Цеховик. Книга 1. Отрицание

Дмитрий Ромов, 2023

Я всю жизнь был ментом, и чего я добился? Да ничего, а начинать заново уже поздно. Да? Кажется, я получил шанс всё изменить. Меня сбила маршрутка, но я не умер, а перенёсся в СССР в тело старшеклассника. И вот она новая жизнь, юность, девчонки и… возможность накрыть шайку расхитителей социалистической собственности. Инстинкты ведут меня по следу, да вот только я больше не мент и удивительно хорошо отношусь к тем, кого нужно наказать. Так стоит ли снова превращаться в сыщика? Не уверен. Но это мы ещё посмотрим. Там разберёмся!В общем, добро пожаловать в СССР 1980! Новая жизнь, новое тело и новое дело.ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: герой совсем не идеальный и совершает не только хорошие поступки. И возможно, он даже не образец для подражания

5. Время всеобщей невинности

Как ни странно, этот крик действует на пацанов отрезвляюще. Они прекращают изображать вентиляторы и оборачиваются на голос. Я тоже оборачиваюсь и вижу бегущую к нам девчонку в коричневой цигейковой шубке и вязаной шапочке.

— Что вы за люди такие! — напускается на моих гонителей строгая румяная барышня. — У одноклассника сотрясение мозга, а вы драться лезете.

Ага, значит одноклассники, ну что же проблемы со статусом у меня действительно существенные.

— Какое сотрясение, Рыбкина, у него мозга-то не было никогда, — ржёт один из двоих, пока мажор поднимается и отряхивает снег.

Радж рычит и не сводит с них глаз.

— Молодец, Раджа, — говорит девчонка. — Будут знать в другой раз, как лезть.

— Рыбкина, тебе чё надо? — щерится на неё мажорный выпендрёжник и, повернувшись ко мне, добавляет. — Брага, ты как баба, в натуре. За тебя вон девки впрягаются. Сам-то ничё не можешь, чмошник.

— Как тебе не стыдно, Ширяев! Вот я отцу про вас точно расскажу, он вас на учёт быстренько оформит. Пошли, Егор, не обращай внимания на придурков.

Ну надо же какая покровительница у меня. Пойдём, Рыбкина. С тобой, как говорится, хоть на край света. Я широко улыбаюсь и подмигиваю парням:

— Ладно, поцики, не скучайте. И это… меня не ищите, я вас сам найду.

— Вопрос не решён. Ясно, Брага? — зло бросает Ширяев.

Какой вопрос? Чего он решать собирается? Эх, не сахар жизнь подростковая. Но ничего, зато драйв какой! Я такого давно не чувствовал.

— Без базара, Ширяй, — отвечаю я. — Обращайся, если что.

— Чё?! — подаётся тот ко мне

— Да ладно, Юрок, остынь, — говорят его дружки, — никуда он от нас не денется.

Рыбкина поднимает мою шапку и тянет за руку:

— Гóра, пошли скорей. Ну их нафиг, дураков этих.

Согласен.

— Радж, — говорю я, — погнали!

Пёс идёт за мной. Соображает, не то что мой Бобик. Рыбкина тянет меня к моему подъезду.

— Ничего себе тебя отделали, — говорит она, поглядывая на мои шрамы.

— До свадьбы заживёт, — беспечно отвечаю я.

— А ты как-то изменился, — пристально смотрит она.

— Ну ещё бы, мужчина куётся в бою.

— Чего он в бою делает? — прыскает она со смеху. — Я думала, он там дерётся.

— Выковывается, — подмигиваю я и рассматриваю её личико.

Нос кнопкой, редкие конопушки, весёлые зеленоватые глазки, румяные щёчки, губки-вишенки. Прелесть просто.

— Чего? — смущается вдруг она.

А я думал её ничем не смутишь.

— Чего смотришь?

— Да вот, залюбовался, — усмехаюсь я.

— Да ну тебя…

Она внезапно краснеет и отворачивается. Мы подходим к подъезду.

— Зайдёшь? — спрашиваю.

— Ага, — кивает Рыбкина. — Зайду. Ты задание сделал или просачковал в больнице?

— Ничего себе просачковал, — возмущаюсь я. — Да я за жизнь свою боролся!

Она заливается смехом. Смешливая какая.

— Мам, у нас гости! — кричу я с порога. — Радж, ну-ка стой. Ко мне. Стой, сказал! Жди!

— Кто там? — доносится из комнаты мамин голос.

— Анна Никифоровна, это я! С наступающим вас! — отзывается моя гостья.

— А, это ты, Наташенька? Проходи. Тебя тоже с наступающим. Хочешь кушать?

Значит Наташа. Хорошо. Пока дамы приветствуют друг друга, я завожу удивлённого Раджа в ванную и протираю ему лапы. Что? Не привык к такому?

Когда вхожу в комнату, до меня долетает обрывок фразы:

–…целые куски из прошлого может не помнить.

Понятно, про меня говорят. Девочка симпатичная и фигурка ладненькая, красоткой будет, не сомневаюсь. Да вот только по малолеткам я не ходок, так что извини, Рыбкина Наталья, пока нам с тобой ничего не светит. Но ты, судя по всему частенько сюда приходишь. Мама вон совсем не удивилась. Для чего? Или почему? Шефство надо мной взяла?

— Ну, Егор, показывай, чего нарешал, — говорит она, увидев меня и уверенно идёт в спальню, к моему письменному столу.

— Ты же слышала, — отвечаю я, следуя за ней. — У меня амнезия. Я даже не помню, где мой письменный стол находится, а ты говоришь.

— Ох, не ври мне, — недоверчиво улыбается она. — Давай, доставай тетрадку.

— По математике что ли?

— Ну, не по русскому же. По алгебре конечно. Ты вообще, решал что-нибудь? Помнишь, на чём остановились? Тангенс суммы, да?

Она по-хозяйски садится за стол и, открыв ящик, достаёт тетрадь.

— Наташ, а ты кем хочешь стать, когда вырастешь? — спрашиваю я.

Она оборачивается и пристально смотрит.

— Что? — развожу я руками.

— Правда не помнишь?

— Милиционером? — отвечаю вопросом на вопрос.

— Пожарником, — насмешливо кривит она губы. — Неужели забыл? Тогда догадывайся.

— А, учительницей, точно!

— Ну вот, значит не всё потеряно и надежда на нормальную оценку на экзамене пока сохраняется. Не стой, тащи табуретку.

— Вот же ты училка, — качаю я головой и иду на кухню.

.

Рыбкина объясняет мне тригонометрические функции, и я быстро врубаюсь. Что-то вспоминается со школы, а что-то просто ложится на молодые свежие мозги, хоть и сотрясённые. Даже ради одного этого стоило улететь в прошлое и помолодеть. Мозг работает чудесно. Я сразу всё запоминаю и схватываю на лету. Вот, что значит юное тело. Мама дорогая!

Моя училка остаётся довольной. В конце занятия я вдруг, подчиняясь порыву, наклоняюсь к ней и чмокаю в щёку. Она в тот же миг вскакивает и, залившись краской, гневно на меня смотрит. Просто испепеляет взглядом.

— Ты обалдел что ли, Брагин? — шепчет она. — Тебе действительно голову отбили? Дурак.

— Ты где Новый Год встречаешь? — спрашиваю я, едва сдерживая смех. — Пойдёшь на площадь Советов гулять?

Она ничего не отвечает и, бросив на меня негодующий взгляд, выходит из спальни.

— До свидания, Анна Никифоровна.

— Уже уходишь, Наташенька? Папе привет передавай. Егор, ты где там? Иди проводи гостью.

В прихожей я пытаюсь подать ей шубу, но она вырывает её из моих рук и, одевается сама, сурово и молчаливо, не глядя на меня. Я с удовольствием наблюдаю, как она обувает фетровые полусапожки, запихивая свои красивые ножки в это чудо текстильной промышленности. «Прощай молодость», называла такие моя бабушка. Интересно, а у Брагина есть какие-то родственники?

— Егорушка, не хочешь прилечь? — спрашивает мама.

— Не, всё нормально, не беспокойся. Я позанимаюсь ещё немного.

— Смотри, не перетрудись. Тебе сейчас нужно больше отдыхать.

— Мам, а мы где Новый Год будем встречать?

— Дома, — удивляется мама. — Где же ещё? В понедельник с работы приду сделаю салатики и курочку. Может соседка зайдёт, тётя Валя. Вот и вся программа. Если хочешь, можешь позвать кого-нибудь. Можешь Наташу пригласить и Серёжу.

— Да ну, они наверное с родителями будут.

— Ты же говорил, что хотел у Серёжки отмечать, что у него все ваши собираются.

— Ах, да, точно… Забыл. Ну вот, как я его приглашу, если у него пати будет?

— Чего будет?

— Ну, тусовка, вечеринка…

— Опять словечки новомодные. Нужно сохранять чистоту языка… — она прислушивается. — Ой, Егорка, сделай радио погромче, песня нравится…

Я подхожу к белой коробочке, висящей на кухонной стене и выкручиваю ручку громкости.

«Ленточка моя финишная, всё пройдёт и ты примешь меня, примешь ты меня нынешнего, нам не жить друг без друга», — поёт Лев Валерьянович Лещенко. Надо же, вот уж кто настоящий символ эпохи…

Когда песня заканчивается, начинает говорить очень серьёзный диктор: «Передаём сигналы точного времени. Начало шестого сигнала соответствует пятнадцати часам московского времени. Пик-пик-пик-пик-пик-пик… Говорит Москва. В столице пятнадцать часов, в Ашхабаде — семнадцать, в Караганде — восемнадцать, в Красноярске — девятнадцать, в Иркутске — двадцать, в Чите — двадцать один, Хабаровске и Владивостоке — двадцать два, в Южно-Сахалинске — двадцать три часа, в Петропавловске-Камчатском полночь».

Давненько я этого не слышал… Ну что же, надо привыкать… Я возвращаюсь за стол и исследую его содержимое. Самые ценные находки — это модельки машинок с подпружиненными колёсами и открывающимися дверцами. Предел моих мечтаний в своё время. Три-пятьдесят, как сейчас помню.

В моей коллекции оказывается две тачки. Красная «Волга» универсал без водительской двери, и побитый временем «Москвич» четыреста двенадцатый, я думаю. Ещё находится рейсшина для черчения, жестяная коробочка с фигурками индейцев, перочинный нож, швейцарский, настоящее сокровище. Я также нахожу страницу, вырванную из журнала для взрослых. Смешные заросшие дяди и тёти явно немецкого происхождения. Она хранится в конверте, приклеенном снизу к крышке стола. Шпион ты, Брагин.

Больше никаких ценностей не обнаруживаю. Ну, может быть, потом что-то всплывёт. Поужинав и ещё раз погуляв с Раджем, я беру томик Купера и ложусь на диван. По телеку идёт запись вчерашней встречи суперсерии. Играют ЦСКА и Нью-Йорк Рейнджерс. Наши победят пять-два, вернее, уже победили. Знать бы где это возможно, сделал бы ставку.

Я эту игру несколько раз видел, так что ничего нового, но смотреть на чёрно-белом телеке, конечно, прикольно. Аутентично. И что-то в груди ёкает. Но, если честно, ни хоккей, ни Купер сейчас мои мысли особо не занимают. Я наконец задумываюсь, что мне делать.

Можно ли что-то предпринять для возвращения в себя самого и, главное, нужно ли мне это. Честно говоря, не знаю. Я ведь сколько раз говорил себе, что было бы круто снова оказаться в детстве, в классе десятом и со знаниями взрослого человека начать всё с нуля. И вот, пожалуйста, оказался. Правда не самим собой и на несколько лет раньше, чем я настоящий.

Я ведь только в прошлом году родился. Интересно, а я здесь имеюсь? И что будет, если я встречусь с самим собой и своими родителями? Можно бабушку навестить, она наверное уже работает в прокате на Пятьдесят лет Октября… Гоняя эти мысли по кругу, я засыпаю.

Утром встаю рано и делаю растяжку. Особо нагружать тело пока не хочу, а растяжечка норм. И ещё дыхательную гимнастику. Вывожу Раджа, а когда возвращаюсь, встречаю удивлённую маму.

— Ты чего так рано вскочил? — с тревогой спрашивает она. — Тебя же обычно палкой не разбудишь.

— Ну видишь, — улыбаюсь я, — есть в сотрясе и положительные моменты. Мозги на место встали.

— Ой, да ну тебя, Гошка. Давай руки мой, я завтрак приготовила.

На кухне меня ждёт пышный омлет и чёрный хлеб с маслом. Что говорить, масло выше всяких похвал. Я такого вкуса лет сто не чувствовал. Тут, наверное, половине продуктов можно присваивать марку «био» и «органик».

— Мам, я хочу в магаз сгонять.

— Куда?

— Ну, в магазин. Вдруг чего выбросят к празднику. Надо же нам Новый Год встретить радостно. «Голубым огоньком» сыт не будешь.

— Да у нас есть всё необходимое.

— Ну, а я излишеств каких-нибудь поищу.

— Знаешь, давай, не будем деньги просто так разбрасывать, с неба не падают. И откуда замашки такие? Французские, понимаешь, духи ему подавай. Мне и с рижскими нормально.

— Ладно, пойду я. Может увижу чего.

— Нельзя тебе ходить ещё. Падай на диван и читай. Или телевизор посмотри.

— Ой, что там смотреть-то? «Весёлых ребят» только, так это ж вечером. Программа не очень. Пойду я разведаю, что к чему. Платоныча проведаю заодно. А то как он там один без меня?

— Отнеси ему котлеты.

— Да я зайду яблок куплю в «Золотую осень». У меня рублишко завалялся.

— Откуда опять?

— Мам, я у тебя не брал, честное слово.

— На вот, — протягивает она мне зелёненькую трёшку. — На что попало не трать и Платонычу своему купи что-нибудь. Не узнаю я тебя, Егорка. Раньше из дому не выгонишь, а теперь наоборот. Больной и то метёшься куда-то… Взрослеешь, что ли?

В овощном магазине я покупаю два килограмма мандарин. Везёт. Вот что значит приходить в субботу к самому открытию, даже очереди нет. Ещё беру банку персикового сока с мякотью. А себе стакан томатного за десять копеек.

Продавщица наливает гранёный стакан из прозрачного конуса. Здесь же, на прилавке стоит литровая банка с бурой водой и такая же банка с солью. Да, технология та ещё, система мипель, как бабушка говорила, через «м». Вытаскиваю ложку из бурой банки, зачерпываю немного соли, размешиваю её в своём стакане, а ложку возвращаю в банку с водой. Вода становится чуть более тёмной.

Выпиваю. Отлично. Вкус потрясный. В следующий раз куплю мандариновый. Дорогой, но тоже очень вкусный. Просто супер вкусный. После этого иду прямиком в больницу и поднимаюсь в своё отделение. Сегодня должна Таня дежурить.

— Так мужчина, ну-ка выйдете! — слышу я знакомый голос и поворачиваюсь на звук.

Огненная копна волос, халат в обтяжку. Она.

— Танюш, привет, — улыбаюсь я, как Смоктуновский после отсидки в «Берегись автомобиля».

— О! — удивляется она. — Ты чего это здесь делаешь, Егор?

— Соскучился. Смотри, это тебе, — протягиваю я авоську с мандаринами. — С наступающим. Ты Новый Год где встречаешь?

— Здесь, — хмуро отвечает она и принимает подарок.

— Серьёзно что ли?

— Ага, серьёзней некуда.

— Да, блин… Не повезло. Но ты не переживай, я к тебе загляну значит в следующем году. В самом начале. Сразу после полуночи.

— Здесь врач будет дежурный.

— Татьяна, — делаюсь я очень серьёзным. — Не заставляй меня ревновать, ясно?

Она чуть улыбается.

— Нашёлся ревнитель, тоже мне. Как сам-то?

— Плохо без тебя.

— Ты это заканчивай. Давай чтобы без драм, мал ты ещё в любовь-морковь играть.

— Точно мал? Серьёзно? — поднимаю я брови и многозначительно смотрю на неё. Она краснеет.

Ах ты ж моя хорошая. Ну что за время всеобщей невинности.

— Дурак, — смеётся Таня.

Второй раз дураком называют.

— Думаешь, надо подрастить? Вроде ж не жаловалась.

Она закрывает лицо и заливается смехом. Хороша ты, Таня, до чего же хороша. Мы минут пятнадцать болтаем, потом она говорит, что ей нужно идти делать процедуры. Я привлекаю её к себе и целую, но она выскальзывает и испуганно озирается по сторонам.

— Ты чего? Если застукают, знаешь, что будет?

— А может, у меня чувства, — говорю я со смехом. — Я и жениться готов!

— Иди уже, женильщик.

— А сосед мой здесь? — спрашиваю я. — Не выписали ещё?

— Его тридцать первого, в понедельник должны выписать, если всё в порядке будет.

— Пустишь меня к нему на пять минуток?

Она снова с сомненьем оглядывается и, наконец, говорит:

— Ладно. Только тихо, как мышка. Понял? Накинь вон халат, на крючке висит.

Я беру халат и шагаю в палату.

— Юрий Платонович, с наступающим! — бодро говорю я и водружаю на тумбочку сок и несколько мандаринов. Она у него и так вся заставлена продуктами, банками и склянками.

— Ба, какие люди! Захворал что ли, Егор? Или меня навестить пришёл?

— Вас навестить. Думаю, как там Платоныч поживает, скучно ему одному. А у вас, я смотрю передачка дефицитная. Навещал кто?

— Да, коллеги приходили, товарищ Шерлок Холмс. Ну садись. А тебе разве можно выходить из дому? У тебя же постельный режим вроде.

— Ай, — машу я рукой. — Чего бока пролёживать, дел в шапку не соберёшь.

Похоже, он рад моему визиту. Мы немного болтаем, а потом я перехожу к делу, потому что пришёл не просто так. То есть не только затем, чтобы его навестить.

— Вопросик у меня. Даже два. Можно?

— Ну давай.

— Мне бы духи французские купить. Не знаете где?

Я обрисовываю ему ситуацию, рассказывая всё, как было.

— Духи не проблема, — отвечает Большак. — Пятьдесят рябчиков, и они твои. С этим я помогу.

— Так сорок же вроде… — чуть хмурюсь я.

— В Москве, может и сорок, а у нас, как ты говоришь, полтос.

— Понятно. Ну деньги есть, спасибо Кахе. Вот они… Трёшка материна, правда. Но как раз у меня сейчас пятьдесят. Мне, правда, ещё продуктов надо купить к Новому Году.

— А духи когда нужны?

— Примерно через месяц.

— Понятно. Ну, сейчас я деньги с тебя брать не буду. Потом придёшь ко мне и там всё порешаем. А второй вопрос какой?

— Да вот, хотел спросить, может вы знаете, принимает ли кто ставки на хоккей?

— Тотализатор? Серьёзно? Ну, ты меня удивляешь, Егор, правда. Проиграешь же.

— Не, у меня на хоккей чуйка. Но только на международные соревнования.

— Чуйка тебе. Проиграешь все деньги и духи не на что купить будет.

— Не, не проиграю, — говорю я уверенно. — Это верное дело. Я вообще не ошибаюсь. Хотите проверьте. Вот ЦСКА в понедельник канадцам продует. Думаю, со счётом четыре-два или даже четыре-один.

— Ну ладно, доживём до понедельника, как говорится. Вчера смотрел игру?

Я киваю.

— Ясно всё с тобой. Хорошо, я поспрашиваю у людей, может чего подскажут. А ты что покупать-то собираешься? Перед праздником народу везде уйма.

— Зато что-нибудь выбросят наверняка. У нас ведь всегда так. Кто смел, тот и съел. Закон социалистических джунглей.

Большак задумывается на несколько секунд, а потом, продолжая ещё что-то взвешивать, говорит:

— Сделаем так, Егор. Сейчас поедешь на «Южный», найдёшь гастроном «Русское поле», я адрес скажу. Спросишь там Любовь Петровну Гусынину, это директор магазина. А я ей позвоню и предупрежу, чтобы она тебе собрала подарочный набор рублей на… десять… Хорошо? Там без очереди и продукты дефицитные. Согласен?

— Конечно согласен, кто может отказаться от такого предложения!

— Ну и отлично. Запоминай адрес и беги, а я ей звякну. Про тотализатор узнаю и скажу. Позвоню тебе домой.

Блин, придётся десятку выбросить на продукты. Ну ладно, за месяц ещё придумаю что-нибудь…

Я сажусь на автобус и еду на «Южный». Путь неблизкий, зато похоже на автобусную экскурсию в прошлое. Гастроном нахожу быстро. Собственно и искать нечего, он находится прямо у остановки.

Посетителей мало, да и брать нечего. Молоко, хлеб, синие цыплята. Спрашиваю у продавщицы Любовь Петровну. Та ведёт меня в служебное помещение.

— Любовь Петровна, к вам, — говорит продавщица и уходит.

— Здравствуйте, — говорю я входя в кабинет, заставленный коробками и ящиками. — Я от Юрия Платоновича.

— Егор что ли? — спрашивает она с доброй улыбкой.

— Он самый, — киваю я.

— Ну заходи. Сумка есть?

— Вот, — говорю я, доставая из кармана сложенную сумку.

— Не войдёт, — качает она головой. — Ладно держи.

Она подходит к столу, на котором лежат большие бумажные свёртки, и берёт один. Только сейчас замечаю в плохо освещённом углу, прямо на полу на расстеленном брезентовом полотнище целую гору копчёной колбасы. Она прямо навалена кучей. Хмыкаю.

— Идёшь? — оглядывается она.

Я подхожу и получаю в руки тяжёлый бумажный мешок.

— Ну вот, так и понесёшь. Стой.

Она наклоняется и берёт два батона колбасы.

— Сервелат венгерский надо?

— Ну конечно надо, а как же, — улыбаюсь я.

— Вот и молодец. Дают — бери, все знают. Дотащишь?

— Конечно. Любовь Петровна, спасибо вам огромнейшее! Сколько я вам должен?

— А тебе Большак не сказал что ли?

— Сказал.

— Ну а чё ты выкамариваешь, давай, сколько он сказал.

Я ставлю мешок на стол и достаю красненький чирик. Отдаю десятку, даже не представляя, что покупаю. Надеюсь, что-то ценное.

— Юрию Платоновичу привет передавай, — говорит улыбаясь директриса. — Только ты это, давай я тебя через служебный выпущу, пошли.

Я выхожу во двор и тащу добычу к остановке. Кажется, Новый Год будет не по-советски изобильным. Хотя чего это я, у всех праздничный стол обычно полон деликатесов.

Уже подходя к остановке, поднимаясь по накатанной тропке, я чуть поскальзываюсь и из моего мешка вываливается консервная банка и катится в обратную сторону, под горочку. Я поворачиваюсь и замечаю молодую женщину в сером пальто с песцовым воротником и в песцовой же шапке. Она подбирает баночку с синей этикеткой и протягивает мне.

В этот момент наши взгляды встречаются, и я на мгновенье подвисаю от того, насколько мне знаком этот взгляд. Я его ни с чем не спутаю. У меня у самого такой же. Сто процентов, она из наших. ОБХСС наверное…

Это длится лишь мгновенье. Она тут же меняет выражение лица и превращается в обычную молодую женщину.

— Молодой человек, — милым голосом с жалобной интонацией произносит она, — ой, подскажите, пожалуйста, вы где горошек брали?