Всё будет завтра
Помню, в одной песне пелось: «Вагонные споры последнее дело, когда больше нечего пить». Пить действительно было нечего. И не с кем. Попутчики в этот раз мне попались сугубо трезвого образа жизни. Мамаша с двумя детьми, женщина предпенсионного возраста с приятной внешностью и взглядом директора школы, а также молодой человек с чисто интеллигентной наружностью и очками а-ля Гриша Лепс.
«Эти нам не товарищи» — подумалось мне и оказалось в точку. Не успел за нашим окном скрыться перрон, как дети загалдели, женщина достала книжку, а парень вынул из сумки магнитные шахматы и предложил мне партию.
Я небольшой любитель данного времяпрепровождения хоть и ходил в третьем классе в шахматный кружок. Бросил, скучно. Моя игра — раскинуть картишки или погреметь костяшками домино.
Однако согласился. Развлечений в поезде немного.
Свою оплошность я осознал уже в середине первой партии. Играть с парнем было неинтересно. Думал он долго, ходы делал нерешительно, по нескольку раз трогая то одну, то другую фигуру. Я бросал тоскливые взгляды на книгу в руках женщины, зевал в окно и проигрывал.
Когда мне поставили третий мат подряд, вежливо предлагаю сыграть в «Чапаева», за что и получаю удивлённо-возмущённый взгляд оппонента, улыбку соседки и восторженные восклицания детей.
Нет, так нет, я не настаиваю.
Поезд остановился на очередной станции. Лениво смотрю в окно. Взгляд останавливается на парне в инвалидной коляске.
Безногий оборванец, попрошайка милостыни с надписью «Россия» на синей футболке сидел в коляске и пил из коробки сок. Мимо проходили люди, изо всех сил стараясь создать вечную вокзальную суету. У них неплохо получалось. Гам, шум, давка.
Люди пробегали мимо инвалида, огибали его, изредка бросая мелочь, в грязную шапку, лежащую на обрубках ног. Мужчина благодарил их кивком головы.
— Весьма показательно, — поправив очки, прокомментировал вид из окна попутчик. — Нищая Россия, страна-инвалид, о каком скачке вперёд можно говорить, если вместо ног одни обрубки? Позорище.
Я, конечно, не спорю у нас в стране свобода слова, каждый может думать и говорить что хочет. Да и я не являюсь таким уж патриотом, чтобы рвать на себе тельняшку и до хрипоты спорить на кухне с соседом. Но задело, покоробило. Хотел ответить, не успел.
Сидевшая рядом со мной женщина отложила книгу, посмотрела сперва в окно и перевела удивлённый взгляд на молодого человека.
— Вы так негативно относитесь к попрошайкам или просто не любите свою страну? — спросила она, угадав с кем были проведены параллели.
Парень возмущённо замахал руками.
— Что вы, я самый ярый патриот России. Потому мне горько и обидно видеть, во что превращается некогда великая держава. И всему виной наше правительство.
Я молчал, не вмешивался. Не люблю политические споры, они бессмысленны. А молодой человек заводился всё больше.
— Вся страна погрязла в коррупции и воровстве. Ничего не производим, лишь потребляем. Весь мир нас держит за дураков, считает сырьевым придатком и тянет, тянет. Работаем на благо Европы и С.Ш.А..
Мне стало совсем неинтересно, и я вновь отвернулся к окну. Безногий калека допил сок и, примерившись, кинул коробку в урну. Не попал. Бывает. Я сам с трёх шагов не всегда попадаю.
Мужчина развернул коляску и, подъехав к урне, потянулся за коробкой. Не получалось. Это нам, здоровым, стоит лишь нагнуться. А этот вот-вот соскользнёт, но упорно старается подобрать мусор, балансируя на краю.
Помог проходящий мимо парень. Подобрал, выкинул, даже сунул попрошайке купюру и пошёл дальше.
— Нет, молодой человек, нельзя так отзываться о родине. Она одна и мы должны, не только гордится её достоинствами, но и принимать её недостатки. И по возможности их искоренять, — в отличие от оппонента женщина говорила спокойно, нравоучительно. Как есть учительница, подумалось мне. — Представьте — ваша мать работает уборщицей в общественных туалетах, начальник сволочь, дома муж-алкоголик. Денег в кошельке на полбатона. При такой картине вы будете любить свою мать или устыдитесь и каждый раз при виде бомжа у помойки будете прилюдно сравнивать его с человеком, давшим вам жизнь?
Я заинтересованно повернулся к спорщикам. Интересно, чем ответит на сравнение мой давешний партнёр по шахматам.
— У меня мама бухгалтер, а папа кандидат наук. — прозвучал гордый ответ.
Не в родителей. Я разочарованно отвернулся.
— Да вы только поглядите на него, — продолжал гнуть свою линию в массы попутчик. — Как можно гордиться родиной, если всякие оборванцы надевают на себя футболки с надписью бросившей их страны. Ещё бы флаг на коляску прицепил. Позор.
Возражений не последовало. Женщина видимо и сама уже поняла бессмысленность своих аргументов.
А мне захотелось выйти. Покинуть вагон, чтобы больше не слышать этот бред, не дышать одним душным воздухом с человеком, для которого слово «Родина» служит синонимом к слову «Геноцид». В его речах явно проступало желание согнать в большую газовую камеру всех оборванцев, попрошаек, бомжей, людей третьего сорта.
Я резко встал, прихватил свой рюкзак, кивнул на прощание женщине и вышел на перрон.
В уши сразу ударил шум и гам, в нос запах пота, мазута и всевозможной еды от выпечки до шаурмы, а в плечо пузатый дядька, как локомотив, прущий на себе два здоровенных клетчатых баула.
Потирая ушибленное плечо я направился к попрошайке, дабы в свою очередь высыпать ему горсть мелочи, что постоянно копится в карманах.
Подхожу, бросаю деньги, смотрю на лицо — молодое, лет тридцать пять, не больше. На одном плече из рукава синей футболки выглядывает трудноразличимая из-за страшного ожога армейская татуировка.
— Воевал? — спросил я глядя в мутные, невыразительные глаза парня. Я знаю этот взгляд: брошенный, ни во что неверующий, уставший от жизни.
— В Чечне, — прокуренным хрипом ответил инвалид.
— Ноги там потерял?
— По-пьяни отморозил. — Оскалился парень. А кому понравится праздное любопытство на больную тему?
Но я иногда бываю изрядной сволочью.
— А горел где?
Молодой человек чуть подумал, не послать ли меня и, решившись, сказал правду:
— Там.
Я протянул ему руку.
— Спасибо.
— За что? — удивился он. — За то, что горел?
Я отрицательно помотал головой.
— За то, что не горели мы.
Ладонь его была крепкой и жилистой. Рукопожатие сильным и искренним.
Обидно за таких вот людей. С покалеченным телом и душой. Жалости нет. Есть злость на несправедливую судьбу. Какие-то подонки живут в своё удовольствие: убивают, грабят, насилуют и ничто им за это не бывает. А нормальные хорошие люди…
Я тепло попрощался с парнем и поспешил с вокзала. Не люблю большое скопление людей. Неуютно.
И вновь, здравствуй незнакомый город. Чем живёшь, чем дышишь? Как встретишь меня, путника? Сколько таких вот провинциальных городков я повидал, и ни один не похож на другой. У каждого своя история, культура, традиция. И жизнь в них разная. Где-то неторопливая, размеренная. Где-то быстрая, энергичная.
Пройдёшься по улочкам, присмотришься к дорогим иномаркам, новостройкам, улыбчивым людям. Мамаши с колясками не спеша прогуливаются по аллеям, строители ремонтируют фасады домов, магазины украшены гирляндами воздушных шаров и вывесками «Мы открылись», «Нам пять лет». Идёшь и радуешься. Живёт город, процветает.
Правда приводила меня дорога и в совсем другие места. Серые «хрущёвки», выбоины в асфальте, старики на улицах. В редком углу горит фонарь и те тускло вполнакала.
Здесь для радости нет причины. Озлобленны люди, чужаков встречают хмурым подозрительным взглядом и закрытыми ставнями в окнах. Звон церковных колоколов тревожным набатом разносится по округе. Вымирающие города. Натура для картины Левитана.
Я проигнорировал остановку общественного транспорта, захотелось пройтись пешком. По тенёчку аллей, подышать прохладой, остыть после душного, прожаренного солнцем вагона.
В общем, чётко и последовательно выполняю все положенные инструкции. Иду, любуюсь незатейливой красотой провинциального городка. Здесь нет высотных домов, как в мегаполисах, в основном частный сектор лишь изредка нарушаемый уродливыми панельками времён советского застоя. Но, как ни странно это нисколько не портило общего фона. Всё легко и гармонично.
Шагах в десяти передо мной дорогу перебежала чёрная кошка. Я резко остановился, как учили, сплюнул три раза через левое плечо и, подумав, свернул в сторону.
Я вообще по жизни человек суеверный, а после мистической истории в брошенной деревне, особенно. Завсегда заприметив, спотыкаюсь на правую. В дорогу не убираюсь. Если что-то позабыв, возвращаюсь домой, обязательно глупо улыбаюсь своему отражению в зеркале.
Сворачиваю за угол и резко торможу. Прямо передо мной на утрамбованной асфальтной крошкой дороге лежит крест. Точнее его тень. Глубокая, насыщенная, словно нарисованная.
Не знаю, как вы, но я ещё никогда не видел тень от церковного креста с куполами. Или просто не обращал внимания? А тут — чётко, контрастно, само бросилось в глаза.
Тяжело вздыхаю — опять мистика, снова знак. Знать бы ещё для чего. Кто бы научил, как трактовать подобные явления.
Пожимаю плечами. Поднимаю взгляд. Маленькая бревенчатая церквушка с покрытым оцинкованным железом куполом и ослепительно сияющим в лучах солнца крестом.
Непредсказуемая мысль тут же сместилась к иконке Николая Чудотворца лежащей у меня в рюкзаке. Может зайти?
Подхожу к гостеприимно распахнутой калитке. Рядом плакат с изображением лика Серафима Саровского и надпись: «Радость моя, молю тебя, стяжи дух мирен и тогда тысячи душ спасутся около тебя». Захожу.
Из церкви выходят прихожане, крестятся. Видимо только что закончилась служба.
Войти в храм не решаюсь, словно стесняюсь. Вроде что такого? Но ноги не идут, словно вросли в землю. Люди проходят мимо меня, удивлённо озираются, но ни слова поперёк. Стоит себе и стоит, значит ему так надо.
Последним из церкви вышел батюшка. Уже немолодой, но ещё далеко нестарый, с приметными рыжими волосами и бородой. Подходит ближе, смотрю в глаза. В них тоска и надежда, словно давно уже ждёт чего-то и не может дождаться.
Что меня толкнуло подойти к нему, я до сих пор не знаю. Но, поди ж ты, случилось.
— Святой отец, можно вас на минуточку? — я понятия не имею, как нужно обращаться к церковным служащим, сказал первое, что пришло на ум.
Батюшка, не останавливаясь, прошёл мимо, бросив на ходу:
— Извини, сын мой, тороплюсь.
И вышел за калитку.
Нет, так нет. Всё понимаю. Мало ли у человека дел неотложных?
Выхожу следом, иду вдоль забора. Мучаюсь вопросами. Зачем вышел на вокзале? Зачем пришёл к церкви? О чём хотел поговорить со священником? Зачем я в этом городе? Не знаю ответов. Иногда складывается впечатление, что кто-то ведёт меня по жизни. Вот только для чего?
— Молодой человек, папироской не угостите? — притормозил около меня бодрый старичок, толкающий за пластмассовую ручку перед собой детский велосипед с гордо восседающим на нём внуком. — Свои дома оставил, не возвращаться же?
— Да, примета плохая, — согласился я, вынимая из кармана пачку.
— Благодарю, — мужчина заспешил дальше.
Я обернулся на церковь. Не давала она мне покоя. Не на месте душа. Тянет.
Вернуться? А как же примета? Я решительно развернулся. Пора бороться с замшелыми стереотипами и бабушкиными сказками.
Иду не спеша, хотя нестерпимо хочется прибавить шаг. Словно опять кто-то толкает в спину. Не знаю кто, но я борюсь. С ним, с собой, неважно.
Подхожу к калитке. Во дворе пусто. И зачем я вернулся? Однако полегчало, посветлело на душе — значит, всё правильно сделал.
— Молодой человек, вы хотели поговорить со мной?! — неожиданно раздаётся за спиной чуть хрипловатый, но приятный мужской голос.
— Хотел, — откликаюсь я и поворачиваюсь, уже зная кого увижу. — Вы вроде спешили?
— Так и есть, — важно начал святой отец, но отчего-то смутившись, закончил уже по-простому: — Хотел на машине с прихожанами до дома доехать. Теперь придётся пешочком.
Мне стало неудобно. Я и сам толком не представлял, зачем его окликнул. Но не признаваться же в этом? Язык не повернётся. Наверное, это малодушие, но такой уж я человек.
— Давайте я вас провожу, — предложил я, пытаясь оттянуть разговор и хоть чем-то отплатить за беспокойство. — По дороге и поговорим.
Святой отец как-то странно на меня посмотрел, словно догадался о моём самодурстве, однако промолчал.
Я понял — пора импровизировать. И тут я вспомнил о подаренной старухой иконке, так и лежащей в одном из карманов моего рюкзака.
— Святой отец…
— Отец Михаил, — представился он, старательно пряча разочарование и досаду.
— Отец Михаил, мне нужен ваш совет. Две недели назад со мной приключилась странная история.
Конец ознакомительного фрагмента.
