Музыка для спящего соседа

Дмитрий Колпаков

Жизнь и необычайные приключения провинциальных рок-музыкантов. Сладкий привкус редких побед и горечь разочарования. Грустно и смешно! Книга содержит нецензурную брань.

КОНЕЦ МАСТЕРА

Шуру Поздеева я знал примерно два года, и все два года ему патологически не везло. Я всегда удивлялся как такое может быть. Как-то решили мы втроём — я, Акимов и Шура попить пива, а под пиво побренчать на гитаре и пообщаться. Это сейчас «попить пива» проще простого. Зашел в любой маркет, купил хоть бутылочного, хоть разливного, хоть в стекле, хоть в пластике и пей, пока оно обратно не полезет. Не хватило? Пошёл за добавкой. Ни тебе очередей, ни других препятствий. В советское время, а именно до девяносто первого — девяносто второго года, «попить пива» было очень проблематично. Бутылочного практически не было, а пивнушку где торгуют разливным нужно было ещё найти, выстоять огромную очередь, дать в чью-нибудь морду, и получив в свою, добраться наконец-то до пивного крана. О «сходить за добавкой» не могло быть и речи, пиво разлеталось за пару часов, поэтому брали сразу от десяти литров и больше. Так вот, решили мы, я, Акимов и Шура попить пива. Объездив полгорода нашли пивной ларёк, с боем взяли двадцать литров, и отправились на чью-то квартиру. По дороге выяснилось, что у Шуры из кармана вытащили новые кожаные перчатки, подарок сестры. У нас с Димоном тоже были перчатки, но украли только у Шуры. Однажды получил Шура зарплату, двести рублей, большие по тем временам деньги, и поехал к Акимову отдать какой-то незначительный долг. В районе Ж Д вокзала увидел он напёрсточников, обувающих очередного лоха, постоял, посмотрел. Лоха обули и Шура продолжил свой путь. Стоит ли говорить, что к Акимову он пришёл без денег. Карманники своё дело добре знали. И таких случаев было хоть отбавляй. Шура психовал, матерился.

— Это жопа какая-то! — кричал он после очередной неудачи.

Акимов как мог успокаивал его.

— Потерпи Сашка. Это чёрная полоса. Очень скоро она сменится на белую.

Ох, как он был неправ, ох как не прав!

В конце лета девяносто второго года Шуру убили. Пошёл к какому-то знакомому чинить телевизор и пропал. Не вернулся ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Розыск ничего не дал, да и не было, скорее всего, никакого розыска. В то время людей валили пачками, кому была охота заниматься делом какого-то неизвестного пацана-музыканта. Нашли Шуру месяца через два, в леске, сравнительно недалеко от дома. Следователь сказал, что от него мало что осталось. Дожди и жара, крысы и бродячие собаки сделали своё дело. Убийц, естественно, не нашли. Тело долго не отдавали, поэтому хоронили мы Шуру уже по снегу. Сами выкопали могилу, сами опустили гроб, сами же и закопали. На Тимашевском кладбище и обрёл Шура свой вечный приют.

Позже я узнал, что все, кто так или иначе пытались озвучить или экранизировать Мастера и Маргариту, сталкивались с чем-то необъяснимым. С травмами, несчастными случаями, и даже со смертью. И зачем я дал Акимову именно эту книгу? Мастера не стало, проект закрылся. Из текстов в моей памяти остался лишь один, который я много лет читал как стихотворение и выбивал слёзы из широко раскрытых девичьих глаз.

Когда проклюнется весна

Сквозь толщу снежной скорлупы

И сбросит надоевший сон,

Пройдёт по улице Она.

И в стиснутых тисках толпы

Увидит это будет Он.

Вот так вот сказка началась.

Гулял по тротуару кот.

На лист мелодия лилась

Ручьями зазвеневших нот.

Он и Она, Она и Он.

Какой банальнейший расклад.

Но что-то билось в унисон

И расцветал замёрзший сад.

Затихни мир, не надо слов,

Где говорят одни глаза.

Любила первая любовь.

Грозила первая гроза.

Они пошли по мостовой.

Не торопясь, издалека.

Как сладко дышится весной.

И как сама весна сладка.

Переливался и блестел.

Небесно-звёздный знак Весы.

Скупой восход им руки грел.

Но счастья коротки часы.

Любовь и смерть. Смерть и любовь.

Как театрален был финал.

Но настоящей была кровь.

Как жаль, не понял это зал.

Дней через сто придёт весна.

Сквозь толщу снежной скорлупы.

Я вновь услышу её звон.

Но не появится Она.

И из ушедшей вдаль толпы.

Не улыбнётся больше Он.