Я убил Мэрилин Монро

Дмитрий Владимирович Романовский

Данный роман – художественное произведение, а посему все изложенные в нем события, имена и фамилии – вымысел автора. Если какие-либо события или имена в этом романе, в том числе имея главного героя, окажутся совпавшими с действительными, то это чистая случайность.

Глава 3. Встреча с прошлым

Из головы не выходила дата — двадцать первое августа — день свидания с Глорией. Семь часов. Боро Холл. У цветочного магазина. В Манхэттене я не пошел в универмаг Трампа, а пошел в Александерс, универмаг для среднего класса, поднялся на третий этаж в отдел мужской одежды, где осмотрел одетые манекены. У меня и раньше, в той первой жизни, была привычка покупать одежду с манекенов: наглядно видишь достоинства и недостатки одежды. Я остановился перед манекеном в черном модном костюме. Теперь такая мода: брюки расширяются от бедер, а пиджак не широкий, как это было раньше, а по фигуре. Ко мне подошел клерк:

— Чем могу помочь, сэр?

— Такой костюм, — и я указал на манекен. — Моего размера.

— Какой размер вы носите? — спросил клерк.

— Посмотрите на меня, — сказал я, глядя на манекен. Клерк повел меня вдоль ряда костюмов, показал мне костюм моего размера. Конечно же, он готов был всучить мне старомодный костюм.

— Не такой, — сказал я. — Мне нужен как на манекене. — И клерк снял уже из другого ряда модный костюм. Я примерил его и купил.

Хотя я и хорошо знал район Боро Холл, все же я перепутал направление и подъехал к цветочному магазину по противоположной стороне. Глории у цветочного магазина не было. До семи часов оставалось десять минут. Я решил объехать вокруг квартала, и у меня возникло сомнение. А что, если она передумала? Или просто забыла? Конечно, прошло больше недели после встречи на пляже, и она могла забыть. Я не знаю ни ее адреса, ни телефона. Возможно, она вышла замуж и носит фамилию мужа. Не зря же она отказалась дать номер телефона. Возможно уже тогда, на пляже, она решила больше не встречаться со мной. Не люблю, когда женщины обманывают меня. Правда, я обманывал чаще, но это же естественно. Глория — единственная женщина, которой бы я простил обман. Такова первая любовь. А ведь прошло двенадцать лет. В последних классах школы она была у меня одна. И я у нее был один. Многие парни заигрывали с Глорией, но никто не осмеливался ухаживать за ней: боялись меня. Все же у меня был один соперник. Гол. Он был старше нас на два года и уже поступил в колледж, но по школьной привычке продолжал часто звонить Глории. Я часто ссорился с Глорией, но мы быстро мирились. Во время одной из таких размолвок Гол позвонил Глории и пригласил ее на выступление Билла Харлея с его Кометами. Об этом мне сообщил Кели, который был на положении моего раба в классе. Такие концерты были редкостью в наших городских театрах, и цены на билеты были недоступны школьникам. К окончанию концерта я подошел к театру. Когда в толпе выходящих зрителей я увидал Глорию и Гола, держащего ее за руку, я подошел к ним и без лишних слов ударил его кулаком в челюсть. Глория схватила меня за руку и потащила в сторону. Нас окружала толпа. Я рвался к Голу, он рвался ко мне продолжить драку. Глории удалось утащить меня из толпы. Когда мы с Глорией оказались далеко от театра, она напомнила мне о нашей последней ссоре. А ссора была из-за того, что у меня вошло в привычку похлопывать по заду Грэйс, подругу Глории — самую пухленькую девочку в классе.

— Значит, ты пошла с ним на этот сраный концерт на зло мне? — спросил я.

— Да. Назло тебе, — упрямо повторила Глория. Я был в ярости.

— А если ты назло мне станешь ебаться с кем попало? — спросил я. И тут Глория дала мне пощечину. Это была первая в жизни пощечина, полученная не от родителей и тетки, а от сверстника. Но я простил. Я обнял ее, и мы поцеловались прямо на виду у редких прохожих. Это была настоящая любовь. Но тогда я не мог оставаться в Филадельфии, уж слишком заманчивым было предложение. В то время самой большой моей мечтой было зарабатывать много денег. Именно для этого я и поступил в колледж, по наивности считая, что образование дает возможность получить хорошую должность. Помимо основных предметов я взял для кредита французский язык, поскольку в детстве жил несколько лет с родителями в Канаде и немного знал французский. Вскоре оказалось, что большинство моих соучеников способней меня. По вечерам я ходил в спортивный клуб на занятия в группе бокса. Мой тренер говорил, что у меня есть все данные для участия в мировых чемпионатах. Вот тут-то меня и заметил агент моего первого босса. Он спросил:

— Ты не боишься испортить свою внешность?

— Это как же? — спросил я.

— У всех профессиональных боксеров перебиты носы. — Я сказал:

— Зато они хорошо зарабатывают.

— А ты не хотел бы стать гардом? — Все по той же наивности я сказал:

— Прошлое лето я работал гардом. На нашем пляже мало платят.

— Ты меня не понял, — сказал он. — Я имел ввиду не гардом на пляже, а телохранителем.

— А сколько им платят? — Он назвал сумму, от которой я обалдел. — Это во время испытательного срока, — добавил он. — Потом будет больше. — Так определилась моя судьба. Когда я рассказал об этом тетке, у которой я жил после смерти родителей, она сказала: — Это может быть опасно, — а когда узнала о предлагаемой сумме, то стала собирать мои вещи в дорогу. Самое трудное было проститься с Глорией. Нам было тогда по девятнадцати лет. Когда я увидел ее плачущее лицо, я даже подумал, не отказаться ли мне от выгодного предложения, но здравый рассудок одержал верх.

Я объехал квартал и подъехал к цветочному магазину с нужной стороны. Глория была здесь. Я еще издали узнал ее, хотя у нее была другая прическа и закрытое прямое мини-платье. На ее плече висела по современной моде на длинном узком ремешке маленькая дамская сумка, в руке несколько гвоздик. Запаркованные машины стояли у тротуара вплотную друг к другу. Я остановился на даблпаркинге, открыл дверь, и Глория, узнав меня, все той же легкой, знакомой мне походкой прошла между машин, сказала: — Когда я не за рулем, предпочитаю сидеть на заднем сидении. — Двенадцать лет назад у нас был с ней обычай при встрече, не здороваясь, сразу начинать разговор, будто продолжая его с прошлого раза. И теперь она следовала этой старой традиции. Она села, спросила:

— Куда мы?

— В Манхэттен. Глория, эти цветы для меня?

— Я всегда сама себе покупаю цветы.

— Для вас цветы уже есть, — и я указал через плечо, где на заднем сидении рядом с Глорией лежал букет из пяти роз. — Она улыбнулась:

— Ну что ж, обменяемся букетами.

— Глория, чем же вы были заняты по вечерам всю эту неделю?

— Ничем серьезным.

— Почему же вы сказали, что все ваши вечера заняты?

— Я надеялась на то, что за неделю вы забудете о нашей договоренности.

— Но я не забыл. Вы разочарованы?

— Нет, поскольку, как видите, я пришла в назначенный час. — Я видел в переднем зеркале, как она, отодвинув цветы, взяла с сидения книгу. Это был роман Мелвилля «Билли Бад». Я прочел только треть его и бросил: скучно. Глория взяла другую книгу. Роман Воннегута. Один роман Воннегута я уже прочел, и мне нравился этот писатель. Глория взяла третью книгу. Короткие рассказы О. Генри, Чехова, Марка Твена, Толстого, Мопассана, Бретгарта. Глория спросила:

— Антони, это ваши книги?

— Мои. Хотите взять? Я их уже прочел.

— Я это читала. — По ее тону я понял, что она принадлежит к тому классу людей, которые хорошо разбираются в литературе. — Антони, вы наметили конкретно место, куда мы направляемся?

— Гарден Хауз.

— А не слишком ли это респектабельно?

— Там удобный паркинг.

— А вы уже там были?

— Когда я работал таксистом, мне приходилось увозить оттуда клиентов.

— Клиенты не могут оттуда уехать сами, они должны либо иметь личного шофера, либо вызывать такси, потому что на паркинге там стоит полицейский, который не разрешает людям в нетрезвом виде садиться за руль. Вы это знаете?

— Знаю, поэтому в таких ресторанах пью только сухое вино и в ограниченном количестве. — Когда мы ехали по Бруклинскому мосту, Глория сказала:

— Отсюда Манхэттен выглядит великолепно. Именно отсюда и в это время дня — сумерки. — Я взглянул на гигантское скопление небоскребов и молча согласился с Глорией. На фоне темнеющего закатного неба силуэты небоскребов с сеткой светящихся окон. А за ними две башни строящегося Уорлд Трэйд Центра, покрытые лесами. Леса были затянуты оранжевыми сетками, и при подсветке близнецы небоскребы выглядели призрачными оранжевыми колоннами на фоне опалового неба. Я много раз все это видел, но только теперь понял, что это красиво, так же красиво как то, что играл на пианино старый Раби. Я спросил:

— Глория, вы никогда не были замужем?

— Была, — сказала она и со скрытой усмешкой добавила: — всего один раз. Этого было достаточно.

— Достаточно для чего?

— Достаточно для того, чтобы многое понять.

— А я вот ни разу не был женат. Так что мне многое остается непонятным. А сколько времени вы были замужем?

— Долго. Четыре года. — В ее голосе были шутливые интонации.

— Долго, — согласился я. — Так что вы уже многое понимаете.

— Антони, вы много читаете?

— Много, — но, опасаясь что она может задать каверзный вопрос, я тут же добавил: — за последнее время.

— Антони, чем вы собственно занимаетесь в нерабочее время? Кроме чтения. Вы сказали, что работа иногда занимает у вас не более двух часов в день. Вы неженаты, у вас должно быть много свободного времени.

— Я смотрю телевизор. Бывают хорошие фильмы, смотрю футбол, хоккей. — Тут я понял, что говорю глупо, да и выгляжу глупо. — Не скрывая своего раздражения, я спросил: — Глория, а чем собственно вы занимаетесь в нерабочее время? — Она почувствовала мое раздражение, сказала:

— Извините, Антони, что я полезла в вашу личную жизнь. Я не любопытна. Просто я хотела найти с вами общий язык.

— Ищите, может быть и обрящете, как сказано в Библии. — Я увидел в переднем зеркале, как она улыбнулась.

— Антони, у вас контакты с евреями. Как они относятся к Библии?

— Они читают только Ветхий завет и считают, что именно в нем сказано все.

— Вероятно, и мусульмане считают, что в Коране сказано все.

— Конечно. Иначе бы не было никаких религий. У евреев есть такая наука — каббала. Я видел у них в библиотеке такую книгу. Они считают, что в Ветхом завете заложены закодированные сведения, по которым можно предсказать будущее. — Она снова улыбнулась. — Вы не верите? — спросил я. — Они это проверяли по компьютеру.

— Я работаю по системе компьютеров.

— Глория, значит, вы тоже можете предсказывать по Торе?

— Очевидно, они построили программу на совпадения. Если по этой программе заложить в компьютер байроновского Манфреда, получится гораздо больше совпадений. Антони, вы не можете по дороге заехать в Линкольн центр?

— Пожалуйста.

Знакомая мне широкая Линкольн плаза с фонтаном посередине. Знакомые три здания: два оперных театра и один концертный зал. Недавно я развозил отсюда на такси своих клиентов. У входов всех трех зданий толпились нарядные люди. Глория прошла через толпу в вестибюль Сити Оперы. Я последовал за ней. У театральных касс тоже толпились люди. Глория подошла к боковой кассе, где были билеты на все дни. Здесь очереди не было. Она выясняла, есть ли определенные места на определенное число. Оказалось что есть, и она купила два билета. Это были самые дешевые билеты. Глория пояснила, что это боковые кресла пятого яруса, откуда хорошо видна сцена и весь оркестр. Боковые места нижних ярусов стоят раз в пять дороже, и к тому же они неудобны, потому что расположены в ложах. Она остановилась перед афишей сегодняшнего спектакля. Это была опера «Лакме», о которой я не имел понятия.

— Глория, вы хотите на это пойти?

— Я это слышала в прошлом сезоне. Впрочем, я бы не отказалась.

— Так пойдемте, если хотите.

— Планируя обед в ресторане, я проголодалась. Впрочем, в антракте можно перекусить в театральном буфете.

— После театра мы все равно зайдем в ресторан или в приличное кафе.

Так я впервые очутился в театре как обыкновенный зритель, а не гард, сопровождающий высокопоставленных лиц. Поскольку билетов на любимый Глорией пятый ярус не было, я взял по ее совету боковые места второго яруса, откуда были видны и вся сцена, и весь оркестр. Музыка оперы была красивой, но когда долго слушаешь классическую музыку, становится скучно. В этот раз скучно не было, потому что рядом сидела Глория. Я искоса поглядывал на нее. Лицо ее было сосредоточенным. Когда после увертюры поднялся занавес, Глория стала переводить взгляд с оркестра на певцов и обратно. Потом запел один тенор — очень красиво. И тут мы с Глорией встретились глазами. Она слегка улыбнулась краями губ. Тенор играл британского офицера. А сама Лакме была жрицей индуистского храма, поскольку действие происходило в Индии. Если бы это было в кино, было бы не интересно, потому что с самого начала было ясно, чем все это кончится: ничем хорошим. Но в опере свои законы. Все чувства здесь передаются не столько словами сколько музыкой, и передаются лучше чем игрой и мимикой актеров. Сразу после первого действия, когда люстры еще не зажглись, а люди продолжали аплодировать, Глория потащила меня за руку из зала. Мы бегом спускались по лестнице, чтобы занять очередь к буфету, и оказались первыми у буфетной стойки. Я проголодался, и сандвич с кофе показался мне вкусным. А кофе был откровенно плохим, несмотря на цены театрального буфета, превышающие цены дорогих ресторанов. Я сказал:

— Глория, вы взяли два билета на какой-то спектакль. С кем вы собираетесь поехать?

— С моим знакомым.

— Он ваш бойфренд?

— Нет. Сосед по дому. Я часто езжу с ним в оперу. — Я размышлял. Сосед. Роза была тоже моей соседкой по дому. Но с ней бы я не поехал ни в ресторан, ни тем более в театр. Женщин следует держать на расстоянии. Если подпустить женщину близко, она тут же начинает копаться в твоем прошлом, а мне это было ни к чему. Глория, не допив кофе, закурила.

— У меня привычка во время курения пить кофе, — сказала она. Я тоже закурил, и мы вышли на балкон. Отсюда открывался вид на площадь с фонтаном, освещенным снизу подводными софитами.

— Великолепный вид, — сказал я. — Глория, а сколько лет вашему партнеру по опере?

— Семьдесят. У него парализованная жена, которая не может далеко уезжать от дома.

— Она не ревнует мужа?

— Нет. Я с ней в хороших отношениях. — Книги читать полезно. Моя речь изменилась. Я стал употреблять выражения, которые раньше не употреблял, и мне было легко говорить с Глорией. Она стала сложной женщиной. Еще несколько лет назад мне не пришло бы в голову такое определение, и я сказал вслух:

— Глория, вы сложная женщина.

— Это комплимент?

— Безусловно. Ведь противоположность сложности — примитив. — Я машинально стал насвистывать то, что пел тенор перед индуистским храмом. Глория сказала: — Нет, во второй фразе модуляция в септу, — и она тихо напела эту фразу. Я повторил это свистом. Она спросила: — Вы раньше слышали эту арию?

— Нет, — признался я.

— Антони, у вас хорошая музыкальная память. Это сложная мелодия, — и с улыбкой добавила: — Сложная как и я. Вам нравится опера?

— Да. Красивая музыка. — Я понимал, что ответ был примитивным. Интеллигентные люди так не говорят. Интересно, как бы ответила Глория на такой вопрос. И я спросил:

— А вам опера нравится? — Тихим ровным голосом она ответила:

— Очень. Приятно слышать чисто французскую музыку безо всяких итальянских и немецких примесей, хотя Делиб считается несерьезным композитором.

— А какие композиторы считаются серьезными? — спросил я.

— Вам это интересно? — Судя по ее тону ей было ясно, что я не имею никакого представления о музыке. Это меня задело.

— Глория, вы все оперы слушаете по нескольку раз?

— Антони, очень мало опер, которые стоит слушать. Их можно пересчитать по пальцам рук, в крайнем случае, ног. Я их слушала по нескольку раз. Остальные оперы, а их сотни, можно никогда не слушать.

— Тогда зачем же их ставят?

— Для поддержания мирового института оперы. — В ее голосе послышалась ирония: — И для профессионалов музыкантов. Их в основном интересует не сама музыка, а техника написания музыки: гармония, оркестровка, виртуозность, профессионализм. Даже если композитор абсолютно бездарен, но обладает высоким профессионализмом, музыканты его примут. — И она повторила свой вопрос: — Вам это интересно?

— Мне интересно все то, чего я не знаю, — и я, глядя на нее с шутливой строгостью сказал: — Глория, если бы я не знал только музыки, и это было бы единственным провалом в моем интеллекте, я был бы самым умным человеком на свете. — Она рассмеялась. Я улыбался. Чтение не только расширяет кругозор, оно еще и учит хорошо говорить. Когда после антракта мы заняли свои места, Глория тихо сказала:

— Сейчас будет красивая ария с колокольчиками. Вы, вероятно, слышали ее по радио. Ее часто передают. — Второе действие было оживленным. Было много народу на сцене, много событий, ария с колокольчиками, которую я действительно где-то слышал, и после которой зрители аплодировали. Глория почему-то не аплодировала. Когда фанатичный священник ударил британца ножом, и музыка заиграла очень громко, я взял Глорию за руку. Она спокойно и небрежно отняла свою руку. В следующем антракте мы опять вышли на балкон. Здесь, как и в фойе, тоже было много народу. Люди, переговариваясь, стояли парами и целыми группами. От одной группы отделилась экстравагантно одетая, ярко накрашенная дама, лет сорока, подошла к нам с улыбкой.

— Добрый вечер, Глория.

— Добрый вечер, — и Глория представила: — Познакомьтесь: Антони, Эмелда. — Я наклонил голову, приветствуя. Эмелда кивнула мне, быстро осмотрела меня с головы до ног и обратилась к Глории:

— Ну что за тенор! Не может выдержать ля бемоль. Конечно, Богему ему не спеть. — Глория сказала:

— Я слышала его в Тоске. Было хорошее си. И при том он строен и хорошо смотрится на сцене, не в пример прославленным толстым тенорам.

— О да! — согласилась Эмелда. — Приятно, когда певец выглядит в соответствии со своей ролью. — Она опять посмотрела на меня, и ее взгляд говорил: — Интересный мужчина, я сразу это увидела, — а вслух она говорила: — Я слышала самого Таккера, правда в конце его карьеры, так на него невозможно было смотреть. Я слушала с закрытыми глазами. — Присутствуя, но не участвуя в светском разговоре, я рассматривал окружающую публику. Никогда я еще не видел такого разнообразия, даже в той, первой жизни. Здесь были и люди высшего класса, и явная беднота, и экстравагантные представители богемы, и даже подростки хулиганского вида, люди разных возрастов и рас, попадались явно гомосексуальные пары, самые нарядные и самые скромные одежды. И все это объединяло нечто общее: это была оперная публика. И Глория была частью всего этого. Да, она изменилась, она стала другой. Перед началом третьего действия я спросил:

— Глория, эта Эмелда — ваша приятельница?

— Да, я с ней познакомилась в опере, и мы часто видимся на спектаклях. Театральное знакомство. — Третье действие оперы было таким, как и нужно. Лакме с помощью своего преданного слуги излечила британца от смертельной раны индийскими травами по народной индийской медицине, и они живут в шалаше в индийских джунглях. Британские солдаты находят, наконец, своего офицера, и он уходит с ними к своей британской невесте. А Лакме нюхает цветок, запах которого смертелен, и умирает. Британец все же возвращается к Лакме, и она умирает на его руках. В кино она бы сразу умерла, понюхав цветок, но в опере она успевает перед смертью спеть свою арию. Это была очень красивая ария, так что я снова взял Глорию за руку, не специально, а непроизвольно, и она не отняла руки. Лицо ее было серьезно. Когда все стали аплодировать, Глория отняла все же руку и тоже стала аплодировать. Я аплодировал со всеми. Покидая зрительный зал, многие заходили в уборную. Нам с Глорией это было необходимо, поскольку мы собирались пойти в ресторан. В мужскую уборную очереди не было, зато к женской уборной выстроилась длинная очередь, хотя уборные были на каждом этаже. Правильно сказал Збигнев, что женщины — зассанки. Мы договорились с Глорией, что встретимся в вестибюле. Спустившись по лестнице, я закурил. Многие мужчины курили в вестибюле в ожидании своих дам. И тут из толпы выходящих на улицу людей торопливо подошла оперная знакомая Глории Эмелда. Сияя улыбкой, она спросила:

— Антони, как вам понравился сегодняшний спектакль?

— Понравился. Особенно последняя ария, — и я улыбнулся ей любезной улыбкой. Выражение ее лица говорило: — ты мне очень нравишься, — а вслух она сказала:

— Да, Мария Тьери была бесподобна. — Я всегда нравился женщинам, поэтому мне легко было заводить с ними знакомства, и я продолжал спокойно смотреть на нее с улыбкой. Она продолжала: — В отличие от Мета Сити опера привносит некоторую оригинальность, поэтому имеет постоянный контингент любителей. Я вижу, вы не часто сюда ходите.

— Теперь буду ходить чаще, — заверил я. Она так и просияла:

— И не пожалеете! У них не только постановки, но и музыкальное исполнение оригинально. — Теперь выражение ее лица отчетливо говорило: — хочу, что б ты засунул в меня хуй, да поскорей, — а вслух она говорила: — На следующей неделе они дают Риголетто в новой оригинальной постановке. Мы идем всей компанией. — Тут подошла Глория. Эмелда обратилась к ней: — Мария Тьери была сегодня хороша. — Глория дала конкретное определение:

— Голос не большой, но высокая техника. — Эмелда согласилась:

— Конечно, Турандот ей не потянуть, но какая колоратура!

По выходе из оперы Глория указала мне на ближайший ресторан, расположенный на углу Колумбус. Метрдотель предложил нам столик у окна, но Глория пожелала сесть за дальний столик: ей не хотелось, чтобы прохожие могли нас видеть через окно. К ужину я заказал бургундского и реми. Глория тут же сказала:

— Нет. Антони, вы за рулем. — И я ограничился бургундским. Все же я заметил:

— Может быть еще шампанского? Надо же как-то отметить наше знакомство.

— Действительно, — согласилась Глория. — Шампанского. Хотя я бы тоже выпила рюмку коньяку. — Я предложил:

— Возьмем бутылку реми и сразу после ужина выпьем и отметим в каком-нибудь другом месте.

— В каком месте? — сухо спросила Глория.

— В ближайшей гостинице.

— Мы не подростки и не тайные любовники, чтобы пользоваться мотелями и гостиницами.

— Тогда поедем ко мне. У меня есть кофе, фрукты. — Мне показалось, что Глория сейчас откажет, а может быть и возмутится. Но она сказала спокойным тоном:

— Если мы поедем к вам, Антони, то все равно потом вы должны будете отвезти меня домой. Не поеду же я домой ночью на метро. На такси тоже опасно. Лучше поедем ко мне. — Это был не легкий ужин, а целый добротный обед с изысканным десертом. Глория тактично расспрашивала меня о моем теперешнем окружении. Ее почему-то интересовали евреи.

— Разве у вас нет знакомых евреев? — спросил я.

— Есть, но они все не религиозны и не посещают синагог.

— Я тоже раньше знал только не религиозных евреев, — сказал я, и это было правдой и в теперешней, и в прошлой жизни. Глория улыбнулась:

— Вам повезло. Вы проникли в религиозный мир.

— Да, мне повезло, — согласился я. — Большинство евреев — безбожники. — Глория спросила:

— А вы знали религиозных христиан?

— Не помню. В детстве меня водили в церковь, туда ходили обычно пожилые люди. Сейчас все атеисты.

— Антони, человек не может жить без веры. Религиозный инстинкт заложен в каждом человеке. Атеизм — тоже религия со всеми атрибутами любой религии: со своими пророками и святыми, со своим фанатизмом, со своими ауто-да-фэ. А вы сами верите в Бога?

— Не знаю.

— Значит, верите, просто никогда об этом не задумывались.

— Глория, а вы религиозны?

— Нет. Но я верю в Бога, и меня всегда интересовала эта тема. Я ознакомилась, хотя и поверхностно, со всеми религиями и пришла к убеждению о наличии первичного начала. — Я не привык заводить подобные разговоры с женщинами, которые мне нравились и которым нравился я, но я не знал, как перевести разговор на другую тему.

— Глория, а вы верите в Библию? Верите, что Бог сотворил мир и первых людей? — Глория ответила почти скучающим тоном:

— Найдите лучшее объяснение у материалистов. Теория Дарвина о происхождении видов уже давно не выдерживает критики, и чем далее развивается наука, тем больше изъянов оказывается в понимании мира материалистами. — Я не имел представления о понимании мира материалистами, но к счастью десерт подошел к концу, и я заказал официанту бутылку нераскупоренного реми и еще шампанского.

Как я и предполагал, Глория жила в районе Боро Холл, и запарковаться было негде. Она указала мне ближайший платный паркинг, и оттуда мы не спеша пошли к ее дому. Она слегка опиралась на мою отставленную руку, и мы говорили о пустяках. Давно я так не ходил по улицам с женщиной, которая мне нравится. Она была хороша, от усталой улыбки до легкой походки, элегантна и без возраста. Если бы я не знал, сколько ей лет, мне было бы трудно определить, двадцать пять ей, или сорок. Может быть это была ностальгическая память о юности, когда нам еще не было двадцати, хотя она изменилась за эти двенадцать лет, стала другой. Тогда на пляже я сразу узнал ее, а вот она меня так и не узнала, и это придавало остроту моим ощущениям. Лифт девятиэтажного довоенного дома. Маленькая квартира с высокими потолками. В гостиной, совмещенной со столовой, я откупорил шампанское, Глория поставила бокалы, я налил. Хотелось пить, и я со словами — за наше знакомство — осушил бокал. Глория только немного отпила и сказала: — А теперь то, что мы слышали. — И она присела к небольшому электронному пианино, хотя рядом стояло натуральное пианино. Она пояснила: — Здесь можно регулировать звук, а то обычное пианино разбудит моих соседей. — Она заиграла последнюю арию Лакмэ, напела вполголоса первую фразу: — Ты дал мне лучшие мгновенья, какие в жизни есть мирской. — Тут она повернулась ко мне, сказала: — Вы эту мелодию насвистывали, — и сразу заиграла арию британского офицера. Я тут же стал насвистывать мелодию в унисон с пианино. Она сказала: — Антони, у вас хороший музыкальный слух. Вы никогда не пели?

— Иногда. В компании. Больше свистел. — Глория вынесла из кухни фрукты. Я откупорил реми, налил в бокалы. Мы курили, иногда делая глотки из бокалов, тихо звучала музыка поставленной Глорией пластинки, классическая музыка, явно не рассчитанная на интимное рандеву. Глория сидела на диване, я в кресле напротив. Больше не стесняясь своего невежества, я спросил:

— Что это за музыка?

— Сороковая Моцарта.

— Моцарт тоже писал оперы, — заметил я, демонстрируя свою компетентность. Я ожидал, что Глория иронически улыбнется, но она оставалась серьезной. Она сказала:

— В то время еще не было разницы между симфонической музыкой и оперой. Дезинтеграция музыки произошла только в девятнадцатом веке, когда выяснилось, что симфонию может написать любой композитор, но хорошую оперу может написать только гений.

— Но ведь бывают и гениальные симфонии, — сказал я, переступая черту, ограничивающую степень моих познаний.

— Бывают, — согласилась Глория. — Но если гениальные оперы можно перечислить по пальцам рук и ног, то гениальные симфонии можно перечислить по пальцам всего лишь одной руки. — С меня было достаточно заумных разговоров. Я поставил свой пустой бокал на стол, пересел на диван рядом с Глорией, обнял ее за плечи. Она протянула мне свой недопитый бокал: ей было не дотянуться до стола. Я допил ее коньяк, поставил бокал на стол, снова обнял ее за плечи, и мы поцеловались. Я уже три дня не бывал у Розы и теперь чувствовал нестерпимое возбуждение. По лицу Глории трудно было понять, что она теперь чувствовала. Я провел рукой по ее телу. Платье из материи с длинным ворсом. Обеими руками она повернула мою голову лицом к себе, близко глядя мне в глаза. Я не стал ее раздевать и не стал раздеваться сам, даже не освободил галстука. Я только поспешно спустил и снял минимум того, что могло помешать половому акту. Диван был узким, что ограничивало смену поз при сексе. Сам я был настолько поглощен половым актом, что даже не уследил, испытала ли она оргазм. После беспорядочного физического удовлетворения, выравнивая свое дыхание, я не чувствовал временного охлаждения, которое обычно наступало с другими женщинами. Я чувствовал нежность, какую давно не испытывал к женщинам, продолжая ласкать ее бедра, проводить губами по ее лицу и шее. Теперь мне уже хотелось не спеша раздеть ее, но она мягко отстранилась, сказала: — Мне нужно в ванную. — Я поднялся на ноги, спиной к ней оправляя свою одежду. Когда она скрылась в ванной, я налил себе коньяку и, отпивая маленькими глотками, стал разглядывать гостиную. На пианино лежали стопки нот, рядом с электронным пианино колонка звуковой аппаратуры. По противоположной стене в простенках между окон стояли секции шкафов с книгами. Столовый стол был не полирован, а покрыт лаком. Я протер салфеткой винные пятна, — это я сам пролил немного вина. Следов от пятен не осталось, — крепкий лак. Перед окном на продолговатом столе стояла громоздкая установка с маленьким телевизионным экраном. Рассматривая эту механику, я понял, что это не телевизор, а компьютер — нечто новое в электронной технике. Из ванной послышался шум включенного душа. Я подошел к ванной, потрогал ручку. Дверь была не заперта изнутри. Я быстро разделся и вошел в ванную. Глория за пластиковой занавеской стояла под душем. Я отодвинул занавеску, шагнул в ванну, встал под душ лицом к лицу с Глорией. Она обняла меня за шею, закрыв глаза, запрокинула голову. Вытирались мы одним большим полотенцем. Выйдя из ванной, мы обнялись и долго так стояли не шевелясь. Теперь я точно знал, что она возбуждена так же, как и я. Обняв меня за талию, она повела меня в спальню. Нетерпения уже не было. Было предвкушение. Не спеша я приступил к любовным играм, и она приняла их естественно, будто зачеркивая прошедшие двенадцать лет. Когда возбуждение достигло нужного предела, она сказала: — Антони, выключи свет. — И уже в полной темноте я до конца всунул в нее член и мы оба замерли. Постепенно глаза привыкли к темноте, и черты ее лица стали различимы. Не прекращая акта, я продолжал играть ее телом, выгибаясь, целовал ее грудь, отводил и снова прижимал к себе ее ноги. А потом ее бедра дрогнули, она тяжело задышала носом. Наступал оргазм. Ускорив свои движения до резких ударов, я стал с преувеличенной нежностью проводить губами по ее лицу. Хотя до конца моего акта было далеко, я издал протяжный стон, провоцируя кульминацию ее оргазма, и она ответила мне в унисон коротким стоном. Дыхание ее замедлилось. Ее оргазм кончился. А я продолжал свои ритмичные движения. Сказывалось действие коньяка. Алкоголь способствует продлению полового акта. В таких случаях вежливый мужчина должен остановиться, дать женщине передышку. Но я не хотел останавливаться. У всех женщин сразу после оргазма эротические чувства затухают, и наступает отрезвление мысли. Глория лежала не шевелясь. В темноте светились ее широко открытые глаза. Она проговорила ровным голосом:

Конец ознакомительного фрагмента.