Серебряный ангел

Джоанна Линдсей, 1988

Если бы юной Шантель Бурк сказали, что, попав в плен к пиратам, а затем в гарем турецкого паши, она встретит настоящую любовь, то она не стала бы оказывать такое бешеное сопротивление. Хотя все равно не избежала покушений на свою честь и жизнь. И гораздо раньше ей удалось бы преодолеть в себе надменность английской аристократки, скажи Дерек Синклер лишь несколько слов…

Глава 11

На следующее утро Омар Хассан встретил дея в коридоре, ведущем из внутренних покоев в зал для приемов. Возле входа в зал уже собралась довольно большая толпа государственных чиновников, ожидающих обсуждения текущих дел. Но в коридоре никого не было, за исключением двух нубийцев-телохранителей, которые никогда не отходили от дея.

— Можно тебя на минуту, Джамиль? — У Омара была привилегия называть правителя Барики по имени, но пользовался он ею исключительно в личных беседах, наедине. Джамиля Решида великий визирь знал с самого его рождения. Он всегда интересовался тем, как воспитывают будущего дея, даже когда тот находился еще со своей матерью в гареме. Сейчас Омар Хассан полностью разделял мнения мудрецов дивана Барики о том, что еще никогда город не был столь процветающим, как в дни правления Джамиля. Мустафа, отец Джамиля, тоже был хорошим деем, любимым народом. Но у Мустафы не было такого дипломатического таланта, той проницательности, которые так блестяще проявлял Джамиль в общении с иностранными посланцами и консулами зарубежных стран, находящимися в Барике. При нынешнем дее его подданные наслаждались миром и спокойствием, невиданными ни при его отце, ни при старшем брате.

Из многочисленных детей Мустафы Омар больше всего любил Джамиля и его брата Касима. Они с детства проявляли острый ум и, что великий визирь считал еще более важным, обладали врожденным чувством чести и справедливости. Этих двух мальчиков всегда выделял среди своих сыновей и сам Мустафа, что, наверное, имело и отрицательную сторону. Кто знает, не из-за этого ли вырос таким мстительным и эгоистичным первенец Мустафы — Махмуд. В детстве он остро переживал свою отверженность, а когда вырос и стал деем, то за время своего короткого правления успел навсегда добавить к своему имени прозвище «тиран». Но на все воля Аллаха, а он справедлив. Махмуд умер, не оставив сыновей, и, к счастью для Барики, следующим по старшинству в династии оказался Джамиль.

Нынешний правитель Барики привлекал не только чертами характера, но и внешностью. Даже самая взыскательная из его наложниц вряд ли смогла бы предъявить к ней хоть малейшие претензии. От Мустафы он унаследовал высокий рост и угольно-черные волосы. Правда, обычно шевелюру его скрывал тюрбан, но о красоте ее можно было судить по густой бороде, которой мог бы позавидовать любой мусульманин. От отца ему достались также волевой подбородок и орлиный профиль, но утонченными чертами лица и узкими бровями он пошел в мать. Такими же, как у лаллы Рахин, были глаза Джамиля. Это не были глаза араба или турка. Именно благодаря им дей Барики напоминал европейца, что очень часто облегчало его общение с иностранными дипломатами.

С недавних пор, правда, Джамиль вынужден был прекратить дипломатические приемы, а для решения неотложных дел был оставлен единственный день в неделю. Всем остальным занимался Омар. И то, что дей передал часть своих полномочий великому визирю, также свидетельствовало о его мудрости. Джамиля не могли не раздражать те ограничения свободы передвижения, которые были необходимы в данный момент по соображениям безопасности. Он старался всеми силами подавить свое недовольство, но оно тлело в нем, с каждым днем разгораясь все сильнее и сильнее. Он сам прежде других осознал, что его уравновешенный характер меняется к худшему. Понял он и то, что это может отразиться на справедливости его суждений. Дей не исключал, что в таком состоянии вполне может принять неверное решение или кого-то незаслуженно обидеть.

— Скрываешься здесь от своих обязанностей, Омар? — пошутил, подойдя к великому визирю, Джамиль.

Старый царедворец улыбнулся.

— Это не совсем так.

— Что же тогда привело тебя сюда?

— Ничего важного, — ответил Омар. — Я почему-то подумал, что вы, возможно, захотите обсудить вопрос о покупке новой рабыни для своего гарема.

Джамиль сдвинул брови.

— Не обманывает ли меня слух? Ты не приходил с такими разговорами…

— Выслушай меня, мой господин. — Омар отступил назад. Это был его обычный прием, который вовсе не означал, что он опасается гнева Джамиля. Высокий рост дея был почти единственным, что неизбежно отделяло от него Омара, который любил Джамиля как собственного сына и справедливо полагал, что чувство это было взаимным. — Я знаю, что в твоем гареме женщин достаточно, но эту я предлагаю с особым расчетом.

Черная бровь дея приподнялась, придав его лицу строгое выражение, одновременно, однако, на нем появилась улыбка.

— Ты хочешь, чтобы я купил какую-то женщину и спрятал ее в своем гареме? Твои жены опять доставляют тебе беспокойство своей ревностью, старина?

Омар рассмеялся.

— О нет, мой господин. Я думаю кое о ком, кто был бы полезен тебе. Мне сказали, что она англичанка, вот почему я завел этот разговор. Ее доставили в город тайно только вчера вечером. Сейчас она в доме Хамида Шарифа. То, что он так тщательно скрывает эту женщину от посторонних глаз, может означать две вещи: она так безобразна, что ее стыдно показать людям, или так прекрасна, что лучше этого не делать. Помнишь, когда он провел по улицам города последнюю привезенную ему красавицу, чуть было не начался бунт. Впрочем, скорее всего единственной причиной того, что он до сих пор не предложил ее вам, являются ваши прежние многочисленные отказы от его услуг. Если захотите купить эту женщину, я свяжусь с Хамидом Шарифом и успею все уладить до того, как он попытается продать ее кому-то другому.

Лишь на несколько мгновений Джамиль задумался, затем решительно покачал головой.

— Нет, я не думаю, что это надо делать, Омар. Я благодарен тебе за то, что ты заботишься еще и о таких вещах, но полагаю, что готовиться к встрече с неожиданностями следует по-другому, если, конечно, вообще к чему-то надо готовиться. Нужный нам «кое-кто» еще не прибыл, а может, и вовсе не приедет. К тому же совсем ни к чему раздражать своих женщин новым приобретением для гарема сейчас, когда у них и так достаточно оснований быть недовольными мной.

Омар не стал спорить. Он только кивнул головой в знак понимания и поклонился, показывая, что больше не собирается отнимать время дея. Да и что мог он еще сказать, не напоминая Джамилю в очередной раз о его неприятностях? Хорошо уже, что дей старается вести себя так, чтобы его угнетенное состояние не сказывалось на окружающих и не нарушало дворцовых порядков. Джамиль мог быть абсолютно уверен, что рабы боятся его, стража исправно несет службу и нет необходимости устраивать ежедневные проверки, а наложницы, как им и положено, страдают от невнимания господина или, если такое случается, радуются встречам с ним.

Омар, однако, прекрасно понимал, что дею приходится расходовать очень много сил, чтобы сдерживать себя, и когда-то они могут иссякнуть. Джамиль тоже осознавал это, что само по себе усиливало его раздражение. Сохраняется такая ситуация довольно долго, и терпение правителя Барики на пределе. Его гнев уже прорывается наружу при малейших промахах окружающих. И хотя он сожалеет потом об отданных им в такие моменты распоряжениях, а зачастую и вовсе отменяет их, такие вспышки случаются все чаще.

Великий визирь вздохнул и пошел за Джамилем в зал приемов. Взглянув мельком на толпу жаждущих говорить с деем, он узнал в одном из них слугу Хамида Шарифа. Скорее всего он пришел затем, чтобы сообщить о новой рабыне, и вряд ли можно было сомневаться, что Джамилю повторный разговор на одну и ту же тему не понравится. Зачем вообще его пустили сюда с таким пустяковым вопросом? Впрочем, это опять же была промашка самого Омара, который не взглянул лично на добивающихся приема, а поручил выслушать их вечно спящему писарю. Не теряя времени, Омар знаком подозвал пришедшего от Хамида Шарифа и вышел с ним в приемную.

— Дею не нужны новые рабыни ни для гарема, ни для дворцового хозяйства.

— Но, мой господин…

— Да? — произнес великий визирь таким тоном, который заставил собеседника опустить голову совсем низко. Мало кто мог решиться возражать первому министру Барики.

— Простите меня, мой господин. Но поверьте, хозяин не стал бы беспокоить вас, если бы речь не шла о самой ценной жемчужине, какая когда-либо попадала ему в руки.

— В самом деле? — несколько смягчился Омар.

— Это истинная правда, мой господин. Я сам видел ее.

— Тогда мне остается сожалеть вместе с вами. Англичанка?

Глаза слуги, кивнувшего в ответ, расширились от удивления. Он не подозревал, что шпионы дворца уже успели выследить девушку. Наверное, они все-таки заметили ее, когда она сходила с корабля. А может, это дело рук не дворцовых соглядатаев, а иностранных консулов, не отстающих от них в подобных делах? Поистине трудно что-то утаить в Барике! Непонятным при этом оставалось одно: почему голова того злоумышленника, который стоит за попытками убить дея, до сих пор не выставлена на всеобщее обозрение на воротах дворца?

— Передай своему хозяину, мы благодарны ему за то, что свою «жемчужину» он первому предлагает дею, — продолжал Омар. — Его заботы не будут забыты. Но сейчас дей новых рабынь не покупает. Что, впрочем, вовсе не означает, что он не будет этого делать и впредь. Зайди ко мне еще раз, попозже. А сейчас не стоит беспокоить его такими пустяками.

«Как жаль!» — подумал про себя великий визирь. Но Джамилю все еще угрожает серьезная опасность. Убийцам необходимо противопоставить что-то совершенно неожиданное для них. Именно сейчас как никогда они с Джамилем нуждаются в том, чтобы их затея с письмом принесла наконец желанный результат.