Санаторий (слова и предметы)

Дмитрий Владимирович Никитин

«Густое желтое освещение обшарпанных кухонь, невзрачные люди, чьи жизни – интереснейшие в своей заурядности и серости истории, тонкая корочка быта, скрывающая за собой бурлящий клубящийся деготь хтонического бессознательного. Потрясающая точность самых тонких нюансов человеческих чувств и эмоций, недюжинная внимательность к аспектам бытия и великолепный язык – вот главное оружие Дмитрия Никитина». Виталий Рыжов, главный редактор Bitter Magazine

Водворение в комнате

«Санаторишко-то захудалый, — говорил Таль, пока они с Влошичем шли по длинному коридору, разыскивая Германа Осиповича. — Чего только нас сюда понесло! Посмотри, какие стены!» С этими словами он отковырнул от стены кусок штукатурки величиной с ладонь и хлопнул им Влошича по плечу. Тот закашлялся от попавшей ему в нос известковой пыли. «Запасись терпением, — сказал Влошич. — Тебе здесь еще понравится». «С чего ты это взял?» — «Я на это надеюсь». «Если не понравится, ты мне поплатишься за это», — сказал Таль.

В этот момент, не успел Влошич высказать свое удивлением этими словами, они увидели толстяка, с которыми разговаривали у ворот «Вешнего дня». «Послушайте, милейший! — окликнул его Таль. — Будьте добры, удалите из нашего номера старую женщину!» «Почему я?» — спросил, оборачиваясь, толстяк. «Вы же представились администратором, вот и приведите наш номер в божеский вид. Даю вам пять минут, а не то, честное слово, я тут вам все разнесу в пух и прах!» — Таль уже не на шутку рассвирепел. «Да я никакой не администратор, я представился им только для того, чтобы избавить беднягу Германа Осиповича от ваших домогательств, — сказал толстяк. — Однако вы, как видно, вовсе не утихомирились, а наоборот, только разорались еще больше. До чего же трудно с вами, отдыхающими! Лучше уж вам сразу уехать отсюда, чем так терроризировать персонал». «Каких еще домогательств?» — опешил Таль. «Все вас не устраивает и все вы чего-то требуете от Германа Осиповича, — объяснил толстяк. — Просто как дурак, честное слово!» «Вот я тебе по роже съезжу, будешь знать тогда, кто тут дурак!» — пригрозил ему Таль. «Вы еще смеете мне угрожать?» — налился кровью толстяк. Тут Таль, действительно, ударил его по лицу, на котором остался огромный баклажанного цвета след от кулака, похожий на вмятину в гнилом фрукте. «Надо же, пропечатались все костяшки», — удовлетворенно сказал Таль. Толстяк заверещал, и, повизгивая, как поросенок, скрылся.

Тут на шум явился, наконец-то, сам Герман Осипович. Мы забыли сразу сказать, что был человек двухметрового роста, с крупным лицом, на котором все черты казались по меньшей мере в полтора раза преувеличенными, и костлявыми оттопыренными ушами. Эти уши, круглые, большие, как лопухи, при ходьбе его даже покачивались, и это выглядело до того нелепо, что Таль с Влошичем залились хохотом. Они чуть животы себе не надорвали. «Выселите из нашего номера старуху!» — повторил ему Таль свое первоначальное требование. «Если вам это нужно, сами и выселяйте!» — сказал Герман Осипович. «Давайте нам тогда другую комнату», — сказал Таль. «Свободных нет, — сказал тот. — В других еще большие сложности». «Тогда идемте с нами выселять старуху!» — сказал Таль. На этот раз Герман Осипович вздохом выразил свое согласие.

Многого добиться Талю, впрочем, не удалось, потому что Герман Осипович так и не пошевелил даже пальцем: он только присутствовал при процессе выселения. Рядом с ним стоял Влошич, в то время, как Таль вытаскивал в коридор вещи несчастной Иеремии. Та забилась в угол и закрыла глаза, чтобы не видеть этого. Таль вынес ее вместе с последним чемоданом. «Изверги!» — прокомментировал эти действия Герман Осипович. «Изверг — вы, а не я, — сказал Таль, вручая ему старуху. — Берите ее и селите в своей собственной квартире, пока не найдете другого решения». С этими словами он втолкнул в номер Влошича, вошел туда сам, захлопнул дверь и запер ее на ключ.