Национальное достояние

Дин Хук

Каждый найдет в этой книге себя. Это история о жизни парня, история становления личности. История про маленькие детали, которые на первый взгляд кажутся не важными, но в итоге определяют жизнь. Книга содержит нецензурную брань.

Часть вторая

Студенты

Примерно восьмидесяти процентам преподавателей и студентов было абсолютно наплевать на происходящее в стенах университета. После первой сессии у меня остались долги. Да что уж говорить, долги тянулись до последнего курса. Наша подгруппа французского языка состояла из студентов филфака и трех историков. Помимо меня и Алены в эту подгруппу был записан транс. После первого курса он ушел из университета. Спустя несколько лет, после окончания учебы, я увидел объявление о том, что транс проводит бесплатные лекции по истории. Естественно, я предложил Эдику сходить ради интереса. Уже через 15 минут нам стало ясно, что транс читает лекции еще хуже, чем он делал доклады и дискутировал с Лехой в университете.

Студенческая группа — единое целое, команда, в которой каждый стоять горой за своего товарища. Однажды несколько наших одногруппников собралась поиграть в футбол. В команде, был я, Эдик, Ванька и Женя. В ходе игры возник конфликт между Эдиком и азером из противоположной команды. Эдик — парень среднего роста, крепкого телосложения. Даг был на голову выше меня, при моих-то 183 сантиметрах, и не особо хилый. Обычно, ребята с югов, как правило, ходят группами, и этот случай не был исключением. Друзья азера сидели на лавке у стены и периодически посмеивались.

— Ты что бля, аккуратнее играй! — закричал азер на Эдика.

— Я играю нормально, ты сам выставляешь ноги.

— Я сейчас тебе выставлю, сука!

Азер подошел вплотную к Эдику и толкнул его, Эдик был на две головы ниже его, но не сдвинулся с места, а просто смотрел ему в глаза.

«Сейчас начнется, а как хорошо играли, Ванька даже гол умудрился забить», — подумал я.

— Да ладно, успокойся, — сказал один из азеров своему товарищу. А другой встал и пошел к Эдику.

Я кинул взгляд на скамейку, больше никто вставать не собирался, тогда я обернулся, чтобы тоже подойти к Эдику. Но за эти секунды, что я стоял спиной к своим воротам, все мои товарищи по команде успели максимально отдалиться от эпицентра конфликта. Жека вообще сел на лавку, подальше от азеров.

Ну, с тобой-то все было ясно еще в первую нашу встречу, когда ты испугался конфликтовать со мной, но неужели все остальные такие же, обделались еще до того, как что-либо успело произойти.

Подошедший азер отвел своего товарища, а я подошел к Эдику и сказал:

— Я, конечно, готов получить по ебальнику, но избегать подобных вещей мне нравится больше.

— Да нормально все было бы, не переживай, — ответил мне Эдик.

После игры оказалось, что кто-то обчистил раздевалку. У одного парня с нашего потока украли куртку, у кого-то — кошелек, а у Жеки украли его плеер.

— Сколько там было порнухи, ай-ай-ай, что же мне теперь делать? — отшучивался Жека.

Он никогда не расставался с тремя вещами: огромными наушниками мониторного типа, плеером и боксом с едой.

Несговорчивый Леонард

Маша должна была уезжать в Польшу, как студентка по обмену. Её мать сказала ей, что эта поездка будет проверкой наших отношений. Сейчас я понимаю, что она имела в виду: «Если он тебя не кинет, то все у вас будет хорошо. А так хер его знает».

Досуг я всегда ставил на первое место. Хотя это и противоречит самому понятию «досуг». После отъезда Маши у меня осталась только синька с Македонским. Поэтому я решил все-таки заняться закрытием своих долгов.

Уже к концу первого курса Алена перевелась на английский. На французском никого из моей группы не осталось, поэтому я решил написать девушке с филфака, которая ходила на иняз вместе с нами.

— Привет, слууушай, а что там с французским?

— Привет. Как ты вовремя, он уже закончился.

— И как давно?

— В прошлом году. Но и тогда занятия были редкие, раз в месяц примерно.

— А с истфака никто не ходил?

— На первые несколько занятий ходил транс. Но потом, слава богу, он бросил эту затею. И все. А что вы так игнорируете его, зачетов у вас разве нет?

— Есть, по идее. Я еще ни одну сессию не закрыл. Я боюсь к ней подходить.

— Ха-ха-ха. Ну, ты даешь… А у нас нет. Все забили на это. Но зато в этом году будет экзамен.

Я поднялся на седьмой этаж. Зашел на кафедру. Пожилая тетенька сказала мне, что преподаватель, которого я ищу, в этом семестре не будет работать.

— А как мне закрыть французский язык, не подскажете? — спросил я тетеньку.

— Это уже тебе надо самому думать. Я-то тут при чем?

Чтобы не терять время, пока я ищу вариант закрыть французский, я решил последовать примеру Алены и перевестись на английский. С ним все было проще. На нашем факультете его преподавали историки. Я заглянул на кафедру к ним:

— Сначала закройте долги по французскому, а потом уже мы сможем вас взять в английскую группу.

Такой ответ меня не устраивал. В нашей группе было два преподавателя по английскому. Первый — тетя-бочка, которая всех опрашивала на второй учебный день. Второй — двухметровый молодой мужик лет тридцати, похожий на Роберта Шона Леонарда. Как-то раз бочка заболела, и все из ее подгруппы были вынуждены прийти к нему. Как правило, когда иностранный язык стоял в расписании в середине дня, я гулял по университету в ожидании других пар, или просто уезжал домой, забивая на оставшиеся занятия. Но сейчас я решил пойти вместе с ними.

Я сидел с Гошей, английский он знал не лучше меня. Леонард начал опрос. Ребята должны были подготовить рассказ о любом, выбранном ими персонаже. Половина рассказчиков не могла выдавить из себя и двух слов. Очередь дошла до Тани Погосян. Свой рассказ она начала более-менее уверенно, явно выделяясь на фоне других. Но вдруг Леонард прервал ее и спросил:

— Is he still alive?

— А… что?

— Is he still alive?

Повисла пауза. Даже я, со своим скудным знанием английского, понял, о чем идет речь. Поскольку я сам частенько оказывался на месте Тани, я сообразил, в чем ее проблема, и уже на русском подсказал ей:

— Все еще.

— Аа, да, жив, — ответила Таня Леонарду уже на английском.

Я задумался, какого черта я переживал, что не смогу учиться в английской группе. Тут же все такие, как я.

После пары я подошел к Леонарду.

— Прошу прощения. Я ходил на французский, но так получилось, что нашей группы больше нет. А переводить официально меня не хотят, пока я не закрою там долги. Могу я пока посещать ваши занятия, чтобы не терять времени, к сессии я уже разберусь с французским и смогу сдать у вас. А так получается, что пока я буду разбираться там, я не буду посещать ни один иностранный язык и, соответственно, буду терять время. Что в дальнейшим приведет к новым задолженностям.

— Нет, разберитесь сначала с французским, а потом уже приходите на кафедру, может, они вообще вас зачислят не ко мне. До свидания.

Птичий рынок

Я зашел в нашу аудиторию и сел на свое место, около окна.

— Курлык, курлык.

Сначала я не обратил внимание на это.

— Курлык, курлык.

Звук был достаточно громкий. Можно было подумать, что в аудиторию залетел голубь. Я осмотрелся. Оказалось, что это действительно был голубь, и он попал в промежуток между окнами. В нашей аудитории были установлены старые окна с двойным стеклопакетом. Между первым и вторым стеклом расстояние было сантиметров пятнадцать. Сами окна были полтора метра в высоту. Проветривались они только через форточку, располагавшуюся под самым потолком.

Скорее всего, голубь сел на приоткрытую форточку, а потом каким-то образом упал в межоконное пространство. Из-за маленького расстояния между стеклами, он никак не мог взлететь. Несмотря на то, что уже была осень, солнце сильно припекало.

— Нужно его оттуда вытащить.

— Согласен с тобой Димон, — отозвался Женя.

Мы сходили в деканат и попросили ключ, которым можно было открыть одну ставню. В деканате нас перенаправили к ключнику.

— Ключа у меня нет, но я попробую открыть пассатижами, — сказал ключник.

Когда мы пришли в аудиторию, этот двухметровый кабан попытался залезть на парту, чтобы дотянутся до окна, но у него ничего не получилось.

— Слушай, боюсь, что парта не выдержит, попробуй ты, — обратился он ко мне и протянул пассатижи.

Я залез на парту и попытался повернуть шестигранник пассатижами. Безуспешно.

— Не, дружище, тут нужен ключ, — подытожил я.

— Я даже не знаю, что делать. Попробуйте сходить к техникам на первый этаж, — посоветовал ключник и тут же убежал к себе в коморку.

Мы с Женей спустились на первый этаж. Отыскав нужную комнату, мы увидели двух мужиков. Один был одет в оранжевый рабочий комбинезон, второй — в рваные джинсы и грязную футболку. Мужики сидели, пили чай и играли в карты. Женя описал им ситуацию и попросил открыть окно, чтобы выпустить голубя.

— Ничем не сможем вам помочь ребята. Ключ от окон у Васи, а он только на следующей неделе будет.

— Так голубь же сдохнет за это время! — удивлено констатировал я.

— Ну, что уж тут поделаешь, не я же его туда засовывал! — рассудил мужик в комбинезоне.

К концу недели голубь действительно сдох, но в пятницу к нему упал еще один. Которого тоже, вы не поверите, засунул туда отнюдь не техник, поэтому и доставать его никто не собирался…

Польша

Я поехал с Машей на вокзал. Вместе со мной её провожали мать и Марина. Маша чуть не заплакала, когда прощалась с семьей. Они ушли чуть раньше меня. Я, незаметно для Маши, сунул ей в карман бумажку, на которой нарисовал сердечко. Когда я пришел домой, заметил, что на моей руке остались следы от Машиной туши для ресниц. Чуть позже мне позвонила ее мать:

— Ну, как попрощались, нормально?

— Да, все хорошо.

— Маша не плакала, когда ты уходил?

— Плакала.

— Да, странно, ну ладно, она обещала позвонить, как приедет.

Голос у нее был недовольный. «Странно», — подумал я.

В Польше Маше нравилось.

— Тут много студентов, все иностранцы живут в отдельной общаге, с нами на этаже есть индусы, а еще тут дешевое пиво и намного лучше, чем то, что разливают у нас. Как разберу вещи, мы с девочками сходим погулять, потом еще созвонимся.

Дни были похожи один на другой, но так как частенько к вечеру я бывал слегка пьян, меня это совершенно не напрягало. По выходным я стабильно хорошенько надирался с Македонским. Его мать говорила ему:

— Снова идешь к этому Диме. Домой придешь пьяный, он тебя спаивает.

Моя же мать, когда изредка заходила ко мне, говорила:

— Откуда столько бутылок в мусорном баке? Снова у тебя был Македонский, он тебя спаивает.

Пока я спаивал Пашу, он спаивал меня. Маша отдыхала в Польше. Мы общались почти каждый день, а благодаря скайпу мы могли видеть друг друга.

— Мы ходили в бар, там наша одногруппница решила выступить, она пела и играла на гитаре. Мы пили какое-то вино, я немного перебрала, ты это уже заметил, наверное.

— Заметил, ничего страшного, в следующий раз контролируй себя.

Их комната имела прямоугольную форму. Вход был с меньшей стороны. Напротив двери, в другом конце комнаты, располагалось окно. Перед ним стоял стол, на который Маша ставила совой ноутбук, когда разговаривала со мной. Таким образом, вся комната попадала в кадр.

Как-то раз она показывала мне свое платье. Белое, с кружевами, легкое, длиной до колен. Потом положила его на кровать, и мы продолжили общение.

В их группе было всего двое парней. Один из них остался в Москве. Второй поехал с ними, но жил у каких-то своих родственников. Но помимо этих молодых людей с ними поехал еще один черт. Он работал в международном деканате, учился на СЭПе и вообще-то не должен был ехать в Польшу, но вовремя подсуетился. Черт зашел в комнату как раз после того, как Маша разложила платье на кровати.

— Ой, какое у меня платье, ла-ла-ла, — передразнил он Машу.

Мне это не понравилось. Я сразу начал ревновать.

Маша улыбнулась, а кто-то из девочек ему что-то ответил.

— Ну, дай хоть померить, — продолжал черт.

— Не трогай, — сказала Маша, вполоборота развернувшись в сторону двери и тут же снова вернувшись в исходное положение.

Но он все равно сделал пару шагов к кровати.

— Да оставь ты его, — весело, сказала Маша, снова развернувшись вполоборота.

Мне показалось, что она была немного смущена, что было очень неприятно. Черт, несмотря на ее просьбы, поднял платье с кровати.

— Сейчас, подожди, — сказала Маша, и закрыла ноутбук.

Звонок сбросился автоматически. Я был неприятно удивлен, но 5—7 минут ждал, что она перезвонит. Потом ждал еще минут 10—15 и охуевал, меня переполняли негативные эмоции. Я думал обо всем, начиная с того: «какого хера себе позволяет этот черт, эта же моя девушка» и заканчивая этим: «они точно спят вместе».

Справиться со своим возмущением я решил так, как всегда это делал. Через 15 минут я уже сидел на том же месте с полным пакетом пива Хамовники, по 34 рубля за бутылку. Это пиво располагалось на границе, между «совсем саньем» и «хорошим саньем», по нашей с Македонским классификации. Закончив возиться с пивом, я сразу уснул.

Утром я подумал: «Это моя девушка, и я ее люблю и доверяю ей. Свою ревность нужно засунуть куда-нибудь подальше».

Никита Осанав

Никита Осанав. Мне он показался похожим на немца. Ростом около 180 сантиметров. С черной гуcтой бородой. На пары он всегда приходил в черных или серых дешевых костюмах. Носил очки-авиаторы. Осанав был с кафедры политологии. И преподавал нам одноименный предмет. Через шесть лет я смотрел интервью его коллеги — Екатерины Шульман, в котором она отметила: «В моей сфере социальных наук много странного преподается под названием политология, или социология, или культурология. Каждый преподаватель, естественно, преподает не то, что студентам надо, а то, о чем ему приятно поговорить. Поэтому все наши прекрасные кадры, воспитанные на научном марксизме-ленинизме, переквалифицировались с большим или меньшим успехом в политологов. И несут иногда такое, что возникает порыв заменить их роботами немедленно». Я сразу вспомнил Осанава и улыбнулся.

Как и полагалась политологу, «которого хочется заменить на робота», большую часть пары мы случали истории не по теме. Но, в отличие от 80% других преподавателей, эти истории были хоть как-то связаны с изучаемым предметом.

— Вот сейчас у нас демократия. Все вы, конечно же, счастливы. Но, если бы история пошла другим путем, могла бы быть и монархия. Что лучше? — как-то обратился к аудитории Осанав.

— Демократия.

— Конечно, демократия.

— Наверное, демократия, — зашумели другие студенты.

— А я предлагаю ее осудить. Устроим суд демократии. Достойна она жить или нет? — задал нам риторический вопрос Осанав и продолжил: — Один из вас будет защищать демократию, и осуждать монархию. А другой — наоборот. На подготовку неделя. Есть желающие?

— Я хочу защищать демократию, — с воодушевлением сказала Люба.

— О, отлично, я и не сомневался, — одобрительно закивал головой Осанав. — Тогда я предлагаю на сторону монархии встать Алексею.

— Да не, давайте кто-нибудь другой, — недовольно сказал Леха.

— Я настаиваю, — вынес свое «демократичное» решение Осанав. — Суд состоится на следующей паре, хорошенько подготовьтесь.

После пары Миша подошел к Осанаву и застенчиво спросил:

— У меня к вам есть вопросы, можно?

— Спрашивай Михаил, спрашивай, не стесняйся.

Михан вышел с Осанавым в коридор и вернулся в аудиторию через полчаса, ближе к началу следующей пары.

— Мих, что ты у него выспрашивал так долго? — спросил я.

— Ничего, ничего. Так просто.

— Наверное, про своих коммунистов все заливал. Ты смотри, Осанав православный.

— Я тоже, — с гордостью ответил Миха.

— Получается у нас в группе уже два религиозных коммуниста, — сказал я.

— А кто еще? — поинтересовался Миша.

— Андрей, кто еще. — Сказал Эдик. — А что в итоге-то, нашел с Осанавым общий язык.

— Да, он хороший, он тоже против этих, — одобрительно сказал Миха.

— «Этих» — это кого? — спросил у него Жека.

— Ну, этих, европейцев и американцев, — объяснил Михан.

На следующей неделе состоялся обещанный суд. Первым на трибуну вышел Леха. Как обычно, он хорошо подготовился. Приведя ряд аргументов в пользу монархии, Леха начал мочить демократию.

— Но постой, ты говоришь, про древнюю Грецию, но там же была демократия, а значит, этот аргумент против монархии, а не наоборот, — защищая демократию, прервала его Люба.

— Прошу не забывать, что в древней Греции были рабы, которые не считались за людей. Вся эта демократия работала только на свободных. Древний грек не мог быть демократичным по отношению к своему рабу, так же, как и ты не можешь быть демократична по отношению к, скажем, стулу, на котором сидишь. А значит, переводя на наши реалии, это все фикция, — ответил ей Леха. После его слов на лице Осанава растеклась улыбка.

Люба тоже, надо признать, неплохо подготовилась. Она вышла к трибуне. Привела аргументы в пользу демократии, и уже собралась мочить монархию, но ее прервал Осанав. Все выступление Лехи он просидел молча, а сейчас начал разбивать аргументы Любы.

После того, как он на правах преподавателя разнес в пух и прах большую часть аргументов Любы, настало время выносить вердикт.

— Мы выслушали обе стороны, а теперь, вы, как присяжные, должны решить, кто же победил: демократия или монархия. Удалитесь в коридор для принятия решения, — скомандовал Осанав.

Мы все выползли из аудитории и стали бурно обсуждать, какой Осанав нехороший, и как он стал «топить» Любу, хотя это должен был делать Леха. Симпатии большинства оказались на стороне демократии и Любы.

— Но я думаю, что все-таки нужно отдать победу Леше, — сказала Таня Долованова.

— Почему? — удивился я.

— Ну, он был, как-то убедительнее… ну, то есть, больше аргументов привел, — ответила мне Таня.

— Согласна, — поддержала сестру Юля Долованова.

— Да, согласна.

— И я согласна.

— Я за демократию, и, конечно, Осанав не должен был ее разносить, но все-таки, если уж так судить, то в пользу монархии аргументов было больше.

— Да, я также считаю, что монархия лучше, я за монархию! — провозгласил Михан, направив зачем-то указательный палец в потолок.

Почти все согласились с тем, что монархия победила.

— Но голосовать-то должны мы, — возразил я. — Так давайте проголосуем за демократию.

— Не, тогда Осанав нас не поймет. Выиграла же явно монархия, — ответила мне Таня Долованова.

— А я буду за монархию, Димон, просто потому, что мне Леха нравится больше Любы, — засмеялся Эд.

— Кто будет оглашать? — спросил Жека.

— Давайте я. — Предложила Таня. — Она открыла свою тетрадь и достала ручку:

— Кто за монархию поднимите руки. Так, записала. Кто против?

Мы вернулись в аудиторию и расселись по своим местам.

— Озвучивайте свое решение, присяжные, — объявил судья Осанав.

— Мы решили отдать победу монархии. Девять против трех, — озвучила Таня.

— Отлично, все молодцы. Любовь и Алексей получают по «отлично», — с довольным лицом подытожил Осанав.

В конце семестра Осанав вместо того, чтобы провести экзамен, объявлял отметки. Все, кто ходили и хоть что-то отвечали по делу, получили «отлично». Те, кто ходили и участвовали в дискуссиях, пользуясь логикой «говорить о том, что приятно», получили «хорошо». В их числе был я, Эдик и Жека. Все остальные получили «удовлетворительно» после небольшой беседы с преподавателем, которая тоже проходила в духе «разговоров о приятном».

Все, я выиграл

Выходные. Я и Македонский пьем виски у меня дома.

— Давай позовем Машу, — очередное спонтанное решение, как правило возникающее у Паши после 150—200 грамм.

— Давай, почему бы и нет.

Маша Троянская — наша одноклассница. Но до конца она с нами не доучилась, перешла в другую школу. Тем не менее, в первое лето после школы, и я, и Паша пытались с ней безуспешно переспать на общих пьянках.

Когда Маша пришла, Македонский сразу же ей налил.

— Нет, я сначала выпью пиво, виски, может, вообще не буду.

Спустя час, мы уже втроем допили бутылку 0,7 и отправились за добавкой в магазин. По улице мы шли, держась за руки, Маша — в центре, а я с Македонским по бокам. Когда новая бутылка была куплена, мы решили прогуляться до дома Маши. Придя к ней, я почувствовал, что начинаю трезветь, и решил больше не пить, сославшись на то, что мне может стать плохо. Маша тоже не особо хотела пить, но Пашу было не остановить, и он распечатал новую бутылку.

— Давайте играть в карты на раздевание! — предложил Македонский.

— Можно, — согласился я.

— Давайте, сейчас схожу, поищу карты, — сказала Маша, и вышла из комнаты.

Мы переглянулись с Пашей. После чего он наклонился ко мне и прошептал:

Конец ознакомительного фрагмента.