Таня Гроттер и Исчезающий Этаж

Дмитрий Емец, 2002

Тане Гроттер не повезло. На то время, пока Сарданапал, Медузия Горгонова и другие преподаватели вновь отстраивают разрушенную школу магии Тибидохс, учеников отправляют по домам. Вот и Таня вынуждена вернуться в Москву в семью Дурневых. Да еще захватить с собой в нагрузку целый чемодан склочных привидений. Ну да ничего! За время обучения в Тибидохсе Таня кое-что успела усвоить, так что дяде Герману и тете Нинели придется несладко… И вот наконец наступает пора вернуться в Тибидохс. Он отстроен заново и даже лучше прежнего, но вот Исчезающий Этаж… С ним творится что-то невероятное. Никто из тех, кто отважился проникнуть туда, не вер-нулся назад. Или все же вернулся?..

Глава 2

Купидончик в шкафу

Во всей Москве не было семейства зануднее, склочнее и невыносимее, чем семейство Дурневых. Состояло оно из дяди Германа, тети Нинели и их дочки Пипы (сокращенно от Пенелопы). Даже не верилось, что Дурневы состояли в родстве с Гроттерами. Правда, родство это было дальним: дядя Герман приходился троюродным племянником бабушки Леопольда Гроттера, отца Тани.

Других родственников среди лопухоидов у Гроттеров не было. Именно по этой причине, когда Танины родители погибли в схватке с Чумой-дель-Торт, Сарданапал и Медузия подкинули годовалую девочку дяде Герману, положив ее на порог в футляре от контрабаса.

С этим футляром из драконьей кожи Таня и стояла теперь у дверей квартиры Дурневых. Только сейчас в футляре лежал летающий контрабас, а в левой руке она держала сверток с Черными Шторами, перевязанный особым, обуздывающим магию шнурком. Пока шнурок был цел, Шторы были не в состоянии выкинуть ни одного из своих фокусов.

Рядом с Таниной ногой стоял чемодан, в котором вполголоса переругивались привидения. Дама донимала Поручика рассказами о своих болячках, которых было у нее больше, чем значилось в медицинской энциклопедии. Во всяком случае, за те долгие часы, что Таня летела над океаном, сжимая коленями лакированные бока контрабаса, Дама успела перечислить только те свои недуги, которые начинались на букву «а».

Тане это чем-то напомнило дядю Германа с его чудовищной мнительностью. Стоило Дурневу случайно чихнуть, как он немедленно ехал консультироваться к своему доктору. Если же к чиху добавлялся еще и насморк, дядя Герман ложился на кровать, скрещивал на груди ручки и принимался многословно прощаться с тетей Нинелью и Пипой.

«Два месяца! Я должна прожить тут целых два месяца!» — повторяла Таня, с тоской глядя на дверь и не решаясь нажать на кнопку звонка.

— Тише! Я сейчас буду звонить! — сказала она разошедшимся призракам.

— Ухти-пухти, как страшно! Я уже в обмороке! — хохоча, завопил Поручик Ржевский.

— Как, ты сказала, зовут твоих родственников? Дядя Пульман и тетя Фланель? Я покажу им мои гланды и расскажу про печеночные колики!.. Уверена, это будет для них поучительно! — с воодушевлением сказала Недолеченная Дама.

— О да! О да! Куда уж интереснее! — передразнил Поручик. — У меня просто голова от интереса отваливается! Ой, держите ее!..

Чмяк! Недолеченная Дама громко взвизгнула.

— А вы, армейский остряк, приставьте свою голову на место! Нашли, где головами разбрасываться!.. Брр, мерзость какая! Она так противно моргает у меня на коленях! — сердито крикнула она.

Поручик снова разразился идиотским смехом.

— Я вас предупреждала! Или сидите тихо, или… Короче, сами напросились! — Таня поправила на чемодане сургучную печать, и оба привидения мигом притихли.

Набравшись храбрости, Таня нажала на кнопку звонка.

«Интересно, как Дурневы отнесутся к моему возвращению? Скорее всего, не очень обрадуются!» — подумала она.

Дребезг звонка еще не смолк, а в квартире уже залаяла такса. Таксу звали Полтора Километра. Толстая и склочная, она была достойным членом семейства Дурневых. Ее любимым занятием было хватать гостей за пятки. Если же ее прогоняли в коридор, то Полтора Километра от злости обслюнявила стоящие там ботинки.

Еще через полминуты в глубине квартиры распахнулась дверь, и по линолеуму гулко забухали толстые пятки. Таня поежилась. Тетя Нинель! Ее шаги можно было узнать из тысячи.

— Почему ты лаешь, мой крысеночек? Иди к мамуле на ручки! — засюсюкала тетя Нинель.

Ее толстые пятки перестали наконец шлепать, и Таня поняла, что ее пристально разглядывают в глазок.

— О нет! — дурным голосом взвыла тетя Нинель. — О нет! Герман! Герман! Это твоя племянница! Недаром меня сегодня всю ночь душил какой-то скелет!

Послышались еще чьи-то шаги. На этот раз они были негромкие и звучали примерно так: «цук-цук-цук». Дядя Герман был втрое легче своей супруги. Тощий, с зеленым лицом, он сильно смахивал на вурдалака. И даже, кажется, был в родстве с графом Дракулой. Но не по Таниной линии, а по какой-то совсем другой. Так, во всяком случае, утверждала Ягге.

Вот только, в отличие от своего клыкастого родственника, дядя Герман не был магом. И вообще не верил в волшебство. Вот бы он удивился, если бы узнал, что эти несколько месяцев Таня жила не на вокзале, а училась в настоящей школе для магов!

— Да, это она! Я же говорил: ударят морозы, и она притащится как миленькая! — услышала Таня ехидный голос дяди Германа. — Пипа, Пипа, иди сюда! Посмотри и ты тоже!

Догадавшись, что у глазка сейчас появится злорадствующая Пипа, Таня в профилактических целях высунула язык. Ей было хорошо известно, что дурневская дочка терпеть ее не может. Все раннее детство Тани было отравлено общением с Пипой. Сколько раз та обижала ее, запирала на лоджии, ябедничала, устраивала пакости! За то время, что Таня была в школе магии Тибидохс, Пипа едва ли могла измениться к лучшему.

— Танька Гроттер! О нет! Только ее тут не хватало! Я так надеялась, что с ней что-нибудь случилось! Что ей кирпич на голову упал или ее в тюрьму посадили! — завопила Пипа, отрываясь от глазка.

— Пипочка, что ты говоришь! Так нельзя. Мы должны жалеть бедную сироту. Она же не виновата, что у нее были никчемные родители и она сама точно такая же никчемная, — елейным голоском сказала тетя Нинель.

— Не-ет! Мам, пап, не открывайте! Давайте забаррикадируемся и не впустим ее! Пусть катится откуда пришла! — завизжала Пипа, оттаскивая мамашу от двери.

— Успокойся, Пипочка! Нельзя ее не впустить. Об этом узнают журналисты и испортят твоему папе карьеру. Лучше потом мы потихоньку сплавим ее в интернат строгого режима для детей с уголовными наклонностями, — зашептала тетя Нинель.

— Почему потом, а не прямо сейчас? — закричала Пипа. — Если вы ее впустите, я уйду из дома! Это из-за нее я хожу лысая! И чаем меня тоже она ошпарила!.. Дайте ей коврик, и пусть ночует на лестнице! Ясно вам?

Однако тетя Нинель и дядя Герман решили иначе. Щелкнул замок, дверь распахнулась, и Таня оказалась лицом к лицу с Дурневыми. Впереди всех неприступным бастионом возвышалась тетя Нинель, похожая на бегемота в домашнем халате и мягких тапочках. В руках у нее клокотала такса. Чуть сбоку стоял дядя Герман, а из-за его спины выглядывала Пипа.

Волосы, которых Пипа лишилась, попытавшись залить клеем волшебную книгу, успели слегка отрасти и теперь торчали коротким колючим ежиком. Зато прыщей у Пипы стало вчетверо больше. И еще она была в пижаме. «Значит, у лопухоидов теперь ночь! Ой, я же сама видела, что ночь! Как же я сразу не сообразила? Перебудила всех!» — спохватилась Таня.

Однако в данном случае это обстоятельство сыграло ей на руку.

— Ты знаешь, сколько времени? Почти три часа! — раздраженно сказала тетя Нинель. — Сегодня уже поздно, я с тобой завтра поговорю!

Дядя Герман пока молчал, однако его маленькие глазки злобно сверлили незнакомый кожаный чемодан и сверток с Черными Шторами. Таня догадалась, что сейчас Дурнев непременно поинтересуется, что это такое и где она взяла эти вещи.

— Дядя Герман, а как поживают ваши кролики? — спросила она, надеясь смягчить его. — Уже спят?

Ее вопрос — самый, казалось бы, невинный — заставил всех Дурневых посинеть от злости. Они терпеть не могли вспоминать об этом эпизоде в их жизни. О том, как дядя Герман, пытаясь дать Тане затрещину, попал рукой по магическому контрабасу. А волшебные инструменты не любят, когда с ними так обращаются. В результате дядя Герман возомнил себя кроликом Сюсюкалкой, завел в квартире целых сто ушастых собратьев и даже дал интервью по телевизору, заявив, что отказывается от политической карьеры, потому что обожает животных…

— Чтоб я больше не слышала о кроликах! Мы отдали их в зоопарк! Ясно тебе? Хищников тоже надо кормить, — злорадно произнесла тетя Нинель.

— Между прочим, папулю снова избрали депутатом! Избиратели почти единогласно проголосовали за него после того интервью… Папуля теперь жутко популярен! У него даже автографы берут! — добавила Пипа.

— Но ведь дядя Герман… Он и правда их любил! — удивилась Таня. — Он же сам был кроликом Сюсю…

Дядя Герман затопал ногами. Так как он был очень тощий, то, чтобы топать громче, ему приходилось высоко подпрыгивать.

— НЕТ! Молчать! Никем я не был! Я Герман Дурнев, депутат! Глава самой доброй фракции и председатель самого гуманного комитета! Ясно тебе?! — брызжа слюной, взревел он.

Он так позеленел, что Таня испугалась, что он ее ударит, и на всякий случай отодвинулась.

— Ясно, ясно. Вообще-то я уже иду спать… — сказала она, грустно подумав, что как кролик дядя Герман был куда симпатичнее.

Хоть дядя Герман едва ее не придушил, зато воспоминание о «морковно-капустном» периоде его жизни заставило самого доброго депутата забыть про подозрительный чемодан. Он сжал руками виски и, раскачиваясь как маятник, ушел в спальню. За ним, семеня короткими ножками, убежала Пипа. С Таней осталась только тетя Нинель.

— Сейчас зима, на лоджии холодно, поэтому ляжешь в большой комнате! И попробуй только шастать ночью по квартире — шкуру спущу! Свет не включать! Телевизор не трогать! — сказала она, глядя куда-то в стену над Таниной головой.

Тетя Нинель закрыла входную дверь на все замки, задвинула цепочку и удалилась вслед за дядей Германом.

«Добро пожаловать! Вот я и дома!» — грустно подумала Таня.

Забравшись на диван, она обхватила руками колени. Ей вспомнилось прощание с Баб-Ягуном и Ванькой Валялкиным. Расставаясь, они обменялись адресами. Будут ли они писать? Всего шесть часов назад она вылетела из Тибидохса, но уже теперь одиночество глодало ее как червь. Ей ужасно нужен был кто-то близкий и любящий, кому можно обо всем рассказать.

Она задвинула чемодан с привидениями под диван, положила сверток с Черными Шторами на кресло и легла, прижав к себе контрабас.

— Только ты у меня остался! Даже не знаю, сможем ли мы здесь с тобой летать, — всхлипывая, сказала она.

Струны контрабаса печально загудели.

* * *

Потянулись тоскливейшие дни. Дурневы словно сговорились отравить Тане жизнь, сделать ее как можно невыносимее.

Пипа шпионила за ней целыми днями и, чуть что, мчалась ябедничать. Тетя Нинель донимала бесконечными придирками, а дядя Герман вообще ее не замечал, словно вместо Тани было пустое место. Он даже по имени к ней почти не обращался, а когда однажды в кухне Таня случайно села на его стул, дядя Герман брезгливо потребовал:

— Уберите это отсюда! Это здесь не сидело!

Зато когда к ним приходили журналисты, дядя Герман неузнаваемо преображался. Он заставлял Таню сесть рядом с собой, обнимал ее за плечи и говорил:

— Я ужасно рад, что она нашлась! Она мне как родная! Хотя, знаете, с этой девчонкой столько проблем. Мы с женой взяли ее из трудной семьи…

— Почти что с помойки! — немедленно влезала Пипа.

— Дочка! Это невежливо! — фальшиво ужасалась тетя Нинель, но тотчас начинала громко шептать: — Хотя, говоря по секрету, так оно и было… Каких трудов нам стоило ее отмыть и элементарно научить пользоваться ножом и вилкой!

Таня терпеливо сносила все это, хотя в сто раз была чистоплотнее Пипы, а уж вилкой пользовалась явно лучше самой тети Нинели, которая чистила ею ногти. Просто Дурневы обожали говорить гадости про Леопольда Гроттера и его жену Софью.

До десяти лет Таня не знала, что ее родители погибли. Она думала, что ее папа сидит в тюрьме, а мама попрошайничает на вокзале. Так ей, во всяком случае, врали Дурневы. Лишь в Тибидохсе она узнала правду: Леопольд и Софья Гроттеры были величайшими магами и погибли, защищая ее, когда Тане не исполнилось еще и года.

В школе же — в ее старой лопухоидной школе — все было вообще кошмарно. Таня и не предполагала, что успела так от нее отвыкнуть. Все предметы казались ей ужасно бестолковыми. Не было ни летающих журналов, ни закопченных котлов, ни преподавателей, спускавшихся с потолка на гамаке, как профессор Клопп. Никто не лечил на уроках грифонов, как Тарарах, и не накладывал сглаз, как Зубодериха, чтобы веселее было учить заклинания. Все было скучно и обычно. А самое скверное — что не было магического пилотажа, любимого предмета Тани.

Одноклассники, науськанные Пипой, смотрели на Таню подозрительно и все допытывались, куда подевалась ее родинка с кончика носа. Она что, пластическую операцию сделала? Откуда им было знать, что то, что они принимали за некрасивую родинку, на самом деле было талисманом Четырех Стихий, исчезнувшим во время схватки Тани с Чумой-дель-Торт?

Зато Генка Бульонов — бестолковый увалень, когда-то случайно подглядевший, как Таня летает на контрабасе, — ходил за ней по пятам и приставал с дурацкими расспросами. Вскоре Тане это надоело, и она всерьез стала подумывать, не наложить ли на него какую-нибудь небольшую порчу, чтобы он отстал.

Вернувшись в пятницу из школы, Таня обнаружила, что тетя Нинель стоит у кресла и держит в руках сверток с Черными Шторами.

«Вот дырявая голова! И почему я их не спрятала?» — спохватилась девочка.

С криком «Не открывайте! Не надо!» Таня бросилась к свертку, но тетя Нинель уже щелкнула ножницами. Перерезанный магический шнурок скользнул на пол и, превратившись в юркую змейку, быстро уполз за батарею.

— Какие тяжелые кисти! А знаешь, ничего! Старомодные, но стиль есть!.. Где ты их взяла? — подозрительно спросила Дурнева, разглядывая шторы на свет.

— Мне их дали…

— Ах да, знаю… тот самый чокнутый старичок! — презрительно воскликнула тетя Нинель.

Зная, что Дурневы все равно ей не поверят, Таня ничего не рассказала им про Тибидохс. Они же отчего-то решили, что девочка прожила целый месяц у какого-то старичка и его жены, адрес которых отказывается говорить. И этот задвинутый старичок якобы и подарил Тане шторы и чемодан.

— Знаешь, что я решила? Я повешу их у себя в спальне! Это будет стильно! — заявила тетя Нинель. — Только вначале их нужно сдать в химчистку! На них грязи три килограмма!

— Их нельзя в химчистку! Ни в коем случае! — испугалась Таня, заметив, что края штор гневно затрепетали.

Как всякий уважающий себя волшебный предмет, шторы ужасно гордились, что их не стирали со времен Древнира.

— Можно, нельзя… У тебя забыла спросить! Марш делать уроки! — фыркнула тетя Нинель и ушла, перекинув Черные Шторы через плечо.

Разумеется, она не могла заметить того, что отлично было видно стоявшей позади Тане. А именно, что Черные Шторы мстительно изобразили скрещенные кости и череп. Причем череп почему-то неуловимо смахивал на лицо тети Нинели.

Таня вздохнула, поняв, что тетю Нинель ей не переубедить. Она толстокожая, как бегемот, и упрямая, как целое стадо ослов.

— Ну и ладно! Я предупреждала. Зато теперь она не будет жаловаться на бессонницу! — пробурчала Таня и заглянула под диван, проверяя, цел ли чемодан с привидениями.

Чемодан был на месте, и Таня успокоилась. Значит, Пипа сюда еще не добралась, хотя и шастала все время где-то поблизости.

* * *

Той ночью Таня долго не могла заснуть. Она лежала на диване, смотрела в белеющий над головой потолок со здоровенной хрустальной люстрой, похожей на осиное гнездо, и думала о Тибидохсе.

За окном выла вьюга. Она подхватывала сухой колючий снег и, покрутив его, бросала в окно. Тане постоянно казалось, что кто-то барабанит в стекло, поэтому, когда в форточку на самом деле постучали, она не сразу обратила на это внимание.

Только когда стук стал совсем уж громким, Таня повернулась и… едва не закричала от восторга! Невероятно! Снаружи висел купидончик в красных подтяжках, продрогший до невозможности.

Купидоны, или амуры, были почтальонами волшебного мира. Целыми днями с сумками через плечо они носились от одного мага к другому, раздавая им письма, посылки и телеграммы.

Таня распахнула форточку. Купидончик влетел в комнату и, сердито попискивая, принялся вытряхивать снег из колчана со стрелами. Потом он точно так же стал трясти свою почтальонскую сумку, и из нее выпало два конверта, слегка размокших от снега. Одно письмо было от Баб-Ягуна, другое от Ваньки Валялкина.

— Ура! Почта! — обрадовалась Таня, прижимая письма к груди.

Так и не решив, какое из двух читать первым, она с закрытыми глазами перетасовала конверты и открыла тот, что оказался сверху. В нем было послание от Ваньки Валялкина.

Привет! У меня вроде все нормально. К родителям я не пошел, ты же знаешь, какие они у меня. Пьют просто жутко. Но если бы я к ним заявился, стали бы за ремень хвататься — это ясное дело.

Живу я теперь у бабушки, скучаю по Тибидохсу… Помнишь, как здорово было лечить жар-птиц и единорогов? А вот с гарпиями лучше не связываться: они кошмарно пахнут и когти у них острые.

Тут недавно в школе один парень, старше меня, ему уже тринадцать, стал задираться, влез в мой рюкзак и выпил настойку для русалок. Рыбья чешуя ему страшно не идет, ведь она у него и на ладонях, и на щеках, и на шее, а я не знаю, как сделать, чтобы она пропала. Написал Тарараху, но он пока не ответил. И неизвестно, ответит ли, потому что с грамотой у питекантропов не ахти. Но ведь Тарарах и попросить кого-нибудь может, если захочет… Того же Клоппа, или Ягге, или Зубодериху. С другой стороны, этому парню так и надо, потому что он мне просто житья не давал. Вот такие вот дела! И ты мне тоже пиши, не пропадай.

Я часто о тебе вспоминаю. Ведь ты же знаешь, что я… (дальше несколько слов было много-много раз зачеркнуто). Короче, пока! Пиши!

Кстати, совсем забыл тебе сказать. Недавно я видел огромную птицу. Ну ужасно похожа на Мертвого Грифа! Правда, я так и не понял, он это или не он. Если он, непонятно, что он делает в мире у лопухоидов. Ну все, еще раз пока, на всякий случай будь поосторожнее.

Твой друг Ванька

Внимательно рассмотрев на свет зачеркнутые слова, Таня засмеялась и вскрыла конверт от Баб-Ягуна. Если Ванька написал свое письмо на обычном листе, криво вырванном из школьной тетради, то Баб-Ягун использовал большой кусок бересты. На обратной стороне бересты был рецепт его бабки Ягге, в котором она прописывала кому-то крокодильи слезы и молодильные яблоки.

Письмо Баб-Ягуна было совершенно в его духе, то есть без «здрасьте», без «до свидания», даже без знаков препинания. Сплошной поток сознания: что вижу, то и пишу.

Зато пришло оно не откуда-нибудь, а из самого Тибидохса. Баб-Ягун был единственным учеником, которому позволили остаться в школе на время ремонта. Сарданапал просто не мог никуда его отдать, потому что в мире лопухоидов у Баб-Ягуна не было родственников. У него вообще никого не было, кроме Ягге.

Я тут недавно пылесос разобрал поставил новую насадку на трубу теперь он у меня не будет чихать при взлете правда бабушка говорит всякий раз как я чиню пылесос она мне потом кости сращивает потому что нечего внутрь лезть если руки растут как у меня а как они у меня растут нормально как у всех интересно а ты когда-нибудь разбирала свой контрабас хотя там наверное ничего внутри нет стоящего Таня ты отлично играешь в драконбол мы все время с бабусей тебя вспоминаем как ты здорово забросила тогда пламягасительный мяч в пасть дракону оборотней мы тогда все просто обалдели кое-кто вообще чуть со скамейки не грохнулся жаль только матч не был закончен потому что драконы подрались а этот свинья Шурасик перерубил волос Древнира и заварил всю эту кашу ну да ладно авось еще поиграем недавно я был в ангарах у драконов Гоярын теперь в спячке а у Ртутного рана от копья уже заросла хотя Тарарах каждый день к нему приходит как и раньше.

Тут чего-то странное в Тибидохсе творится мне ничего не говорят да только Поклеп как ты помнишь перекрыл Главную Лестницу и они все чего-то боятся понаставили всюду кучу заклинаний просто невозможно стало ходить каждую секунду чего-то срабатывает а еще тут сейчас такая стройка идет что ого-го домовых отовсюду собралось и леших и великанов и нежити всякой ну прям не поверишь сколько строят днем и ночью Усыня с Горыней только успевают им камни подносить а Дубыня не носит потому что ему подвесной мост на голову упал он хотел выяснить как мост работает и сунулся макушкой бабуся говорит другого бы прибило а он ничего только получил сотрясение мозга и с тех пор все время хихикает но скоро перестанет.

Как там твой дядя Герман не очень достает если очень ты мне скажи я с ним разберусь он ведь такой же вредный как Та-Кого-Нет да вот еще одна новость когда в подвале разбирали завалы Ту-Кого-Нет не нашли Сарданапал говорит ничего страшного но ведь должно было хоть маленькое пятнышко остаться.

Недавно я слышал как Зубодериха говорила про это с Тарарахом только они сразу замолчали когда меня увидели и велели мне идти куда я шел а я никуда не шел я так просто гулял потому что мне одному тут скучно бабуся говорит уроки учи но чего я больной учиться когда никто не учится и занятий нет может я скоро попытаюсь пробраться на ту Лестницу которую Поклеп перекрыл потому что ужасно неудобно все время далеко ходить Лестница как Лестница чего там может быть страшного.

Ну все я пошел а то купидону надоело ждать пока я письмо закончу и он тут у бабуси конфеты искал и все настойки разлил ну и влетит же мне потому что он то улетит а бабуся у меня с характером ей обязательно надо кому-нибудь по первое число всыпать…

Таня перечитала письмо Баб-Ягуна два или три раза, прежде чем разобралась в его каракулях.

«Опять свой пылесос разобрал!» — весело подумала она, решив, что Баб-Ягун ничуть не изменился. Все так же любит возиться с магической техникой. Лучше бы он правда унял свои беспокойные ручки, потому что пылесос с вертикальным взлетом штука деликатная и требует особого обращения.

Тане захотелось заодно перечитать и письмо от Ваньки, но тут кто-то принялся возмущенно попискивать и дергать ее за ночную рубашку. Купидончик! Она совсем о нем забыла! Тане стало совестно, что она не побеспокоилась о почтальоне.

— Ты замерз? Хочешь у батареи погреться? — спросила она.

Купидончик замотал головой и показал пальцем сперва на свой рот, а затем на живот. Он явно требовал, чтобы его накормили. Пухлые купидончики были ужасными сладкоежками. Недаром за доставку почты с ними обычно рассчитывались пирожными или конфетами. Никаких других средств оплаты они не признавали.

— Хорошо, пошли на кухню. Только тихо… А то еще проснется кто-нибудь, — прошептала Таня и первой выскользнула в коридор.

Квартира самого доброго депутата, родственника графа Дракулы Германа Дурнева была совсем не маленькой. Одних только туалетов тут было целых три штуки, а в коридоре отыскалось даже место для пальмы. Вот только Тане было здесь неуютно. Куда больше ей нравились запутанные лабиринты Тибидохса — с гудящими сквозняками, с таинственными ларями в нишах и с проеденными молью турецкими коврами-самолетами, в которых мягко утопали ноги.

Купидончик, не отставая, летел за Таней, в предвкушении сладкого хлопая подтяжками. В темноте он не разглядел поворота и врезался лбом в дверь комнаты Пипы. Бабах!

— Кто ко мне приперся? Чего надо? — сонным голосом крикнула из-за двери дочка дяди Германа.

Купидончик, растирая шишку на лбу, принялся возмущенно пищать, высказывая все, что думает об этой двери. Таня схватила его и зажала рот.

— Я спрашиваю: кто там? — нервно повторила из-за двери Пипа.

Таня поняла, что еще секунда — и Пипа начнет визжать. Надо было срочно что-то придумать.

— Ав-ав! — негромко гавкнула Таня, царапая ногтями дверь. Уж что-что, а передразнивать таксу она умела просто отлично.

Услышав знакомый лай, Пипа мигом утихомирилась.

— Убирайся отсюда, Полтора Километра! Не пущу! Ты мне тапки обслюнявишь! — зевнула она, падая носом в подушку.

На кухне у шкафа, в котором тетя Нинель хранила сладкое, Таня в замешательстве остановилась. Она была уверена, что Пипа еще с вечера обклеила шкаф секретными нитками и волосками. Если хоть один из них будет оборван, завтра поднимется страшный визг.

Но откуда Пипе было знать про существование отличного заклинания «Туманус прошмыгус», которому Таня обучилась у Гробыни! Тому, кто использовал это черномагическое заклинание, можно было не опасаться замков и запоров. Правда, во все запертые двери входить нужно было только спиной вперед.

Прошептав: «Туманус прошмыгус!», — Таня отвернулась и, просунув руку сквозь дверцу шкафа, принялась шарить внутри. Зашуршали многочисленные пакеты. Хотя тетя Нинель вечно сидела на диете, это не мешало ей регулярно пополнять запасы.

— Ага, вот… Ты что хочешь: печенье, вафли, конфеты, пирожные, шоколад или мармелад? — спросила Таня, на ощупь определяя, что где лежит.

Купидончик начал возбужденно подпрыгивать и стучать себя по животу, показывая, что хочет абсолютно все.

— А не лопнешь? — удивилась Таня. — Ну ладно, ты сам хотел.

Когда через полчаса она выложила на стол последнее пирожное, купидончик не смог даже пропихнуть его в рот, хотя пытался сделать это обеими руками. Его живот растянулся как резиновая груша, а подтяжки, казалось, готовы были лопнуть.

Благодарно пискнув, купидончик замахал крылышками и попытался взлететь. Однако самое большее, что у него получилось, это оторваться на полметра. Здесь силы окончательно оставили перекормленного почтальона. Он осоловело захлопал глазками, блаженно улыбнулся, сложил крылышки и — с ужасным грохотом рухнул носом на стол. Таня бросилась к нему. Она была убеждена, что купидончик свернул себе шею, но свернувшие шею так сладко не посапывают и не подкладывают под щеку упаковку от вафель.

Таня запоздало вспомнила, что Медузия на занятиях по нежитеведению советовала им ни в коем случае не перекармливать купидонов, потому что они не знают чувства меры. Но он так умильно просил, что она не удержалась.

«И что мне теперь с ним делать?» — подумала Таня.

Ругая себя, она стала сметать со стола крошки, но тут в глубине квартиры послышались чьи-то торопливые шаги. Размышлять было уже некогда. Подхватив купидончика, Таня ухитрилась затолкать его в посудный шкафчик. Едва она захлопнула дверцу, как кто-то ворвался в кухню.

Вспыхнул свет. Ослепленная Таня закрыла глаза. Когда же она вновь их открыла, то обнаружила, что перед ней стоит разъяренный дядя Герман. У его ног заливалась лаем предательница-такса.

— Что ты тут делаешь?! Кто тебе разрешил приходить ночью на кухню?! Ты же знаешь, как я чутко сплю! — взревел дядя Герман. — Тебе мало было на ужин рисовой каши? А может, она тебе не понравилась?

— Нет, достаточно. И я обожаю, когда каша прилипает к тарелке, — сказала Таня, пытаясь ногой незаметно затолкать под стол фольгу от шоколада.

Разумеется, от проницательных глаз самого доброго депутата это не укрылось.

— Лжешь! Ты наглая испорченная лгунья! Вся в своего отца! — прошипел он. — Живо иди к себе и не смей никуда выходить! Утром я с тобой разберусь!

Таня повернулась и, пожав плечами, отправилась в свою комнату. Дядя Герман, раздраженно сопя, тащился за ней следом. На кухне осталась одна такса. Она подозрительно огляделась, принюхалась и принялась рычать на посудный шкафчик.

Через некоторое время дверца шкафчика распахнулась. Оттуда выглянул сердитый купидончик, на голове у которого была нахлобучена любимая синяя чашка тети Нинели. Увидев купидончика, Полтора Километра зачихала от злости.

Купидончик не выносил бытового хамства. Недолго думая, он столкнул на таксу большую кастрюлю, накрывшую ее с головой. Испуганно взвизгивая, кастрюля заползла под стул. Зевнув, купидончик аккуратно закрыл дверцы, подложил себе под голову колчан и вновь заснул.

* * *

Утром Таня ждала от Дурневых разноса и даже сурового наказания, но дядя Герман рано уехал по делам, а тетя Нинель была во вполне благодушном настроении. Когда Таня пришла на кухню, она сидела за столом и ела лимон. Стоило Тане взглянуть на это, у нее сразу свело челюсти. Сама же тетя Нинель даже не морщилась.

— Каждый уважающий себя человек должен обязательно съесть с утра целый лимон! — бодро сообщила она девочке. — Это крайне полезно! Восстанавливает кислотность и очищает мозговые извилины от излишней информации! Подай мне, пожалуйста, блюдце! Мне некуда выплевывать косточки!

Таня двинулась было к посудному шкафчику, но внезапно сообразила, что там спит переевший почтальон.

— Чего копаешься? Хочешь, чтобы я сама встала? — нетерпеливо крикнула тетя Нинель.

— Не надо, я сама! — Стараясь загородить спиной дверцу, Таня осторожно приоткрыла шкафчик и с облегчением перевела дух. Купидончик исчез. Похоже было, что он проснулся рано утром и улетел.

Таня передала тетке блюдце и села рядом.

— Ах да! Сегодня утром принесли из химчистки твои шторы… — сказала Дурнева.

— Уже? — испуганно спросила Таня. Она не думала, что в химчистке управятся так быстро.

Тетя Нинель подняла брови.

— Для меня это тоже было неожиданно. Кстати, раньше я почему-то не замечала, что у нас в химчистке работают одни заики, — сказала она.

«Вскоре тут тоже будут жить одни заики», — подумала Таня, но распространяться не стала. Зачем загружать очищенные лимоном извилины тети Нинели излишней информацией?

Из-под стола донеслось тявканье. Полтора Километра, расслабленная и рассеянная, лежала на коврике и умильно смотрела на старую кепку дяди Германа, которую самый добрый депутат обычно нахлобучивал в теплое время года, оберегая темечко от солнечного удара. На лбу у таксы была шишка, а рядом с кепкой лежала перевернутая кастрюля.

В воскресенье сразу после завтрака тетя Нинель и Пипа уехали в клуб играть в боулинг. Таню они не взяли, да она и не рвалась. После драконбола все остальные игры кажутся неинтересными. Да и разве что-то может сравниться с тем, когда вокруг свистит ветер, а ты, сжимая коленями контрабас, уносишься от настигающего тебя дракона, а потом, резко уйдя в пике, забрасываешь ему в пасть пламягасительный или перцовый мяч!

Воспользовавшись тем, что ей никто не мешает, Таня написала письма Ваньке Валялкину и Баб-Ягуну. «Спрячу их под ковер, а ночью отправлю!» — решила она.

Вызывать купидона днем было опасно. Пухлый мальчуган с крылышками, щеголявший в красных подтяжках, наверняка бросился бы в глаза лопухоидам.

Таня выдвинула из-под дивана кожаный футляр, ладонью стерла с него пыль и щелкнула старинной застежкой. Крышка откинулась, и девочка увидела магический контрабас мастера Феофила Гроттера — великого изобретателя и не менее великого ворчуна, чей голос жил теперь в ее кольце.

В Тибидохсе Таня тренировалась каждый день, и теперь, стоило ей взглянуть на инструмент, у нее появилось неудержимое желание вновь испытать восторг полета.

«Конечно, Медузия и Сарданапал предупреждали: лопухоиды, мол, увидят, и все такое… Но ведь должна же я практиковаться, а то как весной играть в драконбол? А чтобы лопухоиды не заметили, я просто наберу нужную высоту и все. Не станут же они всматриваться в крошечное пятнышко, да еще и против солнца?» — легко находя себе оправдание, подумала Таня.

Она оделась и, захватив контрабас, выскользнула на лоджию.

Был солнечный морозный полдень. Выпавший за ночь снег искрился так, что глазам было больно на него смотреть. Таня забралась на контрабас, поудобнее перехватила смычок и, шепнув «Торопыгус угорелус», выпустила из кольца зеленую искру.

У-у-у!

В тот же миг контрабас сорвался с места и пулей взмыл в небо. Недаром Таня использовала самое скоростное из всех существующих полетных заклинаний. Мгновение — и она уже неслась, ловко лавируя между многоэтажными домами. Когда ей нужно было сделать вираж, она наклонялась вперед, крепко обнимала локтем гриф и смычком указывала контрабасу направление.

Воображая, что за ней гонится дракон противника, Таня то круто взмывала ввысь, то камнем падала вниз, уходя от его атак. Ей давно хотелось отработать прием, который Соловей О. Разбойник, черный маг и их тренер по магическому пилотажу, называл мгновенным перевертоном.

Суть мгновенного перевертона заключалась в том, чтобы, удирая от дракона, ловко перевернуться на своем инструменте и, продолжая лететь спиной вперед, забросить мяч прямо в распахнутую пасть. После этого надо было резко откинуться назад и направить летающий инструмент в отвесное пике.

Казалось бы, просто, но на словах все просто, на деле же перевернуться на стремительно несущемся инструменте, ухитрившись не потерять при этом смычок, почти нереально. А ведь сразу после броска нужно еще увернуться от драконьего пламени, которое он наверняка выдохнет, и пронестись над самой землей, не врезавшись в нее.

«Вот бы Баб-Ягун удивился, если бы у меня получилось! Особенно во время матча! Да он бы просто в осадок выпал! А Гробыня? Да она от досады поотгрызала бы все ногти вместе с пальцами!» — мечтала Таня.

Раз за разом она отрабатывала мгновенный перевертон и упорно сталкивалась с тем, что во время поворота невозможно удержать смычок ровно. Контрабас начинал вихлять и терял скорость, а значит, будь поблизости дракон, она бы точно уже оказалась у него в пасти.

«А если бы мне сейчас пас дали? Брякнула бы мяч на голову главному арбитру! А арбитры терпеть не могут, когда на них сверху валятся мячи, особенно перцовые…» — недовольно размышляла Таня.

После двадцатиминутной тренировки она окончательно уверилась, что нестись на контрабасе спиной вперед по силам далеко не каждому. Тут одно из двух: надо быть или прирожденным драконболистом, или полным психом! Да и неудивительно: кто еще отважится лететь вслепую, не видя, а скорее угадывая, что происходит за спиной? Поток морозного воздуха буквально сбивает с инструмента, а тем временем за спиной неизвестно откуда вырастает стрела подъемного крана или узкая башня многоэтажки.

Таня ловко проскользнула под грифом у контрабаса и села уже нормально, лицом вперед. Перед ней серели четыре одинаковых девятиэтажных дома, сомкнувшихся вокруг футбольной площадки во дворе. Девочка слегка наклонилась вперед и, вытянув руку со смычком, ушла в пике, решив проскочить между домами. Контрабас послушно нырнул вниз.

Она уже собралась вновь начать набирать высоту, как вдруг на одной из крыш мелькнула фигура в оранжевом плаще. Таня еще удивилась, что лопухоиды носят такие же плащи, как маги, как вдруг фигура вскинула руку, и в следующий миг смычок в руках у девочки вспыхнул.

Вначале пламя охватило лишь его кончик, но уже через секунду он пылал весь, а огонь подбирался к руке. Таня завопила и от неожиданности едва не разжала пальцы. Лишь в последний момент она вспомнила, что бросать смычок нельзя. Без него контрабас станет неуправляемым и разобьется. Морщась от боли, Таня еще крепче вцепилась в пылающий смычок и, выкрикнув подстраховочное заклинание «Ойойойс шмякис брякис», стала снижаться. Тут уже и речи не могло быть о том, чтобы приземлиться красиво. Главное — не сломать себе шею и постараться не разбить инструмент.

Тридцать метров, двадцать… Между домами белели сугробы. Земля стремительно приближалась. Контрабас уже почти не повиновался смычку. Таня видела, что падает прямо на электропровода. Если она на такой скорости врежется в провод, он просто перерубит ее или отрежет ноги.

Мгновенный перевертон! Иного выхода нет. Таня быстро изогнулась и всей своей тяжестью откинулась назад, как в самом сложном, заключительном элементе мгновенного перевертона. И перевертон получился! Получился в самых невероятных обстоятельствах! Прижавшись спиной к контрабасу и слившись с ним в одно целое, девочка проскользнула между проводами, ухитрившись не задеть ни один!

— Чебурыхнус парашютис! — выкрикнула она тормозящее заклинание.

Перстень дедушки Феофила поспешно выстрелил зеленой искрой. Спасибо, хоть обошелся на этот раз без докучливых нотаций.

И — заклинание сработало, сработало в самый последний миг!!! У земли контрабас вновь, уже в последний раз, послушался смычка, от которого остался один оплавленный обрубок. Он снизил скорость, завис в воздухе и довольно безболезненно рухнул в большой сугроб.

Скатившись с инструмента, Таня отбросила смычок и торопливо сунула обожженную ладонь в снег. Ледяные иголочки приятно покалывали покрасневшую кожу. На трех пальцах правой руки уже начинали вздуваться волдыри.

Внезапно голова у Тани закружилась. Какое-то недавнее воспоминание пронзило ее, ударило как оплеуха. Фигура на крыше!

Продолжая держать руку в снегу, Таня вскинула голову, оглядывая ближайшие дома. Нет, не этот… и не этот… Вон тот, четвертый серый дом! Зловещая фигура в оранжевом плаще все еще была на крыше. Держась за перила, она внимательно всматривалась вниз. Похоже, человеку в плаще очень хотелось определить, сумела ли Таня уцелеть.

Убедившись, что девочка на ногах, силуэт в плаще раздраженно махнул рукой, раза три быстро повернулся на месте, полыхнул плащом и исчез. Таня пожалела, что не разглядела его лица: расстояние было слишком большим. Она не могла даже сказать, кто был на крыше: мужчина, женщина или подросток. Но одно знала точно. Там, на крыше, только что стоял сильный маг, и он пытался ее убить. Убить расчетливо. Если бы она растерялась и выпустила смычок, у нее уже не осталось бы времени, чтобы произнести тормозящее заклинание.

Таня вспомнила, что за секунду до того, как у нее загорелся смычок, с пальца у неизвестного точно прыгнула пурпурная точка! Красная искра, которую может выбросить только кольцо черного мага!

Тане стало страшно. Страшно не на шутку. Неужели это все наяву? Кому нужна ее смерть, особенно теперь, когда Чумы-дель-Торт больше нет? Или опасения Медузии верны и она жива? Была ли это сама Чума или кто-то из ее помощников?

Вопросов было явно больше, чем ответов. Вспомнив, что Сарданапал разрешил писать ему, когда она только захочет, Таня подумала, что сегодня же отправит письмо. Раз здесь, в мире лопухоидов, ей грозит опасность, то, может, позволят досрочно вернуться в Тибидохс?

Таня взвалила контрабас на плечо и поплелась домой. Теперь, когда смычка у нее больше не было, магический инструмент стал тяжелой обузой. Через некоторое время, устав, Таня остановилась перевести дыхание и прислонила его к скамейке у какого-то подъезда.

Ладонь жутко болела, и девочка лихорадочно пыталась припомнить, нет ли у нее где-нибудь в тетрадях, тайком привезенных из Тибидохса, подходящего рецепта или заклинания. На тренировках по драконболу, и особенно во время матчей, ей часто случалось получать ожоги. Но тогда поблизости всегда была Ягге с отличным средством — упырьей желчью.

Это универсальное средство против ожогов, если не считать кошмарного запаха, имело только одну неприятную особенность — стоило случайно его лизнуть, даже просто прикоснуться к нему языком, как немедленно превращаешься в упыря. Превращаешься мгновенно и бесповоротно. Именно поэтому в команде упырей никогда не было недостатка в хороших игроках. Вот только где взять упырью желчь здесь, в мире лопухоидов? Интересно, какая физиономия была бы у дяди Германа, если бы она шутки ради попросила его сбегать за ней в аптеку?

Железная дверь подъезда лязгнула. Оттуда, решительно волоча за собой сутулого недоросля с пластырем на лбу, вышла дама в меховой шапке. Заметив Таню, дама остановилась и умиленно произнесла:

— Миша, посмотри, какая хорошая девочка! Она играет на контрабасе даже на улице, на морозе! А тебя палкой не заставишь ходить в музыкальную школу!

— Да ну ее! Она просто зубрила! Ботаничка заученная! — с досадой косясь на Таню, прошипел недоросль.

И несмотря на нелепость своего положения, несмотря на то, что ее только что пытались убить, что ладонь у нее обгорела, а в ботинках хлюпала вода, — несмотря на все эти обстоятельства, Таня расхохоталась.