Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса

Джон Тревин

В данном издании рассказывается о жизни англичанина Чарльза Сиднея Гиббса (1876–1963) – учителя английского языка детей Императора Николая II и наставника Цесаревича Алексея. За десять лет служения при дворе русского Императора Гиббс превратился в доверенное лицо семьи Николая II. Впоследствии он стал православным священником и жил в Великобритании. В издание вошли две книги о Чарльзе Гиббсе, написанные английскими авторами Джоном Тревином и Френсис Уэлч и его дневники.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Глава IV. Рядовой

Глава VI. Николай Романов →

Глава V

Ставка

До следующей поездки в Ставку Гиббс занимался с императорскими детьми приблизительно по 18 часов в неделю. Он выполнял обязанности учителя Цесаревича через день, разделяя этот пост с Жильяром. По мере выздоровления Цесаревича его интерес к играм возобновился, и он упрашивал обоих воспитателей играть с ним. Тот, кто в этот день выполнял обязанности воспитателя, был в его команде, а другой возглавлял команду соперников. В свои одиннадцать лет Алексей Николаевич быстро взрослел. Он уже усвоил понятия добра и зла, а в своем подсознательном стремлении реализовать предоставляющиеся возможности был очень похож на мать. Жизнь во дворце, регулируемая традиционными правилами, о которых знал небольшой круг людей, возбуждала любопытство Цесаревича.

Однажды, когда Гиббс с Алексеем Николаевичем прогуливались по дворцу, в одной отдаленной комнате они обнаружили двух слуг, разбивавших молотками фаянсовую посуду. Оказалось, что если в том или ином предмете сервиза обнаруживали изъян, его сразу же уничтожали, поскольку никто, кроме членов Императорской Семьи, не имел права пользоваться этой посудой. В обязанности этих двух слуг входило разбивать все, что не соответствует стандарту.

В то время как Алексей Николаевич был в Могилеве, Гиббс продолжал давать уроки Великим Княжнам. Императрица предложила ему апартаменты в Царскосельском Екатерининском дворце. И хотя Гиббс был вынужден отказаться от некоторых уроков в Петрограде, он все же предусмотрительно сохранял за собой квартиру в городе. С 1914 года Гиббс начал проявлять интерес к модной тогда Английской школе новых языков Притчарда, которую купил в 1916 году⁵⁶. Но сейчас его вызвали в Ставку. Незадолго до этого Гиббс с воодушевлением начал вести дневник, а скорее — «тетрадь для заметок», в которую периодически заносил записи:

«29 июля 1916 г.

Я решил начать вести дневник — не такой, который пишешь каждый день скорее из чувства долга, чем по желанию, а просто когда будет к этому расположение. Мне кажется, это обычно называется тетрадью для заметок, а не дневником, но, в любом случае, именно этим я намереваюсь попробовать заняться.

Я провожу лето в деревне, если вы можете назвать Царское Село деревней, — некоторые называют, хотя многие, возможно, большинство — нет. Было бы правильнее называть его «городом сельского типа» или «урбанизированной глушью» в зависимости от того, как вы на это посмотрите. В Царском Селе огромное количество домов и казарм, так как это еще и крупный военный центр; а также множество очаровательных дворцов, окруженных искусственными парками и водоемами, тоже искусственными. Теперь, по прошествии времени, все приобрело естественный вид, как будто было создано природой, а не человеком. Но хотя таково само Царское Село, окружающая местность до сих пор сохранилась в своей нетронутой дикости бесплодных болот. Итак, здесь я провел лето, то есть, скорее ночи, чем дни, поскольку близость Петрограда ставит крест на отдыхе и покое тела, как ни пленительны они для ума. Итак, я часто туда езжу, неудачно распоряжаясь «сезоном». Тем не менее, для меня уже очень много значит проводить ночи в покое, страдая только лишь от разбойника-кота, который по ночам посещает мое обиталище, запрыгивая внутрь через окно, и оставляет свою визитную карточку (на самом деле, несколько) в виде множества четко различимых отпечатков лап на скатерти. Хотя, справедливости ради, добавлю, что это бывает только в дождливую погоду, и у меня нет половика перед окном. Котик наслаждается моим гостеприимством и демонстрирует свою высокую оценку мастерству придворного повара, доедая все оставшееся, за исключением салата, соли и горчицы, которые, строго говоря, не были приготовлены, и потому не кажутся ему соблазнительными.

27 июля

Прошлой ночью я не мог заснуть, и многие сказали бы, что они провели ужасную ночь. Чаще всего действительно неприятно лежать в кровати, не смыкая глаз. Но хотя прошлой ночью со мной было именно так, это не было неприятно. Я долго лежал с открытыми глазами — не помню, насколько долго, потому что не смотрел на часы, но когда стало уже довольно светло, должно быть, не раньше четырех, я задремал. Мысли, казалось, стали более бессвязными, а затем я вдруг проснулся и почувствовал, что сознание совершенно прояснилось. В ушах у меня звучали слова, которые только что произнес В.К. [Великий Князь] Алексей Николаевич: «Вы будете чиновником министерства Двора не позднее чем через неделю». Это было очень любопытно и странно. Затем я снова заснул, и больше ничего не происходило.

4/17 августа 1916 г.

Господин Жильяр только что приехал на императорском поезде из и [мператорской] Ставки. Он позвонил мне и сказал, что мне следует прийти в Александровский дворец. Г-н Жильяр добавил, что Императрица хотела бы, чтобы я поехал в Ставку для продолжения занятий английским языком с А [лексеем]. Н [иколаевичем]. Я почувствовал, что что-то должно случиться. Когда он позвонил, я только начинал обедать, и какое-то время мне было довольно трудно есть. Получается, что то, о чем говорил Дядя Миша, произойдет, и даже в указанное время. Это напомнило мне, что я не переписал в свой дневник того, что некогда себе пометил. Он сказал следующее: однако прежде чем я начну делать эти заметки, хочу сказать, что некоторые мои знакомые, например г-жа Грир и г-жа Малони, раньше уже были у него, и все, что он сказал им, было удивительно верно. Он жил на отдаленной улице Конная, дом 19, квартира 2. Оба раза до и после меня было много людей. Первый раз я ходил со знакомым, второй — один; во второй раз мы разговаривали намного дольше, и он сказал намного больше. Первый раз я был у него в понедельник, 13 июня, второй — в среду, 6 июля, таким образом, между визитами прошло порядка нескольких недель, и он меня действительно не узнал и не вспомнил, что я уже приходил раньше. Вот что он говорил в обоих случаях, так как за исключением одного малозначительного факта, он сказал одно и то же: «Вы человек, который рассуждает, руководствуясь чувствами. Вы можете быть ученым, священником, врачом, педагогом, художником, музыкантом или юристом. Никогда не занимайтесь коммерцией, здесь вас ждет неудача. Вы никогда не выиграете на скачках или в лотерею. Вы принадлежите к тому роду людей, которые, как правило, никогда не женятся. Но если вы все же решитесь на этот шаг, пусть это будет интеллектуальный союз. Не стоит заключать брак ради обретения богатства и знатности, так как в этом случае он наверняка будет несчастливым. Сейчас ваше положение неопределенно, но оно будет постепенно улучшаться. Вам ничто не угрожает, Первая половина 1916 г. неблагоприятна, вторая будет лучше, как и первая половина 1917 г. Скоро вы отправитесь в поездку, но она будет исключительно делового характера; это хорошо, не отказывайтесь от предложения. Это произойдет во второй половине июля или в первые дни августа — и будет связано только с рабочими делами. (N. B. Вначале он сказал мне, что это произойдет в июле). Вы никогда не разбогатеете вдруг, ваши дела будут улучшаться постепенно, но деньги никогда не будут доставаться вам легко, и вы никогда не будете получать или выплачивать крупные суммы».

Через несколько недель Гиббс действительно отправился в Могилев, где находилась Ставка. Дом, в котором жил Император, располагался на вершине холма. Внизу вдоль песчаных берегов протекал Днепр. Вокруг стояли березовые и сосновые леса. Жизнь превратилась в бесконечное ожидание очередного события, но напряженная атмосфера не особенно беспокоила Гиббса. В то же время это было приятное место, и Цесаревич, ставший необычайно общительным, говорил ему, что он здесь намного более счастлив, чем в Царском Селе. Ужинали воспитатели вместе с Цесаревичем, а обедали всегда с Императором и его свитой. За столом никогда не бывало меньше двадцати четырех человек, а иногда собиралось около шестидесяти, а может быть, даже больше. Классная комната в губернаторском доме могла бы служить приемной: почти все Великие Князья, в том числе Великий Князь Михаил, и «бесконечная вереница» российских и иностранных генералов, государственных деятелей и послов заглядывали поздороваться с Алексеем Николаевичем. Иногда Государь приглашал Цесаревича и его воспитателя посидеть в его кабинете, пока он работал. Здесь Николай Александрович случайно услышал, как Алексей говорит Гиббсу, что когда они будут уезжать домой, он возьмет с собой граненый стеклянный плафон с электрического канделябра. «Алексей! — крикнул обычно мягкий Император. — Это не наше».

Когда кто-нибудь приходил к Государю, ученик с воспитателем должны были быстро уйти через внутреннюю дверь. Она вела в общую спальню отца и сына, где оба спали на никелированных кроватях. В Царском Селе каждый вечер, когда Цесаревич был уже в постели, Императрица читала с ним вечерние молитвы. В Могилеве Его Величество продолжал этот обычай. Несмотря на то, что его осаждали посетители, он на время пренебрегал своими обязанностями и ускользал из кабинета.

Гиббс с Алексеем Николаевичем читали, разговаривали или играли с кошкой, оказавшейся очень воспитанной. Каждое утро Его Величество проводил в здании штаба с генералом М. В. Алексеевым. Мало у кого были иллюзии относительно того, какую роль играл в Ставке Николай Александрович. Он никогда не претендовал на то, чтобы быть стратегом. В Ставке были важны его авторитет и великодушие. Он обладал удивительной памятью, даже его дети не могли с ним в этом сравниться. Часто бывало, что офицер, прибывший с докладом в Ставку Верховного главнокомандующего и приглашенный на обед, стоял в смущении и волнении, не зная, что сказать. Гости выстраивались в линию, и Государь приветствовал каждого. Подходя к новоприбывшему, он обращался к нему по имени: не просто по фамилии, но, например, Николай Николаевич, Иван Степанович; расспрашивал о его полке и упоминал пару деталей так, будто это было вчера, а не несколько месяцев или лет тому назад.

У Гиббса появилась привычка записывать ежедневные события от лица Цесаревича. Эти записи, содержащие неизбежные повторы, дают, однако, представление о повседневной жизни в Ставке, а затем в Царском Селе. Начинаются они 6 октября (по старому стилю)⁵⁷ и ведутся в течение последующих пяти месяцев, навсегда изменивших облик Императорской России. Вот эти записи:

Суббота, 8/21 октября 1916:

Уроки, как обычно. Поездка на моторе к поезду в 11 часов, а затем после ланча поездка на моторе в лес по Оршанскому шоссе, где играли в «Разбойников». По возвращению Царская Семья пошла к Великому Князю Павлу на чай. После обеда был один урок, а затем поехал к поезду. Лег рано.

Вторник, 11/24 октября 1916:

Утро прошло, как обычно, включая посещение поезда. После ланча поехали на моторе в лес и играли, как обычно. После обеда пошли в кинематограф, а позже направились в Царский поезд. Лег спать в обычное время.

Четверг, 13/26 октября 1916:

Утром уроки и прогулка на моторе, как обычно. Писал Императрице. После ланча уехал в старую Ставку и играл в «Разбойников» в лесу. Вернулся домой, чувствуя себя не очень хорошо; по настоянию доктора лег в 6.30. Из-за расстройства желудка чувствовал себя очень плохо. Ч. С. Г. [Чарльз Сидней Гиббс] читал, но мне было трудно сосредоточиться.

Суббота, 15/28 октября 1916:

Оставался в постели до ланча. Писал Императрице. Был на ланче в столовой со всеми. После обеда играл в саду с доктором Деревенко⁵⁸ и Ч. С. Г., затем играл с солдатами и П. В. П. [Петр Васильевич Петров]. Читал до обеда. После обеда опять читал и играл в игры. Лег рано.

Вторник, 18/31 октября 1916:

Уроков нет, так как [Императорский] поезд [Царь отправляется в поездку] уехал в половине первого. Доктор Исаакиянс пришел обработать нос и получил в подарок золотые часы и цепочку. В поезде после ланча играли в «Nain jaune» («Желтого гнома» — фр.) с Императором, ген. [В. Н.] Воейковым⁵⁹, П. Ж. [Пьер Жильяр] и Ч. С. Г. После обеда собирали геометрическую головоломку, и Ч. С. Г. читал. Пошел спать, как обычно.

Четверг, 3/16 ноября 1916:

Оставался в постели весь день из-за опухоли на правой ноге. Писал Императрице. П. Ж. и Ч. С. Г. читали. Перед ужином был урок русского языка. Собирал геометрическую головоломку».

Цесаревич повредил вену в верхней части правой ноги. На следующий день Государь написал Императрице:

«Нога Бэби от времени до времени побаливает, и первую часть ночи он не может спать. Когда я ложусь, он старается больше не стонать и засыпает скорее»⁶⁰.

Дневник Гиббса от лица Цесаревича:

«Суббота, 5/18 ноября 1916:

Чувствую себя лучше, но все еще в постели. П. В. П. [Петр Васильевич Петров], П. Ж., Ч. С. Г. со мной все время. Написал Императрице после ланча, а затем играл в «Nain jaune» с генералом В. [Воейковым] и Ч. С. Г.

Воскресенье, 6/19 ноября 1916:

Плохо провел ночь. Написал Императрице раньше обыкновенного. После ланча играл в «Nain jaune» с ген. Воейковым и Ч. С. Г. Обедали все вместе, как обычно. После обеда собирал геометрическую головоломку и играл с кошкой.

Вторник, 8/21 ноября 1916:

Чувствую себя намного лучше. Спал хорошо и сейчас в хорошем настроении, но мне не позволяют вставать до завтра. Читал Ч. С. Г., а также П. В. П. Вечером урок с П. Ж. Во второй половине дня играл в «Nain jaune» с ген. Воейковым и Ч. С. Г. После обеда меня перенесли в кабинет Императора, вместе с кроватью и всем остальным, пока комнату проветривали. Там меня навестили Великий Князь Николай [Николай Николаевич младший] и Великий Князь Петр».

Четверг, 10/23 ноября 1916:

Пил кофе в столовой. Написал Императрице и Макарову⁶¹. Немного покатался на моторе перед ланчем. Уроки, как обычно. Пил кофе в столовой. Написал Императрице и Макарову и перед ланчем немного покатался на моторе. Уроки, как обычно. После обеда пошел в кино смотреть картины, затем в постель.

Суббота, 12/25 ноября 1916:

Утром занятия, а затем катались на моторе по Быховскому шоссе. Днем катались на моторе по Оршанскому шоссе, но мне разрешили только слегка размяться, был хороший обед. Пошел спать рано».

Императрица прибыла с кратким визитом:

«Вторник 15/28 ноября 1916:

Утром уроки, как обычно. Поехал на моторе к поезду. После ланча проехал на моторе по Оршанскому шоссе около восьми верст; повозка и пара пони были посланы вперед. Катался с Императрицей и играл. Обед в 5.30, кинематограф — в 6 часов. Два новых эпизода из «Таинственной руки» Нью-Йорка⁶². Поехали в поезд. Вернулись в 9.15 и затем в постель.

Четверг, 17/30 ноября 1916:

Уроки и поездка на моторе к станции, как обычно. Дневная прогулка на моторе по Оршанскому шоссе, где демонстрировался полет семью аэропланами. Затем играл в «Разбойников» в лесу с П. Ж. и Ч. С. Г. Английский — с 5 до 6, Императрица зашла в этот момент. Обед в 6 часов. Урок русского языка, после этого писал в дневнике. Поехали к поезду в 8 часов и вернулись назад в 9 часов. Затем через четверть часа в постель. Очень возбужден, но в хорошем расположении духа.

Суббота, 19 ноября/2 декабря 1916:

Уроки и прогулка на моторе утром, как обычно. После ланча катался на моторе по Оршанскому шоссе и играл в лесу. Урок с 5 до 6, а после обеда писал в дневнике. Затем поехал к поезду. Вернулся домой на четверть часа раньше обычного, принял ванну и лег спать.

Суббота, 20 ноября/3 декабря 1916:

Ходил в церковь и после этого встретился дома с Императрицей. После ланча катался на моторе по Быховскому шоссе и играл в «Разбойников» в лесу. Обед, как обычно, с профессором Федоровым⁶³ и генералом Воейковым. Поехали к поезду в 8 часов и вернулись назад в 9. Лег спать в обычное время.

Вторник, 22 ноября / 5 декабря 1916:

Уроки и поездка на моторе, как обычно. После ланча опять катался на моторе и играл в лесу в течение получаса. Обед в четверть шестого. Кинематограф — в шесть. Видел два новых эпизода из «Таинственной руки». Поехал к поезду в 8 часов и вернулся назад к 9 часам. Лег спать в обычное время».

Затем они вернулись в Царское Село:

«Покинул Могилев 25 ноября 1916:

A. H. [Алексей Николаевич] и П. Ж. на Литерном [поезде] в 12:30 (прибыли в Ц. С. 26 ноября). П. В. П. и я на поезде Его Величества в 7 часов (прибыли в Ц. С. [Царское Село] в 5 часов пополудни 26 ноября 1916).

Вторник, 29 ноября/12 декабря 1916:

Встал рано. Уроки утром, как обычно: Ариф. — с 9 до 10 часов; Ист. — с 11 до 12 часов; Английский — с 12 до 1 часа. Поездка в парк — с 10 до 11 часов; холодно, никого вокруг.

После ланча — отдых, затем играл в парке с 3 до 5 часов.

С 5 до 6 часов урок английского чтения. Ужин в 6 часов. Затем, так как было довольно холодно, играл с кирпичами вместо поездки. Находился на нижнем этаже с 8 до 9 часов; в постель — в 9 часов.

Четверг, 1 декабря/14 декабря 1916:

Уроки и утренняя поездка на моторе, как обычно. Арифметика с 9 до 10 часов; История с 11 до 12 часов; русский язык с 12 до 1 часа. После ланча отдыхал и затем играл в парке около Белой башни и катался там на моторе. Обед в 6 часов. После обеда выехал на моторе и посетил П. В. П. на полчаса. На нижнем этаже с 8 до 9 часов; в постель — в 9 часов.

Суббота, 3/16 декабря 1916:

Встал рано. Урок русского языка с 9 до 10 часов, а потом ездил в Екатерининский парк, вернулся в четверть одиннадцатого. Сопровождал Императрицу, чтобы посмотреть две операции в госпитале. После ланча отдыхал и затем играл около Белой башни и катался там на моторе до 5 часов. Урок английского языка с 5 до 6 часов. После обеда посетил доктора Деревенко и играл с Колей⁶⁴ до 8 часов. На нижнем этаже с 8 до 9 часов, а затем в постель».

Назад в Могилев (поездка заняла 25 часов):

«Покинули Ц. С. и отправились в Могилев 4-го декабря. А. Н. [Алексей Николаевич] и П. Ж. в Собственном [поезде] в 3.30 пополудни. П. В. П. и я в Свитском [поезде] в 2.30 по полудни. Прибыли 5 декабря 1916. Мы в 4 часа пополудни, они в 5 часов пополудни.

Далее записи от лица Цесаревича:

Вторник, 6/19 декабря 1916:

Поздравление Императору перед завтраком. Ходил в церковь в 10 часов, после писал Императрице. Был на ланче со всеми, приглашено 75 персон. После ланча катался на моторе по Оршанскому шоссе и затем играл в лесу, пони и сани были посланы заранее. Обед в 5.20 пополудни. Кинематограф — в 6 часов. Два новых эпизода из «Таинственной руки»: герой обнаружен, разоблачен и вскоре исчезает, оставив таинственное кольцо. Писал в дневнике и играл до 8.30, затем в постель.

Четверг, 8/21 декабря 1916:

Уроки и прогулка на моторе, как обычно. Получил Французскую военную медаль от генерала⁶⁵. Сделали фото вместе с П. В. П., П. Ж. и Ч. С. Г. и во второй раз с теми же людьми и генералом Воейковым для «Военного журнала» генерала Дубенского⁶⁶ [он был официальным историографом].

После ланча поехал на моторе на Быховское шоссе и играл в лесу с пони и санками, как до этого. Урок русского языка в 5 часов, а английского — после обеда. Собирал новую геометрическую головоломку. Лег рано.

Суббота, 10/23 декабря 1916:

Уроки и поездка на моторе утром, как обычно. Во второй половине дня поехал на моторе на Оршанское шоссе и играл в лесу. Пони и сани были отправлены заранее, как обычно. Урок русского языка в 5 часов. Обед в 6 часов и затем писал в дневнике. Лег рано.

Воскресенье, 11/24 декабря 1916:

Встал поздно. Пошел в церковь в 10 часов и потом ездил по городу на моторе в течение получаса. Играл в саду и написал Императрице перед ланчем. Во второй половине дня поехал на Оршанское шоссе, играл в лесу с пони и санками, как обычно. После обеда писал в дневнике и собирал головоломку. Лег рано.

Вторник, 13/26 декабря 1916:

Чувствую себя лучше. Занятия и поездка на моторе, как обычно. После полудня поехал на Оршанское шоссе и там играл в лесу. Генерал Воейков составил мне компанию.

Обед в 5 часов пополудни, в 6 часов пошел в кино смотреть картины. Лег рано.

Четверг, 15/28 декабря 1916:

Уроки и поездка на моторе, как обычно. После полудня поехал на моторе на Быховское шоссе и играл в лесу. Сделал убежище, сваливая в кучу снег вокруг свесившихся веток ели. Обед в 6 часов. Князь Игорь⁶⁷ и генерал Воейков присоединились. После обеда играл в прятки в Белой гостиной с выключенным светом. Английский чай, а потом в постель в 8.30.

Суббота, 17/30 декабря 1916:

Занятия и поездка на моторе, как обычно.

Во второй половине дня поехал на Оршанское шоссе и играл в лесу. После этого ездил в город в магазины, чтобы купить подарки и посетил гостиницу «Франция». Потом урок русского языка и обед в 6 часов. Играл в Белой гостиной перед уроком английского языка. Лег рано».

В период между этой и следующей записью Государь с Наследником вернулись в Царское Село. Цесаревич вновь был болен, но Гиббс все еще не знал, чем именно. Алексей больше не ездил в Могилев. Его Величество ждала тревожная новость. Григорий Распутин, «Таинственная рука» этой эпохи, подвергавшийся жесткому осуждению в Думе со стороны монархиста Пуришкевича («темный мужик больше не будет править Россией»), был убит во дворце князя Феликса Юсупова. Может показаться, что у Распутина было какое-то предчувствие; он оставил странное письмо. В нем он писал, что умрет до 1 января, и предсказывал, что за этим последует роковой конец. В назначенный день, в полночь, он ехал по заснеженному Петрограду на условленную встречу в дом Юсупова. Его ждали пятеро заговорщиков⁶⁸, среди которых были Пуришкевич и молодой Великий Князь Дмитрий Павлович, двоюродный брат Царя. Во дворце на Мойке в превосходно обставленной комнате цокольного этажа все уже было готово. Распутин съел несколько пирожных с цианистым калием и выпил предложенную ему отравленную мадеру (более верное произношение — мадейра — Прим. пер.). Однако в течение двух с небольшим часов у него не проявлялось никаких признаков отравления. Напротив, он настоял на том, чтобы Юсупов спел под гитару. В это время остальные находились наверху, в беспокойстве ожидая развязки. В конце концов, отчаявшись, князь выстрелил ему в спину. Бывший в числе заговорщиков врач объявил его мертвым, но Распутин вскочил на ноги, подскочил к Юсупову, побежал вслед за ним по лестнице, а затем выбежал через двор. Пуришкевич четыре раза выстрелил в него из револьвера, дважды попав в цель. Упавшего Распутина избили, связали, а затем сбросили в прорубь в замерзшей Неве. Когда через три дня нашли тело, вскрытие показало, что последним усилием Распутин смог освободить одну руку от веревок⁶⁹. Известие о смерти ее «друга» привело Государыню в ужас. Даже будучи Императрицей, она всегда слепо следовала его советам. Императора это событие, вероятно, встревожило меньше. По словам Пьера Жильяра, он терпел Распутина в основном потому, что не решался подрывать веру, которая поддерживала Императрицу. Тело было похоронено в углу Александровского парка в Царском Селе, на месте, где строилась церковь⁷⁰. Императрица регулярно ходила туда молиться. Николай II направил Великого Князя Дмитрия Павловича в русские войска в Персии. Князь Юсупов был выслан в имение своего отца в Центральной России (менее чем через год он покинул страну). В отношении остальных не было принято никаких мер.

Записи Гиббса о Цесаревиче:

«[Царское Село] Среда, 21 декабря 1916 / 3 января 1917:

Оставался дома и в постели весь день под присмотром докторов — Боткина⁷¹, Деревенко и Острогорского⁷². Результата не было, глист остается в кишках. Играл с моделью города и с электрической железной дорогой весь день. Когда боль отступает, настроение хорошее.

Четверг, 22 декабря 1916 / 4 января 1917:

Встал поздно. Выехал на моторе в 11 часов к Белой башне и играл с маленьким Деревенько⁷³. Ланч в 1 час, затем отдых до 3-х часов. Пошел к доктору, чтобы привести Колю, и потом пошли к Белой башне играть вместе. Взял Колю домой в 5 и играл с ним до 5.45. Затем — по домам. Пошел увидеть Императрицу и обедал с ней. После обеда украшал рождественские елки на нижнем этаже до отхода ко сну.

Суббота, 24 декабря 1916 / 6 января 1917:

Встал в 9 часов. Выехал на моторе в парк в 10 часов. Пошел к Белой башне с доктором Деревенко. После ланча отдыхал, а затем пошел на Рождественские елки: для всех в 3 часа, семейная в 4 часа, с П. Ж. и Ч. С. Г. в 4.30, с доктором Деревенко в 5 часов. Потом домой обедать в 6.15 пополудни, а затем в церковь. После этого играл дома с новым макетом местности и солдатиками.

Воскресенье, 25 декабря 1916 / 7 января 1917:

Встал поздно. Пошел церковь в 11 часов. Ланч внизу в 12.30 пополудни. Днем отправился на Рождественскую елку в Школу верховой езды и помогал распределять подарки. Вернулся домой в 3.15, затем выехал на моторе к Белой башне, где играл. Пошел на Рождественскую елку к Деревенько, а после этого на Рождественскую елку к доктору [Деревенко]. Обедал дома в 6 часов и потом направился к П. В. П. отнести ему рождественские подарки. Затем играл дома до отхода ко сну.

Вторник, 27 декабря 1916 / 9 января 1917:

Выехал на моторе в 10 часов и играл все утро с доктором Деревенко. Вернулся к ланчу и после этого пошел в Школу верховой езды на Рождественскую елку. Вернулся в 3 часа и поехал к Белой башне и играл там с детьми. В 4.30 пошел к доктору Деревенко и вернулся домой в 6 часов, чтобы посмотреть кино. Видел военные картины, два эпизода из «Таинственной руки» и одну комедию. Во время просмотра сильно разболелась рука, и, когда он закончился, отправился в постель. Сильная боль весь вечер.

Четверг, 29 декабря 1916 / 11 января 1917:

Весь день в постели, но болит меньше. Императрица провела большую часть дня рядом у постели. Макаров и Ч. С. Г. были на ланче, а потом вместе ужинали.

Суббота, 31 декабря 1916 / 13 января 1917:

Еще в постели, но уже намного лучше. Мог больше играть и, в основном, весел. День прошел, как до этого. Вторую половину дня провел с Императрицей и А. А. [Анна Александровна Вырубова].

Вторник, 3/16 января 1917:

Встал поздно, но чувствовал себя намного лучше. Играл в парке все утро и после ланча отдыхал, а затем снова играл в парке до 4 часов пополудни. Затем пошел к доктору Деревенко. Обедал в 6 часов, а потом играл дома в «Таинственную руку». В постель в обычное время.

Четверг, 5/18 января 1917:

Встал поздно. Вышел в 11.30 и играл в парке до ланча. Снова играл до 4 часов с обычным отдыхом после ланча. Был у доктора Деревенко с 4 до 6 часов, а после обеда пошел к П. В. П. В постель в обычное время.

Суббота, 7/20 января 1917:

Встал поздно. Находился весь день в парке, играя на снежном холме у Белой башни с поездом из санок с 10 до 4 часов. Вернулся домой один на ланч и затем отдыхал между 13:00 и 14.30. С четырех часов играл с доктором Деревенко, затем обед в 6 часов, а потом снова играл с П. В. П. Вернулся в 8 часов, оставаясь на нижнем этаже до 9, а затем в постель в обычное время.

Суббота, 8/21 января 1917:

В церковь, как обычно, утром. После церкви вышел с санями и пошел к Коле, как обычно, с четырех до обеда.

После обеда Макаров вернулся в Петроград. Играл до 8 часов, затем спустился на нижний этаж и оставался там до 9 часов. Потом в постель.

Вторник, 10/23 января 1917:

Уроки утром, как обычно (арифметика, история, английский), затем ланч и отдых. Днем играл в парке и вернулся домой в 4 часа для первого урока по естественным наукам, который проводил В. Н. Д. [доктор Владимир Николаевич Деревенко]. Английский с 5 до 6 часов, затем обед, а после обеда катался на тройке, играл до 7.30. Навестил П. В. П. на десять минут. Спустился на нижний этаж в 8 часов. Пошел спать в обычное время.

Четверг, 12/25 января 1917:

Именины у Т. Н. [Татьяны Николаевны]. Встал поздно и на улице все утро до 12.15 с поездом и санками. 12.30. Молитвы по случаю именин Великой княжны Т. Н. После ланча играл с санками на улице в парке. Встретил Его Величество, и все пошли к старой заснеженной башне и чистили ее основание от снега.

Пришел домой в 5 часов. Играл до обеда, который состоялся в 6 часов. Затем гулял в парке до 7.30, зашел к П. В. П. на десять минут. Находился на нижнем этаже, а потом пошел в постель в 9 часов.

Суббота, 14/27 января 1917:

Уроки: Французский в 9 часов, прогулка на моторе, как обычно. В 12 часов английский.

Ланч и отдых.

Катался на моторе и играл в парке, затем к доктору Деревенко, обед в 6, потом к П. В. П. [далее неразборчиво]. Маленький Деревенько приходил на 10 минут вечером. Затем стригся. Лег в постель в обычное время.

Вторник, 17/30 января 1917:

Встал в положенное время.

Арифметика с 9 до 10 часов.

Катался на моторе и играл около Белой башни с Сергеем с 10 до 11 часов. Английский язык с 11 до 12 часов вместо истории. Снова английский язык с 12 до 1 часа.

Очень холодно и ветрено, но светит яркое солнце. После ланча отдыхал. Играл у Белой башни с санками с 3 часов до 5. Урок по естественным наукам с 5 до 6. Обед в 6 часов, а после этого играл до 8 часов. Лег спать вовремя. Чувствовал себя нехорошо.

Четверг, 19 января / 1 февраля 1917:

Весь день в постели, но немного лучше, чем накануне. Мог немного играть и слушать, когда читают.

Суббота, 21 января / 3 февраля 1917:

Лежал в постели. Настроение хорошее, мог играть и разговаривать. Читал вслух, посетители стали главным развлечением дня.

Показ картин, на который все были приглашены, начался в 5 часов.

Воскресенье, 22 января / 4 февраля 1917:

Чувствовал себя лучше, но был чуть более раздражителен. Играл, читал и принимал посетителей. Кино в 5 часов.

Пришел навестить профессор Федоров. Лег в постель в обычное время.

Вторник, 24 января / 6 февраля 1917:

В очень хорошем настроении. Играл и читал весь день. Императрица приходила до и после ланча. Утром сидел в классной комнате, поскольку игровая комната была очень холодной и согрелась только после отопления открытым огнем. Играл с кораблями в морской бой на макете местности. Кинематограф — в 6 часов. Императрица собрала модель старинной деревни. В постель в обычное время.

Четверг, 26 января / 8 февраля 1917:

Совсем не здоров. Лежал почти весь день и слушал чтение вслух «Робинзона Крузо». Кинематограф — в 6 часов, после которого чувствовал себя очень больным и не смог съесть ужин. В постель в обычное время, самочувствие несколько лучше.

Суббота, 28 января / 10 февраля 1917:

Встал поздно. Несколько лучше, чем вчера, но не разрешено садиться. Ел довольно хорошо и немного играл в течение дня. Императрица поднималась до и после ланча, и также А. А. [Анна Александровна] после ланча. Наблюдал, как они продолжают собирать модели. Ужин в 6. В кровать, как обычно.

Вторник, 31 января / 13 февраля 1917:

Очень болен весь день, едва мог есть, проявлял мало интереса к тому, что происходит вокруг. Под воздействием морфия боль несколько отступала, но был сонным весь день.

Четверг, 2/15 февраля 1917:

Намного лучше, проявлял интерес к книгам и играм. Проходили Императрица и А. А. после ланча, на котором присутствовали профессор Федоров и доктор Боткин, В. Н. Д. [доктор Владимир Николаевич Деревенко], Шура Ал.⁷⁴ и Ч. С. Г. В кровать в обычное время.

Суббота, 4/17 февраля 1917:

Встал очень поздно, но чувствовал себя намного лучше. День прошел спокойно. Императрица приходила три раза. В хорошем настроении, ел лучше. Генерал Воейков зашел на несколько минут утром. Доктора навещали, как обычно.

Воскресенье, 5/18 февраля 1917:

День прошел, как обычно; в очень хорошем настроении. Навещался, как обычно, Императорской Семьей. Во время этого слишком возбудился, и вечером был не вполне здоров».

В действительности не все было в порядке в Российском государстве, и, естественно, в его столице, где царили некомпетентность и бюрократическое корыстолюбие, и доверие к центральному правительству сильно упало. Революция была близка, но никто не осмеливался предположить, чем это может обернуться. Гражданские свободы ограничивались, а в армии нарастало недовольство. Зима выдалась суровой, и в Петрограде не хватало топлива и продовольствия. Вскоре накопившаяся усталость и недовольство переросли в стачки, беспорядки и мятежи. В начале января того года британский посол, сэр Джордж Бьюкенен, предупредил Императора о том, что ему следует восстановить доверие народа — формулировка, которая привела Николая Александровича в недоумение. Сэр Бьюкенен заметил также, что главный министр Александр Протопопов (министр внутренних дел и шеф полиции) ответственен за бедственное положение дел в стране. Твердый реакционер, Протопопов пользовался доверием Императрицы, но мало чьим еще. Николай Александрович не прислушался к словам сэра Бьюкенена. Не обращая внимания на бездеятельность своих министров или просто устав от нее, Император решил вернуться обратно в Ставку из «отравленной атмосферы» Петрограда и сделал это 22 февраля/7 марта.

Впоследствии, когда Гиббса спрашивали об Императоре, он рассказывал:

«Я всегда чувствовал, что мир, в общем, никогда не принимал Императора Николай II всерьез, и я часто интересовался почему. Он был человеком, у которого не было низменных качеств. Я думаю, что в основном это можно объяснить тем фактом, что Он выглядел абсолютно не способным внушать страх. Он знал очень хорошо, как сохранить свое достоинство. Никто даже и помыслить не мог, чтобы позволить себе вольности по отношению к Императору. Это была бы неслыханная вещь. Он не ставил себя выше других, но при этом был исполнен спокойствия, самообладания и достоинства. Главное, что Он внушал, — трепет, а не страх. Я думаю, причиной этого были его глаза. Да, я уверен, это были его глаза, настолько прекрасными они были. Нежнейшего синего (голубого) оттенка, они смотрели прямо в лицо. С добрейшим, нежнейшим и любящим выражением. Как можно было чувствовать страх? Глаза его были настолько ясными, что казалось Он открывал вашему взгляду всю свою душу. Душу простую и чистую, которая совершенно не боялась вашего испытующего взгляда. Никто больше не мог так смотреть. В этом было его величайшее обаяние и, в то же время, великая политическая слабость. В битве умение внушать страх порой составляет больше половины победы. И именно этим преимуществом Он не обладал. Если бы Он находился в другом положении, мог выражаться более свободно, говорить и писать то, что думает, как обычный человек, тогда бы Он, вне всякого сомнения, смог приспособиться и найти свою нишу. Но в его положении это было невозможно. Ему приходилось высказываться только в официальном стиле. И, тем не менее, Он мог при случае излагать прямо основные положения своей государственной политики».

Глава VI. Николай Романов →

← Глава IV. Рядовой

* * *

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

Речь идет об Английской школе новых языков — Школе Притчарда, которая находилась на Невском проспекте, д. 96. Она имела еще одно отделение, размещенное в доме №22 на Большом проспекте Васильевского острова.

Джон Тревин ошибается. Записи Гиббса начинаются с 8 октября.

Деревенко Владимир Николаевич (прозвище — Синий; 1879—1936), доктор медицины, с 1913 г. — почетный лейб-хирург Императорского Двора, врач Цесаревича Алексея Николаевича в 1912—1918 гг. Родился в дворянской семье Белецкого уезда Бессарабской губ. Окончил 1-ю Кишиневскую гимназию в 1899 г., а затем Военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге в 1904 г. с отличием и степенью лекаря. Был удостоен премии имени академика И. Ф. Буша и занесен на мраморную доску академии. В мае того же года был призван на действительную военную службу и назначен младшим врачом при Керченской крепостной артиллерии. Затем его причислили младшим врачом к 55-му Подольскому полку, в составе которого В. Н. Деревенко был отправлен на Дальний Восток и принял участие в Русско-японской войне, работая на передовом перевязочном пункте, когда шли бои под Сандяну и Мукденом. С мая 1905 г. состоял ординатором при хирургической госпитальной клинике Военно-медицинской академии. Работая ассистентом в клинике с профессором С. П. Федоровым, в течение трех лет готовился к получению профессорского звания, которое успешно защитил в 1908 г. Получил звание приват-доцента по кафедре клинической хирургии в 1911 г. В октябре 1912 г. был командирован в Спалу для лечения больного гемофилией наследника Цесаревича. Оставался при Алексее Николаевиче безотлучно до конца его жизни. Во время Первой мировой войны так же, как и его брат врач-терапевт Леонид Николаевич Деревенко, работал в лазаретах Царского Села. В царскосельском заточении Владимир Николаевич разделил с Августейшими узниками все тяготы быта, работал и в парке. Летом 1917 г. доктор Деревенко, сделав запрос о вакансии в недавно открывшееся Пермское отделение Петербургского университета, получил благожелательный отклик. С июля 1917 г. по 1920 г. — профессор Пермского университета. Добровольно отправился в Тобольск и лечил Наследника. 7/20 мая 1918 г. вместе с Царской Семьей выехал на пароходе «Русь» в Тюмень и уже оттуда в Екатеринбург. Как личный врач очень часто под конвоем посещал больного Цесаревича. Доктор В. Н. Деревенко был единственным человеком, которому разрешалось посещать Царскую Семью в доме Ипатьева. Через него проходила ее связь с внешним миром. Вместе с доктором Е. С. Боткиным он поставил вопрос о питании перед комендантом Дома особого назначения Юровским. В начале августа 1918 г., после взятия Екатеринбурга белочехами, доктор В. Н. Деревенко ездил, также вместе с группой офицеров-слушателей Военной академии, в Коптяки, на осмотр места, где были обнаружены останки большевистских жертв. Он помогал следователю по важнейшим делам А. П. Наметкину, предшественнику Н. А. Соколова, в опознании, он же узнал многие из вещей, которые были найдены в кострищах возле шахт. В июле 1919 г. он оказался в Перми, откуда вместе с частью преподавателей, сотрудников и студентов Пермского университета был эвакуирован в Томск. С января по август 1920 г. работал в качестве приват-доцента по кафедре факультетской хирургической клиники. Читал студентам медицинского факультета курс лекций по урологии. Допрашивался следователем Н. А. Соколовым в Томске в сентябре 1919 г. В августе 1920 г. снова переведен в Пермь. Руководил медицинской клиникой при Пермском университете. С 1923 г. работал в Днепропетровском мединституте, где до 1930 г. заведовал кафедрой хирургических болезней. Неоднократно арестовывался. Был приговорен к пяти годам лишения свободы. Затем работал в медицинско-санитарном управлении Днепростроя (1933) — последнее известное место работы. В начале 1930-х гг. допрашивался в связи с ведением следствия ГПУ НКВД по поводу исчезнувших драгоценностей Императорской Семьи.

Воейков Владимир Николаевич (прозвище — Голый; 1868—1947), из древнего дворянского рода. Младший сын генерала от кавалерии, генерал-адъютанта, обер-камергера Николая Васильевича Воейкова (1832—1898) от брака с Варварой Владимировной, ур. княжной Долгоруковой (1840—1909). Родился в Царском Селе. Окончил Пажеский Е. В. корпус. С 1887 г. — корнет Кавалергардского Е. В. полка. Заведовал полковой школой солдатских детей, в 1896 г. назначен ктитором полковой церкви, в 1900—1905 гг. командовал Лейб-эскадроном. В 1905 г. произведен в полковники. В сентябре 1906 г. в чине полковника пожалован во флигель-адъютанты к Е. И. В. С августа 1907 г. по декабрь 1913 г. командовал лейб-гвардии Гусарским Е. В. полком. В 1911 г. произведен в генерал-майоры с зачислением в Свиту Е. И. В. Занимался вопросами физического воспитания войск, в 1910 г. составил «Наставление для обучения войск гимнастике», которое было введено в русской армии. В 1912 г. возглавил русский Олимпийский комитет и руководил делегацией России на международных Олимпийских играх 1912 г. в Стокгольме. 24 декабря 1913 г. был назначен дворцовым комендантом и занимал эту должность до февральского переворота 1917 г. Имел небольшую служебную квартиру в Петрограде на Мойке и дачу в Царском Селе. Основал акционерное общество «Кувака» (общество занималось производством и распространением минеральной воды, источники которой находились в его имении в Пензенской губернии) и являлся председателем его правления. Присутствовал при отречении Императора Николая II в Ставке 2 марта 1917 г. Был арестован по решению Временного правительства в Вязьме и доставлен в Петроград в Министерский павильон Таврического дворца, а позже переведен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Допрашивался чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства. Комиссия постановила разрешить перевести Воейкова из Трубецкого бастиона в больницу. 17.09.1917 г. по хлопотам жены переведен в частную лечебницу для душевно — и нервнобольных доктора А. Г. Коносевича. Днем находился дома, на даче на Каменном острове. В дни октябрьского переворота 1917 г. скрывался от революционных властей. Так продолжалось до лета 1918 г. Именно в этот период он с женой получал письма от Царской Семьи, находившейся под арестом в Тобольске. «Мы с женой получили возможность сноситься с Царской Семьей и, к нашему громадному счастью, даже посылать в Тобольск посылки, содержание которых обыкновенно долго обсуждалось на нашем семейном совете: с одной стороны, хотелось послать то, что могло бы доставить удовольствие, а с другой, объем посылок должен был быть очень невелик. Раз я послал Государю Его любимые турецкие папиросы, конечно, не такого качества, как получавшиеся Им в подарок от турецкого султана; а иногда удавалось посылать вещи. Писем писать я не решался, не имея твердой уверенности в том, что они не будут перехвачены. Жена была смелее и изредка писала Императрице. В уцелевших у нас бумагах сохранилось письмо Императрицы [Приложение IV] к моей жене от 2 марта 1918 г.…» (Воейков В. Н. С Царем и без Царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта Государя Императора Николая II. М., 1994. С. 207—208). В начале августа 1918 г. покинул дачу и, скрываясь от властей, отправился в Унечи на границе с Украиной. Перешел границу и дальше через Клинцы приехал в Гомель и затем в Киев, где жил до декабря 1918 г., далее отправился через Харьков в Севастополь. Не получив визы в Париж от командующего французскими силами в Севастополе, предпринял попытку получить разрешение на въезд в Румынию. Получив визу от румынского консула, прибыл в Галац, а затем в Бухарест. В конечном итоге получил паспорт на свободное проживание по всей Румынии в течение пяти лет. В Бухаресте снова пытался получить французскую визу, однако ему отказали. Тогда, поставив визу для проезда в Сербию, с помощью знакомого курьера Американской миссии в Бухаресте добился места на санитарном немецком поезде, шедшем в Данциг через Белград и Вену. Прибыл во Франкфурт-на-Одере, затем в Берлин. Спустя некоторое время ему удалось получить датскую визу через секретаря датской миссии в Берлине. По прибытии в Копенгаген в начале октября 1919 г. просил соизволения представиться Императрице Марии Федоровне, так как 20 лет прослужил в рядах полка, шефом которого она являлась, но получил категорический отказ в связи с распространившимися тогда в эмиграции слухами, будто бы он добровольно покинул Государя тотчас после его отречения. Воейкову удалось получить визу в Финляндию только в конце февраля 1920 г. 7 марта прибыл в Гельсингфорс, где установил контакт со своей семьей. Узнал, что его жена арестована и отправлена в один из московских концентрационных лагерей. Предпринимал усилия по ее освобождению через члена Комиссии датского Красного Креста д-ра Мартини, но безуспешно. Переехал в Брюссель, но постоянно посещал Финляндию для поддержания связи с семьей жены. В Париже и его окрестностях в конце 1925 г. был образован полковой союз взаимопомощи офицерам Лейб-Гвардии Гусарского Его Величества полка. И бывший Верховный главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич, утвердив устав, потребовал, чтобы Воейкову не было предложено вступать в него. В начале 1933 г. был в Ницце, где получил от лейб-гусар адрес, поднесенный по случаю исполнившегося 25-летия со дня назначения его командиром Лейб-гусарского полка. Был женат с 1895 г. на дочери графа В. Б. Фредерикса графине Евгении Владимировне Фредерикс («Нини»; 1867—1950). В мае 1939 г. супруги находились в Териоках, затем перебрались в Швецию. Скончался в Дандериде (Швеция).

Ц. ставка. 4 ноября 1916 г. фрагмент приведен по книге: Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М., 1996. С. 608.

Евгений Макаров — воспитанник Орловского-Бахтина кадетского корпуса, часто играл с Цесаревичем Алексеем в 1916 г. в Ставке, в Могилеве. В переписке и дневнике Цесаревича упоминается как «кулик». Его брат Леля также играл с Цесаревичем.

Компания «Пате» подарила Алексею Николаевичу проектор и бобины с фильмом «Таинственная рука». Это тридцатиминутный вестерн режиссера Франциса Форда был впервые показан в Нью-Йорке 14 октября 1914 г. — Прим. автора.

Федоров Сергей Петрович (1869—1936), тайный советник, профессор. В 1891 г. окончил медицинский факультет Московского университета, затем работал в клинике А. А. Боброва. В 1895 г. защитил докторскую диссертацию. Был назначен ассистентом при факультетской хирургической клинике в Москве. В 1903—1936 гг. возглавлял кафедру госпитальной хирургической клиники Военно-медицинской академии. В начале своей научной деятельности занимался вопросами бактериологии и иммунологии. В 1892 г. впервые в России приготовил и применил для лечения больных холерный антитоксин. C 1913 г. получил звание почетного лейб-хирурга. Во время Первой мировой войны сопровождал Императора Николая II и Цесаревича Алексея в их поездках. С осени 1915 г. состоял при Ставке. Высказанное им 1 марта 1917 г. Императору мнение о неизлечимости болезни наследника стало решающей причиной отречения Государя Николая II за себя и за сына и передачи престола Великому Князю Михаилу Александровичу. В 1929—1936 гг. — директор Института хирургической невропатологии (ныне — Нейрохирургический институт). Похоронен в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге.

Деревенко Николай Владимирович (1906—2004), сын лейб-хирурга Двора Владимира Николаевича Деревенко, воспитанник Царскосельской Николаевской гимназии, один из немногих друзей Цесаревича. «В Царском Селе его постоянно приглашали во Дворец играть с Наследником, который также и сам бывал у своего друга» (Алферьев Е. Е. Император Николай II как человек сильной воли. Джорданвилль, 2004. С. 140). Вот что об этом вспоминал Пьер Жильяр: «Дети познакомились и вскоре подружились; не проходило воскресенья, праздника или дня отпуска, чтобы они не соединялись. Наконец, они стали видаться ежедневно, и Цесаревич получил даже разрешение посещать доктора Деревенко, жившего на маленькой даче недалеко от дворца. Он часто проводил там всю вторую половину дня в играх со своим другом и его товарищами в скромной обстановке этой семьи среднего достатка. Это нововведение подвергалось большой критике, но Их Величества не обращали внимания; они сами были так просты в своей частной жизни, что могли только поощрять такие же вкусы своих детей» (Жильяр П. Трагическая судьба Николая II и Царской Семьи. М., 1992. С. 70). Добровольно последовал вместе с отцом из Царского Села в Тобольск и Екатеринбург. «В Тобольске, в течение всего периода пребывания там Царственных мучеников в 1917—1918 гг., он был единственным посетителем со стороны, который допускался по воскресеньям и праздникам в губернаторский дом, где неразлучно оставался на целый день с Цесаревичем Алексеем Николаевичем» (Алферьев Е. Е. Император Николай II как человек сильной воли. Джорданвилль, 2004. С. 140). Покинул уже советскую Россию в 1928 г. Работал инженером в Праге. После Второй мировой войны некоторое время находился в Австрии, затем в Южной Америке. По сведениям историка и писателя Е. Е. Алферьева, Н. В. Деревенко являлся единственным остававшимся до недавнего времени в живых свидетелем жизни Царской Семьи в заточении: «…проживал он в отдаленной стране, в глубоком уединении, решительно отказываясь от каких-либо выступлений, касающихся Царской Семьи. Время от времени он навещал своего школьного товарища по Царскосельской Императорской Николаевской гимназии, который каждый раз, в ходе их дружественных бесед, настойчиво старался убедить его написать свои воспоминания о Наследнике, которые представляли бы исключительную ценность для истории и для составления правдивого жития святого мученика убиенного Цесаревича Алексея» (Там же. С. 140).

Имеется в виду маркиз Пьер де Лагиш (1859—1940) — генерал, военный атташе при французском посольстве в Санкт-Петербурге. Во время войны состоял при Ставке Верховного главнокомандующего до мая 1916 г., когда был заменен генералом Жаненом.

Дубенский Дмитрий Николаевич (1858—1923), генерал-лейтенант, воспитанник Александровского военного и Михайловского артиллерийского училища. Был произведен в офицеры в 1880 г. в 3-ю гренадерскую артиллерийскую бригаду. В 1884 г. поступил в Академию генерального штаба, курса не окончил и в 1885 г. перешел в главный штаб, где прослужил до 1904 г., когда был назначен штаб-офицером для поручений при начальнике главного штаба. В главном штабе занимался военно-конной повинностью и производством военно-конных переписей (с 1888 по 1904 г.). Ему было поручено обследование коневодства Кавказа, киргизских и калмыцких степей, Сибири, Юга и Центра России и губерний Царства Польского. В 1909 г. вышел в отставку с произведением в генерал-майоры. С 1900 г. издавал народную газету «Русское Чтение», которая была широко распространена среди крестьян и войск. Во время Русско-японской войны издавал еженедельный роскошно иллюстрированный журнал «Летопись войны с Японией». Им было издано также много популярных военно-народных книг и картин. Из них особенно известны «История России в картинах», «История русского солдата», «Царствование Дома Романовых» и др. С 1 января 1912 г. вновь определен на службу генералом для особых поручений при главном управлении государственного коннозаводства. С 15 июня 1915 г. — член совета Главного управления государственных коннозаводов. Во время Первой мировой войны — издатель-редактор иллюстрированного журнала «Летопись войны 1914—1917 гг.». В 1915 г. получил задание описать деяния Императора Николая II во время Великой войны. Состоя в Свите в качестве историографа, сопровождал Государя. Оставил 4 тома описаний царских путешествий «Его Императорское Величество Государь Император Николай Александрович в действующей армии за 1914 — февраль 1916 г.». Во время Гражданской войны служил в Харьковском коннозаводстве Вооруженных сил Юга России (1919). Скончался в Висбадене (Германия). Автор воспоминаний: Как произведен переворот в России // Русская летопись. Кн. 3. Париж, 1922.

Игорь Константинович (1894—1918), князь императорской крови, сын Великого Князя Константина Константиновича (1858—1915) и Великой Княгини Елизаветы Маврикиевны (1865—1927), правнук Императора Николая I. Окончил Пажеский корпус, служил штабс-ротмистром Лейб-Гвардии Гусарского полка. В начале Первой мировой войны вместе с братьями ушел на фронт, откуда в октябре 1915 г. был отправлен для лечения воспаления легких в Петроград. В связи с невозможностью по болезни продолжать службу на фронте отчислен в свиту Императора в чине флигель-адъютанта. После революции по декрету большевиков был арестован и выслан из Петрограда сначала в Вятку, а потом на Урал. В Екатеринбурге один из доброжелателей предложил князю свой паспорт, чтобы тот смог скрыться. «Игорь Константинович говорил, что он не сделал ничего худого перед Родиной и не считает возможным поэтому прибегать к подобным мерам» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 328). Содержался в Алапаевске. В ночь на 18 июля 1918 г. был зверски убит вместе с рядом других представителей рода Романовых, включая своих братьев Иоанна и Константина, и сброшен в шахту. В 1919 г. останки князя были захоронены в Алапаевском соборе, а позже перевезены в Пекин в склеп при храме Преподобного Серафима Саровского. Канонизирован Русской Православной Церковью Заграницей в сонме Новомучеников Российских 1 ноября 1981 г.

Убийство Распутина было подготовлено и осуществлено группой лиц по заранее спланированному плану. В группу входили: князь Юсупов Феликс Феликсович, депутат Государственной думы монархист Владимир Митрофанович Пуришкевич, Великий князь Дмитрий Павлович, старший врач Красного креста С. С. Лазаверт и поручик Преображенского полка С. М. Сухотин. Личность еще одного участника убийства была установлена совсем недавно после выхода в Лондоне книги Джеймса Кука «Как убить Распутина» в 2006 г. Это был офицер британской разведки Освальд Рейнер, который сделал контрольный выстрел в голову раненого Распутина, тем самым, поставив точку в этом зверском убийстве.

«Все совпадения в изложениях Юсупова (Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина. Париж, 1927), Пуришкевича (Пуришкевич В. М. Дневник Владимира Пуришкевича. Смерть Распутина. Киев, 1918) и Лазаверта („The Assossiation on Rasputin“, Source Records of the Great War, Stanislaus Lazovert, Vol. V, ed. Charles F. Horne (National Alumni, 1923) напоминают классический прием участников преступления. После того, как дело сделано, надо позаботиться об общей версии событий. Вроде бы основные моменты выглядят одинаково, но когда речь заходит о мелких деталях, во всей картине появляются маленькие трещинки, потому что обо всем просто невозможно договориться заранее, а согласованная общая версия сразу начинает расползаться по швам. Все три рассмотренных свидетельства одинаково лживы, одинаково служат личным интересам и амбициям авторов и одинаково расходятся с показаниями свидетелей и материалами вскрытия. […] Нет оснований сомневаться в том, что после полуночи Юсупов заехал за Распутиным домой и кто-то, может быть, и Лазаверт, отвез их обоих в Юсуповский дворец. Машина с брезентовым верхом, которую называли то серой, то цвета хаки, скорее всего, принадлежала Пуришкевичу. Что касается дальнейших событий, то о них притянутые за уши свидетельства Юсупова и его служителей говорят столь же мало правды, сколь и воспоминания Пуришкевича. Можно поверить, что Распутину предложили отравленные пирожные и вино, однако профессор Косоротов, производивший вскрытие, не обнаружил „никаких следов отравления“. […] Неправдоподобно, что два смертельных выстрела сразили Распутина среди ночи. Согласно протоколу вскрытия, „жертва должна была быстро ослабеть от большой потери крови при ранении в печень (выстрел №1) и ранении в почку (выстрел №2). Смерть неминуемо должна была наступить в течение десяти—двадцати минут“. Новые выстрелы раздались несколько часов спустя, и их слышал весь полицейский участок, примерно через час после смены в шесть часов утра. […] Как бы то ни было, но протокол вскрытия отмечает жестокие раны от массированного физического воздействия: „На левом боку зияющая резаная рана, нанесенная острым предметом или шпорой. Правый глаз выпал из орбиты и вытек на лицо. В углу правого глаза порвана кожа. Правое ухо частично оторвано. На лице и на теле жертвы имеются признаки побоев некоторым гибким, но твердым предметом. Гениталии расплющены тем же предметом“. В 1993 году медицинская бригада под руководством ведущего российского судебно-медицинского эксперта, доктора наук Владимира Жарова проводила анализ материалов вскрытия. В своем заключении (которое никогда не было предано гласности, но оказалось в распоряжении автора этих строк) эксперты пришли к общему заключению: „Механические повреждения (кроме пулевых ранений) в области головы нанесены тяжелыми тупыми предметами. Такие травмы не могут явиться следствием удара тела об опору моста, когда оно было сброшено в воду“. Более того, комиссия Жарова выявила ранения, не упоминавшиеся в протоколе вскрытия. Такие, как расплющенный и деформированный нос и различные „резаные раны неправильной формы“. Одна из таких резаных ран в форме русской буквы „Г“, четвертой буквы кириллицы, нанесенная предположительно саблей или ножом, осталась на правой челюсти жертвы. Объяснить это можно, скорее всего, тем, что до того, как Распутин был застрелен, он подвергся зверскому избиению группой лиц, одно из которых было вооружено резиновой гантелей. Жаров и его коллеги определили, что „проникающее ранение“ в левом боку могло быть нанесено тесаком или кинжалом. […] Согласно протоколу вскрытия, два выстрела были сделаны с расстояния двадцать сантиметров, а третий — из пистолета, приставленного прямо ко лбу жертвы. […] Протокол вскрытия определяет, что утренние выстрелы с „короткими интервалами“ сделаны из различного оружия. Это заключение подтверждается выводами доктора Захарова от 1993 года. В своем интервью обзорной программе „Би-Би-Си“ в 2004 году Захаров рассказал, что исследование входных пулевых отверстий под микроскопом выявило различия в диаметрах. По протоколу выходит, что выстрел в грудь произведен, скорее всего, из 6,35-мм „Браунинга“, которым пользовались Юсупов и Дмитрий Павлович. Рана в правом боку несколько больше. Возможно, это работа 7,65-мм „Соважа“ Пуришкевича. Как следует из протокола, эти две раны нанесены с расстояния 20 см, когда жертва стояла на ногах. Одна пуля „вошла в левую часть груди, прошла сквозь желудок и поразила печень“, а вторая „вошла в правый бок и пронзила почки“. Если бы эти выстрелы были сделаны почти одновременно, то стрелявшие могли через тело Распутина задеть друг друга. […] Протокол вскрытия утверждает, что третий выстрел, вызвавший немедленную смерть, был произведен в упор по лежавшей жертве. Наиболее вероятным мне кажется сценарий, согласно которому заговорщики, дважды поразив Распутина, завернули его в кусок материи и понесли к ожидавшей машине. Это предположение подтверждается полицейскими фотографиями, запечатлевшими кровавую дорожку от подъезда через двор. Если бы Распутин, как утверждали Юсупов и Пуришкевич, сам бежал вдоль забора, сплошной кровавой линии не получилось бы. Когда убийцы приблизились к калитке, судорожное движение или стон агонизировавшей жертвы заставил их остановиться. Они опустили свою ношу, и кто-то, достав пистолет иного калибра, чем оба предыдущих, поставил последнюю точку в повести жизни Распутина. Именно третий выстрел наиболее важен в идентификации убийцы. Профессор Деррик Паундер, комментируя баллистическую экспертизу, отметил: „Входное пулевое отверстие по центру лба представляет собой рваную рану с расходящимися трещинами в местах разрывов. Наличие рваных краев позволяет предположить, что пуля в момент входа увеличилась в диаметре. […] Собственно входное отверстие равно шести миллиметрам в диаметре, а рваная рана вокруг — от двенадцати до пятнадцати. Такую рану может оставить только большая безоболочная пуля“. В начале Первой мировой войны во всех воюющих армиях, в том числе и в русской, использовались только пули с твердой оболочкой, которая предохраняла свинец от расплющивания при попадании. Использование безоболочных пуль строго ограничивалось Гаагской конференцией 1899 года и строжайше запрещалось конвенцией 1907 года. Тем не менее, исключительно в британской армии на вооружении офицерского корпуса состояли 0,455-дюймовые (11,56 мм) револьверы системы „Вэблей“ под патрон с безоболочной пулей на том основании, что поражающий эффект данного оружия конвенции не противоречит. Анализируя, какое оружие могло использовался для убийства Распутина, и основываясь на баллистической экспертизе, профессор Паундер заключил: „Наиболее вероятно использование револьвера „Вэблей“… стрелявшего безоболочными пулями, тогда как другое оружие заговорщиков (Дмитрия Павловича, Пуришкевича и Юсупова) было рассчитано на пули с оболочкой. Только „Вэблей“ с его безоболочными пулями мог оставить рваную рану вокруг входного отверстия“. В 1993 году доктор Жаров поддержал мнение профессора Косоротова, что третья пуля прошила голову насквозь и вышла сзади… […] Команда доктора Жарова также согласилась с мнением Косоротова, что Распутин умер еще во дворе, а не захлебнулся водой, брошенный в реку. „Утопление не являлось причиной смерти… вздутия легких не наблюдалось, и не было воды в дыхательных органах“. Несмотря на то, что в легких было обнаружено некоторое количество воды, профессор Деррик Паундер также признал: „Диагноз утопления исключается всеми имеющимися свидетельствами. Очевидно, что он не утонул, а умер от ранее нанесенных ран. Жидкость, обнаруженная в легких, в данном случае не является свидетельством утопления“. […] Независимо от того, где стреляли в Распутина, в помещении или во дворе, и в какое время, материалами вскрытия безусловно доказано: первый и второй выстрелы были сделаны с небольшим промежутком, с близкой дистанции и из пистолетов разных калибров. Третий выстрел в голову, в упор, стал причиной смерти Распутина. […] Освальд Райнер [британский офицер], безусловно, присутствовал в Юсуповском дворце в ту ночь. Он входил в ближайший доверенный круг князя. Скрытный по натуре, он все-таки признался своей племяннице Розе Джоунс, что был у Феликса в ночь убийства. Как и Джон Скейл, он был посвящен во все детали заговора. […] Скейл отправился на румынский фронт 11 ноября (24 ноября по новому стилю) и не мог присутствовать на двух последних встречах у Феликса и в ночь умерщвления Распутина. […] Капитан Стивен Элли был также вовлечен в заговор. Мы уже рассказывали о давних связях его семьи с Юсуповыми. Как и Райнер, Элли свободно и без акцента говорил по-русски. […] Свободное владение русским языком и полевая русская форма делали их неотличимыми от российских военнослужащих для кого угодно, включая и самого Пуришкевича. […] Свидетельство соучастия Элли и Райнера мы находим в письме Стивена Скейлу, отправленном через восемь дней после убийства» (Кук Э. Убить Распутина. Жизнь и смерть Григория Распутина. М., 2007. С. 329, 333, 337—341, 344—348, 350—352). Более подробно обо всех обстоятельствах убийства Г. Е. Распутина см. книгу английского историка Эндрю Кука.

Речь идет о месте захоронения Г. Е. Распутина — «часовне», о которой пишут многие очевидцы. В действительности речь идет о храме преподобного Серафима Саровского при Свято-Серафимовском лазарете-убежище для инвалидов войны №79. Строился он в Царскосельском парке на земле, приобретенной А. А. Вырубовой на ее собственные средства. Убежище и храм находились на небольшой поляне в окружении высоких деревьев, на правом берегу 2-го Ламского пруда, как раз напротив Ламских конюшен. К ним вела красивая липовая аллея от Фермерского парка. Деревянный храм строился А. А. Вырубовой в 1916—1917 гг. по проекту архитекторов С. А. Данини (1867—1942) и С. Ю. Сидорчука (1862—1925) в память избавления ее от смерти при крушении поезда 2 января 1915 года. Строительные работы вел полковник Мальцев. «Закладка Аниной церкви, — сообщала Императрица Государю в письме 5 ноября 1916 г., — прошла хорошо, наш Друг был там, а также славный епископ Исидор, епископ Мельхиседек и наш Батюшка». «Через месяц с небольшим епископ Исидор (Колоколов, 1866—1918) отпоет Г. Е. Распутина в Чесменской богадельне. А „наш Батюшка“ — духовник Царской Семьи, протоиерей Александр Васильев (1867—1918) отслужит литию перед погребением старца на том же самом месте, где еще недавно он сослужил во время закладки храма. В честь этой самой закладки, после нее, в лазарете А. А. Вырубовой был прием. На нем сделали фотографию — последний прижизненный снимок Г. Е. Распутина. Это групповое фото за столом, попав в руки одного из убийц старца В. М. Пуришкевича, было размножено им в количестве 9 тысяч экземпляров и распространялось в остававшиеся до преступления дни с соответствующими, извращающими смысл запечатленного на снимке, комментариями» (Фомин С. В. Как они его жгли // Русский вестник. 30.05.2002).

Боткин Евгений Сергеевич (1865—1918), лейб-медик Высочайшего Двора. Действительный статский советник. После окончания гимназии поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, а затем перешел на подготовительный курс Военно-медицинской академии, которую закончил в 1889 г., получив звание лекаря с отличием. Начал работать в Мариинской больнице для бедных. В 1893 г. защитил докторскую диссертацию. В мае 1897 г. стал приват-доцентом Военно-медицинской академии. С началом Русско-японской войны отправился на фронт, на Дальний Восток. Назначен заведующим медицинской частью Красного Креста в маньчжурской армии. Был награжден офицерским боевым орденом Св. Владимира 4-й и 3-й степени с мечами. Осенью 1905 г. возвратился в Петербург. Продолжил преподавание в Военно-медицинской академии. С 6 мая 1905 г. — лейб-медик Высочайшего Двора, фактически домашний врач Царской Семьи. С апреля 1908 г. получает официальное назначение. С этого времени становится близким другом Августейшей Семьи и сопровождает ее в различных поездках и мероприятиях. С 1890 г. был женат на Ольге Владимировне. Их дети: первенец Сергей (умер полугодовалым; 1892), Дмитрий (1894—1914), Георгий (1896 — 1941), Татьяна (1899—1986), Глеб (1900—1969). Супруги развелись в 1911 г. Трое детей остались с отцом: Глеб, Татьяна и Дмитрий. Георгий женился и жил самостоятельно. После февральской революции добровольно разделил участь Царской Семьи, вначале под арестом в Александровском дворце, а потом в ссылке и заключении. Сопровождал Царскую Семью в Тобольск и Екатеринбург. Расстрелян вместе с Царственными мучениками в подвале Ипатьевского дома в ночь с 16 на 17 июля (н. ст.) 1918 г. В комнате Боткина нашли последнее неоконченное его письмо брату от 26 июня / 9 июля 1918 г.: «…мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер, — умер для своих детей, для друзей, для дела… Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен. […] Я духом бодр, несмотря на испытанные страдания. […] Меня поддерживает убеждение, что „претерпевший до конца, тот и спасется“. […] Я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести Ему в жертву своего сына. И я твердо верю, что, так же, как Бог спас тогда Исаака, Он спасет теперь и моих детей и Сам будет им Отцом. […] Иов больше терпел. […] Видимо, я все могу выдержать, что Господу Богу угодно будет мне ниспослать» (Мельник-Боткина Т. Воспоминания о Царской Семье. М., 2004. С. 148—155). В 1981 году решением Архиерейского Собора Русской Православной Церкви Заграницей канонизирован вместе с Царской Семьей. 3 февраля 2016 года Архиерейским собором Русской Православной Церкви было принято решение об общецерковном прославлении страстотерпца праведного Евгения врача.

Острогорский Сергей Алексеевич (1867—1934), доктор медицины, профессор, с 1907 г. — почетный лейб-медик, был приглашен наблюдать за здоровьем Августейших детей. Член Военно-медицинского ученого комитета. Руководил детской клиникой Рождественских курсов. Товарищ председателя Общества детских врачей в Санкт-Петербурге. В 1916—1919 гг. — директор Петербургских курсов им. П. Ф. Лесгафта. С 1919 г. — директор института физического образования. Позже в эмиграции в Праге. С 1923 г. возглавлял Русский педагогический институт им. Я. А. Коменского. Был первым председателем (1923—1927) Общества русских врачей в Праге. Скончался в Праге.

Деревенько Сергей Андреевич (1907—1990), сын боцмана А. Е. Деревенько. Один из немногих друзей Цесаревича по играм. По словам П. Жильяра, был значительно моложе Алексея Николаевича и не был достаточно образован и развит. Проживал до самой своей кончины в Ленинграде.

Теглева Александра Александровна — «Шура» — (1884—1955), потомственная дворянка, состояла няней при всех Августейших детях с 1902 г. Добровольно поехала за Царской Семьей в ссылку в Тобольск. Затем с детьми переехала в Екатеринбург, но в Ипатьевский дом не была допущена: восемнадцати слугам было объявлено, что «в них не нуждаются». Всем велено было уезжать обратно в Тобольск. На их счастье, когда они добрались до Тюмени, город взяли чехи. Таким образом, бывшие узники оказались у адмирала Колчака. 17 июля 1919 г. давала показания в качестве свидетеля следователю Н. А. Соколову по делу об убийстве Царской Семьи. Проживала вместе с Жильяром в Тюмени, сначала в вагоне заброшенного поезда, а потом, заболев, у одного торговца, приютившего их. Затем они перебрались в Омск и находились там до тех пор, пока Александра не переехала в Верхнеудинск, контролируемый японскими войсками. Там она находилась вместе с женой генерала Дитерихса. Обе они руководили сиротским приютом. В Верхнеудинске Жильяр встретился с Теглевой, и в конце января 1920 г. на личном поезде генерала Жанена они отправились во Владивосток, куда добрались в апреле 1920 г. Эмигрировала в Европу. Жила вместе с семьей Н. А. Соколова и капитаном П. Булыгиным в гостинице в Париже в 1920 г. 3 октября 1922 г. в Женеве обвенчалась с преподавателем царских детей Пьером Жильяром. Проживала вместе с мужем в Швейцарии, где скончалась 25 марта 1955 г. в возрасте 71 года.