Вечность придумали осенью

Дима Литвиненко, 2017

Денис окончательно запутался. Раньше у него была Саша. Но Саша исчезла, остался лишь забытый ею золотой кулон. Теперь Денису необходимо вернуть и его, тем самым окончательно разорвав отношения с прошлым. Выполнение тягостного задания превращается в странное путешествие сквозь осенние сутки. Денис попадает в водоворот особых мест и случайных воспоминаний. Он встречает обычных и не очень людей, слышит забытые истории и неожиданные откровения. И всё пытается понять, что же на самом деле произошло между ним и Сашей. Что вообще происходит между людьми на самом деле.

4. Двери и звуки

До того, как мы осознали, что хотим видеть друг друга чаще, и Саша переехала ко мне, я не раз провожал её домой. Но мы всегда прощались у парадного, и я никогда не поднимался в квартиру. Это было обоюдное непроговоренное соглашение. Затрудняюсь сказать почему. Возможно, ей это было необходимо для сохранения некоторого баланса свободы в наших отношениях. Возможно, мне тоже. Я никогда не спрашивал её об этом, потому что мне нравилась такая слаженность наших желаний и не хотелось ненароком её расшатать.

Впрочем, из точки, в которой я находился сейчас, этот подход мне уже казался не только ошибочным, но даже обидным.

И всё же один раз мне удалось побывать почти что на пороге её трёхкомнатной квартиры.

Как-то в конце февраля прошлого года мы с Сашей возвращались с музыкального мероприятия, устроенного для своих сотрудников компанией, где я на тот момент работал. Предполагалось, что это будет посвящённый окончанию проекта корпоративный праздник, однако на поверку им оказался обыкновенный концерт в одном из не самых лучших заведений города. На сцене размером с большой письменный стол бестолково одетые люди пытались исполнять разнообразные, известные и, как следствие, не собственные композиции. К счастью, задобренные бесплатным алкоголем, мои коллеги находились в предвкушении продолжительного уик-энда и не были особо взыскательны к качеству звуков, доносящихся до их ушей. Я тоже пребывал в приподнятом настроении, но по иной причине: руководство компании милостиво удостоило меня права взять на корпоратив ещё одного человека — им, естественно, оказалась Саша. Я посчитал, ей, как минимум, будет приятно от того, что я озаботился получением такой возможности. Это вполне бы могло показать ей, что она для меня что-то значит. В придачу, Саша вполне могла испытать и некоторую гордость за то, что её молодого человека действительно ценят на его рабочем месте, раз одарили недоступной для большинства привилегией «плюс один».

Всё вышло несколько иначе. Возможно из-за того, что Саша не относилась к моим коллегам, она сумела адекватно оценить уровень организации праздника и, кроме того, сумела вербально и невербально довести эту оценку до моего сведения. Мы уже выбрались из метро и двинулись в путь, ведущий к её дому, а сгустившиеся над нами облака непредвиденного непонимания так и не рассеялись.

— Мне настолько стыдно, что я даже холода не ощущаю! — слегка задыхаясь, сказал я. По обыкновению, Саша шла быстрее, чем мне это было комфортно. В тот момент это хотя бы объяснялось сильным и холодным ветром, дующим со всех сторон сразу.

— Ты уже так когда-то шутил, — отозвалась Саша, тщетно пытаясь принять положение, в котором ветер будет наносить ей меньше всего ущерба.

— Не считается. Тогда на улице было теплее.

Она бросила на меня скептический взгляд. Зимой Саша всегда была более склонна к серьёзному тону. А учитывая температуру окружающей среды, которую она регулярно проверяла на своём телефоне в надежде увидеть там улучшения, шутить с ней подобным образом имело ещё меньше смысла.

— Ты тоже можешь попробовать, — несмотря ни на что, продолжал я. — Вспомни, например, как сегодня ты понравилась каждому, кто тебя видел — разве это не греет?

— Мне придётся вспомнить что-то более ценное. Господи, да что же так холодно!

— А помнишь, — не унимался я, — как здорово было, когда мы вместе приняли решение покинуть праздник, не дожидаясь его триумфального окончания? Даже ни с кем не попрощались! Здорово же?

Саша сильно замёрзла и даже не думала сотрудничать.

— Здорово будет, когда я попаду в место, где перестанет дуть ветер. У меня уже глаза болят от него! И слезятся.

— Да и пусть слезятся! — не выдержал я. — Буду считать, что это слёзы радости. Настоящих всё равно не будет.

— Денис, — она остановилась и пристально посмотрела на меня. За пять месяцев наших отношений я уже успел привыкнуть, что по имени она зовёт меня в основном в моменты недовольства. Порой это даже раззадоривало. — Может, ты прекратишь?

На её округлых щеках действительно можно было заметить пару мелких слезинок, в которых отражался лёд, в свою очередь, отражающий свет фонарей. Из-за этого ситуация приобретала несколько драматический оттенок.

— Если хочешь — могу прекратить навсегда, — бросил я с вызовом, сам не понимая, серьёзно ли я говорю.

Ветер ненадолго утих. В образовавшейся тишине многоточием прозвучали шаги случайного ночного прохожего. Он шёл очень медленно, аккуратно ступая по льду и направляясь в сторону подземки — откуда мы пришли. Пока он проходил мимо, мы с Сашей неразрывно смотрели друг другу в глаза. Неожиданно у неё скривились губы, то ли подготавливая лицо к плачу (слёзы были уже на месте), то ли готовя рот к презрительной гримасе и таким же словам.

Я не стал ждать, к чему в конечном итоге приведёт эта трансформация. Развернулся и, ни слова не говоря, зашагал в прежнем направлении. Я был уверен, что она тут же пойдёт за мной. Преодолев с десяток метров, я обернулся — Саша стояла на том же месте и в той же позе, глядя на обледенелую дорогу. В холодном свете луны и недостаточном свете фонарей она на мгновение показалась мне бронзовым изваянием, бесчувственным и безразличным, призванным вечно символизировать женщину, смотрящую только в ей ведомые дали. Женщину, смотрящую куда угодно, только не в мою сторону и даже не туда, куда устремлён мой взгляд.

Я застыл в нерешительности, превратясь, возможно, в такой же точно памятник мужчине, не знающему как ему поступить.

— Саша, — негромко позвал я. Она даже не шелохнулось. Только концы её шарфа слегка развевались, увлекаемые опять появившимся ветром. Словно уже было открыто окно, а теперь где-то в другом конце города открыли дверь. Шарф реял на этом сквозняке практически недвижимо, что не только не ослабляло сходство с монументом, но и придало этому монументу наряду с суровостью черты изящества. Потом дверь закрыли. Шарф опустился на её плечи.

— Саша! — громче позвал я и, чертыхаясь, двинулся по льду обратно к ней.

Не дождавшись, пока я сократил и половину расстояния между нами, Саша, будто каменный гость из старой сказки, встрепенулась и резко кинулась ко мне. Точнее, в мою сторону. Подавать руку она мне явно не собиралась и просто пробежала мимо, даже не взглянув. От неожиданности я замер на месте, потом резко развернулся, бросился было за ней, но тут же лихо поскользнулся на неровном ледяном тротуаре. Сделав в воздухе фигуру, которую проделывают футболисты, ударом в падении забивая гол, мягко приземлился спиной на замёрзшую до неузнаваемости воду.

Возникло ощущение, что гол забили мне.

Пока я приводил себя обратно в вертикальное положение, попутно определяя размеры ущерба одежде и внутреннему миру, Саша успела убежать довольно далеко — на её стороне были, как мне пришлось догадаться, злость и более взвешенный выбор зимней обуви. Я увидел только неясные колебания ночного воздуха возле перекрёстка с мигающим светофором в хорошей сотне метров от меня. Уставившись на непрекращающееся мигание, я пытался понять, стоит ли бежать за ней. Тогда я совершенно не знал, каким образом поступать в такой ситуации. Какое решение будет лучшим в первую очередь для меня, а значит и для ситуации в целом. Женщина ведь редко знает, что для неё лучше. Слишком много примеров этому было как в обширной истории человечества, так и в скромной истории моей личной жизни. Это я твёрдо понимал уже тогда. А вот что делать в подобных обстоятельствах не знал. Как не знаю этого и сейчас.

В конце концов, вычислив, что, оставаясь размышлять дальше, я лишь окончательно замёрзну, а ринувшись вдогонку — как минимум, согреюсь, я принял решение подумать о выше обозначенных вопросах на бегу.

По дороге к её многоэтажному дому (а бежала она, конечно же, туда) я ещё не раз был на грани падения, но, в отличие от душевного, физическое равновесие мне каждый раз удавалось удержать. Я не понимал ровным счётом ничего. Не понимал, почему я сейчас должен бежать за своим, как я хотел думать, близким человеком по ледяным проспектам и переулкам безразличного города. Не понимал, что сказать этому человеку, когда догоню его, потому как у меня сейчас были только вопросы, да и те, будучи заданными, наверняка останутся без ответа. И ещё не понимал, почему я никак не могу догнать этого человека. Последнее смущало и одновременно раздражало больше всего.

Добежав, в конечном счёте, до нужного парадного, я успел ухватить медленно закрывающуюся железную дверь за миг до того, как она бы неумолимо заблокировала вход и оставила меня на морозе размышлять о ценности секунд. Вскочив, таким образом, на подножку уходящего поезда, первое, что я там услышал — как с лязгом закрылись двери лифта, унося моего близкого человека куда-то вверх. К сожалению, с каким номером кнопку нажала Саша, я не знал.

Не особо раздумывая, поскольку уже и не о чем, я помчался в ту же сторону по лестнице, по ходу дела пытаясь определиться, где же тормозить. Стоит признать, к таким марафонам я оказался совершенно не готов — беспорядочные и быстрые удары сердца неплохо заглушали всё, что доносилось из окружающего мира, включая и нужный мне звук постанывающей кабины. В изнеможении остановившись отдышаться на площадке между этажами, счёт которым даже не начинал, я сообразил, что никто уже никуда не едет. Зато несколькими пролётами ниже возились с ключами. То ли я бежал слишком быстро, то ли слишком медленно поднимался лифт, но, кажется, я умудрился обогнать его вместе с едущей там Сашей, которая сейчас, судя по всему, отпирала квартиру.

Прыгая через половину пролёта, я двинулся в направлении, откуда только что прибежал. Очутившись на нужном этаже, я только и успел заметить, как в пяти метрах от меня мелькнул Сашин силуэт, тут же скрытый захлопнувшейся дверью. Оставшись стоять на месте в полусогнутом состоянии, упёршись руками в колени, я пытался схватить ртом немного воздуха — единственное желание, которое я мог безошибочно определить в тот момент. Были ещё и другие, но все они были в известной степени противоречивы. А некоторые даже противозаконны.

Тут что-то стукнуло и заскрипело. Подняв глаза, я увидел, как дверь неестественно шумно открылась. Та же дверь.

На пороге стояла Саша.

Она была уже без шапки, слегка раскрасневшаяся и растрёпанная. Судя по тому, как вздымалась её грудь, она сама ещё не пришла в себя от этой погони.

Я медленно выпрямился. Ничего не говоря и не шевелясь, мы смотрели друг на друга. Дышали и смотрели. Друг другу в глаза. Одни на этом этаже, в этом опустевшем парадном, в заброшенном городе. Просто наблюдали друг друга. И слушали звуки нашего общего дыхания. Больше не происходило ничего.

Внезапно в этот затерянный мир ворвался новый звук. Знакомый. Звук лифта, который дёрнулся в нежданной конвульсии и против воли устремился вниз. Вместе с ним в мир ворвался человек, невидимой рукой приведший его механизм в движение. Вслед за человеком возникло парадное. Потом и остальной город вновь наполнился людьми.

Я сделал глубокий и шумный вдох. Саша слегка покачала головой, и на её лице мелькнула тень очень спокойной улыбки.

— Не отвязаться прямо, — тихо сказала она. Отступила в квартиру и медленно закрыла за собой дверь. Деликатно щёлкнул замок, словно затвор фотоаппарата, делающего финальный кадр сессии.

Я ещё чуть-чуть постоял, осознавая, что мир вокруг стал прост и отчаянно понятен, и, неспешно спустившись по лестнице, вернулся в ледяной город. Тот же, откуда я недавно вбежал, но всё же несколько другой. Вдохнув ночного воздуха, я направился в сторону метро. Я всё ещё мог успеть.

Конечно, тогда я не запомнил чудотворную цифру, при вводе которой тот самый лифт поднял бы меня к Сашиной обители. Даже не попытался — это казалось несущественным. Осталось лишь условная догадка, что я был на четвёртом или пятом этаже. И очень стойко задержался в памяти образ двери, за которой Саша два раза за вечер исчезала. Именно на это воспоминание я и собирался сейчас ориентироваться в её поисках. В поисках двери, то есть. Для поисков Саши ориентиров не было.

Я стоял возле до боли знакомого парадного. Независимо от степени избитости фразы, это было именно то, что я чувствовал. За последний месяц мне пришлось в полной мере ощутить на себе немало избитых выражений, которые ранее казались напрочь лишёнными внутренней энергии, даже если когда-то она в них и была. За последний месяц я кусал локти, бился головой о стену, у меня разрывалось сердце, я плакал, потерявши (что прямо свидетельствовало — имея, не хранил!). Сколько песен оказалось написано обо мне, не стоит даже говорить (да и писать эти песни тоже не стоило, раз уж на то пошло). Мне оставалось только надеяться, что запас клише, способных так живо резонировать с моим душевным состоянием, подбирается к своему концу. И, может быть, всё это было бы ещё терпимо, если бы не один факт — я до сих пор не знал, что на самом деле произошло. Что произошло, чтобы всё это произошло. Моя фантазия получила слишком большую свободу действий.

Та самая железная дверь была закрыта. Никто не спешил входить и выходить, что было вполне естественно в середине рабочего дня. Выуживать телефон из тесного кармана не хотелось, и я посмотрел на солнце. Оно, как всегда было на месте, хотя в этот раз на новом. По самой приблизительной оценке, более привычные часы показали бы сейчас четверть первого.

Я присел на не так давно выкрашенную скамейку. По всему, мне не оставалось ничего другого, как ждать случайного или не очень жильца этих мест, которому придёт в голову вернуться домой или же выйти из него. И это меня устраивало.

Сняв очки, я спрятал их во внутренний карман лёгкого плаща. Пальцы почувствовали касание тёплого металла. Ухватившись за цепочку, я вытащил заветный кулон и поднял его над головой. Туда, где сочувственно сверкало солнце. Тонкая золотая нить неощутимо пересекала пальцы. Лучи мягко отражались в дорогом стекле, рассыпанном по маленькому бесчувственному сердцу.

Кулон медленно качался передо мной, словно маятник, то показывая, то вновь пряча самый главный источник света в моём мире. Я смотрел на эту картину, слегка прикрывая веки, когда солнечный луч в очерёдной раз норовил ударить мне в глаза. Это было красиво. И, казалось, я мог смотреть на это вечно. По крайней мере, хотел.