Свеча в зеркалах. Избранные стихи

Дмитрий Гавриленко

«Свеча в зеркалах» впервые представляет читателю избранные стихи Д. С. Гавриленко, отобранные самим автором. В этой книге свежесть мировосприятия сочетается с разнообразием ритмических рисунков и жанров. Любой раздел подтверждает мастерское владение поэтической строкой и художественным образом. Книга содержит нецензурную брань.

Л И Р И К А

ВОРОБЬИНАЯ СТАЯ

На январском снегу

Воробьиная стая

Неостывший навоз

Торопливо клюёт.

Скрипнет жалобно снег —

То команда простая:

Упорхнуть,

Иней с веток

Стряхнуть

И растаять,

Где бесстрашный мороз

В резком ветре живёт.

1972

БЛАГОДАРНОСТЬ

Дебрянскому лесу спасибо

За воздух

И дух этих брёвен:

Когда-то деревьев красивых —

Цветущих осинок болтливых,

Растущих дубков несуровых.

Немного в старинном краю

Соседей донельзя знакомых.

Шумят они песню за домом,

Я с детства её узнаю.

Но эти, что стали избой,

От стуж охраняли и вьюги,

Меня заслоняя собой, —

Навечно надёжные други!

В глуши беспечальной росли вы,

де климат простой да здоровый.

Дебрянскому лесу спасибо

За воздух

И дух этих брёвен.

1973

ПРОСТОТА

Я увидел: вовсе не красивы

У неё лицо, походка, стать.

Волосы свисают, как у ивы,

Спутались — попробуй расчесать.

А ещё, похожая на встряску,

Простота её в любые дни

Граблями ныряет, ловит ряску

В тинистой речушке для свиньи.

1974

ДЕТСТВО

Вечереет. Прохладно за дверцей,

А в кабине — тепло и уют,

Запах сена приятен для сердца,

Струны сердца здесь песню поют.

Лес, шатаясь шумней и быстрее,

В кузов лапу протянет сухую

И бросает метёлки пырея

То в одну колею, то в другую.

Как живые, деревья, и в прятки

Разыгрались в древесной мечте,

Наступая друг другу на пятки

В надвигающейся темноте.

А когда мы в деревню приедем,

Я, свернувшись в машине как прут,

Засыпаю… И снится, что следом

Сосны наши потери несут.

1974

СОСУЛЬКИ

Нежданно вспотели

Сосульки на ели.

Слепые, горячие

Солнышки плачут!

Ни поздно, ни рано,

И мы подождём,

Когда они станут

Весёлым дождём.

1974

ВЕСЕННИЙ ДОЖДЬ

Высокий дождь прошёл селом

Да за околицей по ямам,

И снова солнце расцвело,

И одуванчик засветил упрямо.

Весенний дождь не плачет, а поёт.

Он улыбается сквозь грозы

И отправляется в полёт

В тот мир, куда растут берёзы.

1974

ДЕРЕВЬЯ В ГОРОДЕ

Здесь не слышно щебета и гвалта.

Шорох шин прервётся на минуту —

Ветви шелестят, к земле пригнуты:

Благодарность вечному приюту,

Благодарность прочному асфальту.

Но и эти ветви как свирели!

И природе кажется самой:

Из лесу деревья прилетели

И вот-вот отправятся домой.

1975

* * *

Ботва сгорела и листва,

Пошли дожди по бездорожью,

И паутины неспроста

Волнуются последней дрожью.

Блестит на окнах пластилин,

Блестят антенны и деревья,

И за собою птичий клин

Зовёт усталую деревню.

1975

У ПОГИБШЕЙ ДОРОГИ

Я стою у погибшей дороги.

На колдобинах жёлтых и серых

Нет машинных следов — только ноги

Человека и зверя.

Шелестят на обочине вязкой

Три берёзы, а рядом — могилки.

Спят кресты в рушниковых повязках

Да пустые бутылки.

И не верится без колебаний,

Как смогли незаметно исчезнуть

Все дома, и антенны, и бани?!

Словно канули в бездну…

1975

ЧЕРЁМУХА

За околицей

Блестит черёмуха,

С рассветом солнечным

Одна у омута.

И пусть в волнах она

Вся чёрной кажется —

Соцветья белые

В узоры вяжутся.

В узоры вяжутся,

Как будто вышиты

На фоне розовом

Под синей крышею.

Внизу мальчишками

Порой изломана —

Как церковь светлая,

Царит у омута.

И беззащитная,

И безответная,

Для злых и добрых глаз

Равно заметная.

Моя здесь родина,

Леса знакомые,

И сердце каждый раз

Цветёт черёмухой.

1975

***

Один в лесу. И тишина вокруг.

В руке зажата гулкая граната.

Подует ветер, светел и упруг, —

Осины зашумят листвой крылатой.

Он, партизан, стремился в том бою,

Сберечь не только собственные тропы,

Спасти не только Родину свою —

Освободить от варварства Европу.

И длится память, время теребя,

У подвига бессмертного масштаба.

Ведь никого из вражеского штаба

Он не оставил жить после себя!

1975

***

И тихая, а ночь живёт.

Укрытая тяжёлым ветром,

Она, мне кажется, вот-вот

Воспламенится чёрным светом.

Луны и Сириуса нет,

А на снегу сияют тени,

Как продолжения корней,

Растущих в космосе растений.

1976

В ФЕВРАЛЕ

А зима торопливо

Горячится сильней.

Как следы от полива —

Углубленья у пней.

Наст на солнце горит,

И сугроб оседает.

Всё, что светит и тает,

О весне говорит.

1976

***

Твёрдой тропке не десять годков,

А наверное, десять столетий.

Охраняют её с двух боков

Зимы, осени, вёсны и лета.

Но тропинка выводит к мосту.

Раньше ветхим он был, деревянным,

И берёг под собой красоту,

Разливавшуюся океаном.

Нынче речка — один из ручьёв,

Мост над нею висит из бетона.

Здесь услышу не грохот и рёв,

А подобье железного стона.

И увижу с моста в полный рост

Времена, что давно миновали.

Много было страданий и слёз,

Но и тропка, и речка, и мост

Гармонично сосуществовали.

1976

***

Терпко пахнет зелёный укроп

В конце огорода,

Нарублю я поленницу дров,

Поправлю ворота.

Вот корова пришла с молоком —

Символ, всюду понятный.

Этот мир называют мирком.

А он — необъятный.

1976

***

Вся жизнь в труде, и труд ей даже снится,

Как бригадир, стучавшийся в окно.

Приподнята в избушке половица

Над ямой, где картофеля полно.

Знакомы только местные названья

Лесов и трав, речушек и канав,

А родила и вырастила Ваню,

И он теперь — всемирный космонавт.

1977

ЗА СОШКОЙ

Ложку к чёрту — за сошку

Я возьмусь за свою,

Посажу я картошку

И её воспою.

Не для денег работа,

Не для славы стихи.

Тяжко — каплями пота —

Искупаю грехи

Тех, кто в город уехал,

Кто деревню губил,

Кто находит утеху

В переводе чернил.

В этом есть постоянство,

С ним придёт мастерство.

Я от плоти крестьянства,

Я — от сердца его.

1977

***

От холода дрожали ветки,

Как угольки в седой золе,

А школьники из восьмилетки

Уставшей кланялись земле.

Солоновато это море,

Большими клубнями зовёт.

Мороз проказил поневоле,

Картошку сдал на спиртзавод.

Вот-вот зачертят вьюги мелом

На чёрных берегах реки

И станет поле белым-белым.

Ищи и лыжи, и коньки!

1977

(Это стихотворение — одно из немногих, публично прочитанных мною. Случилось это давным-давно на областном совещании творческих работников в Брянске).

***

И лапы у ёлок упруги,

И крик бесполезен, и ругань.

Сбивается конь от натуги

Не криком, а лешим напуган.

Тут сумрачно всё, и усилья

Копыт и колёс незаметны.

Взметнулся из лужи на крыльях

Закат угрожающе-медный.

Но в березняке грязь подсохла,

Валежник трещит, а телега…

Обмотаны оси осокой,

Да это уже не помеха.

1978

ПОРОША

Узнал её глаза. Вернулся в детство сказкою,

Схватил за луч знакомый. Вот она со мной.

Всем холодом, и теплотой, и ласкою,

Всем космосом и щедростью земной.

То звёздочкой, то искрой, то соринкою,

То спаренной пушистою звездой…

Пороша нежная, как ноша материнская,

Пороша мягкая, как матери ладонь.

1978

БАБЬЕ ЛЕТО

Бабье лето плывёт

Паутиною в долы.

Вот весёлый народ —

Ребятишки из школы.

Выпускник за рулём,

Он шофер экстра-класса.

«Эй, садись, подвезём

До десятого класса!» —

Крикнет он малышу,

Пятикласснику Феде.

Тот залезет под шум,

На машине поедет.

И ни капли вражды,

Ни обид, ни печалей.

У большой борозды

Дружно слезут вначале,

По два станут на ряд,

Солнцу выставив спины,

Поля пёстрый наряд

Убирая в корзины.

И пройдут до конца —

До опушки осенней,

До златого крыльца

В золочёные сени.

«Можно и отдохнуть», —

Только скажет учитель —

Свой у каждого путь,

Диким хмелем увитый.

Федя ягоды рвёт,

Собирает орехи.

Бабье лето плывёт

И в лесу — без помехи.

1978

ЛЕС ЗИМОЮ

Маленький, сверкающий,

Добрый, как уют,

Зайчикам напуганным

Он даёт приют.

А вблизи присмотришься —

Кажется: застыл

На границе с небом

Белый богатырь.

1978

ПЕРВОПУТОК

По первой пороше

На лыжах скользят

Цепочки упрямых,

Румяных ребят.

Задорных мальчишек

Совсем не страшит,

Что снег мокроватый

Для лыж как магнит.

Толпой посмотрели

В усталом бору

Рябинку с плодами

На знобком ветру.

Вот гриб разглядели

У ветхого пня…

Как чёрная лента —

За ними лыжня.

1979

***

Автобус тащится едва

Из города без торжества:

Он переполнен до отказа.

Здесь неуютно головам,

Ногам, и мыслям, и словам —

Всё просит о просторе разом.

Там трактора и птичьи трели,

Искрится пашня, как стекло.

И шум, и тихо, и светло,

И собрались на пир апрели.

1979

***

Не убьёте меня. Не найдёте.

Я живу в тёмных водах Лох-Несс.

Снятся волны до самых небес,

Ну а в небе — русалка в полёте.

Обожжённые солнцем народы!

Как спокойней, светлей и вольней

В ненадёжной стихии моей

Вне надёжных законов природы!

1979

***

Словно я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне.

Сергей Есенин

«Ходить здесь надо осторожно.

Вот в лёгкой зелени пырея

Сверкает будто бы дорожка —

Канава топкая, чернея,

Где трактор землю грыз, а ныне

Стена отвесная нависла.

Здесь летом душно, как в пустыне,

И воздух тут от пыли кислый,» —

Рассказываю терпеливо

Ученикам про жизнь болота,

А солнце сверху — с рыжей гривой:

От пыли стёрлась позолота.

Раскрылась пасть — корми машину.

Мелькает торф, как будто птица.

Я в передышку фото выну —

Миг, что ушёл и ночью снится.

И в нём, беспечный и бездумный,

Устойчиво, как скифский камень,

Стоит мальчишка, чуть угрюмый,

С привычными к труду руками.

Ходить не будет осторожно:

Он знает, где среди пырея

Сверкает будто бы дорожка —

Канава топкая, чернея.

Он видел, как слегка у края

Уж воду колыхнул в карьере.

Он рос трудясь, а не играя,

Открыт добру, любви и вере.

Когда менялся запах лета

На предосенний, предморозный,

Для девочки чернявой Светы

В болото лазил за рогозом.

Но вот крутнулась пыль по следу,

И торф — на новую машину.

Работают устало дети,

Я с ними гну на солнце спину.

И кажется, что на коне…

Так нет, здесь кони не проскачут.

Живёт и будет жить во мне

Мальчишка, верящий в удачу.

1979

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Были клятвы, но не было крови.

Помню, в тенях широких стволов

Первый раз целовал твои брови,

Растерявшись от счастья, без слов.

И теперь вот последние метры,

Вот и свет сквозь вечернюю мглу.

Здесь по-прежнему тёплые ветры

Те же песни поют на углу.

Длинной кроны дырявые тени,

И в тени, под заборной доской,

Слабый голос — красавицы Жени,

Сильный голос — мужской.

Стал я тихо в глуши поворота.

Да, бесспорно, целует она

Да и, кажется, глупое что-то

Шепчет в ухо, совсем как жена.

На пороге двусмысленной славы,

Как за пазухой Бога, лежит,

А над ними, как страж многоглавый,

Вяз раскинул взволнованно щит.

Сквозь обиду, и злобу, и муку

Мщенье в сердце просилось, маня.

Положил я тяжёлую руку

На холодную пряжку ремня.

Но меня одолела измена,

Сокрушила коварством она,

Неожиданная непременно

И, как волчья натура, темна.

Неувядшую ветку сирени

Пронесу до вокзала в руке.

Ты — прощай, их защитник смиренный,

В неуютном, пустом городке.

1979

***

Я спросил — да сам же и ответил.

Жил слепым, а ныне — как провидец.

Понял всё, что раньше не заметил,

От чего смутился бы Овидий.

Подменили у тебя ресницы,

Вцеловали новый запах в шею.

Мир такой открылся — не приснится

Ничего безжалостней, страшнее.

1980

***

А в сумерках молодой мотылёк

Бросался на свет, по стеклу скользя.

Я от тебя безнадёжно далёк,

Ни прозреть, ни увидеть нельзя.

И помнится, в давние времена

Без ложнозначительных фраз

Я по стеклу твоих глаз

Понял — нас разделяет стена.

1980

***

Я в светлой роще шёл с тобой,

Шли вперемешку с листопадом,

И лес казался чёрным адом,

Весёлым солнцем залитой.

Опять гуляю в роще той,

Нахмуренной, с печальным взглядом,

С созревшим на растеньях ядом,

Но в сердце праздник золотой.

Не потому, что без тебя

Согреет холод ночи лютой

С промокшей неживой листвой.

Под взоры тёмные опят

Я понял в тихом неуюте,

Что без тебя я — сам не свой.

1980

ЗДЕСЬ МНОГО ПРОСТОРУ…

Здесь много простору, и тихо,

И вовремя кончился снег.

Метель осторожной портнихой

Поправила шубку сосне.

С утра без тепла — мы устали

И самую малость грустны.

На небо похожими стали

Опушки, поляны, кусты.

1980

НЕПОКОРНАЯ

Ах ты, черноволосая,

Светлоглазая!

Солнышко моё росное,

Ноченька ясная.

И непокорная,

Да крылья — новые.

Вокруг всё леса сосновые,

Ты — как берёзка чёрная.

1980

НЕКСТАТИ

Опять некстати выпал снег.

В морозном воздухе апреля

Замолк беспечно детский смех,

Молчат капели-менестрели.

И только мы с тобой вдвоём,

Мой вечный друг, теперь в ударе.

Под ослепительным окном

По очереди — на гитаре.

Но я играю про весну

И радость бытия и встречи,

Ты — про неверную жену,

И у тебя рыдают плечи.

Ведь сила в музыке трубит,

Грудь разрывая, как осколок.

И дом ваш надвое разбит,

И на куски твой дом расколот.

1980

Я СПРЯТАЛСЯ В ДОЖДЕ…

Я спрятался в дожде, я в камышах,

Я очутился там, где мокрый ветер.

Со мной слух, зренье, тело и душа.

И представленье о померкшем свете.

Неясно вижу голос далека,

Прекрасно слышу стебля колыханье

И знаю: для меня струит река

Серебряное чистое дыханье.

В душе моей шумит широкий дождь,

В дожде шумит душа, дыша над ухом.

Замёрзну я — всех сотрясает дрожь,

Хотя вокруг нехолодно и сухо.

1981

ОСЛЕПЛЁННЫЙ ТОБОЮ

Нет гармонии — есть красота.

Ты живое тому подтвержденье.

Воду пить и с лица, и с листа,

Если лес — это месторожденье.

Дама в белом, а ты — в голубом,

Улыбаешься критской мадонной.

Слышен шёпот: «Совет да любовь!» —

Из какой-то эпохи бездонной

На исчезнувшем праязыке.

Я стою, ослеплённый тобою,

Возле древности и вдалеке,

Без доспехов и рядом с толпою,

Созерцающей сфинкса впотьмах.

Силу львиную в теле любимой,

Силу страсти и чувства размах,

Страсти южной и неистребимой.

Где гармония? В чём красота?

Для кого сотворили кумира

На печати не шире перста,

Удлинившегося на полмира?

Перси, плечи — и всё на века

Уцененное пыльной планетой.

Если место рожденья — река,

Легче лёгкого быть неодетой.

Прошептать неживые слова,

Оживить их своей ворожбою,

Не догадываясь сперва,

Что воспрянут они над собою.

1981

***

И луна, словно фара, светит,

Затмевая подфарник-звезду,

И морозный январский ветер

Яблонь пальчики трет в саду.

Мне с тобой эта ночь — как в мае,

Только в нём — ни в каком другом.

По-весеннему принимаем

Жуткий мир, ледяной кругом.

1981

***

Я — исконный, упрямый прохожий,

Беззащитен, одухотворён.

Все дороги на свете мои,

И леса исхожу, и тропинки.

Ведь оседлая жизнь — для звезды,

Да и то я узнал, наблюдая, —

Звёзды, падая, ярче горят.

И в груди — неуёмное счастье!

Отпылают цветы на полянах —

Наливаются золотом листья,

И тогда уж непросто берёзку

Отыскать в этом тихом костре.

Ну и главное я понимаю:

Путь не в небо ведёт человека,

Но всегда — к человеку другому.

1981

***

А хорошо звездой далёкой быть,

Как островком, и в океане плыть.

Не в луже на машине-развалюхе,

Не в утлой душегубке по реке —

Стать полноправной частью мирозданья,

На зависть людям с неба засиять.

Но существуют здесь и неподвластны

Земному, пусть и дерзкому, уму:

Большое солнце, прячущее звёзды,

Песчинки-звёзды, прячущие тьму.

Не так ли мелочь жизни — суета?

Она, невзгод скрывая темноту,

Одновременно заслоняет небо.

И только ночью может вдруг присниться

Порнозвезда (её другим не видно).

Звезда, хотя её в пространстве нет.

1981

***

Берёза чёрная растёт,

Ко мне протягивая ветку

И листья грустные на ней.

Ты для меня — святая ночь,

Я кланяюсь всему святому.

Я вслушался в её слова:

«Ты негр своей семье и другу,

Я — негритянка для сестёр,

И потому на тень похожа

И закрываю травам небо».

Деревья говорить не могут!

Берёза чёрными устами

Не верещала, а вещала

Простое устное враньё.

И чувствую: на голове

Фуражку поднимают волосы,

Как будто я на тень похожий

И закрываю людям солнце.

1981

ПРЕД ЗАКОНАМИ ЖИЗНИ

В прошлом году

Ты казалась мне

Ёлкой в лесу,

А теперь —

Ёлкою в комнате.

Это такая ужасная разница,

Такой ужас,

Что даже игрушечный Дед Мороз

Скорчил гримасу,

Осознавая

Мою беспомощность

Пред законами жизни

И хаосом в них.

1982

СУЩНОСТИ

Иду пешком,

А ездил

На телеге и в автобусе,

Троллейбусе и метро.

Летал

На качелях и в самолёте,

Что столетье назад

В совокупности

Было бы невозможно.

В этом я вижу

Сущности

Не человека, а века:

Практичного и эклектичного,

Шумного и умного.

1982

ПОД ВЯЗОМ

Мы с тобою ничуть не стареем.

Осень, осень, приди поскорее,

Осени эпохальным крылом.

Этот вяз молодой под окошком

Мне приходится близким немножко:

Мы с рождения рядом живём.

Ну и корни мои глубоки!

Здесь мы с вязом совсем как дружки

Средь извечных полей золотых.

Пусть лепечет дряхлеющий клён —

Не под ним, а под вязом рождён

Мой занозистый, истинный стих.

1982

***

А много ль значит

Дерево одно?

Обнесено оградой,

Да не защищено.

Сейчас его спилили,

И детство,

Что прошло под этим клёном,

Широким в роскоши,

Роскошным в широте,

Раскинуло

Зелёные ладошки,

Цепляясь

За чугунную ограду.

1983

***

Расцвели засохшие сады

Не от солнца, не от Первомая.

Почему — я сам не понимаю —

Расцвели засохшие сады.

Может быть, весенняя вода

Корни и сердца их воскресила.

Всем на свете, как святая сила,

Может быть весенняя вода!

1983

***

Родничок — не волшебник, а чудо.

Он растёт неизвестно откуда

В ослепительных залежах мела,

Над которыми круча присела.

Здесь тропинка — с пути не собьёшься,

Сердцу — холодно, если напьёшься.

Я стою, очарован избушкой,

Что побелена вечной старушкой.

1984

***

В небесах — опустевшая синь,

Полетела листва на опушки.

Знаю я, что от горьких осин

Горьковаты подружки-волнушки.

Но светло и просторно в лесу,

Будто солнце весну воскресило.

Здесь не волка спугнёшь, не лису,

А раздетую осень России.

1984

***

Я всё позабытое слышу.

Созрели тяжёлые сливы

И падают гулко на крышу

К ногам лопухов и крапивы.

Избушка похожа на терем,

Высокие окна светлы.

Добавились к прежним потерям

Когда-то жилые углы.

Я слышу: умывшись росой,

Бегу на рыбалку босой…

Внести бы охапку пырея —

Постели не нужно иной,

Прилечь да забыться скорее

За чистой и прочной стеной.

1984

***

Ветер воет, играя ветвями,

В лапах сосен теряясь, метёт,

Надувая сугробы и ямы,

Нам суля от ворот поворот.

Вот промёрзшая пушка-опушка

Бьёт картечью и в очи, и в рот,

Лошадь тащится всё же вперёд —

Значит, близко лесная избушка.

Скоро будем, любимая, в ней

Губы греть у дымящейся кружки,

Становясь и теплей, и сильней.

1984

БЕССМЕРТНИК

Лошади и коровы

Обходят в песках бессмертник,

Мягкий и золотистый —

С запахом крови.

Стебель почти без листьев,

Так для кого же зонтик?

Песок сухой, а в небе —

Ни тучки на горизонте.

Слышал я: немцы когда-то

Скупали за соль соцветья.

В России своим солдатам

Пытались найти бессмертье.

А лошади и коровы

Обходят в песках растенье,

Которому нет соседей…

Лишь сверху — печальные тени.

1985

РАЗЪЕХАЛИСЬ ГОСТИ…

Разъехались гости, а вот

И первый снежок на деревья.

В деревне Прасковья живёт

Да с ней по соседству Лукерья.

К Прасковье приходит она,

Как только подоит корову,

И проговорят до темна:

От слова — к безмолвному слову.

1985

***

Какая скудная зима!

И бездорожье — как болото.

Ругая Господа и мать,

Шофёр торчит у поворота,

Машину сторожит свою.

И даже будь ему друзья,

Мы всё равно помочь не сможем.

Леском объедем колею,

По гололедице скользя,

Шепча тайком: «Спаси нас, Боже».

1986

ПУЗЫРИ ПЛЫВУТ

По асфальту вдруг зашлёпал дождь —

Ноги туч, могучих и сырых.

Как хозяин, осмотрел дворы,

Дал ручьям команду, словно вождь.

Заглянул он даже и туда,

Где живёт озлобленно собака,

Хоть и сообщившая о том.

Но торчит у вспухшего пруда

Перед земляникой в полном баке

Женщина под проливным дождём.

Дом её от города далёк,

А вокруг — стена или забор.

Пузыри плывут с каких уж пор,

И дрожит в большой руке кулёк.

1987

ЖЕНЩИНЕ

Светлый праздник зачат от мороза

Средь холодных, неласковых дней.

Будьте стойкою вы, как берёза,

И прекрасней её, и нежней!

1987

НОЧЬ

1

Морозная и грозная страна

Одна на всех раскинулась над нами,

Она и беспредельна, и сильна,

Окутана сиянием и снами.

Непостижима эта сторона,

Взволнована высокими волнами.

Она необъяснимо мне верна,

Но в долгой верности всегда вольна ли?

Я к ней привязан сердца глубиной!

Я не хочу, я так боюсь рассвета,

Когда в окошко смотрит ночи свет.

Я верю в темноте, что ты со мной,

Что я дождался от тебя привета,

И это нежный сказочно привет.

2

Морозная и грозная страна

Рассыпалась и вновь соединилась,

Как будто вся из мелких звёзд она,

Одну мне сверху бросила, как милость.

Не зря она, как Божий лик, ясна,

Дочь скромной, вышней, целостной природы.

Я вверх смотрю и вижу: тишина

Неслышно принимает чьи-то роды.

Подарок неба ярок и богат,

Я за тебя всю ночь благодарю,

Всю бездну с разноцветными огнями.

А твой зрачок искрится, как агат,

А ночь твоя подобна январю —

Одна на всех раскинулась над нами.

3

Она и беспредельна, и сильна,

Светла в своей надземной цитадели,

Мучительно прекрасна и длинна —

Вся такова, какой её одели.

И вся очарования полна,

Сотворена природой для постели,

Для нежности, для отдыха и сна,

Чтобы её любили и хотели.

Темна она, и сумрачный покров

Прелестней долгожданной наготы,

Взлелеянной небесными сынами.

Вселенная — любимый тёплый кров.

И ночь давно с её детьми на «ты»,

Окутана сиянием и снами.

1987

НОЧНОЙ СОНЕТ

Непостижима эта сторона!

И скрытная, как воины в разведке,

И хорошо луной защищена,

И держит звёзды яркие на ветке.

Ах, красоты она не лишена:

Ей незачем завидовать соседке,

Рассыпавшей большой кувшин пшена

На радость и цыплятам, и наседке.

В ней дух живёт, дыханье затая,

В глазах зрачки блестят, как светлячки,

А темноокая красотка не больна ли?

Как будто вижу святость алтаря,

Как будто слышу вешний шум реки,

Взволнованной небесными волнами.

1987

***

Прощай, восемьдесят восьмой!

Приехал к родным домой,

Пришёл по одной из троп.

Избушка бела, как сугроб,

А в ней на столе — чёрный гроб,

На лавке — такой же гроб.

Землю и здесь трясло?

Не армянское ведь село.

Мирный атом тут воевал,

Стариков убил наповал —

До смерти не отрыдать.

Прощайте, отец и мать!

1988

ОН БЫЛ НЕ ЕВРЕЙ

Слава Богу, он был не еврей.

Палачи бы взялись за еврея

Металлической красной рукой.

Самый зверский из всех лагерей,

Ископаемо, люто зверея,

Высыхал истощённой рекой.

Продуваемый ветром барак,

Тиф, расстрелы, и холод, и голод,

Ну и вышка над всем в небесах.

Здесь и орднунг, и свой кавардак,

Огород пулемётом прополот,

Часовой, что всегда на часах.

Зверь — кулак, зверь — сапог, зверь — приклад,

Молодые эсэсовцы — звери,

Чуть постарше — похуже зверей.

Жив иль нет — поднимайся, солдат,

Вон и склад, и колючие двери…

Слава Богу, что ты — не еврей!

Ты не грузчик — работай, грузи

Под внимательным взглядом овчарки,

Чей ни разу не слышался лай.

Ни судьбе, ни врагам не грози,

А баланду нальют с недоварки:

Хочешь — ешь, ну а нет — помирай.

Ах отец, это было с тобой?

То эпоха простерлась парашей,

В самом сердце Европы притом?

Доходяги… И немцы — толпой,

И кому-то приветливо машет

Красный флаг с крючконосым крестом.

1988

***

Мой отец, когда пришёл с войны,

Посадил черёмуху и розу,

И они — ровесницы весны —

Заслонили девочку-берёзу.

Не убили трепета души

Ни свои, ни вражеские пули.

С восхищеньем он смотрел в тиши

На цветы, что к небу потянулись…

Жизнь ушла в немыслимый поход,

Лестница крутая да витая.

Вширь растёт с тех пор из года в год

Красота исконная, святая.

1988

ПРОВОДЫ РУССКОЙ ЗИМЫ

Мэр наш коротко сказал,

От волненья красный:

«Нынче площадь — это зал

Ясный и прекрасный.

Урожайный, щедрый год —

Царь и в нашем стане.

Оторвись вовсю, народ!

За сверкающий уход

Веселиться станем».

И добавил Дед Мороз:

«Чтобы не грустилось,

Чтобы елось, и пилось,

И хотелось, и моглось —

Празднество открылось!».

Из кастрюли пар густой —

К девушке опрятной.

Здесь блины. А к пиву — строй,

К бочке необъятной.

Я стою в большой толпе,

Хмурой и суровой.

Приз повешен на столбе

На семиметровом.

От смущенья льётся пот:

Все знакомы лица.

Знаю тех, кто люто пьёт,

Как ему не литься?!

Свежий столб, как мёд, душист,

Гладкий, как ракеты.

Первым друг мой, тракторист,

Надевает кеды.

Я полезу босиком,

Обняв, как молодку,

Стройный вяз. Схвачу рывком

Приз — бутылку водки.

Слезу, спрыгну прямо в круг —

Все меня встречают.

Ты прости меня, мой друг,

Я тебя — прощаю.

Выпьем все по два глотка

Из бутылки светлой,

Поболтаем у лотка

С продавщицей Светкой.

Вот промчится тройка вдруг,

Кони — как в доспехах.

Управляют восемь рук,

Колокольчик во весь дух

Грянет звонким смехом.

Дед Мороз, совсем как мы,

Смотрит новосёлом,

А затем в костре весёлом

Спалит чучело Зимы.

1988

***

Мир иной — страна иная,

Снег сияет чистотой.

С Новым годом, ночь хмельная!

С новым светом, день святой!

Снег летит, искрит, шальной,

Возле ёлки расцветая.

С новым счастьем, люд хмельной!

С Новым годом, Русь святая!

1988

«КАТЮША»

Как много памятников в мире

Высоких — малых и больших!

И короли, как при Шекспире,

Порой красуются на них.

А наш — из чёрного металла

Над чернозёмом вознесён

И смотрит в небо с пьедестала

Притихшими стволами он.

«Катюша», немцев сокрушая,

Пройдя дорогами войны,

Остановилась, боевая,

На обозренье всей страны.

Тропинка извилась бечёвкой…

Нить Ариадны — ратный труд.

Вблизи деревня Карасёвка,

Где люди русские живут.

И мир большой, расширив душу,

Нахлынет солнечной волной.

Я поблагодарю «Катюшу»,

Отвесив ей поклон земной:

Такие, не жалея силы,

Стирали свастику с Земли

И до рейхстаговой могилы

Врагов успешно довели.

1986

***

Людям в мире светит лишь полсолнца

Да погожей ночью — пол-луны.

Ни полушки, ни червонцы

В небо не занесены.

1989

***

Природа и асфальт заброшены

В тиши опушки облысевшей

Коту бродячему под хвост.

Берёзы ветерком опрошены

Среди деревьев обрусевших,

Не строго соблюдавших пост.

Берёзы ветерком опрошены.

Над молчаливым тротуаром

Листва летит на тротуар.

Кто собирает нынче пошлины?

И серебро блестит недаром,

И золото — не Божий дар.

Кто собирает нынче пошлины,

Тот видит смирные берёзы

И ясно знает, что к чему.

Ценою ценности опошлены.

Следы от слизней — сопли, слёзы,

Упреки Богу самому.

1989

***

Две берёзы под нашим окном

Вновь заплакали светлою кровью.

Я не дрогну ни сердцем, ни бровью —

Загрущу лишь о вечно родном.

Мне во сне бы увидеть отца,

Мать в заботах больших и печалях.

Два похожих усталых лица

Из морщинок и новых, и старых.

1989

ПРОХОРОВКА

Поле танками отутюжено

И снарядами раздолбано.

Тяжко было, однако сдюжили,

Отстояли рубеж свой полностью.

Это тоже оно, Отечество,

Распростёршееся в пыли.

Между утром и дымным вечером

Поле боя — клочок земли.

Строевые порядки смешаны,

На короткой дистанции бой.

Прохоровка занавешена

Ярости пеленой.

Башню сметали выстрелы,

Гусеницы — в стороны.

Грохот висел неистовый,

Очень старались вороги.

Сотни танков, залпов — тысячи,

Миномёты, орудия…

Героизм баснословный высвечен

До сердцевинной сути.

Поле танками отутюжено

И снарядами раздолбано.

Тяжко было, однако сдюжили,

Отстояли рубеж свой полностью!

1990

В МУЗЕЕ ЛЕНИНА

Вот под стеклом записки-ручейки…

В них отразились коротко и ясно

Высокий ум души его прекрасной

И точные движения руки.

Он требует спокойно, без угроз,

Заботы больше раненым солдатам,

Без промедленья — чистые халаты

И о пайке чтоб думали всерьёз.

От мелких строчек — солнечные блики

На потолок, на стены и паркет.

Я словно рядом стал с вождём великим

В момент, когда семь бед — один ответ.

1990

СОКРОВЕННЕЕ ВСЕХ

Мы с тобой наконец-то едины.

Нас оставили наедине

У дороги, похожей на ложе,

На краю бесконечной равнины

От бескрайних болот в стороне

В той стране, что других не моложе.

Тихий мир позабыт и затерян.

Мы с тобою идём в синеву —

В гости к птице и дикому зверю.

Вспомню счастье своё — и не верю

Ни случайности, ни волшебству,

Ни космическим добрым затеям.

Молод, зорок и весел апрель —

Каждый кустик наполнил весною.

И слова твои солнцевеют,

Как наградой, прохладой лесною,

Развораживая не капель —

Разворачивая карусель

Ближе к небу, и благоговеют.

Что же сталось, куда подевалось

То, к чему я душевно привык?

Лишь краснеет сейчас чернобыльник

И чернобыльничает усталость,

А дорогу свернули в могильник,

Словно скатерть или половик,

Да наверх положили страну,

Ту страну, что других не моложе

И других не глупее была.

Утаил я лишь радость одну,

Сокровеннее всех и дороже, —

Черноока она и светла.

1991

ДУХ РОССИИ

Какие стройные просторы!

Какие смелые леса!

Они просторам — словно шторы,

Расцвеченные в небесах.

Широкий луг давно скосили,

А запах трав стоит ещё.

Здесь вижу, слышу дух России,

Дыханье лёгкое её.

1991

МУЗА СЧАСТЬЯ

1

Муза счастья детей не рожала,

Сладкой боли не знала она,

От мороза зимой не дрожала

И в беде не бывала одна.

Муза счастья — я понял однажды —

Ветер в поле: лови, не лови.

Не она умирала от жажды

Непорочной и прочной любви.

2

Муза счастья! Ты шлюхою стала

И готова с любым — не горда.

Бесшабашно сошла с пьедестала

И забыла о нём навсегда.

Муза счастья слыла недотрогой,

Я любил её больше себя,

Шёл за нею дорогою строгой,

Где теперь — лишь голодная бля…

1992

СИНЯЯ ПТИЦА

Николаю Рубцову

Вспахано поле. Над полем

Синяя птица плывёт.

Скользким знобящим покоем

Всё захлебнётся вот-вот.

Всю синеву в поднебесье,

Холод её и тепло,

Ангельской силой и бесьей

В узел единый свело.

Синяя птица играет

Левым и правым крылом,

Пламенем синим сгорает

Над охладевшим теплом.

1992

***

Слушает село единым ухом

Тишину. Вся замерла окрестность,

Словно судорогою её свело.

Изредка могучим, резким стуком

Наковальня оглашает местность.

В кузнице упряталось тепло.

1992

ТАК БЫВАЕТ ВСЕГДА

Овладел он тобою в атаке свирепой,

Наследил там, откуда рождается жизнь.

Пала крепость, как будто твердыня — нелепость,

И кирпич покраснел от стыда, ощутив непрозрачную слизь.

И вовеки веков, да и присно, и ныне

Всполошливо слетелось на пир вороньё.

Так бывает всегда, если есть вековая твердыня,

А защитников — нет у неё.

1993

***

Какие чистые берёзы!

Какие грязные снега!

Уходят праздные морозы,

Тоскует мглистая пурга.

Откуда пёстрое смешенье

У погибающей зимы?

Как бы мишени мельтешенье

И вниз растущие холмы.

Ох, неуютно здесь простору…

Среди белёсой тесноты

Пурга отодвигает штору

И снова прячется в кусты.

1994

***

Первый раз в кино.

И раздавили

Меня летящие

Автомобили

В далёком детстве

Много лет назад.

А теперь

На экране вижу

Лишь трупы автомобилей,

Раздавленных людьми.

1994

***

Как чутко тебя угадал

Художник минувшего века

На тонком, большом полотне!

Сердца разделял не квартал,

А только лишь ветхая веха —

Крутая эпоха в окне.

Я знаю, кого воскресил,

Над кем он работал до поту,

Кто крылья над ним распростёр.

Хватило провидческих сил

На счастье чужое, заботу,

И тесноту, и простор.

Как веще он изобразил

Твои обнажённые руки

И родинку возле соска!

Гармонию не исказил,

Познал и сомненья, и муки —

На них посмотрел свысока.

Мне кажется, кисть обмакнув,

Задумался, и на минуту

Вдруг понял: тебя я люблю,

Прильну всей душой к полотну,

Домашности тихой, уюту —

Взгляд твой усталый словлю.

Не мог не узнать он всего.

Мольберт умоляет и просит —

Мольберт ведь не только даёт,

Лелеет её естество,

Баюкает долго и носит,

Про тайное тайных поёт.

Мольберт надоумил его!

Я шышел, и мышел, и вышел —

В далёкое детство попал:

А рядом с тобой, как живой,

Ребёнок — ручонки все выше…

Он важное нечто проспал.

1995

***

Спутаны чёлка и косы,

Руки и ноги грешат,

И никакие вопросы

Нежности не устрашат.

Вижу: роскошное поле

Всё золотится зерном.

Вместе с пшеницей на воле

Общую песню поём.

1995

ГРЕХ

Не приблизили, а унизили,

Опустили на самое дно

Без надежды спастись и провизии

И друзей, и врагов заодно.

И во всевозрастающей степени,

Клад бесценный впотьмах погребя,

Там, где вечные свечи затеплены,

Превращают в сосульки себя.

1996

ЛИКИ ОГОЛТЕЛЫЕ

Из неба общего, соборного

Струится странный, мокрый свет.

Неясен заметённый след

Забитого растенья сорного

И вообще: не ясен след!

Летая, лики оголтелые

Пожар в моей душе зажгли,

И своего не вижу тела я,

Своей не слышу я Земли.

1997

ШКАТУЛКА ОТЦА

Сноп соломы — на радость ему,

Чтоб скучать не пришлось на досуге.

А досуг — только час, я его растяну

Разговором о юге и вьюге.

Он работает, я говорю,

И соломинка спицей мелькает.

Непогоду я боготворю:

Суматошная прелесть какая!

Всё смешалось. И небо, и лес

Наконец-то не видят друг друга.

Будто крылышек ангельских плеск

У соломинки этой упругой.

Из соломинок выплелся жгут,

Из жгута — огневеет шкатулка,

А её огоньки подожгут

Не окно — снегопад в закоулках.

Это память блестит об отце.

Без него она вышла на волю,

Засверкала, как сноп, на крыльце

И воскресла пшеницею в поле.

Он молчал, и молчанье сплелось

С мастерством, и шуршаньем, и пылом.

То, что он говорил, — всё сбылось,

Всё, что я говорил, — позабылось.

1997

ПРЕЖНЕЕ СЧАСТЬЕ

Эти ёлочки, как манекены,

Без улыбки цветут и растут.

У прекрасной колючей Елены

Отобрали её красоту.

Снег сверкающий стал серпантином,

Обмишурил, шурша мишурой,

Обволакивающей тиной,

Завораживающей игрой.

Лёд подлёдный — нет ни сладострастья,

Ни тепла, ни любви — ничего.

С новым счастьем! — кто хочет его.

Я хочу только прежнего счастья.

1998

ШЕВРОЛЕ

Вот стояла изящная осень

С модной сумочкой через плечо.

Посулил до деревни подбросить

Нагловатый красавчик-мачО.

У него не машина, а песня,

Шевроле с золотистым крестом.

Триста двадцать ЛС, если честно,

Ну а честность осталась с Христом.

Осень робкая вовсе не знала:

До деревни рукою подать.

Не отделаться ей от нахала,

Шевроле превратится в кровать.

Повезёт он красу до обеда,

И до вечера, и до рассвета

По лесам неизвестно куда,

Чтобы там целовать-миловать…

Для нахала — крутая победа,

Для природы — простая беда.

1998

ИЗМОРОЗЬ

Льдистая изморозь грязной, усталой дороги.

Взгляд её светлый слегка в глубине и нестрогий.

Чистая изморозь ночью безлюдной легла,

И посветлела над нею тяжёлая, мокрая мгла.

Свежая изморозь — это не краденый свет поднебесный,

Это не снег, прилетевший из непредсказуемой бездны,

Это простое, земное, родное созданье,

Но у него потайное, нездешнее вовсе заданье.

Белая изморозь так отстранённо бела,

Будто Снегурочка, будто не ела она много дней, не пила.

Колется изморозь эта глазами. Она холодна,

Словно колодец слепой без покрышки надёжной и дна.

Смелая изморозь грязной, усталой дороги

Скрыла всю грязь, Млечный Путь да и месяц двурогий.

1998

ВЕТВИ БЕРЁЗ

В лёгкой зелени ветви берёз

Заплелись туго-туго от ветра,

Пританцовывают, как трос, —

Тень летает на полкилометра.

Мимолётом и дождь заскочил,

Освежил, окрылил, озадачил.

Набирались живительных сил

У того, кто не требует сдачи.

1999

НАША ЁЛКА

Наша ёлка умеет плясать.

Как стучат и звучат каблучки!

Загляделись луга и леса

На хвоинки, косынку, сучки.

Машет лапой и песню поёт,

А притопнет — посуда звенит.

И присяд, и пригляд, и полёт —

Воплощённого счастья зенит,

Потому что любуемся мы

Смелой зеленью кроны живой,

На взъерошенных космах зимы —

Несклонённой её головой.

2000

***

Им не боязно возле трона,

Знать, от веку такая судьба.

Раб египетского фараона,

Раб египетского раба.

Темнота, что чернее неба, —

Нет ни месяца, ни звезды.

До чего прозвучал нелепо

Скрежет прошлого из борозды!

Всё засеяли, распахали

У подножия пирамид,

Но не пахари, а нахалы

Потревожили мира мир.

Без какого-либо урона

Захватили в бою погреба

Раб египетского фараона,

Раб египетского раба.

2000

***

Спаси, сохрани и помилуй,

Великий, бессмертный, себя.

Спаси, сохрани и помилуй

Любя, негодуя, скорбя.

Спаси, сохрани и помилуй

Безвинное чадо своё,

Спаси, сохрани и помилуй

Пресветлое имя Её.

Спаси, сохрани и помилуй

Учение всё в чистоте,

Спаси, сохрани и помилуй

Мучения те на кресте.

Спаси, сохрани и помилуй

Посев, и покос, и жнивьё.

Спаси, сохрани и помилуй

И гнев, и прощенье своё.

2001

ПАСХА

Светлый день Воскресенья Христова,

День весны и весеннего сна,

Не волшебного сна, а простого,

Даль в котором ясна.

В тихом сне все событья известны.

Шла осинка из леса в село,

Шла, раскинув наряд свой прелестный,

Словно чудо зелёное шло.

Свет не клином, а стёжки-дорожки

Разбежались и снова сошлись.

Как звенят у осинки серёжки!

Родились, да и свесились вниз.

Все просёлки забытые — тёзки,

Не пустуют они никогда.

Как серёжки звенят у берёзки!

Ты откуда идёшь и куда?

Шли по разным просёлкам. И что же?

Вдруг сошлись в середине села

И узнали друг дружку. Похоже,

Их земля благосклонно свела.

Обнялись восхищенно серёжки,

Похристосовались меж собой

И остались цвести у дорожки

И зелёной, и жёлтой гурьбой.

2001

РУКОТВОРНЫЙ

1

На площади, как в тёплом доме, встречая дальнюю зарю,

«Спасибо за гостеприимство!» — поэту громко говорю.

Не лошади, а иномарки здесь пробуждают ранний час,

И, шин шуршащих испугавшись, взлетел Пегас.

Тут шум шокирует кошмары, тут спать нельзя,

А сон в бессонницу влюбился, как тень, скользя.

Тут нет пока ещё народу, но он придёт,

Медвежьей хваткою пространство на нет сведёт,

Присядет чинно на скамейки, хрустя жратвой,

Он — царь природы и свободы, один живой.

А ведь поэту надоело не спать всю ночь,

Он сделал шаг, он с пьедестала уходит прочь.

Никто не видит и не слышит — лишь я смотрю:

Поэт в плаще своём тяжёлом порвал зарю.

2

Как беззащитен ты, великий!

Беспомощен… И как могуч!

Над головой вороньи крики

Ужасней самых тёмных туч.

Задумался поэт и шляпу

В глубоком размышленье снял,

Как будто бы стальному кляпу

Он тайну жизни поверял.

Увы! Всё это бесполезно:

Ворона не слезу прольёт —

С бесцеремонностью железной

Вонючий выплеснет помёт.

И кудри чёрные поэта

Враз побелеют от него.

Я с горечью замечу это

Нахальной птицы торжество.

Я рад бы взять ведро и швабру,

Ведрить и швабрить с порошком,

И серость изловить за жабры

Да отметелить хорошо.

Но вижу: нет у ней предела,

Нет ни начала, ни конца,

Душа отсутствует, и тело,

И выражение лица.

Запахнет паленым и серой.

Где царь? где узник? где их червь?

Чернь побледнеет — днеет серость,

Сгустится серость — реет чернь.

На площади кусты из терний.

Дождём грядём — сквозь них идём.

Как много серости и черни

И мало света ясным днём!

Что могут неуклюже слизни?

На них с рождения печать,

А мы должны его при жизни

И после смерти защищать.

Душа поэта не остынет

Во вдохновении своём.

Глас вопиющего в пустыне

Вопит с пустынею вдвоём.

3

Есть святая святых — есть святые дороги,

Даже буквы в названиях сумрачных строги.

Неотмирность возвысила их и хранит,

Опершись на холодный, но вовсе не вечный гранит.

Этот памятник — здешний и рос на глазах у народа,

Он от мира сего, и дворянская честь — в нём порода.

Свой для площади, свой для пространной страны,

Много лет без войны простоял у небесной спины.

Почему же взорвали у бронзовых ног тишину?

Почему объявили повторно поэту войну?

Он стоит равнодушно-спокойный на вид,

Вход в метро для него — погруженье в Аид.

Запах тлена скрывается запахом дыма,

Чья-то ненависть к людям вонюча, едка, нелюдима,

Застилает глаза, разрастается вширь без помех,

А поэт-тайновидец смотрел в тот момент глубже всех.

Он увидел и трупы, и чистую кровь, что засохла,

Вперемешку валялись кровавые камни и стёкла.

В развороченном и покорёженном слое

Притаилось всё дикое, тёмное, злое.

Всё, что было геройством в умерших веках,

Обернулось простой сединой на висках.

Генералы, и маршалы, и президенты!

Ваши подвиги рьяные беспрецедентны,

Ваши площади, улицы, лица чисты —

Не нужны здесь придирчивые блокпосты,

Батальоны, дивизии, роты, полки,

Автоматы, винтовки, к винтовкам штыки.

Беззащитен всегда только тот, кто поэт,

Лишь открытому сердцу спасения нет!

Был однажды убит — он на площади встал,

Не податливый воск, а надёжный металл.

Но поэт — это челяди цепкой укор,

Это ливень, счищающий с истины сор.

Он — упрёк проходимцам, погрязшим в крови,

И великим безликим, что лживы в любви.

Где же кров твой, поэт? Без постели кровать…

Не её ли пытались убийцы взорвать?

2002

ИДУ САДОВОЙ-СПАССКОЮ…

Иду Садовой-Спасскою и радуюсь весне.

Морозная и поздняя, а смотрит всё ясней!

Всё призрачней и трепетней её цветной наряд,

Машины осторожные как бы над ней парят.

И даже супермаркеты равняются в строю,

Фасады хорошеют — я их не узнаю.

И только одиночество — оно всегда одно,

Как многолетней выдержки забытое вино.

Не выпито, и шепчет мне среди простых забот:

Садовая накормит, а Спасская — спасёт.

2002

РЕЧКА НЕЗНАЙКА

Зелёная речка Незнайка,

Незнайки зелёного речь.

Зелёная речка Незнайка

Не может себя уберечь.

Зелёная речка Незнайка

Не может играть синевой,

Зелёная речка Незнайка

Случайно осталась живой.

Зелёную речку Незнайку

Устали деревья стеречь,

Зелёную речку Незнайку

Не бросишь, как дерево, в печь.

Зелёная речка Незнайка

Не знает — увы — ничего,

Зелёная речка Незнайка

Не видит конца своего.

Зелёная речка Незнайка

Размыла исток голубой,

Зелёная речка Незнайка

Не плачет уже над собой.

2003

***

Бывает на свете приют бесприютный!

Высокий-высокий, а всё же уютный,

Тот угол жилой, что совсем без угла.

В нём звонкоголосая райская птица

Могла бы не просто сама приютиться —

Птенцов бы повывела и сберегла.

Так где же ты, птица? Забытому краю

Ты выпела песни, подобные раю,

А здесь, на ветвях, пустоты кружева.

Твой угол жилой без угла и поныне

Живёт на высокой-высокой вершине,

Да только вершина уже не жива.

Остались от кроны лишь тихие звоны,

Но их заглушают и крики вороны,

И крики подросших в гнезде воронят.

Кора от большого ствола отлетает,

И белое тело не сохнет, а тает.

А серые разве его сохранят?

2003

***

Орешник сменяет рябинку.

Торопим с телеги коня,

Подпрыгивая на корнях,

Что вылезли спать на тропинку.

В последней прозрачной листве

Не шорох — осенние вздохи,

А мы всё левей и левей —

Последыши цепкой эпохи.

Становится обод седым,

Увеча, ломая помехи.

Оглянешься: сзади следы

И градом — орехи.

2003

КОРОЛЕВА ПОДМОСКОВЬЯ

Эта птица королева Подмосковья — королёк,

И направо, и налево путь её равно далёк.

Клювик тонкий, голос звонкий, тоньше нити голосок,

Он ласкает перепонки, как от ветра колосок.

Легче пуха, легче духа безбоязненный пилот,

Реактивный, но беззвучный и бесследный самолёт.

Быстрым крыльям в тесной чаще ни тропинок, ни дорог,

Но полёт всегда удачен, а точнее — даже строг.

Вот грибник, он смотрит зорко и не слышит ничего,

Тёмной молнии не видит над своею головой.

Тише тихого напева тот ничейный уголок,

Где летает королева Подмосковья — королёк.

2003

ВОСТОК И ЗАПАД

Восток и Запад. Запад и Восток.

Где тонко, там — увы! — уже не рвётся,

И дело это шумом отзовётся,

Какой-нибудь кометою с хвостом.

Восток проснулся — тихо дремлет Запад,

А всадники уже несутся вскачь,

Чтоб сердце, а не кожу расцарапать, —

Не инь и янь, а сука и сукач.

2004

КОЛЬЦЕВАЯ

Кольцевая…

Где начало — там конец,

Где конец — начало.

Запевая,

Развевая,

Каждый был немножко метростроевцем.

О эпоха!

Кольцевея

То правее, то левее,

Обэпошила,

Метростроевцев

Облапошила.

А конец — опять начало,

И начало — вновь конец.

Оконцованная,

Прочным мрамором

Облицованная

Да кольцом стальным

Окольцованная!

Раз — дорожка, два — дорожка…

Рельсы спарены,

И платформы все — офонарены.

Под землёй любовь

Безвенечная,

Но зато она — бесконечная.

2004

***

Прёт пречистая сила,

Ей не крикнешь: «Постой!».

Трафаретка гласила:

«Резвый, трезвый, пустой».

Он в кабине поставил

К ветровому стеклу,

Правил круто без правил,

Тормознул на углу.

Вроде парень отличный

И приличный на вид.

Люд спешащий столичный

Дивом не удивит.

Грузовик стар, недужен,

Глянет вскользь постовой.

А зачем ему нужен

Трезвый, резвый, пустой?

2004

***

Где свалка мусора цвела,

Там сварка и кипят дела.

Кран длинношее

Глядит сверху вниз,

Дом хорошеет,

Светлеет карниз.

И на глазах стена крепчает —

Над молочаем.

Парень в спецовке

На облицовке.

Всех двигает разум,

Всё движется разом.

В мусоре тает

Тайный недуг,

Рядом витает

Свалочный дух.

И шатко, и валко

Растёт свет очей…

Все для богачей —

И свалка?

2004

ГАСТАРБАЙТЕРЫ

«Гастарбайтеры вы,» — симпатично милашка сказала.

Полновата слегка: нелегко в тёплом кресле сидеть.

Мы припёрлись к ней осенью прямо с вокзала,

О работе мечтая, жилье и еде.

Я пришёл из глубокой, далёкой России,

Ну а где находилась что счастьем полна?

Почему раскрасавицу мы не спросили,

Как зовётся её сторона?

Ах, задача трудна, но сложней не задача,

А сиротство души — будто строгая мать.

У красавицы той иномарка и дача, —

Значит, можно Россию Америкой звать.

2004

ЗА РУЛЁМ

Дрожит машина, а вокруг

Трепещут синие осины.

Везут колёса господина,

Ему не страшен рой осиный

И в дружбе с ним — пчелиный рой,

Который слеп и глух порой.

Все птицы распевают оды,

Осины шепчут им вослед,

Что за рулём не крепкий дед,

А царь услужливой породы.

2005

***

Палачи, а откуда вы родом —

Все этрусские, русские, прусские, прочие,

Не заплечных дел мастера?

Поворотом судьбы, приворотом,

Ожирением и худосочием

Наловчились в землю втирать.

Изощрённости вашей завидуют.

Сверхроскошные гнёздышки свили

Из обманутых чьих-то надежд

И надеетесь: ловких не выдадут.

Возле плахи замшелой на свет появились

Вы из белых халатов и чистых одежд.

2005

ИЗ ОКНА ВАГОНА

На старой ограде

Написано ярко:

«Красное знамя — на Кремль!».

На новой краснеют слова

«Хакер» и «жесть».

Я хотел бы

Оставить там

Надпись другую:

«Доброго пути,

Человек».

2005

НИЩЕГРАД

Их обходит любая зараза

Из-за запаха тысяч зараз.

Нищий сумку украл —

Потрошил её в сквере три раза,

А за ним потрошили семь раз.

Он без ног, тот без рук — лишь характером сходны,

Огрызаются с разных сторон.

Здесь увидишь десятки и сотни,

Но за ними стоит — легион.

Потому и сложилось веками:

Ловкачи-толкачи там и тут,

Из куска хлеба сделавши камень,

В вещем страхе в хоромах живут.

2005

АЛЕКСАНДРОВСКИЙ САД

Александровский рай,

Прикремлевская зелень…

Александровский сад,

Поселенье славян.

Александровский сад,

Я тобою нацелен,

Александровский рай,

Превзойти соловья.

Александровский сад,

Ты и плод мой, и завязь;

Александровский рай,

Я — и завязь, и плод.

Александровский сад,

Есть прохожий — мерзавец,

Александровский рай —

Есть прохожий-оплот.

Александровский сад

Время не обломало;

Александровский рай,

Сохранившись, воскрес.

Александровский сад

Настрадался немало;

Александровский рай —

Мартиролог окрест.

Александровский сад,

Что ни шаг, то увечье;

Александровский рай,

Что ни миг, то беда.

Александровский сад,

Чье терпенье — овечье?

Александровский рай

Вместо ржи — лебеда.

Александровский ад,

Что не кануло в Лету?

Александровский сад

В Лету не унесло.

Александровский рай,

Ты — прощенье поэту;

Александровский сад,

Ты — его ремесло.

Александровский сад!

На булыжники тихо,

Александровский рай,

С постамента сойду.

Александровский сад,

Я — рождённый портнихой,

Александровский сад,

Ты — рождённый в саду.

2005

ГОВОРЯЩИЙ АСФАЛЬТ

Чёрный он, как осенняя ночь,

Но, как звёздочки, светятся буквы…

Вам со свадьбой мы можем помочь,

Раздобудем и ленты, и куклы.

Если нужен крутой генерал,

Он в парадном предстанет мундире,

Чтоб лучистой звездой озарял

Счастье в новой, просторной квартире.

Жениха, и невесты, и куклы

Объектив наш уловит лучи.

И на чёрном есть светлые буквы —

Хуже всем, если чёрный молчит.

2005

ПРОБКИ

Автобус тихо ехал,

Остановился вдруг,

А впереди помехой —

Его железный друг.

О боженька!

Вся дороженька

Не по правилам

Замуравела.

Баранки не баранят,

Рули тут не рулят,

И поздно стало рано,

И скорость — до нуля.

Где инспекторы?

Где гаишники?

И девичники,

И мальчишники.

А вроде все пристойны,

И день ещё живой,

Но ты — живой покойник:

Пой песни, волком вой.

Здесь все равные,

Все исправные,

Ох, и смелые,

И умелые.

Но если ты не робок,

Налил — так пей до дна!

Не будет больше пробок —

Не будет и вина.

2005

МОЛИТВА

Я молюсь. На брусчатке — иконы.

Я молюсь, и молюсь, и молюсь…

У молитвы свои есть законы:

В ней надежда, и радость, и грусть.

Я молюсь на коленях. Прохожий

Рот раскрой и смотри на меня.

Ни ковра, ни Кремля, ни рогожи,

Только небо — ни ночи, ни дня.

И ни звука никто не ответил,

Даже шёпота не принесло.

Разве есть что понятней на свете,

Чем молитва святая без слов?

2006

***

Христос воскрес,

Сияй окрест,

Свети в груди.

Голгофы крест

Не впереди.

Из разных мест

Христос воскрес

Несётся вширь,

Стремится вверх…

Прекрасен мир,

Живи и верь!

И эта весть —

Христос воскрес —

Из тьмы, где грех,

До нас дошла,

Учила всех

И берегла.

Христос воскрес!

Сияй окрест,

Свети в груди.

Голгофы крест

Не впереди.

2006

***

Осень в столице — дерзкая дева,

А не девственница-целина.

В непогоду случайно разделась

И осталась голой одна.

Осень в Москве презирает счастливых,

Уберёгших мужей от измен.

Где гармонии переливы?

Соглядатай-мобильник взамен.

2006

НОЧНОЙ КЛУБ

То изморось, то изморозь,

И осень, и зима,

Да каруселит сызнова

Ночная полутьма.

И не поймёшь: то весело,

То грустно и смешно.

Везде сплошное месиво

И бодрствует оно.

Ночного клуба зарево

Рекламное, зовёт.

Там столько разбазарено,

Что вспыхнет всё вот-вот.

И тоже вперемешку всё:

И водка, и вино.

Иди туда, не мешкая,

Пока в душе темно.

Лекарство есть от холода,

От липкой тишины.

Там тех найдёшь, кто молоды,

В объятиях весны.

2006

КРАЛЯ

Жеребец и кобыла играли

Ясным днём посредине села

На глазах расфуфыренной крали

Разодетой… почти догола.

Жеребец был настойчив и молод,

И кобыла была молодой,

А копыто в игре — это молот,

Грудь была наковальней литой.

Их не мучили страсти-мордасти,

А учили, пройдя стороной,

Испугавшись её белой масти,

Испугавшись его вороной.

Стройной крале топорщили шорты

Распростертые бедра её.

Для кого же они распростёрты?

Утолят нетерпение чьё?

Яркой крале топорщили майку

Нестесняющиеся соски.

Для кого грудь журчит, угадай-ка?

Где исток у молочной реки?

Полуголое гибкое тело —

Для души словно громоотвод —

С любопытством украдкой глядело

Жеребцу под могучий живот.

2006

ЛЕСБИЯНКА

А рога и остры, и красивы —

Небодлива, смиренна она.

Все красивые неагрессивны,

Не черны — только кожа черна.

На лугу ранним летом — раздолье:

И трава, и цветы для коров,

Словно тихий волшебник застолье

Приготовил рассветной порой.

Но, бывает, инстинкт потревожит

Здесь Рыжуху какую-нибудь,

И пастись она больше не может,

И на землю не может взглянуть.

Лишь стоит, и мычит, и мотает

Головастой своей головой.

Всё как будто о ком-то мечтает

Над росистой, над сочной травой.

Тут выходит Чернушка из тени.

На дыбы — и легла на неё,

На мечтающую средь растений,

У которой спина, как жнивьё.

Из ближайшего леса полянка,

Как ребёнок, подсмотрит тайком.

Утешительница-лесбиянка,

А пастух её кличет быком.

2007

***

Я получил твоё письмо

Спокойное, чуть-чуть ревнивое,

Украшенное той тесьмой,

В которой нечто есть ленивое,

Интимное, как твой халат.

О лик, о крик воспоминания!

Тесьма украсила разлад

Травой забвения сознания

И воскрешением услад.

В чём не права и в чём права

Провидица моя, пророчица?

Молчат, как твердый знак, слова,

Пока понять их не захочется,

Расшевелить, распоясать

И раскусить построчно хитрости.

Как тигр, листок твой полосат,

Читать его — что тигра вытрясти,

Заднеязычный звук украсть.

Дотошно кровь чернил исследуя,

Опять испытываю страсть,

Как будто на свиданье еду я

И задыхаюсь опоздать.

Передо мной — подобье волоса,

За ним — лукавый легкий взгляд,

Как будто очертанья голоса

Твои ресницы шевелят.

Как перед утренней дорогою

На шпалах сумрачных стою,

Не мокрый рельс рукою трогаю,

А строчку ровную твою.

2007

ПОД БЕЛЫМ ПОКРОВОМ

С Новым годом и та, что нежней

(Светлым, странным, суровым,

Ветхим, вечным — и все-таки новым)

Всех на свете под белым покровом

(Ельным, стельным, изрядно похмельным,

Едким в шутках и метким в словах) —

Ты возникла мазком акварельным

И пропитана духом постельным,

А его так легко целовать.

2007

ЧЁРНАЯ ШУБКА

Поезд снова, как щепку, несёт

Беспокойное длинное тело,

А душе в долгий путь не хотелось —

Не душою решается всё.

Тело смотрит красотке под юбку.

Плюй, дорога, метелью в стекло;

Здесь душе и тепло, и светло,

Словно спряталась в чёрную шубку.

2007

АРБАТ

Предо мной — весь Арбат. Весь не старый, лишь только седой,

Он завален вещами, картинами, но не едой.

Здесь отрадно стоять да смотреть, никуда не спеша,

Эта улица — дом для души, а душа хороша,

Раскрасавица-душка, каких поискать! Не греши,

Не дыши — ведь не зря красота поселилась в тиши.

Зорко смотрит, но что упустил постовой?

Молодую любовь, отражённую на мостовой,

На булыжнике. Светится свежая надпись на нём:

Я люблю тебя, Даша, и скоро мы будем вдвоём.

Как хотел бы я так не писать — лишь подумать о Ней!

Есть ли что твердокаменней в мире и есть ли нежней?

Эту тайну двоих, многолюдный Арбат, сохрани,

Как гранит, и в погожие, и в непогожие дни.

Ты на всех языках приобрёл богатырскую стать.

Люди топчут любовь и не могут её растоптать.

2008

Я СТОЮ НА САДОВОМ КОЛЬЦЕ…

Я стою на Садовом кольце,

Маяковский торчит подо мною.

Крик застыл на железном лице,

Породнивший его с сатаною.

А вокруг — многоцветье огней,

Рождество наступает Христово.

Я хочу всё сильней и сильней

Человечьего счастья простого.

Вот родиться твоей бы любви

В день рождения вышнего чуда;

Шею нежную нежно обвить,

Появившись к тебе ниоткуда.

Ты прости за неловкость меня

В день рождения радости дивной.

Я готов на тебя поменять

Век компьютерный и реактивный.

Я люблю, и любовь из души

Улететь в твою душу готова,

Будто вновь народилась в тиши

В день рожденья Христова.

2008

***

Не котёнка ты нянчишь — мобильник,

Конец ознакомительного фрагмента.