Королевство

Джесс Ротенберг, 2019

Добро пожаловать в Королевство! Здесь «и жили они долго и счастливо» – не желанная развязка, а закон. Девушка по имени Ана – гибрид человека и андроида – работает в футуристическом парке развлечений. Призвание Аны – делать клиентов парка счастливыми, и до поры до времени она отлично справляется со своими обязанностями… пока ее не обвиняют в убийстве.

16

В Королевство возвращается зима. Хотя здесь всегда тепло; везде, кроме хрустального купола Страны Зимы; свет становится тоньше, и парк закрывается раньше, в десять, а у нас появляется дополнительный час на отдых в спальной комнате или на прогулку по экспозициям парка, когда посетителей там уже нет, на улицах — тишина, и единственный различимый звук — звук метелок уборщиков, подметающих тротуары.

Я не встречаюсь с тем мальчиком, Оуэном Ченом, только вижу его издалека. Несколько раз, заметив меня, он убегал так быстро, словно один мой вид оскорбляет его. Я к такому не привыкла. Большинство посетителей парка ведут себя совершенно иначе — их взгляды притягиваются к нам помимо их воли, словно невидимая сила подчиняет себе их нервную систему. Собственно, я и мои сестры настолько привыкли к тому, что нас разглядывают, что выработали своего рода шестое чувство, которое подсказывает нам, когда за нами наблюдают. Сначала возникают ощущения под кожей, легкий шелест и мягкая дрожь, поднимающаяся по спине, переходящая в руки и достигающая мозга, где происходит обработка информации. Там чувство разделяется, как свет, преломляющийся через призму, и быстро смешивается с импульсами от других органов чувств — зрения, обоняния, оперативной памяти и слуха — и в зависимости от того, кто наблюдает, включается широкий спектр эмоциональных реакций.

Безмятежность. Подчинение. Удивление. Смущение. Страх.

Но сейчас… Я ничего не чувствую. Почему? Почему он не обращает на меня внимания?

Я разглядываю подсобного рабочего, не приближаясь к нему, и продолжаю недоумевать. Ночь за ночью я сканирую в памяти наш разговор на лугу, но, кроме того, что я не смогла подыскать определение непонятного мне слова «Кулэйд», не могу вспомнить ничего такого, что могло бы его обидеть, и это смущает меня еще больше.

Мысли о нем и нашем разговоре напоминают мне только о Ние.

В конце концов, тот день в Стране Сафари был последним, когда я ее видела.

«Может быть, он может помочь мне, — неожиданно думаю я. — Если он знает так много о Королевстве, как говорит, то он должен что-нибудь знать о том, куда она делась».

Я пытаюсь привлечь его внимание всякий раз, когда мне кажется, что он приближается достаточно близко, чтобы меня заметить. Смеюсь слишком громко над шуткой посетителя. Улыбаюсь слишком широко для семейной фотографии. Жестикулирую слишком оживленно, когда показываю дорогу из Волшебной Страны в Страну Морей, хотя от мыслей о Ние, которой там нет, на душе становится тяжело. Проходят недели, а я все жду, когда Оуэн поднимет глаза — хотя бы поймать его мимолетный взгляд; поворот головы; намек на улыбку — но нет, ничего не происходит. Пожалуй, мои попытки установить связь только отталкивают его еще больше, словно мы два магнитных поля одинаковой полярности, обреченные всегда отталкиваться друг от друга.

На какое-то время, пока нет Нии, с которой я могла бы поговорить обо всем, что случилось, я теряюсь в мыслях как в тумане; он такой густой, что в нем трудно передвигаться.

А потом, через шесть недель после того, как ее забрали, сразу после Дня святого Валентина, туман рассеивается.

Моя маленькая сестричка вернулась.

***

Зара, Зэл, Юми и я играли в спальне в «Настоящую Любовь», карточную игру нашего собственного изобретения, в которой нужно находить подходящие пары костюмов и номеров.

В бледном отблеске зимнего света Ния выглядит еще прекраснее, чем прежде. Длинные темные волосы мягкими волнами ниспадают на плечи. Красивая смуглая кожа. Полные губы цвета спелой сливы.

Мы окружили ее как пчелы, слетевшиеся на мед — обнимаем, целуем ее, переодеваем в чистую ночную сорочку и с любовью расчесываем ее волосы. Она рассказывает нам о том, где была. Что-то вроде каменного замка. Птица, запертая в красивой клетке. Голос поющего ребенка.

Ния оглядывает комнату и смущенно улыбается. «Не могу поверить, что я снова дома. Должно быть, это сон наяву».

Потом, ночью, когда свет уже выключен и наручники закреплены, я нахожу руку Нии и рассказываю ей обо всем, что случилось за время ее отсутствия. Я рассказываю ей о самом новом ранее исчезнувшем виде — маленьком, еще слепом детеныше Коала, которого назвали PC907. О новом платье Зары из шелкового шифона, с богатой вышивкой, из-за которого Юми так обзавидовалась ей, что три дня потом с ней не разговаривала. И я спросила Нию, где же на самом деле она была.

Почему малиновка улетела с дерева?

И как странно — Ния, похоже, больше не понимает наш язык.

«Что ты говоришь?» — зевает она.

Я в замешательстве и спрашиваю снова: «Где свила себе гнездо малиновка на столько ночей?»

«Какая малиновка? — хихикает Ния. — Ты говоришь глупости. И я хочу спать».

***

В следующие несколько дней я замечаю, как сильно она изменялась за время своего отсутствия. Она стала спокойнее. Меньше склонна задавать вопросы среди ночи, меньше беспокоится о вещах, на которые повлиять не может. Счастливее. Что-то изменилось и в наших отношениях, хотя что именно мне трудно сказать. Она по-прежнему милая и смешная. Но она больше не берет мою руку среди ночи и не будит меня, если мне снится ужасный сон. Она не просит меня проехаться с ней на трамвае, найти всех посетителей в смешных шляпах, не достает меня глупыми вопросами, как это было раньше.

Кем бы ты хотела быть — птицей или бабочкой?

Что бы ты хотела увидеть — океан или горы?

Так или иначе, проходят недели, а Ния почти не разговаривает. И хотя я хочу поговорить с ней о том мальчике, которого встретила в тот день в саванне — подсобном рабочем, которого однажды заметила рядом с парком, но с которым так с тех пор и не разговаривала, ее поведение настолько странное, что я решаю этого не делать.

Я говорю себе, что в этом нет ничего личного. Что, наверное, это просто влияние зимы — самое трудное для нас время года, когда время течет медленно, а в парках ходят толпы людей с угрюмыми лицами, так отчаянно жаждущих развлечений, что все это выглядит просто отвратительно. Подтверждает мои размышления приход весны — Ния будто становится прежней, по крайней мере отчасти. Однажды она просит меня сходить с ней посмотреть белого медведя, который сейчас уже совсем взрослый и показывает номера на Стадионе Грозы в Стране Зимы, и я так рада этому предложению, что немедленно соглашаюсь, несмотря на то, что там придется снова увидеть г-на Касея.

Представление начинается с красочного фейерверка: танцующие пингвины, морские львы, смешно шлепающие по льду, моржи, одетые в юбки как у балерин. Но белый медведь не выходит.

«Думаешь, он заболел?» — спрашивает Ния.

«Нет», — отвечаю я, не раздумывая. Но потом, хотя прошло уже почти четыре месяца с того дня в саванне, я вспоминаю Оуэна, который рассказывал мне о животных, выращенных в рамках программы восстановления ранее исчезнувших видов. Какими они иногда становятся больными.

Как быстро они могут умереть. И все из-за… изменения шаблонов.

Я чувствую разворачивающийся в душе страх, словно головокружение, настигающее нас при езде на лифте. Что, если белый медведь на самом деле болен?

Что, если он умирает?

А если он уже умер… то почему?

Если выключения делаются целенаправленно… каково его предназначение здесь?

Я встаю, когда публика разражается бурными аплодисментами, приветствуя парад мохнатых мамонтов: это настоящий хит, он всегда вызывает восторг толпы, даже если, кроме хождения по кругу, они больше ничего не делают.

«Я сейчас вернусь», — шепчу я Ние и соскальзываю с трибуны. Быстро нахожу служебный вход, который ведет в просторный атриум, где содержатся животные до и после выступления. В Королевстве везде используются одни и те же трюки; один из них — прятать двери за нарисованными пейзажами — здесь это переливающийся вздымающийся ледник из пенопласта и картона.

Я проскальзываю внутрь, жду, когда глаза привыкнут к темноте, и задерживаю дыхание от ужасной вони вяленой рыбы и навоза. Внезапно раздается оглушительный крик, от которого я подпрыгиваю на месте.

«Ты — упрямая тупица, я сдеру с тебя шкуру!»

Мой желудок сжимается: я узнаю голос г-на Касея.

Я пробираюсь вперед осторожно, стараясь не задеть нагромождения старых ведер, клетей, капканов и бутафорского реквизита. Нырнув за пустые стойла, которые когда-то использовались для миниатюрных лошадей (они тоже умерли, я помню), я наконец вижу медведя, и у меня перехватывает дыхание.

Он просто громадный! Я читала, что это самый крупный хищник на земле. Поднимаясь на задние лапы и обнажая зубы, он нависает над г-ном Касеем.

Потом резко дергается и падает на землю снова из-за металлических цепей, приковывающих его к месту и не позволяющих свободно двигаться.

«Тупое отродье». Г-н Касей щелкает хлыстом в нескольких дюймах от морды медведя. «Еще раз наедешь на меня, и я лично сдеру с тебя шкуру».

Медведь прижал уши, открыл пасть и издал такой громогласный рев, что я отшатнулась. «Ладно, браток, — смеется г-н Касей. — Раз тебе так этого хочется». Он взмахивает хлыстом и опускает его с оглушительным треском, ударяя медведя так сильно, что тот только успевает издать звук, похожий на крик, перед тем как повалиться на землю.

Я чувствую, что в моей груди что-то оборвалось, сместилось, как при землетрясении или сходе лавины.

Злость?

Нет.

Ненависть.

Хлыст г-на Касея покрывается иссиня-черной магнитореологической жидкостью — комбинацией синтетических клеток человеческой крови и микроскопических металлических частиц, созданной в лабораториях, — кровью, иначе говоря. Такая же жидкость проступает через мех белого медведя. С воем зверь шарахается назад, и, наконец, садится.

Г-н Касей наматывает хлыст на руку. «Тебе нужно научиться слушаться, малыш, — говорит он спокойно. — Здесь главный — я. Понял?»

Я жду, пока шаги г-на Касея не замрут вдалеке, и выхожу на открытое пространство. Я с трудом соображаю. Чувствую оцепенение. Злость, как туман, который скрыл под собой все остальное. Секунду я могу думать только о том, что необходимо поставить в известность Супервизоров; необходимо сделать так, чтобы Кэмерон Касей больше ни на шаг не приблизился ни к одному гибриду, никогда. Но почти сразу же эта мысль гаснет и исчезает. В глубине души я знаю, что, рассказав о нем, я сделаю себе только хуже. Ведь в игре «кто что сказал» Волшебницы всегда оказываются в проигрыше.

Медведь учуял меня раньше, чем увидел, и издал слабый, но угрожающий рык. Предупреждение.

«Не бойся… — шепчу я, приближаясь. — Не бойся. Я — твой друг». Он снова поднимается на ноги, когда я оказываюсь совсем рядом. Я опускаю голову и глаза, давая понять, что не собираюсь причинять ему боль.

Медленно, по-прежнему стараясь не смотреть на него, я протягиваю руку. И жду.

Чего именно, не могу сказать.

В следующее мгновение, вместо острых зубов, я чувствую на своей руке его дыхание — он с любопытством, но все еще осторожно меня обнюхивает.

«Эй, — говорю я, когда он подталкивает меня носом. — Так мне щекотно».

Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и издает звук, похожий на ворчливое фырканье. Дрожа, я делаю еще несколько шагов вперед и тогда могу запустить пальцы в его мех, невероятно мягкий и чистый. Я чувствую давящий комок в горле и жжение в глазах.

«И жили они долго и счастливо, — говорю я ему. — Обещаю».

«Эй! Какого черта ты тут делаешь?»

При звуке голоса г-на Касея я шарахаюсь назад. Через мгновение он хватает меня и отшвыривает назад с такой силой, что я едва не падаю.

«Ты что, пытаешься быть убитой?» — г-н Касей трясет меня так сильно, что мои зубы стучат друг о друга.

Медведь с ревом бросается на г-на Касея, который, быстро толкнув меня на пол, начинает хлестать медведя и не останавливается до тех пор, пока тот не падает замертво. Бело-желтая пена выступает из его пасти.

Я вскакиваю на ноги. Теперь туман рассеялся, теперь полыхает пожар. «Ему так не нравится! Вы — недобрый человек!»

Г-н Касей разворачивается ко мне. Выражение его лица смягчается, и на мгновение мне кажется, что он сожалеет о том, что сделал.

Но потом… он улыбается. Его улыбка ужасна, словно врезана в лицо. «Знаешь, какие большие проблемы у тебя будут, оттого что ты здесь? Это — мое животное. Я даю тебе пять секунд, чтобы убраться отсюда, или я тебя выпорю». Он поднимает кулак, и хлыст соскальзывает с него и начинает подпрыгивать, ударяясь о землю. «Пять…четыре…три…»

Я поворачиваюсь и бегу, гонимая удушающим страхом. Я вырываюсь на солнечный свет и секунду не могу вспомнить, где я, где небо, почему воздух такой разреженный и холодный. Очередной взрыв аплодисментов сотрясает стадион. Я вытираю глаза рукой и ощущаю на ней влагу.

К тому моменту, когда я возвращаюсь на свое место, представление уже почти достигло своего грандиозного финала.

Ния выглядит взволнованной. «Где ты была?» — спрашивает она.

«Ничего особенного», — отвечаю я спокойно, стискивая пальцы, чтобы не было видно, как они дрожат.

Ния смотрит на меня тяжелым взглядом. «Ты должна быть осторожна, Ана, — неожиданно говорит она настойчивым шепотом. — Хорошо? Есть вещи, о которых они тебе не рассказывают, есть вещи, которые они могут сделать с тобой…»

Но прежде чем она договорила, из громкоговорителей стадиона раздается объявление — напоминание тысячам зрителей о том, что фотографировать и записывать финал запрещено: Королевство много работает над тем, чтобы хранить в тайне секреты своих самых популярных шоу.

«О чем ты говоришь? — спрашиваю я ее. И еще: — Куда ты уходила тогда?»

Но она только мотает головой. «Не сейчас, Ана. Я скажу тебе позже».

Я сжимаю ее руку и повторяю свой вопрос — умоляю ее рассказать мне прямо сейчас, но внезапно грянула музыка, включился свет, и все увидели сцену, которая, как по волшебству, трансформировалась в фантастический ледовый дворец, в центре которого стоит сверкающий хрустальный трон. На троне сидит белый медведь, его голова украшена золотой короной. Он поднимается на задние лапы, и потом, как настоящий король Страны Зимы, делает глубокий царственный поклон под бурные аплодисменты стадиона. Только я не аплодирую.

Из многих тысяч восхищенных зрителей только мне нерадостно.

Из многих тысяч восхищенных зрителей только я замечаю цепи, скрытые под снегом, которые не дают медведю сдвинуться с его места.

«Мне нужно выйти, — говорю я Ние. — Я… мне нехорошо. Идешь со мной?»

Но прежде чем я успеваю встать, тяжелый глухой стук пригвождает меня к месту. Женщина вскрикивает. Маленький мальчик без разрешения сорвался со своего места и вскарабкался на ограждение между передним рядом и сценой, хлопая в ладоши и размахивая руками, чтобы привлечь внимание медведя.

«Эй, ты! Тупое животное! Эй ты, там, глупый зверь!»

Это случилось за секунду. Девятисотфутовый Ursus maritimus поднимается на ноги и без труда разрывает свои цепи. В следующую секунду он срывается со своего хрустального трона, хватает мальчишку и со страшным ревом и рыком швыряет его на сиденье Стадиона Грозы, вгоняя в панику зрителей, кинувшихся к выходам.

Я никогда не видела охранников, собравшихся на верхних рядах стадиона. Их не должно быть видно — их присутствие разрушает волшебство. И тем не менее я вижу сноп пуль, вырвавшийся из ружей с такой идеальной точностью, что медведь мгновенно падает на спину.

«Нет! — Я пытаюсь встать, но Ния вцепилась в меня. — Это не его вина! Он напуган!»

Я пытаюсь вырваться из объятий сестры, но у нее сильные руки, и она меня не пускает. Но теперь медведь окружен — истекающий кровью, с обезумевшими глазами, его красивая белая шуба вся пропитана кровью. Он испускает страшный рев. Группа вооруженных охранников уже окружила животное, и больше я его не вижу.

«Нет! — шепчу я. Тошнота поднимается к горлу. — Пожалуйста, не надо!»

Моя маленькая сестричка крепко держит меня, пока они вскидывают ружья. «Не смотри! — приказывает Ния. — Закрой глаза! Закрой глаза, Ана! Думай о чем-нибудь хорошем. Думай о чем-нибудь другом».

Они выстрелили одновременно. Звук был такой оглушительный, что я не могу с уверенностью сказать, что действительно слышала то, что сказала Ния потом.

Подумай о спасении.