Мой город 5. Инвалид

Дмитрий Георгиевич Боррони, 2020

Эта история о девочке-инвалиде. О ее нелегкой судьбе в жизни. Книга рассказывает о том, как трудно и порой невыносимо быть инвалидом. В ней рассказывается о некой схеме политической кухни страны. О том, что было при разрухе КПСС. Эта ироническая история довольно интересная и смешная. Она тесно сплетается с инвалидностью. В этой истории говорится и о некой мистической стороне главной героини. О ее мыслях, о ее хотении достичь чего-то. Содержит нецензурную брань.

Глава 8.

Дорога домой: размышления на тему…

Итак, Марья посмотрела на Лику, и с грустью сказала:

–Очевидно на такси нам не доехать, а на метро тем более. — затем она пояснила. — Ведь лифты для инвалидов-колясочников в нем не предусмотрены.

–Что ж, — с грустью сказала Лика. — Вы правы. — затем она как бы подбодряя сама себя, и Марью, сказала весело. — Да ну его, это такси и это метро! Мы и так доберемся. Всего лишь несколько километров и мы дома.

–И то верно. — согласилась Марья, и с радостным возгласом сказала. — Поехали.

Лика везла кресло-коляску, в которой сидела Марья по пешеходной дорожке. Никто на них не обращал никакого внимание. Их будто бы не было вовсе. Одни на этой дороге жизненного пути.

–Я словно одна. — сказала Марья. — Одна в этом безумном-безумном-безумном мире.

–Нет. — тихо ответила Лика. — Вы не одна. — затем она сказала. — У Вас есть я.

Марья посмотрела на Лику, и сказала:

–Сейчас, да. У меня есть Вы. — затем она добавила. — Но насколько хватит Вас чтобы заботиться обо мне?

Лика поспешила заверить:

–Я буду с Вами всегда.

–Нет. — ответила Марья. — Я знаю, что когда-нибудь Вы уйдете. Встретите кого-нибудь и уйдете. Я даже не буду Вас за это винить. Ведь каждый человек хочет счастья, а до чужого горя ему и дело никаких нет.

–Порой в своих горестях и печалях виноваты мы сами.

–Это так. — согласилась Марья. — Жизнь не такая какую мы сами себе ее представляем. Она жестокая, и ошибок не прощает.

Лика заметила:

–А Вы изменились.

–Конечно я изменилась. — усмехнулась горько Марья. — Мое детство кончилось, — сказала она. — а будущее моей жизни так и не наступит. — она посмотрела на кресло, и на свой обрубок левой ноги, тяжело и как будто печально вздохнула, а затем сказала. — Больше я никогда не смогу ходить, и даже если мне на одну ногу поставят протез, то все равно без костылей я не обойдусь.

–Так оно так. — огласилась Лика. — Костыли понадобятся. — затем она добавила. — Но ходить все же будет можно.

В эту оптимистическую надежду ни Лика ни Марья не верили. Да и как можно было верить, если второй ноги не было вовсе, а левая, лишь половина. Это, по сути, было невозможно. Ведь кто знает, что может случиться с протезом?

–Не надо обнадеживать меня. — сказала Марья. — Мы обе знаем, что ходить я больше не смогу.

Тем временем они подъехали к перекрестку. Лампа светофора только что зажглась красным светом для пешеходов. Машины взревели, и помчались по дороге навстречу своим заботам и приключением.

Марья сказала:

–Мне порой кажется, что я хочу сесть в одну из этих проезжающих мимо меня машин, и уехать далеко. Так далеко, чтоб меня никогда и ни при каких обстоятельствах ни нашли. — затем она сказала. — И этого я сделать не могу. — секунду помолчав, она сказала. — Я не могу прыгнуть. Не могу оттолкнуться от земли. Ведь я ее не чувствую.

Лика удивилась:

–Разве чтобы запрыгнуть куда-либо надо чувствовать землю? — затем она сказала. — Порой толчок для прыжка нам дает простой человеческий импульс. «Порыв души так сказать», — затем она сказала. — Для прыжка нужен лишь прорыв, и больше ничего. — затем она добавила. — Порой люди имеющие все части тело неспособны совершить хоть какой-то подвиг, а те, у которых нет каких-либо частей тело, или у кого сломан позвоночник, и они никогда уже не встанут, те могут совершить поступки. Так что каждый человек способен на многое. — заканчивала она свое рассуждение. — Вопрос в том, способен ли человек совершить этот поступок?

–Я уверенна. — сказала Марья выслушал Лику. — Вы правы. — тихо сказала она, а затем добавила. — Совершить поступок, надо смелость, и порой безрассудство. — затем она с явной долей иронией добавила. — Но не глупость. — затем она снова посмотрела на свой обрубок ноги, и сказала. — Глупость стала гарантией моей инвалидности. — горько заплакала она. — Благодаря моей глупости и беспечности я сижу в этом кресле и никогда больше не встану. — затем она утерла слезы, и для пешеходов загорелся зеленый свет светофора. А Марья горько и с отчаянном выругнулась. — Будь же проклята моя глупость и беспечность. — затем она поправилась. — Будь же проклята глупость и беспечность. — затем она сказала. — Будь же проклята человеческая глупость и беспечность.

Тем временем Лика сказала словно потребовав:

–Успокойтесь. Что было то было. «Ушедшего не вернешь». — затем она сказала. — Он, зеленый свет, можно переходить. — и задав направление она бодро сказала. — Теперь только вперед. Не оглядываясь назад. — она задала направление, и показав рукой на другую сторону дороги, добавила. — Вперед.

–Вы правы. — согласилась Марья, и приободрившись, добавила. — Вперед.

Лика взяла в свои руки ручки кресло, в котором сидела Марья, и повезла его на противоположную сторону улицы.

В это самое на переходе остановилась машина. Серый седан. В нем сидела семья. Женщина, мужчина, и двадцатилетний их оболтус. Увидев девочку без ног, сидящею в кресле инвалида каждый из них о чем-то подумал.

Женщина: — «Бедная девочка. Всю жизнь теперь не сможет познать радость жизни. Где только были ее родители, когда случилась беда. Что с ней станется? Представить сложно. А в ее жизни все было когда-то. Она могла выучиться, и стать, например врачом, адвокатом, судей. Могла бы открыть собственное дело, и жить в свое удовольствие. А теперь? Что теперь? Вся ее жизнь пройдет в этом кресле. Она прикована к нему навечно. До самой ее смерти. Я бы таких родителей, которые не следят за своими детьми. Я бы их…»

Мужчина: — «Что за черт. Разъездились здесь, проехать негде. Сидели б дома, и глазели в окно. Что им еще делать? Только и глазеть в окна».

Женщина: — «Интересно, кто-нибудь у нее есть? Неужели она одна? Ведь так нельзя, не проживешь. Вряд ли у нее кто-нибудь есть. Ведь от таких людей общество просто избавляется. Обществу такие люди попросту не нужны».

Мужчина: — «Что так долго красный свет горит? А эта, что так медленно едет. Как черепаха ползет. Вот включит светофор зеленый свет, а эта еще дорогу не переедет. И жди ее потом еще девяносто секунд. Ненавижу».

Женщина: — «Ну даже душа разрывается. Бедная девочка, одна. Одна, и нет никого кто бы помог ей».

Мужчина: — «Скорей же! Зеленый сейчас включиться, а эта, как черепаха ползет. Шевелись, Безногая. Ей бы в дом инвалидов переселиться. Пусть там живет, а здесь не разъезжает».

Оболтус: — «Клева! Расскажу пацанам, не поверят. Телку в инвалидной коляске видел. Клева».

Женщина: — «Что так долго красный свет горит? Скорей бы зеленый загорелся. Уехать отсюда куда подальше, чтобы всего этого не видеть».

Мужчина: — «Наконец-то переехала, черепаха. Зеленый. Поехали».

Женщина: — «Фу, слава богу, поехали».

Затем, мотор машины взревел, и она умчалась прочь от этого перекрестка. Скрывшись в потоке машин.

Перейдя на другую сторону улицы Лика сказала Марьи, что про нее говорили их одной из машин, и Марья удивленно поинтересовалась:

–Как это возможно?

–Я чувствовала. — ответила Лика. — Я почувствовала, что говорили про Вас из одной из машин. — затем она добавила. — Признаться меня это не радует. — затем она сказала. Люди злые и жестокосердные. Они заботятся лишь о себе, и других забот им не надо.

–Я с Вами совершенно согласна.

Затем, Лика снова повезла кресло-каталку, в котором сидела Марья. Лика шла медленно, она не спешила никуда. Ей нравилась бродить по улицам Москвы. Для нее это было словно умиротворение. Свобода от той скучной и унылой жизни, которую она вела в четырех стенах своей квартиры. Так они дошли до набережной Москва реки, и найдя лестницу, которая вела к ее водам, остановились. Марья тихо и мирно смотрела на тихие волны, а Лика стояла рядом с ней.

–Как хорошо. — сказала Марья. — Я всегда хотела побывать у моря. — затем она с грустью добавила. — Жаль, что теперь это неосуществимо.

Лика удивленно поинтересовалась:

–Почему неосуществимо?

–Я никогда не увижу море, потому что я никогда не смогу поехать к нему. — затем она грустно спросила. — Кто поедет со мной к нему, и на чем? — затем она сказала. — На поезде? Я не проеду в вагон, а сойти с него и того будет тяжелей. Ведь там, у моря, платформ не, только станции, а значит спускаться по ступенькам из поезда надо. «А кто поможет?» — затем она сказала. — А что касается самолета, то тут еще сложней. Во-первых, это деньги, а во-вторых, куда меня посадят? В хвост, чтобы через него быстрей меня с самолета ссадить. — затем она сказала. — Можно, конечно, на своем авто. Но кто его поведет? У меня-то ног нет, а без педалей она с места не тронется. — затем она с грустью сказала. — Вот такие пироги. А еще на удочерение заявление подать надо. — затем она закончила. — Так что море отменяется, так-то.

Лика понимала, что Марья права. Куда она поедет в таком состоянии? Вряд ли ее вообще кто-нибудь примет. Могут сдать ей квартиру, и то где-нибудь на отшибе или на последнем этаже дома без лифта. Да что там лифта? Пандусов и то нет. Забота об инвалидах. Да что Вы!?

–Никогда не надо сдаваться. — сказала Лика. — Даже если все против Вас, все равно надо бороться, доказывать, что Вы на что-то годитесь. И не на что-то, а на многое. — затем она сказала. — Многие люди-инвалиды не сдавались. Они доказывали всем что они такие же как все. Даже когда от них все отворачивались, они доказывали всем, что они такие же как все. Некоторые даже прославились, и о них сняли фильмы, написали книги. — затем она сказала. — Нельзя сдаваться. Надо доказать всем этим… что инвалиды тоже люди.

–Может Вы и правы. — согласилась Марья. — Жаль, что в большинстве случаев это лишь только слова, на самом деле все, наоборот. — затем она сказала. — Все только говорят красивые слова! Вещают на всю катушку налево и направо, что мы заботимся об инвалидах. — затем она сделала вывод. — На самом деле это ложь. Государство ни оком не заботится. Бросят как собакам пенсию, и живи как хочешь.

–Может быть Вы и правы. — согласилась Лика, и заметила. — Ведь пенсию пересчитывают от корзины прожиточного минимума, которую сообразили в правительстве на две тысячи рублей. — затем она, поморщившись, добавила. — Сами попробовали бы прожить на эти деньги, а мы посмотрели б, как у них это получилось бы?

–Да. — согласилась Марья. — Правительство умеет воровать.

–Это точно. — согласилась Лика. — Умеют. — затем она сказала. — Пенсию надо рассчитывать от той суммы, которую получает пенсионер, а не от их дурацкой корзины.

–Точно. — затем Марья поинтересовалась. — А откуда Вы об этом знаете?

–Моя мать-пенсионерка. — сказала Лика. — Так она каждый божий день правительство добрым словом поминает, желает ему… — не знала, что сказать Лика, добавила. — Чтоб его…

Тут Марья сказала:

–Может все к чертям послать, и камнем в воду.

–И что? Вы умрете, и никто о Вас не вспомнят. Только спасибо скажут, и добавят: она же инвалид.

–И то верно. — горько вздохнула Марья. — Никто обо мне даже и не вспомнит. Кому я нужна? — и сделала вывод. — Никому.

Они еще долго стояли у набережной Москва реки. Смотря на воду, они о чем-то думали. В глазах Марьи была видна печаль и горе. Что касается Лики, то она грустила. Она понимала, что ее подруга всю свою жизнь не сможет полноценно вести активный образ жизни. Лишь она, Лика, давшая слово заботиться о ней останется единственной ее подругой, и никогда не сможет предать ее.

Тут Марья неожиданно сказала:

–Домой, пора домой. — она посмотрела на Лику, и тихо, с грустью сказала. — Пошли домой. — затем она тихо поправила. — То есть Вы пойдете, а я… — тут она умолкла.

Лика понимала, что Марья никогда не сможет смириться с тем, что у нее нет ног. Она всегда будет помнить о них, и никогда не сможет смириться что их больше нет.

Лика с грустью вздохнула, и тихо сказала:

–Пошли.

Дальнейшей путь домой прошел без каких было там приключений. Вскоре, поднявшись в лифте на пятый этаж. Подойдя к двери, Лика открыла ее своим ключом, и они вошли внутрь. Затем дверь закрылась.