Записки стороннего наблюдателя

Диана Александровна Чеснокова, 2021

История трагических страстей, связавших меж собою обитателей холодного Петербурга, заставляет читателя задуматься, задаться вопросами, на которые, к большому сожалению, нельзя дать решительно никакого ответа. Северная столица включает в себя люд разнообразный: здесь и воры, и мелкие жулики, и карточные шулера, и убийцы… Однако сами ли они выбрали такой путь? И возможно ли всегда оставаться человеком?

Глава вторая. О прошедшем

В тот холодный зимний вечер, когда на улице свистел ветер, а снег валил ненормально большими хлопьями, мы собрались в одном шумном ресторане на Садовой. Было еще не поздно, однако люди уже начинали расходиться, и буквально за час заведение опустело. Мы нашли укромное место в углу темного зала, и вся компания разместилась за большим круглым столом. Нам принесли выпивку и закуски, и, считаю своим долгом отметить, первые бокалы были осушены довольно скоро.

Разговор начался с невинного обсуждения нынешних наших жизней. Люди мы были не чужие, поэтому каждый был рад поделиться как своими успехами, так и определенными неприятностями.

Когда все уже достаточно охмелели, беседа переключилась на более интимный лад: мои товарищи стали в подробностях вспоминать прошлое. Участия моего в разговоре было немного изначально, но тут оно вообще свелось к нулю, и все, что мне хотелось — слушать. Давно у меня пропала привычка говорить более остальных: стало понятно, что выгодней всегда внимать говорящим, и решительно не важно, в каких отношениях вы с этими говорящими состоите.

— А что же А.? Она так и не удостоит нас своим присутствием?

— Ты не знаешь новостей?

— Каких таких новостей? — спросил чересчур громко М., сидевший напротив.

Был у меня определенный спортивный интерес к подсчету выпитого. Так вот, М. выпил в два, а то и в три раза больше остальных.

— А. больше нет. Уже как три месяца.

— Не может быть… — М. опустил глаза, и мне даже показалось, что он моментально протрезвел. Плечи его поникли, он откинулся на спинку бархатного дивана, достал сигарету и закурил. За вечер от него никто не услышал больше ни слова.

— Что же произошло? — не выдержал кто-то из нашей компании, так же, как и М., по видимому, пораженный новостями.

Все взгляды обратились на меня, потому что на момент смерти А., только моим присутствием был удостоен Петербург. Мне действительно были известны все подробности данного происшествия, но желания ими делиться у меня не было никакого. Все, что мне оставалось — пожать плечами.

Тогда мой товарищ, опрокинув залпом половину бокала пива, подался вперед и, понизив голос, начал повествование.

— Никак не возму в толк, как так вышло, что до ее смерти мы не нашли времени встретиться с ней, — начал он, — это непростительно, и, не знаю, как вам, а мне совестно.

Наблюдая всех в момент этих слов, мне вдруг стало ясно, что не только у него были такие чувства. Из приличия, мне пришлось изобразить эту как бы пристыженность, хотя именно моим визитам А. была благодарна в свои последние дни. Ни разу моя совесть не позволила мне пройти мимо ее дома, не заглянув. Как бы мы не старались бороться с болезнью, мне, почему-то, не без тяжелого сердца, но с самого начала было известно, чем все закончится. А. как будто тоже это чувствовала, хотя она, как раз, скорее знала это наверняка.

— Так что же произошло? — вновь прервал тишину высокий женский голос. Он как будто вывел нынешнего рассказчика из транса.

— А. заболела. Поначалу казалось, что это все пустяки, но позднее выяснилось, что перенести этот недуг она не смогла.

— Что-то я не понимаю. У А. никогда не было подобных проблем. Я была уверена, что она переживет всех нас! — не унимался этот уже переходящий на писк голос.

Мне стало жаль друга, на которого так бесстыдно оказывали давление. Над нашей компанией повисло довольно долгое, неловкое молчание. Все заерзали на мягком диване и стали избегать встречаться взглядами. Мне удалось уловить перемену всеобщего настроения, хоть и не затронувшую меня совершенно. Так что, пришлось прервать это вечно длящееся мгновение.

— Полагаю, болезнь была не главной причиной ее смерти.

Почувствовав поддержку, мой товарищ оживился и продолжил рассказ.

— Мне думается, А. не пережила свое моральное потрясение, вызванное убийством человека, произошедшим практически при ней.

— Как это? — глаза главной слушательницы округлились. Все остальные, даже М., сидели как-то без участия.

— Ты знаешь, она сдавала комнаты в коммунальной квартире. Так вот, один из ее жильцов выбросился из окна.

— А ей что же с этого?

На этой реплике терпение мое кончилось. Все вдруг стали казаться чужими, особенно для А. Не было у меня больше сил это слушать.

— Ей было дело. Я предлагаю закрыть тему, а если кто-то желает это обсудить — пожалуйста, но не в моем присутствии.

Тут мне пришлось проигнорировать недоумевающие взгляды всех сидящих за столом. Только один из них смотрел одобрительно — это был М. Он еле заметно мне кивнул, будто благодаря за мое вмешательство.

Оставшийся вечер прошел более мирно. Споров больше не возникало, к теме А. никто более не смел возвращаться. Мне, по обыкновению, не хотелось участвовать в разговоре, да и, честно говоря, было бы предпочтительнее покинуть ресторан как можно быстрее. Так и вышло: при первой удобной возможности мне удалось улизнуть.

Захотелось курить, но сигарет при мне не было. Выругавшись про себя, мой внутренний голос подсказал мне прогуляться, мол поможет. Пришлось остановиться: чья-то рука похлопала меня по плечу и протянула сигарету. Это был М.

— Читаешь мысли?

— По тебе трудно не заметить.

Мы постояли в тишине пару минут.

— Не по себе от всего этого, — сказал М., смотря куда-то вверх.

— Прогуляемся?

Он молча кивнул.

Ветер прекратился, луна огромным сверкающим диском висела в черном небе. Улицы, освещаемые светом желтых фонарей, казались неподвижными, даже вымершими в этот поздний час. Снег, не тронутый прохожими, идеально ровным покрывалом лежал на тротуарах и приятно хрустел под ногами. Мы дошли до Дворцовой набережной и остановились у не разведенного моста. Стояла гробовая тишина. М. снова закурил. Мне было совсем нетрудно понять его мысли.

— Много лет уже прошло. Не стоит ворошить прошлое в своей душе.

— Неужели не понимаешь? Я даже ее не навестил…

— Она и не вспоминала о тебе.

— Зачем ты это говоришь? — со страданием в голосе прошипел М.

— Мне нужно лгать?

Он промолчал.

— Ты хочешь знать, что произошло? — последовал мой вопрос, хотя ответ на него был заранее известен.

— Да.

Мне пришлось собрать всю свою волю: не так-то просто объявить человеку о том, что он никогда не был нужен, в то время как сам являлся нуждающимся.

— У А. жил один мужчина. Даже в общих чертах я не могу тебе его описать: скажу только, что она избегала о нем говорить. Впоследствии, мне стало ясно, почему. Хотя, как довелось мне рассудить по ее словам, сказанным в жаре болезни, они и не встречались ни разу дольше, чем на пару минут в парадной. Вижу твой взгляд, и мне не понятно, что все это значит.

Осенью этот человек выпрыгнул из окна своей комнаты. Оставил ей записку с извинением, а, может, и не ей. А. тут же и захворала. Она все плакала, плакала, но так и не сказала, почему именно она плачет. Через пару недель ее не стало. Я не берусь судить произошедшее, душа А. всегда была для меня потемками. Да и лезть в нее у меня не было охоты.

— И не единого слова?..

— Нет.

— Что же это…

— Жизнь.

— Уже нет.

Мы прошлись еще немного. На Невском проспекте М. попрощался со мной и юркнул в открытую дверь бара с трудно читаемым названием.

Как ни странно, на сердце у меня было спокойно. Зная, что мои слова помогли обрести человеку, подвешенному в собственных мыслях, определенность, которая спустила его на землю, душа моя дышала ровно. Хотелось бы иметь такой особенный якорь, который не позволил бы уходить в абстрактные мечтания, решительно усугубляющие нашу действительность. Но вот парадокс: роль этого якоря выполнить может лишь близкое сердцу существо, но оно в то же время является и тем широким парусом, что утягивает в высь, доставляя прямиком к самому сокровенному, к тому, что порой скрыто даже от нас самих. Сколько бы человек избежал страданий, не имей он надежд и ожиданий! Сколько ночей прошло бы намного спокойнее!

Мне захотелось пройтись до дома пешком.

Начался снегопад. Лениво падали снежинки на уже белоснежные тротуары. На небе мерцали звезды. Здания, фасады которых были красиво подсвечены приятного цвета лампами, возвышались над проспектом. Их гряда создавала что-то вроде крепостной стены, которая дарила чувство защищенности, но в то же время оставляла толику свободы. Казалось, проспект этот был бесконечным, и, если кто-то сворачивал в темный переулок, не замечал этого, уходил далеко вперед, так, что нельзя было различить конца.

Колючий зимний воздух с каждым вздохом обжигал мне грудь. Меня уже не волновали никакие мысли, просто хотелось идти, не останавливаясь, в полной уверенности, что конца этой белой дороги я никогда не увижу.