Кавалерист-девица

Дмитрий Дмитриев

Дмитрий Савватиевич Дмитриев (1848–1915)□– писатель, драматург. Родился в Москве в купеческой семье. Воспитывая сына в строго религиозном духе, отец не позволил ему поступить в гимназию. Грамоте его обучила монашенка. С 1870-х годов Дмитриев служил в библиотеке Московского университета, тогда же он начал публиковать рассказы, сценки, очерки, преимущественно бытовые. В 1880-е он сочиняет пьесы для «народных сцен», отмеченные сильным влиянием А. Н. Островского. С конца 1890-х Дмитриев пишет в основном исторические романы и повести (их опубликовано более шестидесяти). В 1908□г. после смерти единственного сына принял священнический сан. В данном томе представлен роман «Кавалерист-девица», повествующий об удивительной судьбе Надежды Андреевны Дуровой – первой в русской армии женщины-офицера и писательницы. Даже А. С. Пушкин был глубоко заинтересован личностью Дуровой, писал о ней хвалебные, восторженные отзывы на страницах своего журнала и побуждал ее к писательской деятельности.

VII

В 1807 году, 30 мая, при Гейльсберге Дурова в первый раз участвовала в сражении с французами, которые дрались с большим ожесточением. Неприятель превосходил нас силами, сражение было кровопролитное.

Молодая женщина нисколько не трусила, очутившись в сражении; ее необычайные присутствие духа и храбрость заставляли невольно удивляться наших воинов.

— Гляньте-ка, братцы, как наш мальчонка саблей помахивает, ровно как настоящий солдат, — проговорил старый улан, выбрав минуту поделиться своими впечатлениями с товарищами.

— Как есть ирой!

— Не по летам храбер!

— Да, не сробеет! Глазенки горят, и смерть ему нипочем.

— Чудеса, да и только!

— Ему и ядра и пули — плевок!

Так переговаривались уланы.

В самом деле Надя была неустрашима. Около нее падали солдаты десятками, сраженные пулями, ядрами и саблями.

Частая ружейная перестрелка, пальба пушек, предсмертные крики, стоны, ржание коней, море человеческой крови — на все это молодая женщина смотрела совершенно спокойно.

Она не пряталась от смерти, но сама смерть ее щадила.

— А наш Дуров заколдован! — проговорил один улан другому, когда сражение на время затихло и обе враждующие стороны, то есть французы и русские, отдыхали.

— Ври! — коротко ответил ему другой.

— Верно, заколдован.

— Да разве можно?

— Можно.

— Да как же это?

— Трава есть такая, корень.

— Ну?

— Возьми теперича этот корень и носи его на нитке или на шнурке на шее; какое ни будь кровопролитное сражение — ни одна пуля, ни один сабельный удар тебя не коснется.

— А как теперича достать этот корень?

— Трудно, больно трудно! У колдуньи добывают тот корень.

— У колдуньи?

— Да, у колдуньи, потому что она знает, как его добыть.

— Так, выходит, у Дурова такой корень имеется.

— Знамо.

Этот разговор двух улан случайно услыхал денщик поручика Бошнякова Стрела — так прозвали денщика за его быструю ходьбу и за слишком длинные ноги.

Стрела был хороший, услужливый парень, только одна беда — труслив очень, несмотря на то что обладал большим ростом и богатырским сложением. К тому же он был немного простоват или даже, скорее, глуповат.

Услышав, что существует на свете такой корень, который придает храбрости и охраняет от пуль и сабель, Стрела дал себе слово во что бы то ни стало добыть такой корень.

— А что, дядя, надо иметь целый корень или половинки довольно? — спросил Стрела у старого улана, который рассказывал про таинственные коренья.

— Можно и половину… А тебе, Стрела, на что корень-то?

— Я… я так, дядя, спросил.

— Ан врешь… Боязлив ты, значит, в тебе нет иройства — вот ты и задумал добыть корень, чтобы этого самого иройства в тебе прибавилось! — Старый улан громко засмеялся.

— Да нет же, дядя…

Стрела растерялся, его сокровенную мысль узнали другие.

— А ты вот что, Стрела, попроси корешка у Дурова, — посоветовал кто-то из улан денщику.

— Не даст…

— А ты, чудак, попроси… Может, и даст.

— Где там! — со вздохом проговорил Стрела.

Все-таки он воспользовался советом и, улучив удобную минуту, обратился к Надежде Андреевне с такими словами:

— Ваше благородие, я к вам с просьбой.

— С какой, голубчик?

— Явите божескую милость, дайте мне корешка…

— Что? — ничего не понимая, спросила Надя.

— Корешка для храбрости дайте!

— Я, голубчик, тебя не понимаю.

— Говорят, у вас есть такой корень, что храбрость придает, от пуль и сабель охраняет, — пояснил Стрела.

— Что такое, повтори! — с удивлением проговорила молодая женщина, широко раскрыв свои красивые глаза.

Стрела повторил.

— Не верь товарищам, голубчик, уланы над тобой смеются. Никакого я корня не ношу. Да такого и корня нет, который смелость и храбрость придает, — с улыбкой проговорила Надя.

Стрела, однако, не поверил. «Жалко, ему самому надобен, вот и не дает», — решил Стрела и стал выжидать времени, когда можно ему будет завладеть корнем.

Случай скоро представился.

После сражения часть войска для отдыха и ночевки заняла город Гейльсберг.

Поручик Бошняков с денщиком, а также и Надя заняли место в корчме. Поручику и Наде отвели по небольшой каморке или, скорее, по чулану, потому что более чистые комнаты содержатель корчмы берег для более важных и чиновных гостей. В каморке у Нади даже не было кровати, и для спанья положили два снопа соломы. Измученная, уставшая молодая женщина бросилась на солому и скоро заснула богатырским сном.

Бошнякова в это время не было в корчме — он по делам службы находился в штабе.

Стрела тихо, едва касаясь ногами пола, вошел в чулан, где так сладко спала Дурова; он подкрался к ней, опустился на колени и дрожащими руками стал тихо расстегивать у ней на груди пуговицы мундира. Вдруг Стрела как ужаленный отскочил от спавшей кавалерист-девицы и стремглав выбежал из ее каморки прямо на двор корчмы.

«Вот тебе штука! Вот тебе корень! Ну, чудо! Вместо улана баба оказалась! Чудеса да и только! Уж не оборотень ли это в уланском мундире!» — так рассуждал денщик Стрела, поджидая своего барина.

Скоро пришел в корчму Иван Иванович (так звали поручика Бошнякова) и спросил у денщика:

— А Дуров спит?

— Так точно, ваше благородие.

— Ты не тревожь его, он, бедный, устал.

— То есть она устала, ваше благородие.

— Что ты еще там врешь… Кто такое «она»?

— Дуров, ваше благородие, не мужчина…

— Что такое?.. Да ты пьян, каналья?

— Никак нет…

— Ну так с ума свихнулся!

— Никак нет! Истинную правду говорю, что Дуров, ваше благородие, не мужского пола.

— Так кто же он, сказывай, разбойник!

— Девка.

— Что? Дуров — девка?

— Так точно.

— Слушай, чертова перечница, или ты с ума сошел, которого, по правде сказать, у тебя не бывало, или же ты пьян!

— Никак нет.

— Молчать! — сердито крикнул Иван Иванович.

— Слушаю, ваше благородие.

— Пошел вон! Если ты пьян, поди проспись, а если с ума сошел, то окуни голову в холодную воду. Понял?

— Понял, ваше благородие.

— Ну, пошел, дурак!

— Слушаю.

— Стой. Скажи, дурацкая образина, с чего ты взял, что Дуров не мужчина, а женщина?

— Прикажете доложить?

— Докладывай. А, впрочем, не надо — ведь соврешь нескладно! Пошел к черту, я спать хочу!

— Слушаю, ваше благородие.

Стрела хмуро вышел из горницы. Поручик, сбросив с себя мундир, поспешно лег на кровать, но заснуть он, несмотря на страшную усталость, не мог.

«Дуров — женщина! Ведь вот что, дурачина, выдумал! Разве женщины могут быть так бесстрашны… Дуров герой, положительно герой! Женщина от ружейного выстрела в обморок падает, а ему и пушечная пальба нипочем», — раздумывал Иван Иванович, ворочаясь на жесткой постели.

Хоть он и не поверил словам своего денщика, но все-таки стал сам наблюдать за Надеждой Андреевной. Теперь с каким-то особым вниманием смотрел он на маленькие ручки Дуровой, когда она отдавала честь своему ближайшему начальнику.