Лабиринт

Дмитрий Болотин, 2019

Что бы Вы предприняли, если бы узнали, что Вас и близких Вам людей собираются в ближайшее время убить? Андрею, руководителю среднего звена, на протяжении трёх недель неоднократно предстоит задуматься над этим вопросом, постоянно выбирая между добром и злом. Всякий раз решение необходимо принять максимально быстро, так как с каждым днём количество жертв растёт и убийца подбирается всё ближе. Книга представляет собой понимание автором книг Эриха Фромма, оформленных в виде художественного романа.

ТРИ ДРУГА

Проснувшись от звонка телефона в девять утра, я поднялся, помылся и, в то время как чистил зубы, понял, что со мной не может связаться ни Саша, ни Лёша, с первым из которых я должен был встретиться уже сегодня во время обеда. Сплюнув пасту, я пошёл к ноутбуку и написал Саше на мейл, что у меня проблемы с телефоном и я позвоню ему в ближайшие пару часов. Надеюсь, что у него синхронизирована почта с телефоном, и он сразу заметит моё письмо — нехорошо получилось.

Торговый центр с нужным мне магазином, продающим технику того бренда телефона, который я искал, открывался в десять, и я после завтрака, не торопясь, собрал сумку, заказал такси и сдал ключи на стойке регистрации. Хороший был отель. Если ещё раз придётся сюда ехать, то снова в нём остановлюсь. Выходя из отеля, я осознал, что почти не хромал: боль в ноге меньше не стала, но я к ней уже привык. Подъехав к уже открывшемуся торговому центру, я сразу купил смартфон и ещё через двадцать минут у меня на руках была восстановленная сим-карта. Пока я смотрел на то, как молодой парень активирует мой телефон и восстанавливает через облако всю необходимую мне информацию, я бегло подсчитал то, сколько денег улетело за последние четыре дня. Вместе со всеми билетами, ресторанами, костюмом, зимней одеждой, телефоном и материальной помощью Вере с Олегом получилось более двухсот сорока тысяч рублей — пора бы начать экономить, а то до следующей пятницы не дотяну. Когда я только окончил ВУЗ и получал свои заслуженные семьдесят пять тысяч в месяц, мне хватало не только на жизнь, но даже удавалось откладывать тысяч по пятнадцать в месяц на сберегательный счёт. Парадоксально, но теперь, получая в среднем чуть более половины миллиона рублей в месяц, я думал о том, как же мне протянуть неделю до зарплаты — абсурдная и нелепая ситуация.

Тем временем сотрудник магазина протянул мне мой гаджет. Как же хорошо снова иметь рабочий телефон! Я снова чувствовал себя частью цивилизации. Одиннадцать пропущенных от Саши и три от Лёши. Я поблагодарил сотрудника и сразу набрал Сашу:

— Привет! Прости, что был недоступен. Ты где?

— Андрей! Ты где? С тобой всё нормально? Дозвониться до тебя не могу со вчерашнего вечера! Я уже начал немного переживать.

— Всё хорошо. Просто забегался вчера и на ходу где-то телефон потерял. Только сейчас новый купил. Всё нормально. Расскажу, как всё прошло, при встрече. Ты во сколько в Толмачёво планируешь быть?

— Выезжать буду через час, в аэропорту буду часа через два, дороги вроде пустые.

— Хорошо, давай тогда в час встретимся там.

— Договорились. Лёше позвони, он тоже переживает.

— Хорошо, сейчас ему перезвоню.

Положив трубку, я написал Лёше, что со мной всё в порядке и я жду скорейшей встречи с ним. Звонить не стал, так как настроения для очередного разговора о том, что вчера случилось и почему я не отвечал, не было. Открыв онлайн-банк, я с ужасом обнаружил, что у меня в сумме по двум моим счетам оставалось чуть более тридцати тысяч рублей. Да уж, ну и жопа! Занимать ни у кого не хотелось, поэтому я нашёл ближайший ломбард и продал свои механические Бом эт Мерсье. Сто двадцать тысяч наличными составляли в лучшем случае половину от их реальной стоимости, но на данный момент мне было на это плевать — главное, что теперь у меня снова были деньги. Отдавая свои часы, я на миг почувствовал себя наркоманом, который в осознании того, что у него нет очередной дозы, продавал свои вещи, лишь бы получить новую порцию удовольствия. Интересно, сколько же я должен получать, чтобы быть полностью удовлетворённым и ни в чём себе не отказывать? Кажется, что такого предела не было. Когда я только окончил ВУЗ, то полагал, что люди, получающие четверть миллиона рублей в месяц — богачи, относящиеся к совершенно иному слою людей. Казалось, что это некая высшая раса, живущая полноценной и абсолютно счастливой жизнью, причём их счастье было гораздо больше того, которое мог испытать я, получая менее ста тысяч рублей. Оглядываясь назад, теперь я понимал, насколько сильно я ошибался: получая в два раза больше той суммы, которую считал гранью богатства, я был гораздо менее счастлив, чем раньше. Верно говорят, что деньги не приносят счастья, однако убедиться в этом я смог лишь тогда, когда проверил это на собственном опыте. Интересно, изменилась бы моя судьба, если бы я понимал это раньше?

В полпервого я уже сидел в бизнес-лонже аэропорта, пил кофе и отвечал на ноутбуке на наиболее важные письма, пришедшие за вчерашний день, как друг позвонила Вера.

— Алло, Андрей, привет! Ты где?

— Привет, Верусь! Я уже в аэропорту, прости, что пришлось уехать. Как ты себя чувствуешь? Выспалась? Во сколько встала?

— Да только что проснулась. Проспала более семнадцати часов. Олег сказал, что ты вчера заходил. Прости, что не проснулась. Мне жаль, что мы так и не попрощались.

— Не переживай, в любом случае скоро увидимся. Ты себя хорошо чувствуешь?

— Да, всё в порядке. Гораздо лучше, чем вчера. Олег даёт мне таблетки — они помогают.

— Хорошо. Я в ближайшие пару дней возможно буду недоступен, но на следующей неделе можем поболтать по видеосвязи.

— Договорились, я позвоню. Целую!

— Пока.

Её звонок пробудил во мне ужасные воспоминания о вчерашнем дне, о котором я не вспоминал с самого утра. Как же так всё получилось? Я же убил собственного брата! Я убийца. Но ведь это была самооборона: мне пришлось сопротивляться, иначе он бы убил меня! Он пытался переехать меня машиной, а когда ему это не удалось, он решил меня застрелить! В голове снова вспыхнул звук ревущего мотора, тошнотворный запах горящего масла и ствол ружья, приставленный ко лбу, безумные глаза Игоря и хруст костей его черепа. По коже пробежали мурашки, и подкатило чувство тошноты.

Я всегда думал, что смерть человека — это событие, которое меняет всё, но после его смерти ничего не изменилось. Когда он умирал, люди, сидящие в его квартире, накрывали на стол и затем ели приготовленные Верой салаты и вторые блюда, выпивали и обсуждали свои дела. После того, как он скончался, они продолжили жить своей жизнью и, возможно, лишь иногда теперь задумываются над тем, что его нет, сидя на своих работах и исполняя свои служебные обязанности, приходя домой и смотря телевизор. О чём, интересно, в этот момент думал Игорь? О чём он думал утром вчерашнего дня? Какие он планы строил на будущее? На сегодня? Мог ли он представить с утра, что через несколько часов он будет мёртв и что ни одному из его планов на будущее не суждено сбыться? Мне казалось, что если человек умирает, то вся временная шкала мира делится на то, что было до его смерти, и на то, что после. Но когда он умер у меня на глазах, я не ощутил ничего подобного. Я даже не знаю, в какой момент его не стало. Умер ли он после того, как я вторым ударом молотка загнал его нос в область мозжечка, или лишь после тех судорог, которые охватили его в конце? Его смерть была настолько незначительна, настолько обыденна для всего происходящего в тот момент, что остановка его сердца была равносильна остановке поршней двигателя внутреннего сгорания в момент нажатия кнопки «стоп». Неужели так будет и тогда, когда умру я? Что если бы вчера Игорь меня пристрелил? Если люди в этот момент ехали бы за рулём, то они продолжили бы ехать туда, куда планируют. Если бы они в этот момент жевали кусок мяса за обедом, то продолжили бы его жевать, затем проглотили, запили водой, чаем или вином, вытерли салфеткой рот и пошли по своим делам. На работе в первое время Паша с Алиной прекрасно справлялись бы без меня, а затем, думаю, в течение двух недель на моё место поставили кого-либо другого, и всё продолжилось так, как будто меня никогда и не было. Насколько ничтожна жизнь отдельного человека, что её исчезновение ничего в этом мире не меняет? Неужели действительно ничего не изменится? Сегодня меня могло бы уже не быть и что я бы после себя оставил? Кажется, ничего стоящего. Мне даже сложно представить то, какие бы добрые слова обо мне сказали те, кто собрался бы на моих похоронах, если отбросить формальное выражение сожаления и оставить только искренние мысли? То, что я хорошо работал? То, что я оставил своей бывшей жене квартиру? Да и пришла бы она на похороны?

Я огляделся по сторонам и вдруг осознал, что мужчина в костюме, сидящий за соседним столиком и читающий новости на планшете, так бы их и читал, будь то место, на котором я сижу, сейчас пустым. Официантка всё так же наливала бы шампанское тем двум девушкам, которые сидят в десяти метрах от меня, а самолёты взлетали бы и садились по расписанию. Саша наверняка всё так же собирался бы улететь в ближайшее время на самолёте в Мурманск, чтобы оттуда поехать на обсуждение сделки. Если после моей смерти ничего не изменится, то равносильно ли это тому, что меня уже нет? А может, меня ещё и не было?

— Здорово, Андрей! — воскликнул с улыбкой Саша, зайдя в зал и раскидывая руки для того, чтобы обнять меня.

— Привет! — я встал, чтобы поприветствовать его. — Как же я рад тебя видеть!

Саша сжал меня так, что хрустнули позвонки между лопатками. Со стороны он напоминал огромного медведя: ростом метр восемьдесят пять и весом раза в два больше меня. Он не был качком и не страдал ожирением, он просто в целом был большой. Вид у него был такой, что многие люди его побаивались, но на самом деле он был добрым и жизнерадостным человеком — по крайней мере, я видел его таким. Выглядел Саша весьма анахронично и всем своим обликом напоминал бандита из девяностых. Я был слишком мал тогда — или слишком удачлив — для того, чтобы их ни разу не видеть, но по рассказам старшего поколения представлял их именно так. Я знал объяснение его облику и его манерам в общении с малознакомыми людьми, хотя вряд ли он сам в полной мере осознавал то, почему он такой. Думаю, что именно поэтому мы, вопреки нашим различиям, находим с ним общий язык. Он рассказывал мне это в один из тех разов, когда мы с ним подвыпившие сидели в бане.

Не знаю, чем именно занимался его отец, но в девяносто восьмом году, когда Саше было шестнадцать лет, его отца с матерью и двумя телохранителями почти в упор расстреляли в машине, когда те стояли на светофоре. К счастью, Саша был тогда в школе, из которой после произошедшего его в экстренном порядке забрал один из сотрудников отца. Мне кажется, что Саша так и не смирился со смертью родителей, и он так любил своего отца, что с тех пор пытался сделать его частью себя — пытался стать им. Не думаю, что его отец выглядел бы сейчас так, как выглядит Саша, но именно таким Саша его запомнил. И именно таким он выглядит для многих из тех, кто его знает… для тех, кто его плохо знает.

Думаю, что потеря близких и, как следствие, вынужденная независимость и самостоятельность к окончанию школы определила то, что нас с ним связывает. Несмотря на то, что наши судьбы очень сильно различались, и во многих вещах мы не всегда могли найти общую точку зрения, мы всегда старались понять друг друга, так как на каком-то базовом, фундаментальном уровне наши взгляды на происходящее совпадали.

— Как добрался? На маршрутке? — с ухмылкой спросил я.

— Ага, только мест свободных не было, стоять пришлось всю дорогу! — рассмеялся Саша. — Я в Томске почти неделю был, взял в аренду мерседес и тут в аэропорту сдал его. Переплевался весь. Ты прикинь, у них только седаны были: хрен залезешь, сидишь в сиденье как будто в гамаке лежишь, и так низко, что вообще нихера не видно, что на дороге творится. Уж лучше бы Патриота арендовал, но коллеги бы меня точно не поняли.

— Да уж, беда. На мерседесе пришлось ездить — врагу не пожелаешь.

— Ой, да хватит тебе! Как у тебя всё вчера прошло? — улыбка у Саши пропала, и он был немного озабочен.

— Хм, знаешь, прошло все немного хуже, чем ожидалось, — ответил я и рассказал ему о том, что после похорон матери и отчима мой брат поехал на дачу и там сгорел, после чего остаток дня мы провели, общаясь с полицейскими и разгребая завалы сгоревшего дома.

Саша молчал и смотрел на меня, вытаращив глаза:

— Ну и жесть! Но ты же с ним вроде не общался, да? Может, он покончил жизнь самоубийством? Вдруг он не смог пережить утрату родителей и сам устроил пожар? Слишком уж маловероятно, что такие события независимо произошли друг за другом.

— Может, так и есть. Полицейские к концу дня пришли к выводу о том, что он напился — а он, как сказала Вера, в последние несколько лет много пил — и недосмотрел за огнём на плите.

— Возможно, но в любом случае история кошмарная! — Саша на мгновение задумался и продолжил: — Знаешь, я на вечер баньку заказал — попаримся, развеемся. Если хочешь, то и девочек найдём. Хочешь?

— Банька — это хорошо, но девочек не надо! — сказал я, задумавшись о том, зачем он меня всегда тащит в баню. Там же так жарко, неужели от этого действительно можно получать удовольствие? Я расслабляюсь после бани скорее от мысли о том, что наконец-то мы из неё вышли. — Да и какие девочки?! Ты же женат!

— Так я тебе, а сам только смотреть буду.

— Саша, ты больной извращенец! Мне теперь будет не по себе от мысли о том, что ты не против посмотреть на то, как я занимаюсь сексом с проституткой.

— А что такого-то? То есть порно смотреть по телевизору можно, а вживую нельзя?

— Я не знаю, что тебе на это ответить, но девочек точно не нужно! И если ты в будущем решишь предложить мне устроить для тебя живое порно с моим участием, то можешь заранее знать, что мой ответ — нет!

— Ну ладно. Сегодня втроём будем: Лёша прилетит в Мурманск через час после нас.

— Да, я знаю. Он мне уже сказал. А что у тебя там за дела? Что за завод?

— Завод по добыче минеральной руды почти обанкротился, продают часть собственности по дешёвке. Я с юристами и экономистами своими всё обсудил, и мы решили вложиться. Сошлись на контрольном пакете, так что большинство решений по развитию предприятия в случае покупки буду принимать я, но полностью продать отказались. Должно всё окупиться через год, в худшем случае — через два. Опыт у меня есть, так что раз два завода на Урале тяну, то и с третьим проблем не будет. К тому же, с учётом нынешней ориентации правительства на освоение Арктики и северных территорий, можно будет неплохо заработать на налогах. Может, ещё и субсидии какие-нибудь удастся получить… — Саша мечтательно смотрел в потолок холла.

Я в очередной раз задумался над тем, какой у Саши доход. Я получал немало, но он — если и не на порядок больше, то уж точно в несколько раз больше меня.

Самолёт немного задержали, и, судя по всему, нам придётся бежать в Домодедово на рейс до Мурманска, так как времени на пересадку у нас всего пятьдесят минут. В кресле бизнес-класса было комфортно, хотя, как мне показалось, Саше даже в нём было тесновато. Думаю, что если бы он летал эконом-классом, то сидящие рядом с ним люди прокляли бы тот день, в который летели с ним. Под нами была лёгкая дымка, сквозь которую лишь немного было видно очертания города. Как же хорошо улетать отсюда после всего того, что произошло! Не хотел бы я всё-таки сюда возвращаться.

— Саш, как ты считаешь, я хороший человек? — спросил я во время обеда в самолёте, макая камамбер в абрикосовый джем.

— Конечно, хороший, как и я! — ответил он. — А ещё мы с тобой очень умные и скромные… Да, пожалуй, скромность — наше главное с тобой качество.

— Да я серьёзно. Ты никогда не задумывался над тем, каково предназначение твоей жизни?

— С тобой точно всё в порядке? Если тебе нужно обсудить то, что вчера произошло, то я тебя, конечно, выслушаю, но, может, тебе стоит обратиться к психотерапевту? Без шуток. Сам я считаю это полной фигнёй, но жена ходит и говорит, что ей нравится. Хотя, что она там с ним обсуждает, я понять никак не могу: живёт в шоколаде, я ей, по-моему, всё дал, что требуется для счастливой жизни, а она всё равно нашла что перетирать с ним. Ещё и меня пыталась к нему затащить. Хочешь телефон у неё спрошу?

Интересно, как бы я обсудил с психотерапевтом то, что после того, как я размозжил голову брата и взорвал его труп на мелкие кусочки, я впал в депрессию на фоне того, что не могу понять смысл своей жизни? Забавный был бы разговор. Интересно, какая у него была бы реакция от услышанного? Обязан бы он был сообщить об этом в полицию? Кажется, что убийство или намерение убить кого-то не попадает под врачебную тайну. А может, написать художественный роман, в нём вскользь упомянуть об этом инциденте и дать ему почитать?

— Да есть у меня психотерапевт, хожу иногда. Быть может, обсужу с ним это, когда буду посвободнее. И тем не менее, задумывался ли ты когда-нибудь об этом? Я задумывался раньше, но, видимо, слишком поверхностно. А вчера, смотря на всё происходящее, понял, что не знаю, что я оставлю после себя. У тебя хоть дети есть, по крайней мере, ты свою биологическую функцию выполнил, хотя я не об этом. Ты же знаешь, я атеист и не верю в то, что у каждого из более чем семи миллиардов ныне живущих людей есть предназначение, данное свыше. Но всё же, не хотелось бы думать о том, что мы живём лишь для того, чтобы родить детей и умереть.

— Вот тебя понесло! — Саша задумался, разглядывая в руках пустую кружку из-под кофе. — Я думал над этим, но какого-то фундаментального ответа не нашёл. В конце концов, я произвожу реальный продукт — сталь. Она же много для чего используется и помогает человечеству создавать блага цивилизации, типа зданий, мостов и много чего другого. А теперь, быть может, ещё и фосфор будем добывать, тоже вещь полезная, на удобрения пойти может. Наверное, это и есть мой смысл жизни — быть звеном при преобразовании природных ресурсов в полезные для человечества вещи. Ты же ведь тоже производишь нужную человечеству вещь — топливо. А ведь без него сложно вообще представить какой-либо промышленный процесс. Тоже важная вещь.

— Это, конечно, так. Но… — доводы Саши были убедительны, но я чувствовал, что они для меня неудовлетворительны. — Но ведь есть много других людей, производящих сталь и топливо. Если бы мы этим не занимались, то это делал бы кто-то другой. Я имею в виду то, что если бы нас с тобой не было, то вряд ли бы что-то изменилось. Ты же ведь, по факту, ни один из заводов не строил с нуля. Конечно, ты многое сделал для того, чтобы их поставить на ноги, но ведь они уже были. Если бы не ты за них взялся, то их купил бы кто-нибудь другой. Я прекрасно помню, как ты участвовал два года назад в тендере. Желающих немало было.

— Знаешь, думаю, что действительно мало что изменилось бы, не будь нас, но суть в том, что мы есть, и это свершившийся факт. Так же, как и есть все остальные люди. Вопрос не в том, кто есть, а кого нет, а в том, как каждый из нас пользуется тем, что он — есть. По крайней мере, мы с тобой люди, а прикинь, если мы бы родились медузами. Вот плавали бы с тобой в океане и дёргали щупальцами. Вот тут реально тупик существования… Не хотел бы я быть медузой!

— И что на твой взгляд является правильным использованием своего существования, а что — нет?

— Ох, Андрей, может, выпьем? Я как-то не готов был к таким серьёзным разговорам. Хотя нет, мне же за руль ещё, до Апатитов машину уже зарезервировал. Вечером в бане бухнём. Я не знаю, где граница правильного существования и неправильного, но очевидно, что она есть. Ведь совершенно очевидно то, что есть люди, живущие правильно, а есть те, что неправильно. Вот мы живём правильно, приносим пользу людям, а какой-нибудь пропитый вонючий бомж, побирающийся на помойке, совершенно точно живёт неправильно: если бы его не было, то всем, кто живёт рядом с ним, было бы лучше.

— То есть, смысл жизни человека — быть полезным другим людям?

— Почему бы и нет. Да, пожалуй, это так. Не думаю, что это единственный правильный вариант, но то, что он правильный, я не сомневаюсь.

— Но что если ты полезен лишь тем людям, которые не полезны другим? Является ли твоя жизнь благодетельной, если ты помогаешь тем, от существования которых окружающим наносится вред? Например, если бы ты помогал только насильникам и убийцам? По сути, ты потворствуешь тем, кто наносит ущерб человечеству. Выходит, что в таком случае ты тоже опосредованно вреден людям.

— Безумная ситуация какая-то! Зачем мне помогать насильникам и убийцам?

— Да, я утрирую. Представь, вот производишь ты сталь, продал её, и пустили её на производство ножей, которыми маньяки режут своих жертв. Не продай ты сталь — и жертв бы было меньше. Или, например, начнёшь ты производить фосфор, хотя подозреваю, всё же, что оксид фосфора, а его половина из покупателей использует для того, чтобы ослепить беззащитных детей, а вторая половина превысит нормы удобрения почвы и потравит урожаем тех, кто купит их овощи. Не будь у них оксида фосфора, всем было бы лучше.

— Понимаю, о чём ты. Но мне кажется, что в таком случае нужно разграничивать ответственность. Ведь я сделал доброе дело — произвёл некоторое материальное благо, а то, что его используют в дурных целях — это ответственность уже других людей. Можно ли, например, обвинять матерей Гитлера и Сталина за то, что они их родили? Виноваты ли они? Не думаю. Всё-таки, они сделали доброе дело, родили детей, выполнили своё женское предназначение, а то, что их дети причастны к смерти десятков миллионов людей — это уже не их вина.

— Но ведь они воспитывали их так, что они выросли тиранами.

— Не думаю, что только они к этому причастны. Тогда и мир не был настолько антропоцентричен, как сейчас, мне кажется. Окружение и общая идеология того времени сыграли большую роль. Но даже если они выросли такими из-за их воспитания, не думаю, что их матери целенаправленно растили их тиранами, истребившими в последствии заметную часть населения планеты. Вот если бы они это целенаправленно делали, то да, они были бы виноваты.

— А если бы они убили только тех людей, которые были бы вредны для общества?

— Тогда, полагаю, они были бы героями. Сотрудники спецназа ведь убивают террористов и, в общем-то, молодцы — защищают добропорядочных людей. Или, например, в Америке применяют смертную казнь к особо жестоким убийцам — тоже правильно поступают.

— Выходит, если кто-то убивает добропорядочного человека, то это плохой поступок, а если убивают человека, приносящего вред обществу — то хороший?

— Да, полагаю, что так.

— А если убить нейтрального человека? Человека, от которого обществу нет ни пользы, ни вреда, то это в таком случае, на твой взгляд, нейтральный поступок?

— Хороший вопрос, но я не могу понять, как человек может быть абсолютно нейтрален для общества. Мне кажется, что это какая-то невозможная ситуация.

— Ну, например, количество добрых поступков человека примерно равно количеству или качеству его злых дел. Что тогда? Должна же быть золотая середина. Более того, полагаю, что большинство ныне живущих людей относится именно к такому типу людей — нейтральные, заменяемые, бессмысленно существующие.

— Ну, Андрей, может, оно и так, но всё же я бы считал это неправильным поступком. Убийство само по себе, как таковое, нехорошо. Да и зачем убивать человека, который настолько нейтрален, что не даёт повода для того, чтобы его прикончить?

— Не знаю… но ведь на планете и так слишком много людей. Получается, что если не станет одного нейтрального человека, то в целом мир станет лучше?

— Если придерживаться настолько абстрактной точки зрения, то, наверно, это так, хотя это всё равно было бы аморальным поступком. Ведь если мы говорим об отдельном человеке, то он не абстрактен, у него есть свои мысли, желания, стремления. И пусть даже он совершенно, как ты говоришь, нейтрален для общества, он всё же априорно заслуживает жить, раз уж он родился.

— Согласен.

Остаток полёта до Москвы мы пролетели в полном молчании. Наверное, Саша так же, как и я, обдумывал наш разговор. Я думал над тем, было ли убийство напавшего на меня брата правильным поступком или нет. Если бы я не убил его, то он мог бы убить меня. Если так, то чья жизнь ценнее? Моя или его? Полагаю, что всё же моя. К тому же, это же ведь он заварил всю эту кашу: я, может, в глубине души и желал ему зла, но уж точно не думал о том, чтобы убить его, а он думал. Всё-таки, это было правильным решением проблемы. А если бы я его не убил, а только покалечил? Наверное, это было бы даже хуже. Пришлось бы его содержать либо мне, либо Вере, либо налогоплательщикам, а он бы ещё и мучился, если бы не стал овощем. Да, пожалуй, я всё сделал правильно. Тем не менее, я никак не могу понять, почему он не выстрелил? У него было много времени, чтобы сделать это. Будь я на его месте, я бы выстрелил сразу и даже не стал бы устраивать всю эту демагогию о том, какой я был паршивый сын и брат. Или он был настолько уверен в своём превосходстве в данной ситуации, что полагал, что у него есть столько времени, сколько ему заблагорассудится? А может, он вовсе не хотел меня убивать, а просто пытался запугать? Или хотел, но духу не хватило? Очередной вопрос, на который я никогда не узнаю ответ.

Самолёт приземлился, и мы с Сашей приготовились побежать на стыковочный рейс. Как же мало времени! Оставалось всего двадцать минут. При выходе из самолёта нас встретил сотрудник аэропорта:

— Андрей Александрович, Александр Сергеевич, пройдёмте за мной! — вежливым и спокойным тоном произнёс он.

— В чём дело? Мы на самолёт опаздываем! — с раздражением оборвал его Саша.

— Именно для этого я здесь. Посадка почти завершена, поэтому я сопровожу вас напрямую к самолёту.

— Спасибо! — ответил я, и мы проследовали за молодым человеком.

Через пять минут мы уже сидели в наших креслах и ждали взлёта. Лёша написал мне сообщение о том, что он уже зарегистрировался на рейс и ждёт посадку в Питере. Всё складывается наилучшим образом, и через три с половиной часа мы уже все встретимся в Мурманске.

Не успели мы взлететь, как я закрыл глаза и уснул. Толстый слой синего льда под ногами был настолько прозрачен, что было видно, как под ним плавают серебристые мелкие рыбки. Я медленно шёл, смотря себе под ноги, и разглядывал струящиеся под ногами снежинки, которые задувало на лёд с заснеженного берега, как вдруг увидел плавающего подо льдом Игоря: заметив меня, он начал бить по льду, чтобы вылезти и схватить меня, но всё было тщетно: такой толстый лёд ему не разбить. Глухой звук ударов по льду остался позади меня, и вскоре я увидел плавающих подо льдом Гитлера и Сталина — они не шевелились и, кажется, были мертвы, а может, просто спали. Подняв взгляд, чтобы посмотреть вперёд, я увидел стоящую на берегу пожилую женщину, одетую в чистый выглаженный бирюзовый халат с розовыми цветками, который резко контрастировал с её обожжённой и язвенной кожей рук и лица. Она стояла в домашних красных тапочках прямо у края берега. Было не по себе от её пристального неморгающего взгляда на меня и совершенно жутко от её внешнего вида. Увидев её, я попятился назад, но она меня не преследовала, а лишь молча стояла и смотрела мне в глаза.

— Андрей! — открыв глаза и увидев лицо Саши в пяти сантиметрах от моего носа, я резко отпрянул — я уснул у него на плече. — Приземлились. Давай просыпайся!

— Ага, — ответил я, пытаясь понять, где я, и отрешаясь от поганого ощущения от приснившегося сна. — Сколько я спал?

— Да всю дорогу. Уснул, как сел в кресло. Лёша будет через пятьдесят минут. Можем пока взять вещи и переодеться. Тут прохладно, всего два градуса.

— Да, пойдём.

— Машину уже подогнали. Надо пойти документы оформить. Минут тридцать займёт. Как раз, пока всё сделаем, уже Лёша прилетит, и погоним заселяться в гостиницу и в баньку. Выспался?

— Да вроде того. Дурной сон приснился.

— Ну надо думать, после того, что вчера произошло!

А про бабку-то я и забыл. Ведь я видел из кустов в лесу, как она стояла рядом с домом и звала на помощь. Вероятно, именно о ней капитану полиции и сообщил его коллега, когда мы приехали. Среди всего того, что вчера было, я совсем не задумался над смыслом его слов. Умерла, значит.

— Андрей, что встал? И где твоя сумка? — окликнул меня Саша, уйдя уже метров на десять вперёд.

— Блин, в самолёте оставил! — надо взять себя в руки. — Ты иди машину оформляй, а я сейчас подойду!

Зачем бабка вышла тогда к дому? Неужели она думала, что сможет его потушить? Там же такой жар стоял, как она вообще могла находиться в такой близости от полыхающего дома? Напрасно. Напрасно она там стояла. Но сама виновата: её к дому никто не тащил, да и уверен, что она должна была знать, что в доме баллон с газом. Любопытной Варваре на даче взрывом нос оторвало.

Конец ознакомительного фрагмента.