Абъякты

Дмитрий Ольшанский, 2018

Дмитрий Александрович Ольшанский профессиональный психоаналитик, сотрудник Института Высших психоаналитических исследований (Париж). Автор 4 книг по философии, семиотике и кинематографу, более 300 научных публикаций и переводов. Это первый сборник его стихов, возрождающий традиции русского модернизма. По словам профессора Аризонского университета Аны Хедберг Олениной: «стихи Ольшанского возвращают читателю ощутимость словесной материи и феноменологический интерес к акту восприятия, освобождают сознание от предвзятых смысловых структур, грамматических норм и заскорузлых образов-клише». По мнению «Русского Гулливера», Ольшанский дает русскому читателю замечательный образец поэтического мышления Запада, к которому мы как самая отзывчивая нация в мире, должны прислушаться.

Письма Татьянам

(2004–07)

«Дай мне руку пуповиной…»

Марку

Дай мне руку пуповиной,

Круг дыхания замкнулся,

Голос песни утолимый —

Через поле — на разлуку.

Босиком по пыли мокрой

И ладонями — до солнца,

Зачерпни мне воздух горстью —

Кисть рябины горечь сердца

До небес мне ширь объятья,

Колесом по горизонту,

Через сон протяжным плачем —

Дай мне поле рук заботу.

«Кольцо на память — петлёй наброшенное одиночество…»

Ивану Швец

Кольцо на память — петлёй наброшенное одиночество,

Шерстяной варежкой терпение надето на сердце,

Охваченная пустота между ладонями соперников,

Как выдох каменистый теряется в своём падении.

Ещё непрошлое гостит.

«Мои глаза как две жемчужины покатились по твоей спине…»

Мои глаза как две жемчужины покатились по твоей спине,

Посреди пустыря-ожидания лопнула взгляда леска,

Как рыба с крючка — навстречу своей судьбе,

Ты водою речной меня напои, моя невеста.

«Ссадиной на ветру багрянятся гроздья…»

Ссадиной на ветру багрянятся гроздья,

Что в ладошки забрались.

Тетивой коромысла ветру вспять,

Босые девичьи пальцы — друг к дружке

Губы щекочут, когда их целую горсть.

к Элизе

Губы.

Piano.

Горлицей зябшей светлится,

Умыта бульчаньем ключа,

Попадая в самую древесину гляденья,

Девица, распахнувшая себя, словно дневник.

Округ пуанты притяженья затаить,

Ступенькой ниже.

Дыхание в груди.

Возможно ли —

взять на руки без-умие лялькой?

Скромность, что ладонями внутрь

не согреет?

Почти что в профиль — так спонтанно.

Поспеет возвращеньем завтра.

«Брызнули зёрна граната — колени армянских танцовщиц…»

Брызнули зёрна граната — колени армянских танцовщиц,

Друг с другом смыкаются как снежинки в полёте,

Повторяют положение родинок на детских плечах

Холщовые глаза на дне лукошка.

«Крылья птиц лежат на плечах ветра…»

Крылья птиц лежат на плечах ветра,

Как ладони, прощаясь с рекою.

Швы случайной встречи

Протяжнее чаек напева.

Двуперстием птица садится на воду,

Щурится ладной ракушкой в отражении.

Здесь воды окоём как брусничные бусы

Поцелуев вдоль шеи. Что не напиться.

выставка Филонова

Глаза уступают место неожиданно красному,

Стягиваются грыжей лупящиеся узлы,

Как осы в кулаке тесны тела друг для друга.

О чём поют слепцы по переулкам лиц?

«Седина тревоги в голосах авеню…»

Седина тревоги в голосах авеню,

Иранская женщина поправляет свитер на шее,

Babygaze позабот: «Плохо держит головку».

Бабий gaze трепетанья.

Орехова кожа её.

«Разжабились глаза в смятенье…»

Разжабились глаза в смятенье,

Фольксвагеновый лоб палеет тучно,

Как будто оболок оливкового масла —

Всё снаружи.

ненависть

На лицах бруснится молчание-те,

Глаза сволочисты как серьги берёз,

И не профили чаек завиди-мо в круг,

Ненаглядный мой здесь, со второю грядой

Посреди.

«Мужчины узлятся плотно, зря человека…»

Мужчины узлятся плотно, зря человека,

Лязги аттических рук плотно прижатых друг к другу,

Плескополостью точка схватка пляске подобна,

Духа теснины очи твои.

Стволовые прогляды вшиваются внутрь,

Вострятся соски как доспех наготы,

Проступья наружу, на вдох — пустота,

И будто не рядом брат мой.