже не сразу заметила, что слушает с открытым ртом. Она тяжело опустилась на стул.

— А я думала, это я одна такая.

Хавьер поднял руки с прилавка и выпрямил спину.

— И вы тоже?

Лидия молча кивнула.

— Well, my God!^[14] — воскликнул Хавьер и рассмеялся. — Что ж, можно открывать группу поддержки.

И так они стояли и разговаривали — так долго, что в какой-то момент Лидия предложила гостю кофе, и тот ответил согласием. Она подтащила табуретку к дальнему концу прилавка, чтобы мужчине было удобнее пить. Он очень старался не запачкать усы кофейной пенкой. Они говорили про литературу и поэзию, про экономику и политику, про музыку, которую оба обожали. Хавьер провел в магазине два часа, и Лидия даже начала волноваться, как бы его не хватились на работе или где-то еще. В ответ мужчина лишь небрежно отмахнулся.

— Сейчас для меня нет ничего важнее нашего разговора, — сказал он.

Лидия всегда мечтала, что именно так когда-нибудь и будут проходить ее дни в книжном магазине. Что в перерывах между повседневной каторгой предпринимательства она будет развлекать любимых покупателей — таких же коммуникабельных и обаятельных, как и книги вокруг них.

— Мне осталось найти еще троих таких же покупателей, как вы, и можно считать, что жизнь удалась, — заметила Лидия, допивая кофе.

Хавьер положил руку на грудь и слегка поклонился.

— Постараюсь заменить их всех, — пообещал он, а потом добавил негромко и как бы невзначай: — Знаете, в другой жизни я бы попросил вас стать моей женой.

Лидия резко поднялась с табуретки и покачала головой.

— Извините, — сказал Хавьер. — Не хотел вас смущать.

Лидия молча собрала чашки. Проблема заключалась не в этом признании, а в предательском чувстве: в другой жизни она, возможно, сказала бы «да».

— Пора мне приниматься за работу, — сказала она наконец. — Сегодня мне еще нужно сделать один заказ. И упаковать кое-какие посылки.

В тот день Хавьер купил семь книг, три из них — по совету Лидии.

Утром пятницы, во время летнего ливня, под навесом на входе в магазин возникли двое крупных грозных мужчин. Вскоре показался Хавьер. Увидев его, Лидия испытала острый прилив счастья: ей так хотелось обсудить новые книги! Она пыталась вести себя как обычно, но при виде двух незнакомцев, по-прежнему стоявших под навесом, у нее в груди перехватывало дыхание.

— Они вас нервируют, — заметил Хавьер.

— Я просто не понимаю, что им нужно. — Лидия поднялась со своего обычного места и принялась расхаживать вдоль прилавка.

Как и все владельцы соседних магазинов, она уже заплатила картелю дань за этот месяц. Платить больше она просто не могла.

— Я их прогоню, — сказал Хавьер.

Схватив его за руку, Лидия стала возражать и говорила все громче, а ее собеседник, напротив, успокаивал ее приглушенным голосом. Она попыталась преградить ему дорогу, но Хавьер обогнул ее и прошел мимо.

— Они вас покалечат! — прошептала она яростно, но стараясь не привлекать внимания.

В ответ мужчина лишь улыбнулся, отчего кончики усов слегка дрогнули, и снова ее подбодрил:

— Не покалечат.

Лидия поспешно спряталась за прилавком, а ее новый друг открыл дверь и переступил через порог. Она с удивлением наблюдала, как он спокойно разговаривает с двумя накачанными бандитами под навесом магазина. Те указывали на дождь, но Хавьер вскинул руку, словно стрелял из пистолета, и мужчины послушно шагнули в пелену ливня.

Лидия долго отказывалась понимать, что к чему. Визиты Хавьера становились чаще и продолжительнее, темы бесед становились все более личными, и дважды она мельком замечала фигуры тех самых мужчин. Однако она заставила себя забыть о власти, которую продемонстрировал Хавьер тем дождливым утром. Когда он впервые заговорил о своей жене, которую любовно называл la reina de mi corazón, «владычица моего сердца», настороженность Лидии ослабла. Когда он рассказал ей о существовании молодой любовницы, которую называл la reina de mis pantalones, «владычица моих штанов», заслоны рухнули почти полностью.

— Отвратительно! — заключила она, но с удивлением обнаружила, что и сама смеется.

В том, что женатый мужчина завел роман на стороне, не было ничего необычного, но вот так вот запросто обсуждать это с другой женщиной — это было совершенно неслыханно. Именно поэтому признание Хавьера сослужило сразу две службы: с одной стороны, избавило Лидию от подозрений (хотя и лестных) на романтическую привязанность, а с другой — по мере того как мужчина раскрывал потаенные грани своей личности — связало их тесными узами дружбы. Они доверяли друг другу секреты, делились смешными историями, наблюдениями, разочарованиями. Порой они даже рассказывали друг другу о том, что раздражало их в супругах.

Как-то раз Лидия пожаловалась, что Себастьян оставляет на кухонном столе грязные носки.

— Если бы я был твоим мужем, я бы никогда так не поступил! — воскликнул Хавьер.

— Конечно нет. — Лидия рассмеялась. — Ты был бы идеальным мужем.

— Я бы каждый день стирал все грязные носки!

— А то!

— Я бы каждую неделю сжигал все старые носки и покупал бы новые!

— Ага.

— Я бы и вовсе отказался от носков, если бы это сделало тебя счастливой!

Вопреки себе Лидия опять рассмеялась. В ответ на подобные заявления она просто закатывала глаза, потому что легкий флирт был лишь мимолетной тучкой на небосклоне их дружбы. Между ними разражались и настоящие грозы. Например, оказалось, что их отцы умерли примерно в одно и то же время и при похожих обстоятельствах — от рака. Это знание сделало их еще ближе. У обоих когда-то были хорошие отцы, и оба потеряли их в юном возрасте.

— Словно вступил в самый дерьмовый клуб по интересам, да? — заметил как-то Хавьер.

Отец Лидии умер почти пятнадцать лет назад, и хотя теперь она горевала лишь временами, в эти моменты скорбь оставалась такой же острой, как и в день его смерти.

— Я знаю, каково это, — говорил Хавьер, хотя она не упоминала об этом напрямую.

Так что она терпела его настойчивые заигрывания, а он, в свою очередь, принимал — вероятно, не без удовольствия — ее твердые отказы. Лидия считала, что это придает ему особенное обаяние.

— Но, Лидия, — галантно говорил Хавьер, прижав руки к сердцу, — исключая других моих возлюбленных, ты и есть la reina de mi alma.

Владычица моей души.

— Что бы сказала на это твоя бедная жена?

— Моей замечательной жене хочется только одного: чтобы я был счастлив!

— Да она у тебя святая!

Он часто рассказывал о своем единственном ребенке, шестнадцатилетней девушке, которая училась в частной школе в Барселоне. Стоило Хавьеру заговорить о ней, как в нем все менялось: голос, лицо, жесты. Его любовь к дочери была так сильна, что даже в разговорах он упоминал о ней в самых деликатных выражениях. Ее имя было словно хрупкий хрустальный шар, который Хавьер боялся уронить.

— Я часто шучу про своих многочисленных возлюбленных, но на самом деле любовь у меня только одна, — с улыбкой сказал Хавьер. — Марта. Es mi cielo, mi luna y todas mis estrellas^[15].

— Я ведь и сама мать, — кивнула Лидия. — Я знаю эту любовь.

Ее друг сидел напротив на табурете, который она теперь считала его табуретом.

— Эта любовь настолько огромна, что иногда меня пугает, — продолжал Хавьер. — Я не надеюсь ее заслужить, поэтому мне страшно, что однажды она исчезнет, поглотит меня без остатка. И в то же самое время, кроме нее за всю свою жизнь я не сотворил ничего хорошего.

— Ой, Хавьер… это наверняка неправда.

Ее собеседник помрачнел. Покачав головой, потер глаза под стеклышками очков.

— Просто моя жизнь сложилась совсем не так, как я хотел, — сказал он. — Знаешь ведь, как оно бывает.

Но Лидия не знала. Они уже несколько недель как дружили и все лучше узнавали друг друга, но в этом вопросе не могли найти общий язык. Лидия не думала, что у нее будет только один ребенок, но в остальном ее жизнь сложилась именно так, как она хотела. Она давно оставила в прошлом надежду родить дочь, сумела смириться с этим разочарованием. Лидия была довольна выбранным путем, и даже более того. Она была счастлива. Но теперь Хавьер смотрел на нее через стекла своих очков, и в его глазах читалось отчаянное желание быть понятым. Сжав губы, она сказала:

— Расскажи мне все.

Хавьер снял очки, сложил их и, моргая, спрятал в нагрудный карман рубашки. Оставшись без привычной защиты, его глаза казались маленькими и уязвимыми.

— Я мечтал стать поэтом! — Он рассмеялся. — Нелепо, правда? В наше-то время! — Лидия накрыла ладонью его руку. — Я думал, что стану ученым. Буду вести спокойную жизнь. Меня бы вполне устроила бедность.

Лидия скривила рот и провела пальцем по циферблату элегантных часов на его запястье.

— Что-то я сомневаюсь, — сказала она.

Хавьер пожал плечами:

— Я и правда люблю хорошие ботинки.

— И стейки, — напомнила она.

— Да, но кто же не любит вкусный стейк? — со смехом ответил он.

— Ты бы разорился на одних только книгах.

— Dios mío^[16], Лидия, ты права! Из меня бы получился никудышный бедняк.

— Ужасный, — согласилась она и, немного помолчав, добавила: — Но если ты и правда несчастлив, еще ведь не поздно, правда? Ты ведь еще молодой.

— Мне пятьдесят один год!

Даже меньше, чем она думала.

— Да ты, считай, ребенок. Да и вообще, из-за чего ты так грустишь?

Хавьер опустил глаза на прилавок, и Лидия с удивлением увидела на его лице гримасу искреннего страдания. Склонившись к нему поближе, она негромко сказала:

— Ты можешь изменить свою жизнь, Хавьер. Точно можешь. Ты такой талантливый, такой способный человек. Что тебе мешает?

— Да ну. — Хавьер покачал головой и снова надел очки. Его лицо вновь приобретало привычные очертания. — Теперь это просто романтические мечты. Все кончено. Я сделал выбор давным-давно. И оказался, где оказался.

— Но ведь получилось не так уж и плохо? — спросила Лидия, покрепче сжав его руку. Так она могла бы говорить с Лукой, пытаясь настроить сына на более оптимистичный лад.

Хавьер медленно моргнул и слегка склонил голову набок. Этот жест было трудно истолковать.

— Сойдет и так, — ответил он наконец.

Тогда Лидия распрямилась и, глотнув из чашки почти остывший кофе, заметила:

— В результате теперь у тебя есть Марта.

— Да, Марта. — Глаза Хавьера заискрились. — И ты.

В следующий раз он пришел к ней с коробкой печенья кончас и уселся на свое обычное место. Лидия ходила между полками, помогая покупателям выбирать книги. Хавьер тем временем открыл свою коробку и выложил на салфетки два печенья в форме ракушек. Когда покупатели подходили на кассу, чтобы расплатиться, он здоровался с ними так, словно и сам работал в магазине. А потом предлагал им угоститься. Когда они с Лидией наконец остались вдвоем, Хавьер выудил из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнот и положил его на прилавок.

— Что это такое? — спросила Лидия.

Тревожно сглотнув, ее друг ответил:

— Мои стихи.

Глаза Лидии широко распахнулись от восторга.

— Я никому раньше их не показывал. Только Марте. Она изучает в школе поэзию. А еще французский и математику. Она, конечно, намного умнее своего старого папаши.

— Ах, Хавьер.

Мужчина беспокойно теребил краешек блокнота.

— Я всю жизнь пишу стихи. С самого детства. Я подумал, может, ты захочешь их послушать.

Лидия придвинула табурет поближе и опустила подбородок на переплетенные руки. Между ней и Хавьером на промасленной салфетке лежало печенье. Он открыл блокнот и принялся листать потрепанные страницы. Хавьер переворачивал их медленно и осторожно, пока наконец не добрался до нужного места. Затем он прокашлялся и стал читать.

До чего же скверными оказались его стихи! Мрачные и в то же время совершенно пустые, такие ужасные, что Лидия еще сильнее полюбила своего друга — за то, что он доверился ей и предстал перед ней таким беззащитным. Закончив, Хавьер выжидательно посмотрел на Лидию. Его лицо исказила тревога. Но она искренне сказала с сияющим, теплым взглядом:

— Прекрасно. Очень красиво.

Их дружба крепла и развивалась на удивление стремительно. Вскоре заигрывания почти полностью сошли на нет, а вместо них возникло чувство близости, которое Лидия прежде испытывала только в кругу семьи. Связь с Хавьером была чисто платонической, но привносила в ее жизнь новые краски.

Благодаря ему Лидия поняла, что в возрасте степенного материнства жизнь по-прежнему может быть увлекательной, что всегда есть шанс встретиться с чем-то, с кем-то новым. В день ее рождения — хотя, как Лидии помнилось, она не сообщала ему эту дату — Хавьер вручил ей серебристый сверток размером с книгу. На ленточке было написано: «Jacques Genin».

— Это тебе от главного шоколатье Парижа, — объяснил он.

Поколебавшись, хотя и не очень убедительно, Лидия приняла подарок (шоколад она обожала). По чистой случайности она съела эти крошечные шедевры все до последнего прежде, чем за ней явились Себастьян и Лука, чтобы отвести ее на праздничный ужин.

Из-за участившихся стычек между картелями семья Лидии — как в общем-то и большинство семей Акапулько — почти перестала ходить по ресторанам. Установленный порядок нарушила молодая группировка «Лос-Хардинерос». Поначалу это название не вызывало среди населения должного страха, впрочем, эта проблема быстро была решена. Очень скоро жители города узнали, что эти «Садовники» редко используют огнестрельное оружие, давая волю своей фантазии. Им импонировали более уютные орудия: лопаты, топоры, серпы, крюки и мачете. Простейшие инструменты ручного труда. С их помощью «Лос-Хардинерос» могли перевернуть землю; с их помощью они выкорчевывали и погребали своих соперников. Кое-кому из свергнутых правителей удавалось выжить; некоторые присоединялись к рядам захватчиков, но большинство бежали прочь. В результате кровопролитие почти прекратилось, и победитель набросил на плечи города покров тревожной тишины. На протяжении четырех месяцев на улицах Акапулько было относительно спокойно, и жители стали осторожно выходить на улицы, в рестораны и магазины. Они горели желанием восстановить разрушенную экономику. Они мечтали выпивать в барах. И поэтому Лидия с семьей отправилась в ресторан, выбранный скорее из-за соображений безопасности, а не качества обслуживания, в самом приличном районе, где деньги туристов накладывали на бандитов определенные ограничения. Там, в окружении сияющих лиц своих родных, она задула свечи на торте в свой тридцать второй день рождения.

Чуть позже тем же вечером, когда Лука отправился спать, а Себастьян открыл бутылку вина, они снова завели разговор о текущем положении дел в Акапулько. Лидия стояла за кухонной стойкой, отставив чуть в сторону винный бокал.

— Здорово, что мы сегодня выбрались, — сказала она.

— Словно снова все в порядке, правда? — Себастьян сидел на диване, закинув скрещенные ноги на журнальный столик.

— На улице было много людей.

В тот вечер они впервые за год побывали в ресторане вместе с Лукой.

— Теперь осталось только вернуть туристов, — сказал Себастьян.

Лидия тяжело вздохнула. Для Акапулько туристы всегда были главным источником жизненной силы, но почти всех их отпугнули бандитские разборки. Она не знала, как долго продержится ее магазин, если в скором времени они не вернутся. Хотелось верить, что недавнее затишье предвещает смену курса.

— Как думаешь, все действительно налаживается?

Себастьяну было известно о картелях буквально все — что одновременно и восхищало, и расстраивало Лидию. Ее муж знал множество подробностей. Большинство людей были как Лидия: они не хотели знать. Они пытались отгородиться от жуткой реальности наркомира, потому что не смогли бы жить с этим знанием. Напротив, Себастьян жадно поглощал информацию. Он часто говорил: свободная пресса — последняя линия обороны, единственное, что стоит между народом Мексики и полным уничтожением. Таково было его призвание, и по молодости Лидия восторгалась его идеализмом. Она была уверена, что любой ребенок Себастьяна выйдет из ее утробы с достоинством и полным набором непогрешимых моральных принципов. Этим детям даже не придется объяснять разницу между добром и злом. Но теперь картели каждый месяц убивали какого-нибудь журналиста, и принципиальность мужа ужасала Лидию. Такое поведение казалось лицемерным, эгоистичным. Лидии больше хотелось видеть его живым, чем верным своим убеждениям. Она мечтала, чтобы Себастьян сменил работу на что-то более спокойное, безобидное. Конечно, она пыталась его поддерживать, но порой начинала злиться от того, что муж подвергает себя такой опасности. Когда в Лидии вспыхивала эта злость, они с мужем с трудом обходили ее, словно огромный шкаф в тесной комнате.

— Ну, кое-что уже наладилось, — задумчиво ответил Себастьян, поднеся к губам бокал вина.

— Да, стало поспокойнее. Но действительно ли стало лучше?

— Наверное, зависит от того, как посмотреть. — Он поднял на нее глаза. — Если хочется ходить по ресторанам, то да, стало лучше.

Лидия нахмурилась. Да, ей действительно хотелось ходить по ресторанам. Неужели она была такой легкомысленной?

— Новый хефе не дурак, — продолжал Себастьян. — Он понимает, что главное — стабильность. Он хочет мира. Кто знает, может, под «Лос-Хардинерос» все будет лучше, чем раньше.

— В каком смысле лучше? Думаешь, он наладит экономику? Вернет туристов?

— Не знаю, может быть. — Себастьян пожал плечами. — Если он сумеет положить конец насилию. По крайней мере, сейчас оно распространяется только на других наркодилеров. Никто не стреляет по невинным людям ради забавы.

— А как насчет того парня на пляже? На прошлой неделе?

— Случайность. Просто попал под руку.

Лидия поежилась и жадно глотнула вина. Ее муж вовсе не был таким уж циником. Она терпеть не могла, когда он так разговаривал. Заметив, как ее передернуло, Себастьян поднялся с дивана, протянул руку и крепко сжал ее ладонь.

— Знаю-знаю, это ужасно. Но тот парень на пляже — просто несчастный случай. Они охотились не за ним. — Он легонько потянул ее за руку. — Давай посидим?

Лидия обошла кухонную стойку и села рядом с ним на диван.

— Я знаю, что тебе не нравится такая точка зрения, но в конечном счете эти ребята — обыкновенные бизнесмены, и новый хефе — поумнее многих. — Себастьян обвил жену рукой. — Я бы не назвал его типичным наркодельцом. В другой жизни из него бы получился Билл Гейтс. Или еще кто. Какой-нибудь предприниматель.

— Отлично. — Лидия провела рукой по груди мужа и положила голову ему на плечо. — Думаешь, ему стоит пойти в мэры?

— Нет, такому самое место в Торговой палате, — ответил Себастьян со смехом.

Но Лидия не могла последовать его примеру. На мгновение в комнате воцарилась тишина. А потом Себастьян сказал:

— Ла-Лечуса.

— Что?

— Так его называют. Сова.

Тут женщина не выдержала и расхохоталась.

— Ты что, серьезно?

Она подняла голову и заглянула мужу в глаза, пытаясь определить, не шутит ли он. Иногда он рассказывал ей всякие глупости, просто чтобы посмотреть, как далеко простирается ее доверчивость. Но сейчас он смотрел на нее невинным взглядом.

— Сова? Какое ужасное имя! — воскликнула Лидия. — Совы совсем не страшные.

— Да ты что? Жутко страшные.

— Ну нет.

— Уу-ху!

— Боже мой, прекрати.

Себастьян пробежал пальцами по ее волосам, и Лидия вновь прильнула к его груди. В его дыхании сквозил сладкий аромат красного вина.

— Я люблю тебя, Себастьян.

— Уу-ху!

Они рассмеялись. Начали целоваться. Вино осталось стоять на столике.

И только поздно ночью, когда муж уснул, подложив под голову локоть; когда его посапывание окутало комнату уютной пеленой; когда Лидия сидела, пытаясь читать в круге света, заливавшем только ее сторону кровати, — она ощутила в груди странный укол тревоги. В памяти всплыли слова Себастьяна: «В другой жизни из него бы получился Билл Гейтс». Захлопнув книгу, Лидия отложила ее на тумбочку.

В другой жизни. Слова отдавались у нее в голове неприятным эхом. Она откинула одеяло и свесила ноги с кровати. Себастьян вздрогнул, но не проснулся. В своей мешковатой футболке, которая едва прикрывала ей зад, Лидия направилась в коридор и ступила на холодную, залитую лунным светом плитку. На цыпочках она прокралась на кухню, к столу, за которым они часто ужинали втроем. Рядом стоял полурасстегнутый рюкзак мужа. Лидия вытащила оттуда ноутбук и зажгла свет над плитой. На дне рюкзака виднелись блокноты и несколько папок с фотографиями и документами.

Лидия очень хотела бы ошибиться и все же в глубине души уже знала ответ. Одна из самых последних фотографий во второй папке: там, за столом на веранде, в окружении нескольких мужчин, сидел человек, который был ей так дорог. Широкие усы, характерные очки. Теперь стало очевидно, кто такой Ла-Лечуса. Даже после вина и праздничного торта у нее во рту по-прежнему сохранялся привкус его шоколадных конфет.

Примечания

13

Вы читаете по-английски? (англ.)

14

Господи, ну и ну! (англ.)

15

Мои небеса, моя луна и все мои звезды (исп.).

16

Боже мой (исп.).