Граф-пират

Джулия Энн Лонг, 2012

Дикарем и безумцем считали светские дамы графа Эрдмея – слишком уж широко гремела его слава пиратского капитана, считавшегося грозой Южных морей. Знатные женщины любят опасных мужчин – и недостатка в любовницах, ищущих развлечения от скуки, у графа не было. Но устраивало ли его такое существование? Не вполне. И когда в его жизнь ворвалась юная и отважная Вайолет Редмонд, Эрдмей понял – нет человека, ожесточенного настолько, чтобы устоять перед чарами любви.

Печатается с разрешения автора и литературных агентств The Axelrod Agency и Andrew Nurnberg.;

© Julie Anne Long, 2010

© Перевод, Е.А. Моисеева, 2012

© Издание на русском языке AST Publishers, 2012

Глава 1

— Он похож на скучающего льва, который лениво бродит среди стада гусей. Он терпит весь этот шум и суету, пока не решит, в кого из нас вонзить зубы.

Мисс Вайолет Редмонд взглянула поверх веера на новоиспеченного графа Эрдмея и поделилась своим мнением с тремя дамами: прелестными белокурыми сестрами Харт, Миллисент и Эми — они, затаив дыхание, слушали каждое ее слово — и с замужней леди Перегрин, не выносившей, когда Вайолет оказывалась в центре внимания. А это случалось часто, ведь дочь богатого и влиятельного Айзайи Редмонда была красива и своенравна.

Леди Перегрин не преминула заметить:

— Зубы, мисс Редмонд? Да я бы с удовольствием сжала его ногами.

Сестры Харт ахнули и захихикали.

Вайолет с трудом подавила зевок.

Они занимали лучшие места рядом с бутылкой ратафии в бальном зале лорда и леди Трокмортон. Гостей, как всегда, было много. Сестры вертелись рядом с Вайолет, мечтая оказаться на ее месте. Леди Перегрин не отставала, желая, чтобы ее видели вместе с ней. И как обычно, даже в толчее Вайолет замечала, кто пришел и кто отсутствует. Ее родители, Айзайя и Фаншетта Редмонд, а также брат Джонатан были в зале. Лучшая подруга Синтия с братом Вайолет Майлзом, которые лишь недавно обвенчаны, остались в Пенниройял-Грин, в Суссексе.

Естественно, всего заметнее было отсутствие брата Вайолет, Лайона, весьма многообещающего молодого человека, по мнению света, и наследника Редмондов, который исчез больше года назад, забрав с собой лишь одежду и маленькую шкатулку из палисандрового дерева, сделанную им в детстве.

Причина его исчезновения была очевидна: Оливия, старшая дочь в семействе Эверси, старинных врагов Редмондов, стояла сейчас посреди зала в зеленом платье, изящная, бледная и серьезная. Оливия всегда была серьезной, даже сердитой. Она посвятила себя служению в различных обществах. Она даже раздавала брошюры, ратующие за отмену рабства, в пабе «Свинья и чертополох», к смущению хозяина, Неда Готорна.

И теперь Оливия была на балу, а Лайон нет. Она разбила ему сердце. Говорили, что проклятие исполнилось: в каждом новом поколении Эверси и Редмондов кто-то должен был пострадать от несчастной любви.

Вайолет решила больше не смотреть на Оливию, чтобы ее взгляд случайно не прожег дыру в зеленом платье.

— Мы должны притвориться, будто не сплетничаем. — Мисс Эми Харт только недавно вышла в свет и не знала, что подобное само собой разумеется.

— Наоборот, пусть гости так думают. Иначе как еще нам напугать и заинтриговать их?

Все энергично закивали, не уловив иронии в словах Вайолет.

— А почему лев? — поинтересовалась Миллисент. — Почему не медведь или гну?

— У гну копыта, дурочка, — усталым голосом объяснила Эми. — Его вряд ли можно назвать привлекательным. Хотя насчет этого человека я не уверена. Кажется, он все время хмурится. Говорят, он настоящий дикарь. — И она театрально поежилась.

— А я знаю! Все дело в его волосах. Они рыжеватые, — с придыханием произнесла Миллисент.

— Рыжеватые? — с напускным выражением тревоги на лице переспросила леди Перегрин. — Ты действительно это сказала, Миллисент? Я ведь тебя предупреждала, что стихи забьют тебе голову, и теперь ты бросаешься подобными словами. Кажется, только вчера ты назвала утренний туман тонкой дымкой, я права?

Миллисент пристыженно опустила голову.

— Милая, у него каштановые волосы, к тому же пышные. Теперь ты поняла. У тебя морщинки вокруг глаз, ты слишком часто щуришься, Миллисент. — Леди Перегрин указала на свои безупречные веки. — Возможно, тебе нужен монокль, чтобы его хорошенько разглядеть?

Все обратили задумчивые взоры на бедную Миллисент, которая принялась ощупывать несуществующие морщинки.

— Посмотри же на него как следует и, пожалуйста, щурься, если тебе так хочется, мы ведь не возражаем, правда, дамы? Видишь, он настоящий зверь, такой огромный. Говорят, его воспитывали в Америке. Я не удивлюсь, если его родителями были медведь и индианка.

— У кого теперь разыгралось воображение? — негодующе спросила Миллисент.

— И зачем ему титул, если он, как говорят, не собирается оставаться в Англии? Но у короля свои причуды. Что ты думаешь, Вайолет?

Вайолет, знавшая, что это остроумное обсуждение графа должно было удивить и поразить ее, поскольку сделать это было необычайно трудно, на самом деле скучала, невыносимо устав от бесконечных балов и праздников, и ей казалось, что она вот-вот заснет, но сделать это ей мешала ненависть находившихся рядом женщин.

А глаза у него, наверное, синие, подумала она.

Мерцание бесчисленных свечей и ламп в зале отражалось на шелковых платьях, тафте, драгоценностях, начищенной меди и мраморе, мешая смотреть. Но когда граф Эрдмей повернулся к ним, свет отразился в его глазах, словно в граненых алмазах. Они точно синие.

— Говорят, он совершил какой-то подвиг и этим заслужил свой титул, — наконец ответила Вайолет.

Подробности, однако, оставались тайной. Старинное графство, давно перешедшее от вымершего рода к Короне, о котором мечтали семьи Редмонд и Эверси, было восстановлено его величеством Георгом IV и вдруг совершенно неожиданно отдано загадочному, по слухам — выросшему в Америке, англичанину, капитану Флинту. Вне всякого сомнения, король упивался возможностью усмирить и держать в узде гордых Редмондов и Эверси, поскольку ничто другое не могло сломить их.

Вайолет медленно и лениво обмахивалась веером. Ее наблюдательная мать, беседующая с коренастой леди Уиндермир в тюрбане, сразу же заметит, что она замышляет какую-то проказу в присутствии знатных молодых людей, которые с настороженностью и восхищением смотрели на нее со всех сторон, надеясь и опасаясь заметить ее призывный взгляд. Книги для записей пари в клубе «Уайтс» были заполнены невероятными домыслами об очередной причуде Вайолет Редмонд, поскольку она уже давно не совершала никаких безумных поступков. Однажды, например во время ссоры с поклонником, она угрожала броситься в колодец и уже перекинула ногу через край, но ее успели схватить под локти. В другой раз она вызвала мужчину на дуэль. В остальное время ее манеры были безупречны и изысканны, отчего всех еще сильнее изумляли ее выходки.

Только самые отчаянные решались делать ставки, кто может стать избранником Вайолет. Ухаживать за ней пытались многие, но все потерпели неудачу. Поражение некоторых было по-настоящему незабываемым. Для светских молодых людей Вайолет Редмонд являлась своего рода краем сказочных богатств. И она вселяла страх.

Вайолет решила, что новый граф действительно довольно высок, но не слишком. В зале нашлось бы несколько человек, которые могли бы встретиться с ним взглядом на одном уровне.

И он был очень большой.

В то время как брат Вайолет Майлз, тоже большой, чем-то напоминал нерушимую скалу, которую, однако, порой было легко проглядеть на фоне окружающего пейзажа, графа Эрдмея нельзя было назвать малозаметным. Он стоял, заложив руки за спину, небрежно согнув ногу в колене. В подобной позе стояли и другие беседующие мужчины. Но в нем было что-то особенное. Простая одежда, отлично скроенная: коричневые брюки, белый широкий галстук, черный пиджак, чуть заметные светлые полоски на поясе.

Однако другие присутствующие джентльмены не могли не ощутить его физического превосходства, полного спокойствия и уверенности в себе.

Не говоря уже о том, что граф напрочь разрушал все представления о красоте, прочно укоренившиеся в сознании многих дам. Такое впечатление, будто в зал вкатили троянского коня. Фигура графа совершенно не вязалась с английским пейзажем.

— Такой нахмуренный лоб… Он действительно выглядит как дикарь, — задумчиво произнесла Вайолет. — Ему надо попробовать улыбнуться. Интересно, у него все зубы на месте? Кто-нибудь из вас видел его вблизи?

Оказалось, еще никто не имел возможности увидеть зубы графа, поэтому следует подослать к нему одну из дам, а возможно, сделать так, чтобы они танцевали вместе.

— Мне нравится его хмурый вид. Он словно прищурившись смотрит на солнце, стоя на носу корабля, а морской бриз развевает его волосы, — мечтательно заметила Эми Харт.

— Но сердитые мужчины ужасно танцуют, — возразила Миллисент.

Вайолет не могла оставить подобную глупость без ответа и медленно повернулась к девушке.

— Ради всего святого, — произнесла она страдальческим тоном.

Миллисент заметно смутилась.

— Позвольте мне рассказать вам о величине мужских бедер и о том, что это указывает на доблесть, — вмешалась в разговор леди Перегрин, молчавшая уже несколько секунд. Сестры Харт немедленно повернулись к ней — ведь она, будучи замужней дамой, знала такое, чего не знали они.

Все трое заговорили разом, прямо как зажужжали осы, налетевшие на перезрелые фрукты. Вайолет ощутила сильную сонливость, словно сидела под лучами палящего солнца, и ей страшно захотелось уйти. Не так давно она со своим братом Джонатаном и двумя друзьями, Синтией и лордом Аргоси, ходила к цыганам, расположившимся табором на окраинах Пенниройял-Грин, чтобы они предсказали судьбу. Конечно же, ей предстояло в будущем длительное морское путешествие. Молодая цыганка Марта Эрон выкрикнула что-то неразборчивое, какое-то французское слово — наверное, имя. Тогда Вайолет восприняла все сказанное с иронией. Все знали, что Марта безумна и в то же время несколько кокетлива.

Сейчас же Вайолет решила, что с радостью отправилась бы в долгий путь подальше из бального зала.

— По-настоящему привлекательный и утонченный мужчина — это первый помощник капитана. Вы его видели? Наверное, французский аристократ, потерявший все состояние во время революции и вынужденный служить дикарю. Его зовут лорд Лавей. — Леди Перегрин не терпелось поделиться свежими сплетнями о новых гостях.

Вайолет вскинула голову и так пристально посмотрела на леди Перегрин, что у той вся кровь отхлынула от лица.

Все трое, затаив дыхание, напряженно ждали.

— Вы что-то задумали, милочка? — с трудом выдавила леди Перегрин. Кажется, она почти перестала дышать.

— Как, вы сказали, его имя? — вежливо осведомилась Вайолет.

Леди Перегрин взяла себя в руки, хотя почти дрожала в предвкушении очередного скандала.

— Я могу сделать кое-что получше, мисс Редмонд, — проворковала она. — Хотите, я вас представлю?

* * *

— Они похожи на гиен, набросившихся на труп животного, — заметил Флинт, когда лорд Лавей наконец вернулся со стаканом ратафии.

Лавей проследил за его взглядом, устремленным на молодых женщин.

— Скорее, это твой труп, — весело подтвердил первый помощник. — Пока я наливал себе это пойло, мне удалось подслушать часть разговора. Она сказала…

— Кто именно?

— Хорошенькая блондинка. — Лавей неопределенно кивнул.

— Они все хороши собой, — раздраженно заметил Флинт. И действительно, все дамы были одинаково бледны, надушены, изысканно одеты и причесаны — хорошенькие в английском понимании этого слова. В каждой стране были свои стандарты красоты, и Флинт познал многие из них.

— Вон та со светлыми волосами, на восток от двери, рядом со статуей какого-то изнеженного римлянина. На ней голубое платье, а на шляпке торчит перо. Пока я наливал себе это… — Лавей пытался подобрать подходящее слово, но скоро сдался. — Я слышал, как она сказала — и, боюсь, это ее точные слова, — что величина мужских бедер указывает на его «достоинства». Это ее слова, но сомневаться в их смысле не приходится, и если это правда, то «достоинство» графа Эрдмея заставило бы устыдиться самого Куртене.

Последовала изумленная пауза. Так они почтили опасный и загадочный парадокс, какой представляли собой английские леди. Они все казались такими же трепетными и хрупкими, как и их веера, их беседа внешне была изысканно вежливой и притворно скромной. И с помощью того же веера они посылали через зал соблазнительные призывы, а корсеты их платьев выставляли напоказ грудь словно жемчужину, преподнесенную на подушках восточному правителю. Один неосторожный взгляд на нее, и опьяневший молодой лорд вызывает вас на дуэль на пистолетах. Одно слово и призывный взмах ресниц, и вот уже счастливец, уединившись в алькове с красивой знатной вдовой, скользит рукой по подолу изящного платья, чтобы насладиться ее прелестями.

Флинт вспомнил обо всем этом в первые дни своего пребывания на английской земле. В первом случае он извинился, а во втором, извинившись, отказался от удовольствия.

— Не знаю, какого Куртене она имела в виду, — недоуменно прошептал Лавей.

Пока Флинт встречался с королем по поводу своей миссии и посещал устроенные в его честь скучные обеды, во время которых присутствующие с негодованием обсуждали дарованный ему титул — ему, внебрачному сыну, рожденному в Англии и ставшему в Америке настоящим повесой, — Лавей проводил время в более гостеприимном месте — публичном доме под названием «Бархатная перчатка».

Флинт усилием воли отогнал внезапную тоску по своей марокканской любовнице Фатиме, у которой были глаза цвета расплавленного шоколада, орлиный нос и невероятно длинные прямые черные волосы. Обычно Фатима манила его пальцем, раздвигая занавески, отделяющие гостиную от пропахшей ладаном спальни, — вот и весь их разговор. Затем она взбиралась на него или наоборот, и день проходил за страстными и утомительными ласками. Флинт твердо верил, что в обществе, члены которого не занимаются тяжким честным трудом, правила этикета становятся необычайно запутанными.

По правде говоря, в возрасте тридцати двух лет, после почти двух десятилетий плавания по морям, где ему доводилось ужинать и ночевать на палубе корабля, в тюрьмах и дворцах, после того как принцы и разбойники назначали цену за его голову, после ловли преступников за вознаграждение, благодаря чему он нажил не одно состояние, капитан Флинт, незаконнорожденный сын, моряк-полукровка и торговец, ставший теперь графом Эрдмеем, верил, что его дом повсюду и в то же время нигде. Он поступал лишь так, как сам считал нужным. Все присутствующие в зале мужчины могли убираться к черту. Флинт мечтал о том, что они принимали как должное: о возможности продлить свой род, оставить после себя след.

Ему нужны земля, состояние и жена. Желаемый участок земли находился в Новом Орлеане, за жену сошла бы Фатима — по меньшей мере она всегда старалась ему угодить, — но столь необходимое богатство не спешило даваться ему в руки и продавец плантаций в Америке уже начинал терять терпение.

Все изменилось две недели назад.

Флинт снова шутливо проклял свое роковое слабое место, благодаря которому оказался в этом зале: когда дело касалось помощи, он не мог пройти мимо. Корабль Флинта стоял в гаврской гавани, а сам он ломал голову над тем, как пополнить свою казну после шторма, уничтожившего весь перевозимый им груз шелка, когда ему довелось спасти от головорезов совершенно пьяного джентльмена. Благодарный молодой человек оказался любимым кузеном леди Конингем, любовницы самого короля. Слухи о героизме Флинта, который на самом деле сводился к короткой пикировке и угрожающим крикам, хотя разбойников было двое, а он один, достигли ушей леди Конингем благодаря знакомому Флинта, графу Эберу, проживавшему в Гавре.

Таким образом английский король узнал про него и его талант по борьбе с преступниками и решил наградить его, радуя свою любовницу и одновременно решая малоприятную проблему морских пиратов. Он восстановил английское графство и даровал его Флинту. Тому оставалось лишь поймать пирата по прозвищу Кот, который грабил и топил торговые суда, в том числе и английские, вдоль всего европейского побережья. Флинту доставались титул и богатые земельные угодья, способные приносить устойчивый доход, однако для управления ими требовалось немалое состояние. Вознаграждение должно было последовать после того, как пират будет передан в руки правосудия.

Это было утонченно-жестокое предложение.

Оно восхитило Флинта, но он предпочел отказаться.

Ему не было и десяти лет, когда капитан «Стойкого» Морхарт предоставил брошенному мальчишке кров, помог найти цель в жизни и стать человеком, каким Флинт был теперь. Он всегда реально оценивал ситуацию и никогда никого не слушал; не собирался делать это и сейчас, даже если его просил сам английский король. Пусть даже он мог получить то, о чем так мечтал. Конечно, если он проиграет, то будет обречен.

Король упрашивал. Флинт возражал. Король не скупился на лесть, но Флинт стоял на своем. Наконец немало изумленный правитель прибег к завуалированным угрозам. Однако Флинта это только позабавило, и он, не опасаясь королевского гнева, снова отказался. Когда он услышал, что с королем случилась небольшая истерика, эта игра начала ему нравиться.

А потом Кот потопил «Стойкий».

Флинт узнал об этом вечером, сидя с командой в пивной Гавра. Он застыл на месте, крепко сжимая кружку пива, посреди взрывов хохота. Это известие поразило его, словно выстрел в упор.

Железный капитан Морхарт, седой, страдавший подагрой, но по-прежнему зоркий, невыразимо упрямый и полный чувства собственного достоинства, под угрозой клинка проклятого пирата был вынужден сесть в лодку и отправиться со своей командой навстречу верной смерти в бушующих волнах. А пират за его спиной разнес «Стойкий» в щепки пушечным выстрелом.

Поэтому Флинт согласился стать графом Эрдмеем.

И теперь огромное английское поместье с построенным век назад домом манило его как знаменитая морковка перед мордой осла, но было одновременно и дамокловым мечом.

Полчаса назад шум в зале, мысли о своей миссии и воспоминания о Морхарте вынудили Флинта беспокойно подойти к дверям террасы и чуть приоткрыть их. На улице завывал ветер, будто загнанный в угол раненый зверь, пахло лондонским дымом и морем. Шхуна Флинта «Фортуна» стояла в порту. Скорее всего завтра ветер утихнет, и он выйдет в море на рассвете со своей маленькой, но верной командой, при необходимости становившейся совершенно дикой. Верной за одним исключением. Может быть, он теперь и граф, но у капитана было множество повседневных неотложных хлопот, которые нередко сводили его с ума.

— Тебе удалось найти замену Ратскиллу в перерывах между загулами в «Бархатной перчатке»?

Болван Ратскилл, помощник кока, должен был покинуть корабль прежде, чем судовой повар Геркулес потеряет терпение и пропустит его через мясорубку. Ратскилл был ленив, неряшлив, и все матросы с ужасом смотрели на приставшие к его губам бисквитные крошки, в то время как он, положа руку на сердце, давал клятву, что не прикасался к корабельным запасам. Ему удалось одурачить Флинта и Лавея насчет большого опыта работы. Ни один из них не желал быть выставленным на посмешище.

Лавей вздохнул.

— Я кое с кем поговорил на причале, но никто не подходит. Возможно, в Гавре нам больше повезет. По крайней мере туда мы без помощника повара доберемся.

— Геркулес будет недоволен.

Недоволен — слишком мягко сказано. Повар-грек обладал тщедушным телосложением и поистине театральным образом выражал свое негодование. Впрочем, не только негодование.

— Кстати о недовольстве. Флинт, от твоей нахмуренной физиономии могут завянуть цветы. Мы на балу, и, ради Бога, не забывай, что тебя наградили титулом, а не присудили к заключению в турецкой тюрьме. Я сделал все возможное, чтобы научить тебя приличным манерам…

Флинт хмыкнул.

–…но тебе надо постараться улыбнуться. Одна из этих женщин так и сказала и еще сравнила тебя с дикарем.

«Дикарь». Флинт замер. Даже после стольких лет это слово было похоже на прикосновение острия клинка к спине.

— Которая? — отрывисто спросил он.

— Брюнетка в голубом.

Флинт легко отыскал ее взглядом. Она стояла среди других дам, но казалась отстраненной, словно окруженной тишиной. Волосы уложены в изысканную высокую прическу, пара завитков небрежно спадает на лоб. У нее было красивое лицо, если не считать вызывающе пышных губ, платье необычного голубого оттенка с большим декольте, открывавшим грудь, на длинной шее блестящий камень на цепочке. Она бесстрастно обмахивалась веером, ее рука выглядела словно чужая.

Однако ее глаза оказались поразительно живыми, а уголок полных губ презрительно приподнят. Что означало это презрение: презрение к себе, или к своим спутницам, или ко всем присутствующим?

Странно, но она вдруг напомнила Флинту его самого.

— Той даме скучно, Лавей. Я готов поспорить, что для мужчины нет ничего опаснее скучающей капризной богатой молодой англичанки.

— Не желаю спорить, Флинт. Мне бы хотелось дожить до утра.

Девушка и ее хорошенькая белокурая спутница с пером на шляпке внезапно двинулись в их направлении. На полпути к ним присоединился джентльмен.

— Черт побери! — Лавей выглядел изумленным. — Постарайся вести себя вежливо хотя бы в этот раз, негодяй, я чувствую, нам придется с ними танцевать.

— Прошу прощения, Лавей, — пробормотал Флинт. — Уверен, все дело в моих великолепных бедрах.