На дне большого котла

Дин Гэпли (2025)

Почему он? Бодо Глубокоп — скромный бротт из кухонных подвалов, специалист по приправам, бесконечно далёкий от мира удалых лучников-бранков с верхних уровней Башни. И вдруг юнца, не единожды провалившего экзамен на меткость, назначают одной из ключевых фигур в опасном расследовании. Преступление странное: в котёл с кипятком для мытья посуды неизвестно откуда падают… сапоги! Безобидная шутка? Отнюдь. Жестокие смерти, настоящие и поддельные, начинают сыпаться как из ведра. Чтобы остановить это, нужно докопаться до ответов на многие вопросы. Где найти самого главного контрабандиста Севера, если известно лишь его прозвище? Кто украл из кладовых то, чем можно накормить половину города? А потом и то, чем весь этот город можно мучительно убить? Выпутаться из многочисленных передряг Бодо помогают смекалка, упрямство и юмор, но охота за выскочкой объявлена. Доживёт ли он до того, чтобы по праву назваться «первой ищейкой Майла»?

ЧАСТЬ II. 5–8 СЕНТЯБРЯ

25

Нижний Город

«Горелое Весло», самый знаменитый трактир Майла, держало, как и множество других, семейство Падубов. По легенде, прародитель клана когда-то трудился обычным лодочником, переправляя за гроши грузы по глади Олденского пруда. Вдоль берегов водоёма, появившегося на месте заброшенной каменоломни, стояли сплошные склады, и многие из них уже тогда принадлежали Торникам, правда, ещё не нахапавшим столь возмутительного богатства. Один из складов, рассказывают, внезапно загорелся, и Энсон Падуб, первым заметив неладное, бесстрашно рванул тушить огонь.

Позже Торники, не раз искусавшие локти из-за появления и оглушительных успехов Падубов, своих главных соперников по трактирному делу, говорили, что склад сам Энсон-то и подпалил. «Чтобы расчистить место, стало быть, неблагодарная свинья», — поясняли они всякому, кто высказывал сомнение. Как бы то ни было, отважная попытка лодочника спасти чужое для себя добро так впечатлила Изембарда Торника, поверенного семейства в Майле в те годы, что тот вручил герою мешочек золота и подарил сам участок — ведь склад-то, увы, превратился в головёшки.

Энсон, поблагодарив за щедрость, воткнул в берег там, где всё и стряслось, своё обгоревшее весло — им он тщетно, как выяснилось после, пытался сбить огонь. Год спустя расчистил участок от руин и рухляди, а ещё через год («Каков нахал!» — восклицали Торники) открыл там трактир. Название «Горелое Весло» прилипло к заведению как-то само собой. И так как вся эта история сделала трактиру неплохую рекламу, а Энсон вложил в детище всю душу, заведение скоро дало неплохие барыши, стремительно выведя семью из нищеты, и процветало до сих пор.

Эту семейную историю Ланго рассказывал, пока они с Бодо добывали фонарь у караульных Крышки, преодолевали украшенный мозаикой Проход, набитый шумными торговцами пряными пирожками, свежими вафлями, горячими котлетами и бобами, надеющимися всучить свой товар проголодавшимся бранкам-патрульным, огибали гудящие заведения у Донышка, включая излюбленную Стрелками «Полкружки», проходили пустынные ряды Железного Рынка и шагали дальше вниз.

— Про «Горелое Весло» столько небылиц рассказывают, что, как смеются наши, если все их записать, то хватило бы обклеить стены, и ещё осталось бы. Самая нелепица — про Короля Ладендила. Плетут, будто бы он долго был постояльцем трактира, уже после того как оставил престол. И, выпивая у нас каждый вечер, якобы оставлял по счёту пять золотых, — улыбаясь, рассказывал Ланго. — Пять золотых! Да столько ж разве выпить?

— Кажется, я читал это в кратком пересказе «Анналов Домов Запада», — подтвердил Бодо. — А ведь теперь, если выдастся минутка, я смогу взять в Малахитовой Библиотеке полную версию, в которой семь томов! — воодушевился он. — И что, разве про Ладендила неправда? Все хроники подтверждают, что он очень любил Север и нас, броттов. Пишут также, что Ладендил был несказанно щедр. Он ведь даже Меч и Скипетр передал Нургону, который ему и родственником-то не был, ты что, не слыхал?

— Про любовь, скипетры и всё такое прочее ничего не скажу, — покачал головой Ланго. — Но кое-что подсчитать несложно. Если бы мои предки зарабатывали по пять золотых каждый вечер на протяжении пары лет, которые якобы гостил у нас его величество, они бы скупили весь Майл с потрохами ещё до конца войны!

Бодо быстро глянул на командира. Вообще-то в Майле было принято считать, что последняя война завершилась четыре столетия назад. И хотя дерзкие набеги орков на окраины страны не прекращались ни на год, Стрелки уже давным-давно принимались на службу по законам мирного времени. На этот счёт, правда, злословили, что на столь категоричных формулировках в своё время настояли казначеи, дабы не выплачивать воинам, стерегущим границы, полновесное жалование, положенное в боевых походах.

— Кстати, про Северную войну… — начал Бодо.

Так за беседами о прошлом, милом сердцу каждому бротту, они преодолели почти полгорода и оказались перед входом в «Горелое Весло».

— Доброго здоровья, Роди! — окликнул Ланго бротта средних лет, взгромоздившегося на хозяйский табурет за столом в уголке. Без Ланго побледневший от волнения Бодо досюда не сразу бы и добрался: общий зал был битком, и веселье в разгаре.

— И тебе не хворать! — пробасил Роди Падуб, впиваясь взглядом в родственника. — Что, несладко вам там на макушке пришлось? Пришёл расслабиться в кругу семьи? Есть напиток по случаю. Называется красиво: «Еловый вор».

Ланго рассмеялся:

— Каждый раз ты выспрашиваешь у меня сплетни из Башни. Каждый раз ты их знаешь лучше меня. У тебя что, Капитан инкогнито столуется?

Хозяин трактира многозначительно усмехнулся:

— А может, и да. Кому ж по душе сухари.

— Ладно-ладно, всё-то ты знаешь. Плесни нам, — позволил Ланго. — Это Бодо Глубокоп, прошу любить и жаловать. Мы с ним по делу тут, слышишь?

— В полночь накануне выходного. Ага, — хмыкнул Роди Падуб, ловко придвигая к ним два запотевших стаканчика с чем-то прозрачным, возникшие из-за его спины как по волшебству, и лихо пригубив из третьего. — Не стесняйтесь. Свежак.

Ланго причмокнул.

— Неплохо, я ещё закажу, — оценил он первый глоточек, и Роди подал ему тарелку, в которой было с горкой навалено чего-то пахучего — кажется, маринованного лука. — А товарищ мой ищет человечка.

— М-да, — сдавленно подтвердил Бодо, пытаясь отдышаться. Не ожидая подвоха, он в волнении махнул почти до дна, а «Еловый вор» оказался крепкой настойкой на можжевельнике — похоже, младшей родственницей тулгула.

— Мой вам совет, сударь, подавайте это сразу с имбирным элем на подносе, — хлопнул он стаканчиком о стол, и щёки его наконец-то порозовели. — Итак, мне нужен Норт. Торгует товаром с Юга Синих Гор. Говорят, он живёт не здесь, но…

— Ужинает сегодня у нас, — закончил за него Роди. — А ты уверен, парень, что у тебя с ним дела? Да ещё в такое время? Он не из здешних Верзил. Южанин. С очень далёкого юга, я имею в виду: то ли Трихиат, то ли Луберед, — и он повернулся к Ланго. — Кабы тебя б тут не было, господин десятник, я бы прямо сказал. Но раз ты тут, выражусь обтекаемо. У Норта, возможно, с законом не очень-то складно.

Ланго безмятежно улыбнулся и поднял стаканчик.

— У тебя за столом, вон там, невесть сколько наших. Парни крутые: с блямбами Оло Папоротника повыше локтя, — показал он. — Видимо, отдыхают после дел на границе. Если этот Норт чего-то там переступит, мы его быстренько скрутим в сорок рук и утащим наверх. Нам так даже проще, знаешь ли.

Хозяин «Горелого Весла» внимательно посмотрел на него.

— Иногда и не понять, когда ты шутишь, а когда… Погодите-ка.

Жестом подозвав одного из слуг, Роди Падуб что-то сказал ему, выслушал ответ, отдал указания и повернулся к Бодо:

— Норт сегодня не заказал выпивку, так что заговорить с ним у тебя получится, а вот поговорите ли — зависит от тебя. Шуметь не стоит. Тот, кто покажет дорогу, останется неподалёку. Просто выгляни в дверь, если что.

Проводив взглядом раскрасневшегося Вольного Стрелка, удаляющегося куда-то вглубь здания, он сказал Ланго:

— А малый-то соображает.

И уже слуге:

— Нацеди-ка нам с кузеном по второму, и кувшинчик имбирного эля принеси.

26

Нижний Город

В трактирах по всему Северу, если они, конечно, были старыми и большими, приезжим сдавали комнаты не только под ночлег, но и для трапезы в уединении. Вне общих залов, полных разнузданности и шума, предпочитали есть те, кто побогаче, те, кто познатнее или те, у кого были тайные дела. Когда за Бодо закрылась дверь, он, разглядывая Норта, попытался угадать, к какой же из трёх категорий относится этот Верзила. «Но, кажется, сразу ко всем», — решил он.

Лицо у Норта было смуглое и живое, глаза хитрые и зелёные, а крупный нос с горбинкой выдавал уроженца дальних мест — в Фороде таких носов Бодо не встречал. Одет был Верзила как мелкий купец, торгующий вразнос, соответствующе званию: неброский кафтан, удобные сапоги, торчащие из-под стола, и широченный зелёный плащ, небрежно брошенный на скамью. Больше в полутёмной комнатке было не разглядеть.

Одинокий ужин южанина составляли блюда вроде бы и обычные, но всё же не без изящества, как любил говаривать Адальгрим.

Опытный глаз Бодо сразу же опознал жареную требуху, подкрашенную шафраном — общепризнанное лакомство тех, кто с достатком. Рядом стояли бобовый суп, щедро сдобренный солониной, и хлеб с тмином, помогающим, по поверью, в денежных делах (а на самом деле — препятствующим распространению плесени). Нос Бодо уловил слабый аромат жгуче-горького калгана. Этот корень, точно знал он, везли с далёкого острова на юго-востоке и продавали на Севере по серьёзной цене.

— Если вы закончили взвешивать мой стол, что довольно-таки бесцеремонно, — с иронией сказал Норт, — то самое время или представиться, или убраться. Хотя, если вы хотите за меня заплатить…

— Меня зовут Бодо Глубокоп, рядовой Тысячи Малого Народа, — поклонился бранк. — Я от Капитана Амаранта.

Южанин пожал плечами, не меняя расслабленной позы.

— По-видимому, вышла какая-то путаница, — мягко сказал он. — Я торгую гномьими «свистунами», как известно многим, и приехал сюда к Ярмарке накануне праздника. Но я не являюсь подданным вашего уважаемого Капитана, а все пошлины исправно плачу в Северине. Ни с Амарантом, ни с вами у меня дел нет. Я вижу, сегодня вам уже где-то расцарапали физиономию. Более серьёзные приключения ей, я думаю, не нужны, — и он указал Бодо на дверь.

Но Вольный Стрелок не смутился, наоборот, довольно кивнул.

— Вы почти слово в слово повторили мне то, что, как думал Капитан, вы мне и скажете, — заявил он. — Сократим обмен ни к чему не обязывающими фразами и перейдём к делу. Взгляните-ка на это.

Бранк медленно сунул руку за пазуху. Взгляд Норта мигом стал настороженным, а рука непринуждённо, но так, чтобы Бодо это заметил, легла на снятый плащ.

— Вот золото. Капитан сказал, как обычно, — сказал Бодо, бросив на стол мешочек. Выросший в небогатой семье, он точно знал, что в мешочке — целое состояние. — А вот то, что обеспечит мне ваше внимание, — и он достал из-под куртки небольшой серебряный медальон на кожаном шнурке и показал его Верзиле.

На вещице красовался странный знак — длань в чернёной перчатке, держащая зажжённый фонарь с крохотным рубином внутри.

Человек отбросил скучающий вид, встал, подошёл к Вольному Стрелку и присел перед ним на корточки.

— Это точно ваше, или кто-то обронил, а вы и подобрали? — насмешливо спросил он, глядя бранку прямо в глаза.

Ещё вчера Бодо ответил бы: «Разумеется, нет, не моё!» Так ведь вчера он и форменной куртки бранка не носил, и не оставался на высоте трёх с лишним сотен футов с глазу на глаз с самим Капитаном. А сейчас на его влажной от волнения ладони лежал медальон воина Дозора. Так называли самый необычный из отрядов при Войске Севера, состоящий из отборных шпионов.

Про Дозор говорили, что в него попадают только по личному приказу главы страны, поэтому и знает всех Дозорных только он. Воинам Дозора было положено сохранять прежние занятия, внешне не меняя образ жизни, но при этом скрытно заниматься делом, которым открыто занимались лишь Следопыты: выслеживать и убивать лазутчиков врага. Северная война закончилась, но враги у Форода были, да ещё какие: и орки Черноземья, и северяне, живущие в стране, от одного названия которой особо впечатлительных бросало в дрожь.

«Он должен спросить тебя: какая ступень, — наставлял Бодо Капитан Амарант, давая ему это необычное поручение. — Одна ступень в Дозоре — это десять вражьих прислужников, выслеженных и убитых собственноручно. Преодолев этот рубеж, Дозорные получают какое-то умение или знание. Какое, мне неведомо. Медальон я тебе выдал из личных запасов, и не спрашивай, откуда — в этом отряде я не состою, но правлю этими землями давно и повидал всякое. Вернёшь его, когда закончишь. Запомни, для тех, кто только поступил в Дозор, правильный ответ: я не вступил ещё на лестницу. И это правда. Никого из лазутчиков врага ты, насколько я знаю, не убивал. Или я о тебе не всё знаю?»

— Да, моё, — уверенно отвечал бранк, глядя на собственное отражение в глазах Норта.

— Ступень? — спросил южанин.

— Никакая. Ещё не на лестнице, — сказал Бодо.

Норт коротко кивнул и поднялся. Смахнув со стола мешочек с монетами, он открыл дверь в коридор и повернулся к Стрелку:

— Как называется та чудесно пахнущая дрянь, которой вы хряпнули, Бодо, для храбрости, перед тем как идти ко мне?

— «Еловый вор», — ответил Бодо.

Губы торговца изогнула усмешка, и он поманил слугу, отирающегося неподалёку.

27

Нижний Город

Когда Бодо наконец-то добрался обратно, в общий зал, язык у него слегка заплетался, но походка оставалась ровной, а глаза сверкали. Ланго скучал над очередным стаканчиком, слушая хозяина трактира, который травил бесконечную байку о постояльцах «Горелого Весла». Бодо молча, но с достоинством, как ему самому показалось, встал между ними и вежливо попытался дать понять, что дело сделано.

— Ты мне подмигнул, цокнул, присвистнул, подпрыгнул на месте и прищёлкнул пальцами, — хмыкнул Ланго, понаблюдав за происходящим. — Ты как вообще? Продолжишь?

— Дело сделано! — сдался Бодо. — Нас ждут Элалия, уха и пироги!

— Ты слышал, — сказал Ланго Роди, поднялся, и они обнялись. — На праздники попробую заскочить.

— Заходи-заходи. Да и здесь ты всегда как дома, помнишь? — снисходительно проговорил тот. — И вы заходите, юноша, в любое время, — обратился он к Бодо. — Сдаётся мне, нам есть о чём поболтать!

— Привет тёте Мирабэлле и дядюшкам, если увидишь их раньше меня. Ну, рядовой, — Ланго для проверки ткнул Бодо в плечо, но тот устоял. — Двинули?

Насвистывая, Вольный Стрелок повёл командира по улочкам Нижнего Города, безошибочно выбирая самые короткие пути. В Майл они переехали, когда ещё был жив отец, и Бодо, пока «не вошёл в возраст», как говорили о доростках, шатался здесь в поисках подработок. На сказочную Башню на вершине он тогда поглядывал с вожделением и восторгом, но даже и не мечтал, что когда-то будет в ней служить, а уж тем более — с луком за плечами.

Не прошло и получаса, и они очутились у самой подошвы Горы. Здесь-то и стояли знаменитые Яблочные Ворота, названные так по преобладающему в округе аромату диких яблонь. У самого популярного выезда из Майла издавна обитали только те, кто умел мириться с вечным шумом, едкой пылью и обилием проезжих. Или же те, кого устраивало только дешёвое жильё.

Справедливости ради, даже выехав за Яблочные Ворота, путники ещё не покидали город. С юга к городской стене полукругом примыкали Вальные Холмы, искусственная возвышенность, насыпанная из земли, вынутой при строительстве крепости на Горе. Позднее её укрепили дополнительно, надстроив поверху стену, многочисленные башенки и бастионы. И только преодолев и эту преграду, путник через Дырку, как ласково именовали последние ворота, попадал-таки на Тракт.

Древний путь, которым Пустоземье пересекали эльфы, гномы и люди, пока сюда не заявился Малый Народ, шёл мимо Горы с запада на восток. От Майла также можно было уехать, если заблагорассудится, в двух других основных направлениях: на юг — к Цветочным Холмам, родине Скороцветов, на юго-запад — через Запряжки, Нагладь и Концы — к Южноходу. За Южноходом обжитые места резко заканчивались и только много-много миль спустя по Зеленопутью снова начинались.

За прошедшие века между стенами и Вальными Холмами появилось совсем немного жилья, ибо времена были непростые. Зато здесь понастроили вдоволь сараев и складов, поставили жаровни мастерских, устроили множество конюшен и хлевов. Запах последних, как подтвердило обоняние Ланго, был вторым основным ароматом в кварталах у Яблочных Ворот.

Бодо постучал в дверь одного из двухэтажных домишек, на вид неотличимого в темноте от соседних, задрал голову и оглушительно свистнул. Никто не ответил. Бранк кинул камешек в окно — безрезультатно.

— А это вообще наша хибара? — подпрыгнул Бодо и отступил на пару шагов, но осмотрелся и уверенно заявил: — Да нет же, наша. Такой козырёк над дверью есть только у меня. Элалия! — завопил он.

Верхние ставни соседнего дома распахнулись, и кто-то резким голосом посулил:

— Патруль тебя сейчас угомонит!

— И вам доброй ночи, Сальвия! — обрадовался Бодо. — А сестрица моя не у вас ли?

— Налакался ты, что ли? От вас с отбоя не слышно ни звука. Спит, поди, давно. И ты ступай проспись! — и ставни с треском закрылись.

Улыбка на лице Бодо подувяла.

— Возможно, захлопоталась. Кухня у нас небольшая, в полуподвале, — извиняющимся тоном сказал он Ланго, а тот помахал руками: всё, мол, в порядке. — Итак, не дозваться. Но разве нас, Вольных Стрелков, это остановит?

Десятник некоторое время молча смотрел, как Бодо пытается извлечь из ножен новенький кинжал.

— Оставь-ка ты его в покое: оружие обнажают лишь в бою, — решил вмешаться он и подступил к двери. — Что, решил поддеть засов? Помочь?

— Буду признателен, — вежливо пропыхтел Бодо.

Десятник огляделся и, просунув собственный клинок между дверью и стеной, справился с задачей. Громыхнул, падая, засов. Дверь приоткрылась, и они вошли.

Первый этаж состоял из единственной комнаты, зато большой. Опрятная мебель была освещена лишь багровым пламенем камина, в который давно не подбрасывали дров. Пахло чем-то вкусным.

Недоумённо осмотревшись, Бодо выхватил из камина уголёк и прошёлся по нескольким местам, где стояли поставцы, но свечи-камышинки сгорели дотла.

— Пироги на столе. Где же хозяйка? — спросил сам себя Бодо и прокричал: — Элалия! Сестра, я дома! Эль, отзовись!

Какой-то слабый шум был ему ответом.

Оттолкнув застывшего хозяина дома, Ланго ринулся на звук. Сбежав по нескольким ступенькам, он попал, кажется, на кухню, где едва-едва теплился очаг. Под столом лежал кто-то в нарядном платье. Выхватив кинжал, десятник быстро перерезал верёвки и осторожно вытащил грубый кляп изо рта девушки, в чьих глазах поочерёдно вспыхнули страх, радость и опять страх.

— Сестричка, милая! Что ты здесь? А мы заходим, а там пироги, и темно, — лепетал Бодо у него из-за спины, пытаясь разглядеть, что происходит. — Ты ранена? Это верёвки? Напали? Эль, скажи же что-нибудь! Сестра!

— Бодо! Бодо! — с облегчением воскликнула Элалия и зарыдала, уткнувшись Ланго в плечо.

Тот и не подумал отстраняться, только убрал подальше оружие.

— Ну, будет, сударыня. Всё в порядке, мы здесь, — успокаивающе сказал он. — Что случилось?

— Он сказал мне, что твой друг, Бодо! Сказал, вам нужно потолковать! — прорыдала Элалия. — Братец, с кем ты там связался? Зачем тебя вообще понесло в эти Стрелки? Я так боялась этого всю жизнь, и вот! Я думала, что он меня убьёт!

Бодо окаменел.

— Как ты… сказала? — спросил он. — Убьёт?

Сзади деликатно покашляли, и все трое резко развернулись, как были: Ланго — сидя на полу, Элалия — в его объятиях, Бодо — стоя на коленях за их спинами, а теперь, получается, перед ними.

Прямо на Бодо смотрел юнец Сордо, и в каждой руке у него было по взведённому миниатюрному арбалету: в Майле такие звали «дамскими».

— Держите-ка руки на виду, — попросил он.

28

Нижний Город

Несмотря на то, что сборщик посуды был не очень-то похож на мертвеца, ноги у Бодо подогнулись. Что-то твердое на полу впилось ему в ягодицы, но он не обратил на это внимание. Бывший старший кухонной смены смотрел в лицо Сордо, которое, как он думал, хорошо знает, и совершенно не узнавал.

Некогда юный и беззаботный служка, с улыбкой гонявший тачку по всей кухне, словно постарел лет на тридцать. Глаза превратились в две пронзительные льдинки на дне глубоких расщелин. «Пожалуй, всё же похож на труп. Но трупы, кажется, не болтают», — пронеслось в голове Бодо.

— Выгляжу неважно? — усмехнулся Сордо. — Смесь дурмана и красавки, замешанная на тулгуле, признаюсь, не очень-то полезна. Да, она погружает на время в сон, неотличимый от смерти, но потом ещё недели две нужно приходить в себя.

— Сордо! — в ужасе воскликнул Бодо, пытаясь встать. — Тебя там весь Майл обыскался, а ты ворвался в мой дом! Связал сестру! Какого тролля?!

— Чтоб не мешала, — спокойно ответил тот. — Мы можем поговорить и здесь, если Элалия и Ланго не будут вмешиваться. Так даже лучше, что вы втроём. Ты будешь благоразумен, чтобы не нанести вред сестре, правда?

— Что-о-о? Да мы не собираемся тут лясы точить! — закричал Бодо. — Ты что, сбрендил? Ты преступник, по тебе решетка плачет! Я сейчас же позову патруль…

Мини-арбалеты в руках Сордо угрожающе качнулись, и Бодо прикусил язык, осознав наконец-то серьёзность положения.

Они с Ланго были в добрых форменных куртках, которые мастерицы Майла выкраивали и простёгивали по надёжному методу, унаследованному от предков. На каждую куртку уходило полторы дюжины слоёв льняной ткани, фунта три конского волоса и кусок оленьей кожи. Эти куртки на протяжении почти тысячелетия не раз спасали бранков от тычка ножом, удара кинжалом, а при удаче — и от выпада мечом. Но от тарана копьём, прямого удара ятаганом или, скажем, арбалетного болта, выпущенного в упор, надёжно защитить могли бы, пожалуй, только гномьи доспехи.

Арбалеты Сордо не выглядели внушительно, в первую очередь из-за своего размера, но проверять их силу на себе Бодо бы не рискнул. Тем более что и Ланго, и он сам, только сейчас понял бранк, изрядно приложились к можжевеловке, а Сордо выглядел сжатым, как арбалетная пружина, и очень опасным. Такого и паре свежих патрульных с разбегу не одолеть.

— Будет проще, если ты ответишь на вопросы, и я уйду, — сказал Сордо, и Бодо был вынужден признать, что он прав: ведь он ещё даже присягу не дал, чтобы погибать так нелепо за Майл. — А вы двое, — перевёл нежданный гость взгляд на Ланго, — выпьете кое-что, если хотите остаться в живых. Лишние трупы мне ни к чему, но и свидетели тоже. Ясно?

Он сказал это так безжалостно и спокойно, что возражения застряли у Бодо в горле. Ланго, так и не выпустивший из объятий Элалию, молча кивнул. На пол тут же полетела небольшая фляжка, которую Сордо отправил к ним точным пинком. Десятник, медленно подняв сосуд, вытащил пробку и понюхал.

— Красное вино? — спросил он. — И с чем?

— Это сонный настой, но не такой, какой пришлось пить мне, чтобы попасть в ледники лазарета, — был ответ. — Возможно, потом будет трещать голова, но проснётесь вы часа через два. Умирать не придётся.

И увидев, что Ланго сомневается, Сордо добавил:

— По глотку, живо!

Незаметно пихнув Бодо чуть ниже спины, десятник выпил глоток и передал фляжку Элалии. Та, стуча зубами от ужаса, сделала то же самое и аккуратно вставила пробку на место. Не веря, что это происходит в его собственном доме и прямо сейчас, Бодо смотрел, как их головы стремительно тяжелеют, сближаются, а веки смежает сон, назвать который иначе как колдовским он бы не решился. Фляжка выскользнула на пол из ослабевших пальчиков Элалии. Спустя минуту оба, без сомнения, крепко спали.

Сордо расслабился, опустил арбалеты и, что было довольно-таки обидно для Бодо, закинул их за плечи. Бранк почувствовал, как хмель испаряется из его головы. Впрочем, он пока не собирался ничего предпринимать, а лишь поёрзал немного по полу: что же это так впилось в него снизу? «Он, считай, безоружен, да только и я тоже. Пока вытащу из ножен кинжал, эта мразь меня в пюре превратит», — сказал сам себе Бодо.

— Я плохо знаю историю, — начал сборщик кухонной посуды, который никаким сборщиком посуды, конечно же, не являлся. — В каком году Таном Форода стал Намахир?

— Сордо, да кто ты такой? — поразился Бодо. — Зачем тебе это всё?

— Оставь-ка в покое кинжал, который бросил на пол Ланго, пока ты не пропорол им себе задницу! — хмуро отозвался Сордо. — И отвечай на вопрос.

Попробовав унять бешено колотящееся сердце, бранк выдохнул:

— Ах да, вопрос. Если по нашему летоисчислению, то в 653-м.

«Кинжал подо мной, кинжал под плащом, а этот тип сверху. Кажется, смысла нет», — признал Бодо.

— А когда он проезжал Майл? — быстро спросил Сордо.

— Легенды гласят, что Намахир скрывался в глуши «пятнадцать долгих лет», прежде чем выступить против того, кого позже назвали Артаром Малефиком, — припомнил Бодо, против воли увлекаясь. — Значит, это произошло в 668-м. Правитель побывал в Башне прямо перед решающей битвой: пополнил запасы и произвёл последний смотр. Путь его и войска лежал куда-то к Снежному Гнезду. Интересно, заезжали ли они в Бойки?

— Есть ли у Капитанов, — перебил его Сордо, — какое-то помещение, в котором хранятся редкости?

— Ты что, по Башне нормальными путями ни разу не ходил? — удивился бранк. — У нас все коридоры этим добром завалены. И статуи, и гобелены, и оружие из дальних краёв. Одежда какая-то, украшения. Над Капитанами за это даже Верзилы потешаются. Говорят, что устроили из крепости кладовку старьёвщика.

— Это все знают. Но по-настоящему ценного в коридорах не найдёшь: за полгода я в этом убедился, — возразил ему Сордо. — Подумай! Ты знаешь Башню и её историю. И только не ври мне, Бодо, — предупредил он, — ложь я чую с закрытыми глазами. Так есть такие места или нет?

Бранк с неохотой ответил:

— Есть парочка. Одно в Малахитовой Библиотеке — кладовка, затерянная между Комнатами чтений, куда складывают дорогие и особо ценные подарки Капитанам. А второе в подземных усыпальницах. Там, и это не ахти какой секрет, хранятся символы власти Вожаков — Жезл, Лук и Ключ, которые передаются при избрании новому Капитану.

Сордо на миг задумался.

— Но если ты задумал обчистить Амаранта, — горячо продолжал Бодо, — то знай: в Башне сейчас всё под усиленной охраной. Подземную галерею для загрузки льда перекрыли. Тех, кого ты зачем-то упаковал в кладовые, нашли и допросили. Тебя ищут! Всюду гвардейцы, а они и комара не пропустят, явись он без разрешения.

И вдруг он увидел, как Сордо улыбается.

— Вот видишь, как всё удачно сложилось, — вкрадчиво сказал тот, и Бодо похолодел: он понял, что Сордо знает, что ему дали доступ к библиотеке в любое время суток. — Погуляем?

29

Южная дверь в Башню

— Мы знаем, кто вы такой, господин Глубокоп, — кивнул старший караула, и Бодо так и не смог понять по его взгляду, хорошее или плохое про него болтают после всех сегодняшних событий. — Но что вам понадобилось здесь? Да ещё в такой час? Все ваши давно внизу.

Бодо этот вопрос поставил бы в тупик. Он ничего-то толком и не знал о ночной жизни Майла и её обычаях: последние пару-тройку лет его пребывание в Башне начиналось незадолго до рассвета и заканчивалось ровно в полдень, с окончанием смены. Но Сордо без заминки объяснил ему, что говорить и как, и по дороге наверх они даже прорепетировали несколько реплик. Чтобы всё прошло гладко, похититель заставил его снять куртку, наплечники, шлем и оставить дома всё оружие, приказав взять из формы лишь плащ.

— Мы с сестрой хотим навестить Малахитовую Библиотеку, — объяснил Бодо, стараясь не робеть под взглядом караульных, пристально изучавших его всего: и свежую царапину на щеке, и повязку на руке, укушенной крысой, и смущённую улыбку. — Видите ли, на днях годовщина смерти нашего любимого отца. Так совпало, что только сегодня мне дали доступ к Комнатам чтений, а завтра — мой первый выходной за невесть сколько лет. Мы с Элалией, — приобнял он худенькую фигурку с заплаканными глазами, доверчиво прильнувшую к нему, — хотели бы разыскать сведения о жизни батюшки в хрониках, чтобы сделать выписки, читать их перед сном и воздавать ему должное.

Покойный отец, думал в этот миг Бодо, наверное, пришёл бы в ужас, узнав, как, а главное, для чего использует его доброе имя непутёвый сын. Караульные посмотрели на него, как на умалишённого.

— Мелилот Глубокоп, как же, — справившись с замешательством, отозвался старший караула. — Прославленный кавалерист! Наставник наших командиров. Мы в гвардии о нём не забыли. Слышал, он умер в своей постели где-то в городе?

— После долгой и продолжительной болезни, которой, как горько шутил он сам, увы, нельзя проткнуть брюхо на полном скаку, — опустил глаза Бодо, чтобы не видеть вообще никаких эмоций в глазах воина: ни сочувствия, ни недоумения. — Это случилось давно. Мы пережили утрату, но хотим хранить память.

На самом деле его отец, занимавший когда-то пост инструктора гвардии в ранге десятника, вышел в отставку сразу после внезапной кончины жены. Изрядно удивив друзей, не мысливших жизни вне службы, он увёз крошку Бодо и юную Элалию подальше от их красивого дома вблизи Башни — тот навевал на него, как заявил Мелилот детям, лишь грустные воспоминания. Злословы, правда, шептались по крепости, что карьера инструктора катилась под откос после пары досадных промашек и некоторых растрат, так что его и так бы уволили на днях, но Бодо с Элалией тогда об этом и не ведали.

В родных Угонах, среди сельских пейзажей и навалившейся неизбывной тоски, Мелилот Глубокоп постепенно спивался, спуская всё, что скопил за годы беспорочной службы. Как они узнали случайно, он даже заложил их городской дом, а потом и продал его — за монеты, которые тут же перекочевали в передник трактирщика. «Дом не нора, нашему брату как седло корове: смотрится нелепо», — повторял в своё оправдание отец.

Именно хозяин заведения в Угонах, где засиживался папаша Бодо, к слову, научил доростка, вечно шнырявшего поблизости, первым простым рецептам. А заодно и воспламенил воображение юнца красочными рассказами о том, из каких древних и дальних стран приезжают к ним на Север специи. Как с разочарованием выяснил позднее Бодо, попав на настоящую кухню, половина из этих баек оказалась выдумками.

Но вот Элалия выросла. Заявив, что ей это всё надоело, она решительно взяла хозяйство в свои руки, а чуть позже, убедившись в постигшей их финансовой катастрофе, уговорила отца продать сельский дом и купить взамен «то, на что хватит, но в нормальном месте». Их возвращение в Майл, с его воинственностью, суетой и разнообразием, полагала она, встряхнёт старого рубаку, да и Бодо будет на пользу.

Сил Мелилота хватило, впрочем, только на встречи с прежними друзьями, тоже отставниками, и протяжные воспоминания под крепкий эль. Бодо оказался вновь предоставлен сам себе, стараясь, впрочем, приносить пользу любимой сестре. Умирая от горячки, старик отец завещал ему только одно — бесценный, как ему казалось, совет: «Не лезь в Башню, сынок. Она сожрёт твою жизнь без остатка».

— Можете пройти в Башню, — решил гвардеец. — Проводи.

Острие кинжала, которое упиралось в рёбра Бодо сквозь плащ со стороны лже-Элалии, повисшей на его руке, слегка ослабило давление.

Сордо потратил всего пару минут, поднявшись в спальню Элалии, на то, чтобы превратиться в её примерное подобие. Худощавое телосложение и небольшой рост, косметические мази сестры и её одежда очень ему в этом поспособствовали. Конечно, попади проходимец на яркий свет, обман мигом бы раскрылся. Но в ночной Башне экономили на освещении, полагая, что сжигать деньги — это как-то неправильно, когда их можно съесть или выпить.

Дежурный смотритель Малахитовой Библиотеки занимался, собственно, и тем, и этим, когда они обрушились на него в ночи, как снежная лавина на пустыню. Выглядывая из-за огромной двери, охраняющей книжные сокровища Капитанов, он долго не мог сообразить, что ему тут втолковывает эта странная троица: два бранка и девчонка.

— Почитать тут ночью, да ещё и с ней? — переспросил он Бодо, вогнав того в густую краску. — По-вашему, юноша, я что, вчера родился на свет? Вы-то идите, читайте себе на здоровье. Ваше имя в приказе. Вот фонарь, — показал он, обдав Бодо могучим винным духом. — А эта, — указал он на лже-Элалию, — останется тут, и точка. Можешь пока её посторожить, приятель, — разрешил он гвардейцу.

— Не положено, — отрезал тот, — возвращаюсь на пост!

— Тогда не скучай, — заявил библиотекарь, подтолкнул Бодо и захлопнул дверь.

30

Малахитовая Библиотека

Лже-Элалия сидела смирно, сложив руки на коленях, пока шаги гвардейца перестали быть слышны. Потом сбросила c плеч мешковатый плащ, под которым так хорошо укрылись заплечный мешок, чехол на два небольших арбалета и кинжал, сорвала с головы кудрявый парик и поскреблась в запертую дверь.

Бодо, уже поджидавший с той стороны, как и предусматривал план, поспешно открыл. За пять минут до этого дежурный смотритель, показав: «Записи конца прошлого века туда», — удалился к центру книгохранилища. У Бодо было сильное желание завопить и объявить ему правду, но он усомнился в способности старика хоть в чём-то ему помочь, не расплатившись за это собственной жизнью.

— Хрыч ушёл допивать и вряд ли проснётся до утра, но у нас не так много времени, — прошипел Сордо. — Где кладовка?

— Понятия не имею, — честно признался Бодо. — Комнаты чтения, насколько я знаю, расходятся лепестками по всей окружности этажа. Можно открывать их одну за другой, пока не найдётся запертая, — предложил он.

— Действуй! — приказал Сордо, и Бодо увидел, что он снова держит в руках заряженный арбалет.

Гадая, как же ему закончить эту ночь без арбалетного болта в печени, бранк открыл наугад первую дверцу. За ней лежала обычная Комната чтения, где не было ничего, кроме конторки для письма, приспособленной под средний рост бранка. По странной прихоти Капитанов, читать книги в их библиотеке полагалось исключительно стоя.

— Пусто, — шепнул Бодо и пошёл к следующей.

Вероятно, им повезло, потому что Малахитовая Библиотека была огромна, а на первую запертую дверь они наткнулись всего лишь после пары десятков незапертых.

Отступив на шаг, Бодо пропустил Сордо. Наблюдая, как легко тот расправляется с двойным замком, он мучительно пытался понять, в какую же историю вляпался. Юнец, которого он раньше искренне считал сметливым сборщиком посуды, вне всякого сомнения, оказался талантливым лазутчиком врага. Вот только какого: загадочных северян из-за Удоргзона, контрабандистов Рони Угря или ещё кого пострашнее — бранк для себя пока так и не решил.

— Швабры, тряпки и припрятанные объедки, — с презрением сообщил Сордо, отходя от двери. — Дальше.

Вторая запертая дверь попалась им спустя ещё полсотни открытых. Как подсказало Бодо чувство ориентации в замкнутых пространствах, доставшееся броттам от древних предков, живших под землёй, они прошли примерно половину окружности Башни.

На этот раз Сордо ковырялся в замке значительно дольше, а когда раздался заветный щелчок, входить не стал.

— Ты! — указал он на Бодо.

Невольно припомнив всё, что читал о ловушках от воров, бранк толкнул дверь. «Если отравленная игла, меня ещё, быть может, откачают парни Робина Остролиста. Хотя откуда бы им знать, что я тут свалюсь? Если камень сверху грохнется, то шлем бы пригодился. Но шлема нет. А вот кипящая смола будет совершенно некстати», — подумал он, выставил вперёд фонарь, как щит, и переступил порог.

В комнате было темно, хоть выколи глаз. Пахло запустением и пылью. Сняв с ближайшей полки какой-то непонятный предмет, блеснувший золотом, Сордо с трудом прочитал выцветшую этикетку:

— «В память о присвоении Майлу статуса города под властью Короны, от благодарных горожан Вожаку Вольных Стрелков Эбенгару Тофту. Год 1-й».

Он жадно схватил что-то подальше от входа:

— «Год 3-й». Ага, — радостно шепнул он. — Давай сюда!

Обессиленный Бодо, безропотно расставшись с фонарём, присел там, где стоял. Нащупав спиной стену, он с облегчением опёрся на неё. Ноги, голова, руки — после сегодняшнего дня всё внутри гудело и тряслось, а перед глазами плыли чёрные мушки. Неожиданно он вспомнил о Ланго и Элалии, оставленных на кухне. «Как он там говорил? Проснутся через два часа. Прошло ли два часа? Проснутся и поднимут тревогу», — думал Бодо.

Мысли туго ворочались в голове: пора бы делать ноги и поднимать тревогу самому. Сордо двигался бесшумно, и светлое пятно в его руке медленно отдалялось. Судя по скорости движения, лазутчик перебирал лишь этикетки. «В поисках 668-го года он далековато уйдёт», — подумал бранк. Но не успел он решить, что пора вставать, как светлое пятно огромными прыжками вернулось ко входу.

Сордо, дыша совершенно спокойно, поднял фонарь. Из-за световой завесы Бодо что-то дважды ударило в плечо — то самое, где снизу пульсировал крысиный укус. Ещё до того, как острая боль пронзила всю левую половину тела, бранк сумел дотянуться до места ударов ладонью и со странным чувством понял: окрашено густо-алым.

«Пригвоздил меня, засранец! Не убить хотел, а наколоть, как бабочку на булавку! Чтобы не ушёл», — подумал он в бессильной ярости и стиснул зубы.

Кричать было бессмысленно. Сордо предусмотрительно прикрыл за ними дверь, а от столика смотрителя в недрах этажа их отделяли бесчисленные ряды книг. Бодо, разумеется, попробовал, но горло выдало лишь свист.

Без толку помотав ногами, он понял, что в его жизни впервые образовалась пренеприятная развилка. «Либо он вернётся, найдя что хотел, и прикончит меня третьим болтом, — рассудил Бодо. — Либо я истеку кровью, пока он ищет. Но нет ли ещё вариантов?»

— О Владычица звёзд, вразуми меня, направь, помоги! — в голос взмолился он, ощущая то, что, как думал раньше Бодо, в летописях войн называют так поэтично — «предсмертная истома».

Из его горла вырвалось хриплое «ги!».

Бранк, конечно же, и не предполагал, что оно окажется столь действенным, ибо почти в один момент в пыльной каморке в глубинах Башни произошло сразу несколько событий.

31

Малахитовая Библиотека

Пламенное пятно в руках Сордо, казавшееся отсюда заплутавшим светлячком, неожиданно взмыло ввысь, под потолок. Фонарь со звоном разбился, обдав вековую пыль, безделушки и дерево горящим маслом.

«Меня поджарит», — понял Бодо. Это вдруг удесятерило его силы. Без особой надежды на успех он рванул плечо, издавшее неприятный треск. Беззвучно завывая от боли, бранк повалился на пол и пропахал носом добрых пару футов.

Этим самым носом он и уткнулся в чьи-то грязные сапоги.

Подняв глаза, которые застилали слёзы, Бодо кое-как разглядел наклонённое к нему лицо Ривальбена, полное тревоги, а за ним, в распахнутой двери — целое сборище фигур с факелами в руках. Часть толпы, столь внезапно явившейся в библиотеку, не издав ни звука, перепрыгнула через Бодо и побежала внутрь. Ривальбен, не теряя времени, поднял бранка и вынес наружу.

— Лекаря! — позвал он.

— Туточки! — мигом отозвался Робин Остролист, выбегая из темноты сразу с двумя подчинённым. — Сударь, вы бы потушили там это безобразие, а то дым вреден для организма, — обеспокоенно проговорил он через плечо, пока один из помощников распарывал на Бодо кривым ножом одежду, а второй прямо на полу ставил на переносную горелку какую-то едкую жидкость.

Но Ривальбена уже и след простыл.

И в этот же миг из дверного проёма, озарённого тревожным алым, выскочил взъерошенный Сордо. Арбалетов при нём не было, а рукав окрасило кровью. В руках лазутчик сжимал что-то маленькое и тёмное, и у Бодо мелькнуло: «Вот гад. Нашёл».

Бросив мимолётный взгляд на суетящихся лекарей, Сордо побежал куда-то мимо, и тогда Бодо совершил поступок, который не переставал удивлять до конца жизни даже его самого. Ухватившись за руку одного из целителей, бранк с натугой сел, выхватил у другого из рук кривой нож и метнул вслед убегающему Сордо.

Вообще-то он не лукавил, рассказывая Адальгриму о том, что в детстве был первым в любимых мальчишками играх.

В «сойку», например, играли кривым ножичком, называвшимся «орчиным». Уперев его рукоятью и лезвием на землю, нужно было подбросить ножичек так, чтобы он, пролетев какое-то расстояние, воткнулся остриём точно в игровое поле, расчерченное значками.

Значков было много: «тролль», «бочка», «шлем», «груша» и даже «травинка» — все соответствующего размера. Завалившийся набок ножичек считался «убитым», и после этого ход переходил к следующему игроку. Застряв в одном из полей, нож приносил очки, и его можно было подбрасывать снова. Самой дорогой и желанной целью была «сойка», положение которой менялось после каждого броска. Попасть в «сойку» с первого раза мог лишь мастер: она завершала игру.

Сордо сбился с шага, завизжал и кубарем покатился по полу.

«Сойка!» — подумал Бодо.

Но ни он, ни выскочившие из кладовки Следопыты и во сне себе представить не могли, что раненый сотворит с собой дальше. Вырвав нож из ноги, Сордо оглянулся, увидел набегающих на него поимщиков и вонзил себе нож прямо в грудь. Рухнув мешком под ноги Следопытов, лазутчик дёрнул пару раз ногами, икнул и затих.

— Лекаря! — не своим голосом закричал Ривальбен, понимая, что уже слишком поздно.

Почти теряя сознание, Бодо разглядел, как мимо волокут вёдра с водой и мешки с песком, а из-за книжных полок появляется группа бранков, выглядевших до странности зыбкими, и один из них, колыхаясь, подбирает с пола возле Сордо продолговатый тёмный предмет.

— Разнеси меня в прах, милорд! — воскликнул этот зыбкий Стрелок голосом коменданта. — Он пил отраву, притворялся трупом, крал и лгал, разнёс половину библиотеки, повязал контрабандистов, стрелял из арбалетов и бегал по потолку, словно взбесившаяся кошка, и всё это ради чего? Ради этой дуделки?

— Дай-ка мне. «Таугский манок, или флейта маганов. Оставлена на хранение Вожаку Вольных Стрелков Правителем Намахиром. Год 668-й», — прочитала другая фигура голосом Амаранта Норотула. — Таугский лес. Маганы. Намахир… Кто-нибудь что-нибудь понимает?

— Я не желаю ничего понимать, а хочу забыть это всё, как страшный сон! — донеслось до Бодо, и он уже не очень-то понял, кто именно это сказал. — Похоже, придётся съездить… — начал другой голос, но закончить не сумел: всё объяла темнота.

32

Переулок близ Яблочных Ворот

Проснулся Бодо в собственной постели от строгого голоса сестры:

— А не то я вылью это на тебя!

Распахнув глаза, Стрелок рывком сел, перепугав Элалию сбивчивым бормотанием:

— Милорд, маганы! Я знаю! В лесу!

— Сударь мой Глубокоп, очнитесь! — воскликнула сестра, угрожающе поднимая кувшин с водой, и бранк пришёл в себя.

В знакомое ему окно светило солнце. Плечо было туго перебинтовано и не болело. Нос был как новенький. У кровати стояло несколько пустых мисок, хотя он совершенно не помнил, чтобы ел, а чуть поодаль валялся форменный чёрный плащ. «Не мой», — отметил Бодо и перевёл взгляд на сестру.

— Элалия? — спросил он. — А что происходит?

— А происходит с нами, братец, — отвечала сестра, — твой очередной приятель по имени Норт!

Бодо хлопнул себя по лбу: они же договорились с южанином о поездке ровно через два дня после первой встречи. «Погоди-ка. Прошло что, два дня?» — ужаснулся было он, но быстро прогнал эту мысль. Какая-то шальная радость переполняла его, хотелось петь и прыгать, как в глубоком детстве.

— Этот тип сказал, — продолжала Элалия, — что у меня есть примерно полчаса, чтобы я тебя разбудила, одела, накормила и выставила за порог!

— За порог? — переспросил Бодо. — Сегодня?

— Сказал, вы договаривались на завтра. Но ему придётся ехать сейчас, а поедешь ли ты, решать только тебе, — почти спокойным голосом сказала Элалия и поставила кувшин.

Бодо хорошо знал этот тон с детства.

— Брат, мы не поговорили об этом, а сейчас уже некогда, но… Откуда, ну откуда у тебя появились все эти скользкие знакомые? — воскликнула Элалия. — Разве так было, когда ты скромно трудился на кухне, изучая высокое мастерство повара? В тебе всё больше от отца, Бодо, — вдруг добавила она, — и меня это пугает!

Бодо помолчал, пытаясь понять свои ощущения, а также спросить себя, хочет ли он походить в чём-то на Мелилота Глубокопа. Отца он запомнил согбенным полупьяным брюзгой, пахнущим преждевременной старостью и крепким табаком. «Смотря, конечно, какого. Вот в юности, например», — задумался Бодо.

— Высоченный Следопыт заходил с утра, менял твою повязку, — продолжала Элалия, не сводя с него внимательного взгляда. — А твой командир Ланго Падуб провёл здесь всю ночь, не смыкая глаз, и ушёл только к утреннему разводу. Принесли тебя вчера ночью. Ничего мне не объяснили, чтобы, наверное, не хлопнулась на пол. Велели поить и кормить, пока не придёшь в себя. Может быть, это ты мне расскажешь, что происходит? Или хотя бы как ты себя чувствуешь?

— О, всё отлично, отлично. Хотя я и сам многого не помню, — отозвался он, почёсывая лоб, и спохватился: — А ты как, сестричка? После того, что…

— Отлично выспалась. Но больше так не хочу! — отозвалась Элалия и почему-то порозовела.

Волосы её искрились в солнечных лучах, тени под глазами исчезли, а смешливые морщинки в уголках глаз, наоборот, вернулись. Бодо попытался припомнить, когда же в последний раз видел её такой. Возможно, он этого и не помнил, — как и лица матери, которую ему заменила Элалия, её копия, если верить редким отцовским откровениям.

— Раз меня врачевал сам десятник Серого отряда, я просто обязан встать на ноги немедленно! — бодро проговорил бранк и выпрыгнул из кровати. — Полчаса, говоришь? Так я успею. Но чур не натощак! — прокричал он, уносясь с полотенцем.

Элалия покачнулась на ногах от усталости, которую ей всегда удавалось так хорошо скрывать от домашних, и поспешила на кухню. Так что, когда Бодо, вдоволь пофыркав у колодца на заднем дворе, вошёл на кухню, сестра выставила перед ним обед, который привыкла готовить к возвращению брата из Башни.

Как обычно, он смёл похлёбку, нахваливая, уничтожил жаркое, не постеснялся залить всё это несколькими пинтами чая, чмокнул сестру в щёку и умчался — одеваться.

Облачение Стрелка сегодня на удивление подчинилось ему, как родное. Застегнув бесчисленные ремешки, он с нежностью погладил кинжал, приладил за спину лук в налучнике. К моменту, когда по их скромному переулку, не избалованному присутствием всадников-Верзил, зацокали чьи-то копыта, Бодо оставалось лишь нахлобучить шлем.

— Эгей, Норт, не подниметесь ли? — крикнул бранк, высунув голову в окно, но, присмотревшись, осёкся.

Вместо южанина в зелёном плаще, который пообещал ему помочь исполнить задание Капитана Амаранта, у входа в их жилище гарцевала целая кавалькада.

33

Переулок близ Яблочных Ворот

— Неплохо я поработал, — оглядев Бодо, сказал Ривальбен. — Добрый день!

Следопыт был верхом на огромном коне «снежной» масти, белом с серыми гривой и чулками, каких выращивали только в Паланартане, и голова десятника Серого отряда была почти вровень с Бодо.

Бранк благодарно улыбнулся, но ответить не успел, потому что, высунувшись дальше, едва не вывалился в грязь. За Следопытом он разглядел самого Амаранта Норотула и весь свой десяток с Ланго Падубом во главе. Бранки были верхом и выглядели готовыми к дороге — с набитыми седельными сумками и луками поперёк седла. Бодо бросился вниз, позабыв про шлем.

— Милорд! Вы! — воскликнул он, выскочив на улицу. — Такая честь!

Сослуживцы Бодо отозвались нестройным гулом, а Ланго помахал рукой.

— Ну-ну, и это говорит мне сын Мелилота Глубокопа. А ведь я не раз качал на коленях тебя, несмышлёныша, когда бывал в вашем прежнем доме, — проворчал Капитан. — Признаюсь, Бодо, твой отец велел держать тебя подальше от Башни, когда мы виделись в последний раз. Я, как видишь, нарушил слово. Но разве не была за это сама судьба, подкинув тебе в котёл сапоги? Элалия, милая, добрый день.

Бодо в смятении обернулся: бледное лицо его сестры со сжатыми губами тут же пропало из окна.

— Отец всегда отзывался о вас с глубоким уважением, — выдавил он. — Но я никогда не слышал от него, что вы были дружны!

— Дела минувшие. Давай-ка обсудим нынешние, и я поеду, — предложил Амарант и спешился.

Ланго принял у него поводья.

— Чашечку чая? — добродушно поинтересовался Капитан, и Бодо, хотя теперь у него появилось ещё больше вопросов к Амаранту Норотулу, чем было прежде, покорно повёл его на кухню.

Капитан снял в холле плащ, бросил его на крючок, вымыл руки и весело воскликнул: «О, туда? А запах-то». Сейчас этот полноправный господин большой страны опять походил на старого дядюшку, заглянувшего к племяннику невзначай на огонёк, и это пугало.

Элалия уже была у очага, выражая своей напружиненной спиной, как понял Бодо, крайнее неодобрение. Он подхватил от неё чайник, тщетно попытавшись поймать её взгляд, и налил себе и Амаранту. Румяный кекс и приборы для того, чтобы с ним расправиться, появились на столе в тот же миг. Элалия, сделав реверанс, исчезла, не удостоив улыбкой ни Капитана, ни брата. Хлопнула дверь.

— Замечательная у тебя сестра, — смущённо кашлянул Амарант. — У нас с ней были кое-какие разногласия по поводу завещания твоего батюшки. Но не буду забивать тебе голову пустяками! — покачал головой он, увидев, что Бодо просто разрывает от любопытства. — Позволь для начала выразить признательность от имени Майла за то, что ты сделал. Если бы не рок…

Он помолчал.

— Наши мудрецы, — Капитан произнёс это так, как мог бы сказать «глупцы», — докопались до легенд, где самым краешком упоминаются маганы. Удивительно, что те, кто послал в Башню вора, знали, что здесь можно украсть флейту маганов, тогда как у нас и слово-то такое давным-давно позабыли!

— Так они существуют? — воскликнул Бодо. — Маганы?

— По крайней мере, существовали. У нас хранится много рукописей, раздобытых где-то первыми Капитанами. Некоторые написаны Высоким Наречием, поговорить на котором нынче и некому, и не с кем. Но читать на нём кое-кто из наших ещё умеет. Так вот, маганы — это хранители лесов: в древности они якобы стерегли тропинки в чащобах, как келпи броды. Но никто из Дивного Народа ни прямо, ни намёком не описывал флейту или иной музыкальный инструмент, принадлежавший маганам.

Амарант отхлебнул чаю.

— У эльфов, знаешь ли, своё понимание прекрасного. Музыка для них существует только своя, а все прочие… упражнения, скажем так, они как музыку и не воспринимают. Тем не менее, флейта маганов, вероятно, очень древняя вещь. Возможно, начинённая волшебством. Изготовлена она из ивы и далеко не в наши дни. Это всё, что смогли мне сказать наши парни с запада.

«Парни с Запада?» — оробел было Бодо. Он представил, как гонцы несутся с маленьким свёртком на берег Моря, туда, где всё ещё, по слухам, можно было встретить эльфов. Но потом сообразил: в мастерские при Башне попадали обычно через западную дверь, и парнями с запада на языке, принятом среди бранков, звали ремесленников.

— Магии в нашем мире, на счастье или на беду, почти не осталось, как и специалистов по ней, — проницательно глянув на него, продолжал Амарант. — Я вызвал сюда из Тесал Хромого Горбуласа. Он, разумеется, не маг, но хорошо разбирается в прошлом. Хотя даже он вряд ли нам объяснит, зачем кому-то понадобилась эта вещица. Двести лет минуло с тех пор, как её оставили в Майле. В Таугский лес посылать кого-то бессмысленно — он давно необитаем, и дорог там нет.

Название это было смутно знакомо Бодо — то ли по старым картам, то ли по песням. Давным-давно так обозначали лес на южной оконечности Медвяных Холмов, через который проходила дорога, бывшая частью Эратлона¹⁷. Дорогой, впрочем, перестали пользоваться задолго до Намахира, и из бывшей столицы в нынешнюю попадали прямиком через Холмы по прекрасному Тракту, пользующемуся только доброй славой.

— А за неудавшимся похищением стоял… кто? — отважился спросить бранк.

— Ты вступил на лестницу, сынок. Убил своего первого лазутчика, хотя такая формулировка может показаться неточной в деталях, — посмотрел на него Амарант. — Мне пришлось составить доклад о последних событиях, присовокупив к нему тот факт, что узнать, на кого работал мерзавец, не представляется возможным. Доклад отвезёт в руки Правителю Ривальбен.

— О! — только и смог сказать Бодо, почти почувствовав, как серебряный медальон Дозора ожёг ему грудь. — Но какие-то догадки…

— Пока догадками и останутся, — сказал Амарант. — Бандиты Рони Угря знают не очень много, а расскажут нескоро. Их жизни, честно говоря, до сих пор на волоске. Мы бросили за решётку Гуто Седельщика, который, как клянется нам Адальгрим, выводил его на Рони. Он молчит. Допросили Примулу, юную посудомойку, с которой дружил тот, кто назвался Сарадоком Мохноногом, и хозяйку норы, которую он снимал в Нижнем Городе. Зацепок почти нет, но дальше этим займутся Следопыты. Уверен, что Ривальбен догадывается, чей посланец очутился в наших кладовых. И, собственно, о кладовых, — спохватился Капитан. — О них-то и разговор.

Амарант отставил чай. Бодо внутренне подобрался.

— Мы подозреваем, что кое-какие наши припасы отравлены, — не стал ходить вокруг да около Капитан.

Бодо кивнул. Чего-то подобного он и ожидал.

34

Нижний Город

Капитан поднял глаза, и даже в неровном свете очага стало очевидно, что Амарант Норотул немолод и измотан.

— Яд обнаружить нельзя, — признался Вожак. — Это хитрый яд, который мы, на свою беду, сами же и готовим. Весь запас из лазарета как испарился. Мы перетрясли всю Башню от подземелий до крыши Дозорной Площадки. Ничего.

— Так это его мы искали с Ривальбеном в пекарне? Яд? — спросил Бодо, содрогнувшись.

— Да. Его легко подмешать в любой жир, а жира у нас… Сам знаешь.

— И что, хлеб оказался отравлен? Или тесто для пирогов?

Вожак Вольных Стрелков почесал бровь.

— Ни то, ни другое. Признаться, было много споров, но здравый смысл победил. Все припасы, за исключением осадных наборов, зерна, хранившегося не в наших погребах, и напитков в запечатанных ёмкостях, отправились прямиком на Мусорную сторону.

— Но это же… — ахнул Бодо. Он не сразу подобрал слово, потому что прекрасно знал, сколько продовольствия уминает гарнизон за одну лишь утреннюю смену. — Милорд, это катастрофа!

Амарант слабо улыбнулся.

— Я знал, что ты оценишь масштаб проблемы. О Стрелках, впрочем, пока не переживай. Да, крепость третий день на сухом пайке, но это полбеды. В походах никто не подаёт потроха каплунов или пончики из персиков, а походы у нас длятся месяцами. Мы всё-таки воины. Ребята, конечно, не рады сухарям, однако терпят их ради дополнительного эля. Разумеется, новые припасы уже везут. Пришлют, сколько смогут. Разумеется, я отправлю часть бранков туда, где еды вдоволь. Но дальше, Бодо, начинаются тонкости.

Он снова взял в руки чашку, покрутил её и поставил обратно.

— Большинство уверено, что Майлом с благословения Светлого Тана правят Капитаны, которых избирают на совете командиров Вольных Стрелков, — вдруг сказал он. — Более проницательные, впрочем, думают, что раскусили, как тут всё устроено. Ты тоже, наверное, слышал: «Торговцы правят через брюхо»…

— Слышал, милорд, — спокойно подтвердил Бодо. — Но раньше как-то не было поводов задуматься. А что, разве всё и всегда не под диктовку богачей?

Капитан вздохнул.

— Майл не зря называют землёй Большого и Малого Народов. Люди, стоявшие у истоков нашей страны, разбирались во власти и в наших привычках получше нас с тобой. Поэтому они сделали так, что первый богач в стране, самый сильный и уважаемый — это Башня. И все крепкие семейства, от забияк-Тофтов до моих дорогих родственников, с этим согласились. Давно. Прости, я закурю?

Бодо развёл руками.

— Ты же любишь историю, да? — продолжал Амарант, наладив трубочку. — Богатые семьи Майла всегда исправно пополняют казну — взамен на спокойствие. Жертвуют некоторой частью достатка и напрочь отказываются от власти. Нам всем нужна спокойная жизнь, чтобы вести дела, кормить семьи и растить детей. Мы, бротты, не нуждаемся в том, чтобы наши приказы исполнялись. Такова наша природа. Но совсем другое дело, Бодо, когда жизнь становится беспокойной. Тогда крепкие семейства начинают задавать вопросы: за что мы платим, если мы не защищены? И хуже оппонента нет, чем разгневанный бротт! А крайний в таких ситуациях всегда Капитан. Так было не раз и не два. Вспомни хотя бы середину восьмого века¹⁸.

Амарант замолчал, выпустив очередной клуб дыма, и бранк осмелился спросить:

— Вам что, ставят в вину всё это? Лазутчика, пропажу яда, проблемы с едой?

— А ты бы разве не поставил? — с внезапным интересом спросил Капитан.

— Да уж. Пожалуй, — задумчиво протянул Бодо. — Ведь я-то живу, как жил, а вы мне создали проблемы.

И вспомнив вдруг, с кем он гоняет чаи на кухне, поспешно прибавил:

— Милорд!

Амарант усмехнулся.

— Какую бы угрозу ни таили в себе пропавший яд и возможный голод, это ещё не проблема. Но через десять дней, как ты помнишь, Начало Майла. Почти все торговцы уже приехали, как обычно, на Ярмарку. Ждут большого пира в первый день, чтобы начать заключать сделки. Так велят, — он поморщился, — наши традиции.

Бодо хотел заметить, что в традициях нет ничего плохого, но прикусил язык.

— Мои советники рекомендуют отменить пир, потому что в Башне за оставшиеся дни не соберётся столько продовольствия, чтобы и обеспечить гарнизон, и попотчевать гостей. Но если объявить, что пир не состоится, это вызовет вопросы. Придётся объяснять, почему. И солгать не получится.

Он сказал это с таким сожалением, что Бодо подумал: должно быть, Капитану приходится часто лгать. А тот продолжал:

— Многие могут уехать: в обиде, гневе или, что хуже, страхе. Тогда и Ярмарке конец. Поэтому мне рекомендуют отменить саму Ярмарку, а заодно изъять всё съестное, что привезли для продажи, на нужды Башни. Будь у нас осада или война, я бы отдал такой приказ, не раздумывая: безопасность превыше всего. Но сейчас…

— Это мало кому понравится. И уж точно не Торникам с остальными, — согласился Бодо.

— Мягко говоря. Однако мы ещё можем успеть, — продолжал Капитан, оглядывая его, — провернуть ту комбинацию, о которой я тебе говорил накануне, помнишь? Удалось ли тебе договориться с Нортом?

— Я ждал его, — Бодо постарался, чтобы это не прозвучало грубо, — когда явились вы.

Приоткрылась дверь.

— Ещё один твой дружок у порога, брат, — сказала сверху Элалия и кашлянула: Амарант накурил так накурил. — Южанин. Звать?

— Предпочитаю не афишировать наше с ним знакомство, поэтому здороваться не выйду. А ты ступай, и доброго вам пути, — тихо сказал Капитан. — Элалия, не составите ли компанию старику? — добавил он погромче. — У меня здесь совсем не тронут восхитительный кекс.

35

Переулок близ Яблочных Ворот

Южанин, восседая на великолепном вороном, с лёгкой усмешкой осмотрел запыхавшегося Стрелка. Бодо пришлось вернуться наверх за шлемом и мешком, и он просто умирал от любопытства, о чём сейчас толкуют Капитан и его сестра, но нужно было бежать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

17

Эратлоном, или Белой Дорогой, называли кратчайший путь между Морем и двумя Белыми крепостями, восстановленными Людьми в самом начале Четвёртой Эпохи. Его были вынуждены проложить переселенцы, прибывавшие на кораблях с юга, поскольку Большому Народу было запрещено пересекать границы местности между гаванями, Фалгло и Буроструем. Позже западная часть дороги пришла в упадок, а действующую восточную стали называть Торный Тракт.

18

В 743–781 годах по летоисчислению Майла из-за разногласий Падубов, которые контролировали большинство трактиров, с остальными крепкими родами Вольным Стрелкам пришлось жить без Вожака. Падубы продавливали свою кандидатуру Капитана, который снизил бы пошлины, но Тофты, Торники и Тонкобойлы, составив альянс «Трёх Т», считали, что трактирщикам нужно раскошелиться. В конфликт пришлось вмешаться вышестоящей власти — Правителю Форода.