Владимир Высоцкий. Человек народный. Опыт прочтения биографии

Дмитрий Силкан, 2020

Владимир Высоцкий написал более семисот песен и стихов, сыграл культовые роли в театре и кино. Он был одним из немногих советских людей, кто мог свободно путешествовать по миру. Но было ли у него в жизни все так легко и безоблачно, как могло показаться на первый взгляд? Он всегда жил крайностями и шел напролом, ни в чем не признавая чувства меры. Он прожил всего сорок два года. Но и при жизни, и по прошествии сорока лет после смерти его биография до сих пор остается предметом ожесточенных споров. Эта книга – еще одна попытка попробовать понять и разгадать некоторые грани этой уникальной личности, а главное – попытаться ответить на вопросы: что сделало его таким, откуда в его песнях этот трагический надрыв, а в стихах – пульсирующий оголенный нерв?.. Своими мыслями и воспоминаниями о Владимире Высоцком и о том, как они относятся к разным аспектам его жизни и творчества, делятся двоюродная сестра поэта Ирэна Высоцкая, коллеги по актерскому цеху Лариса Лужина и Николай Бурляев, кинодраматург Илья Рубинштейн, режиссер, сценарист, Андрей Левицкий, главный редактор журнала «Наш современник» Станислав Куняев, рок-музыкант Александр Ф. Скляр, поэт, литературовед Константин Кедров, скульптор, художник Григорий Потоцкий и многие другие…

Первая встреча с Легендой

Ты к знакомым мелодиям ухо готовь

И гляди понимающим оком,

Потому что любовь — это вечно любовь,

Даже в будущем вашем далеком…

В. С. Высоцкий

Удивительно… Когда в издательстве только еще обсуждали предварительные планы по работе над данной книгой, первой фразой, что я тогда произнес, было: «Высоцкий — мой современник. Когда он ушел из жизни, мне было уже почти 14 лет!»

Затем я очень часто сталкивался с той же самой формулировкой. Мои собеседники, не сговариваясь, начинали свой рассказ со слов: «Когда Владимир Семенович умер, мне было…» Это удивительное ощущение, что застал Легенду, прикоснулся к ней при жизни!

Но… годы идут! Уже сорок лет, как Владимира Семеновича Высоцкого нет с нами. Выросло уже целое поколение, представители которого могут заявить: «Когда Высоцкого не стало — еще даже не появились на свет мои родители!»

Интересно… Почти все мои собеседники, рассказы которых вошли в данную книгу, вспоминали о своих ярких детских впечатлениях, о первой встрече с загадочной Вселенной под названием «Высоцкий». Именно оттуда, из самого раннего детства родом эта удивительная привязанность к Великому барду, к его удивительному творчеству и не менее удивительной личности.

Александр Цуркан: У меня первое впечатление от того, кто такой Высоцкий — из детства. Я прибегаю с хоккея, весь мокрый — мы там бегали как угорелые часами! Кричу: «Мам, дай попить водички!» Жду, пока она на кухне наливает воду. Вдруг слышу — музыка, смотрю, папа стоит и смотрит в телевизор. А потом как закричит, очень эмоционально: «Эля, иди сюда, послушай, это же Высоцкий!» Отец был мастер спорта по боксу: очень спокойный, сангвиник. Если он проявлял эмоции, то я понимал — что-то очень серьезное, интересное и важное для него случилось. Отец вперил в телевизор взгляд, а мне-то и не видно ничего из-за перегородки. Мать подбегает, быстро сует мне стакан воды — и к отцу. Слышу, что оттуда доносится песня какая-то — премьера фильма «Вертикаль» как раз шла по телеку! — «…отставить разговоры, вперед и вверх, а там…». А мои родители — такие потрясенные стоят. Мама прижалась к отцу, говорит: «Так же никто не поет! А какая правда идет от него!». А отец продолжает: «Ну, я же и говорю, что это Высоцкий!» Когда я увидел такое потрясение отца и то, что мать присоединилась к его чувству, то понял, что Высоцкий — это что-то очень необыкновенное! Это была первая встреча с этим именем, с этой магией — под названием «Высоцкий»!

Трудно не отметить, что те, кого судьба столкнула с творчеством Высоцкого в раннем детстве, выросли его горячими почитателями. Сохранив очень теплые чувства к тем благодатным «временам Высоцкого».

Сергей Нырков: Я впервые услышал его в 1971 году, когда мне было девять лет. Думаю, с этих пор я с песнями Высоцкого больше и не расставался. Это был самый известный поэт, певец, актер, которого вообще когда-либо слушали!

Мои собеседники признавались: «Высоцкий буквально окрасил мое детство своими песнями. Это был мой маленький школьный секрет — потому что учителя не одобряли моего увлечения». Впрочем, не только испуганные «возможной крамолой» педагоги, но и пионерско-комсомольские функционеры также с большой настороженностью относились к вольным песням. Ко всему тому, что не передают по государственному радио.

Андрей Левицкий: Я первый раз услышал песни Высоцкого, когда мне было шесть лет. Праздновали юбилей сестры моей бабушки — папа пришел, принес бобинный магнитофон. Я услышал тогда песню:

Он капитан, и родина его — Марсель,

Он обожает споры, шум и драки,

Он курит трубку, пьет крепчайший эль…

На меня тогда и хриплый голос, и сама песня произвели просто колоссальное впечатление! Я ее тут же запомнил и стал напевать в школе, в первом классе. В том числе и такие слова:

Однажды накурившись гашиша,

Зарезал девушку из Нагасаки.

На меня все учителя смотрели буквально с ужасом: ведь я пел какую-то блатную, по их мнению, песню. А я с того самого времени запомнил ее на всю жизнь. Но не может маленький ребенок, если только на него это самым сильным эмоциональным образом не воздействовало, запомнить какие-то стихотворные строчки на всю жизнь!

Высоцкого на одном из концертов как-то объявили в качестве большого друга альпинистов. В соответствующей главе дойдем и до скалолазаний. Но то, что Высоцкий был кумиром советских мальчишек, неформальным лидером тех, кого райкомовские дяди упорно хотели именовать юными ленинцами, — тут даже и спорить как-то неуместно.

Александр Цуркан: Песню «Если друг оказался вдруг» мы все в детстве знали и пели, любимая была песня. У нас в семье песни Высоцкого слушали сначала на маленьких гибких пластинках. Магнитофон появился уже позже, где-то в 70-х годах. Когда я отдыхал в пионерлагере — мне уже было лет тринадцать, — помню, все говорили, что есть вот такой Высоцкий, которому все позволено, который все может назвать своими именами. Среди детей даже было разлито это чувство: гордости и радости — что Высоцкий очень веселый, любит жизнь и поет очень необычные песни. «Чуду-юду я и так победю…» — эту песню мы пели как детскую, когда она только появилась, она же как считалка воспринимается. Вроде и нелепость на первый взгляд, но были там и простота, и искренность, и они попадали прямиком в детское сердце. «…Мне бы выкатить портвейну бадью… // Мол, принцессы мне и даром не надо…» Мы даже и не понимали толком, что еще за «бадья портвейна», но когда слышали — нам было смешно, что герой отказался от принцессы и выбрал какую-то там бадью.

Анатолий Сивушов: Я впервые услышал Высоцкого совсем маленьким. Во дворе звучали песни, спетые для советского человека совершенно каким-то нестандартным голосом, особо, удивительно. Играли, помню, песни из цикла его сказок «В королевстве, где все тихо и складно». Мне было лет двенадцать, и не обратить на это внимание было невозможно, ведь песни Высоцкого очень сильно выбивались из всего, что мы обычно слышали по радио, по телевизору. Это сразу запало в душу и запомнилось!

…Детские увлечения потому и именуют «детскими», что считают чем-то таким несерьезным, не стоящим особого внимания. Мол, чем бы дитя не тешилось! Поэтому и реакция родителей на странные вкусы любимого чада была разной. Например, непонимание, этакое тактичное пожимание плечами.

Сергей Ерахтин: Когда мне было всего три года от роду, я — не выговаривая тогда еще букву «р» — распевал повсюду песню Высоцкого «Москва-Одесса»: «Мне это надоело челт мозьми, и я лечу туда, где плинимают!» Взрослые считали, что это у меня такая новая странная игра. А потом, 25 июля 1980-го, когда я с мамой был в доме отдыха в Казахстане, по радио сказали: «Сегодня умер актер театра и кино Владимир Высоцкий». Я очень громко заплакал: по-детски, со жгучей обидой. Мама и наша соседка за столом в буфете, волнуясь, стали наперебой меня спрашивать: «Сережа, что случилось?!» Я посмотрел на них и выкрикнул отчаянно: «Вы что, не понимаете?! Высоцкий умер!» Мне было тогда семь лет.

Но зачастую во многих семьях уже существовал своеобразный культ Высоцкого. И тогда дети просто перенимали интерес к его песням от взрослых: подражали родителям, пытаясь ощутить себя старше.

Андрей Никульский: Когда умер Высоцкий, мне было восемь с половиной лет. Но уже в столь ранние годы я был знаком с некоторыми его песнями. У нас в семье были его пластинки-миньоны — с этими песнями я рос с раннего детства. Мне их даже, помню, заводили перед сном. Позднее слышал разговоры взрослых: мол, где-то, у Главпочтамта, за большие деньги продают пленки Высоцкого с легендарной «Банькой» и другими песнями. Слышал и рассказы о поклонницах, дежуривших день и ночь на кладбище, у его могилы. А также о фотографиях с похорон, которые на Ваганьково продаются по три рубля, — большая по тем временам сумма.

Алексей Певчев: Впервые оценить всю мощь поэтического гения Высоцкого мне удалось в восемь лет. Произошло это в день его смерти. Мы с родителями заехали к их подруге, Нонне Келдыш, члену семьи выдающегося математика. Помню катушечный магнитофон и крутящиеся бобины с записями Высоцкого. Перед его портретом стояла зажженная свеча… В тот вечер я впервые услышал не популярные песенки с миньонов — «Жирафа», «Утреннюю гимнастику», которые может воспринимать ребенок, — а всю его мощь. Весь этот совершенно необычайный порыв Высоцкого! Плюс ко всему люди вокруг, воспринявшие смерть Высоцкого как уход родного человека. Помню, это продолжалось часа три или четыре. Мне врезались в память песни Высоцкого, звучавшие с магнитофона: «Дом на семи ветрах», «Райские яблоки», «Кони привередливые». Сложные для детского восприятия песни, и, вероятно, понять их до конца я был не в состоянии. Но энергия — просто била наповал!

Записи Высоцкого были во многих семьях особой гордостью. Как, например, корешки подписных собраний сочинений классиков в мебельных «стенках».

Александр Чистяков: Когда умер Высоцкий, мне исполнилось всего десять лет. Но его песни у нас в доме звучали всегда: мой отец был меломаном. У нас было не только несколько катушек с записями Высоцкого, но и совершенно редчайшая вещь: оригинал французского диска-гиганта. Брат отца служил в лондонском посольстве, и этот диск был специально привезен из Англии. Мне на всю жизнь передалось увлечение творчеством Высоцкого. Например, когда я служил срочную службу в Венгрии, то купил там сборник «Нерв», который гордо привез в Москву.

Хотя французский диск — уже совсем что-то из разряда небывальщины. О подобном можно было только мечтать! Обычный советский ребенок знакомился с песнями Высоцкого на отечественных магнитофонах, тех, что нещадно скрипели при воспроизведении записей. Но это еще полбеды. Хуже, что сами записи являлись копиями какого-то совершенно немыслимого количества перезаписываний. А потому — шипели и заедали.

Дмитрий Дарин: В моем раннем детстве был такой большой магнитофон — скошенный, желтый. Сверху — бобины с пленкой. У отца, помню, был записан Высоцкий — в том числе песня про Лукоморье. Меня она тогда буквально завораживала — такая вот необычная сказка. Хотя я даже не знал, кто это поет. Это уже потом я услышал среди мальчишек во дворе про Высоцкого. Помню, что все это жуткое шипение на записи делало ее еще более интересной и загадочной. Думаю, так Высоцкого и слушали везде в народе — через этот скрип на записи.

Песни, что с таким вниманием пытались расслышать на шипящих записях, пошли в народ. Думаю, именно тогда музыкальные школы Советского Союза столкнулись с серьезным оттоком учеников, занимавшихся по классу фортепьяно или скрипки — и желающих теперь учиться в гитарных классах.

Мария Богдашевская: Когда в детстве я училась в музыкальной школе, по классу гитары, все мои однокашники мечтали петь песни и при этом сами себе аккомпанировать на гитаре. И все мальчики хотели петь именно «как Высоцкий»: классические гитарные романсы как-то не прельщали молодых людей. А Высоцкий — это было модно, мощно, красиво. Это было круто! Многие юные мальчики даже специально пытались петь «с хрипотцой» — под Высоцкого.

Высоцкий стал для молодого поколения своеобразным символом свободомыслия, независимости от всех тех идеологических штампов, что пытались назойливо вдолбить им в головы некоторые взрослые. Это была своеобразная революция — в восприятии мира, общества и себя в нем, к которой отчаянно будил неподконтрольный властям бард.

Олег Черемных: В 1969 году моему старшему брату родители подарили магнитофон «Чайка-66». И в нашем доме зазвучал рок: «Битлз» и многое другое. Я с десятилетнего возраста влюбился в эту музыку, принципиально игнорируя всех отечественных исполнителей. На русском языке у нас дома был только Высоцкий: мощь, энергия, живые образы, правда жизни. Появлялись, правда, иногда в доме записи Вертинского, Аркадия Северного, но их быстро стирали. В 1975 году мы с отцом были в Питере, в первый же день он купил мне магнитофон «Маяк-202», и, пока отец в течение недели ходил в гости к нашим родственникам, я осел дома у своего ровесника, который приходился мне родней, и на новый магнитофон переписывал альбомы западного рока из его коллекции. Родственник оказался знатным меломаном. Я с удивлением узнал, что из всех отечественных исполнителей у него тоже записан один лишь Высоцкий, но зато — целое море записей! Помню, я тогда переписал у него Высоцкого — по принципу: все, что есть!

Жаль, что очень немногие из юного поколения тех времен могут похвастаться, что видели любимого певца живьем — пусть даже не на концерте, а в театре.

Наталья Козырева: В январе 1971 года я приехала в Москву к своей подруге — на зимние каникулы. И, конечно, мне очень хотелось увидеть Высоцкого! Хотя я и не представляла себе, как это может получиться. И тут мне несказанно повезло: у подруги отец был режиссером-оператором в «Центрнаучфильме» и имел магическую книжку члена Союза кинематографистов СССР, дающую право на бронь. И я попадаю на Таганку, смотрю «Антимиры» по произведениям Вознесенского! Это просто невероятно! Люди сутками простаивали в очередях, чтобы купить заветный билетик, а я, десятиклассница краснодарской школы, в числе небожителей. Дальше на сцену выходят знаменитые актеры: Алла Демидова, Борис Хмельницкий, Нина Шацкая, Зинаида Славина… С трепетом ожидаю появления Высоцкого. Где он?! Чуть не плачу — вижу щуплого невысокого человека с гитарой. А где тот богатырь-бородач из фильма «Вертикаль»?! Не может быть! Не могу скрыть разочарования. Но вот я слышу знакомый голос, который не спутать ни с кем, и все становится на свои места. Когда он запел «Молитву» — аж мурашки забегали по коже и перехватило дыхание. Свершилось! Я видела Высоцкого на сцене! Когда я, вернувшись после каникул, сказала, что была в Театре на Таганке и видела самого Высоцкого, встретила недоверчивые взгляды одноклассников. Пришлось предъявить программку и билет. Поверили!

И уж совсем мало кто может сказать, что в молодости общался с Владимиром Семеновичем! Но и такие свидетельства существуют. И трудно не удержаться, чтобы их не привести целиком.

Николай Бурляев: Мы познакомились с Владимиром Высоцким летом 1961 года, когда режиссер Андрей Тарковский готовился к созданию фильма «Иваново детство» и проводил кинопробы. В потоке актеров, которых пробовал в паре со мной Тарковский, прошло много уже известных личностей. Например, у меня были пробы с Владимиром Ивашовым, Евгением Жариковым, Валентином Зубковым. Очередным партнером по пробам стал какой-то «Володя», как мне его представили. Мне показалось тогда, что у него «охрип» голос: тогда я же еще не знал, кто передо мной! Кинопроба — это унижение актеров, которые должны понравиться режиссеру, чтобы их взяли в фильм. Но тогда этот унизительный акт нас подружил. По ходу проб мы друг другу говорили «ты» — затем это «ты» так и осталось в нашей жизни. Тем более что разница в возрасте у нас была небольшая: Володя был ровесником моего старшего брата Геннадия. Мне тогда было 14 лет, а Володе — 23 года.

Это чуть ли не единственный случай (из тех, что мне рассказали для книги), когда знакомство с самим Высоцким произошло гораздо раньше знакомства с его творчеством. Тем интереснее будет выслушать этот рассказ…

Николай Бурляев: Когда закончились пробы, Володя сказал: «Ты куда едешь?» Я ответил: «На улицу Горького». Он тут же оживился: «Я тоже туда!» И мы поехали вместе. В этот день, помню, мы оказались в саду «Эрмитаж». Мы прогуливались по саду, о чем-то увлеченно говорили. О чем был тот разговор — я уже даже и не помню. Но то что осталось в памяти — мы с ним зашли в кафе, он заказал бутылку шампанского и налил мне первый в жизни бокал алкоголя. Дальше мы, ожидая «приговора» Тарковского, часто виделись с Володей. Я к нему бегал в Театр имени Пушкина, где он в то время играл небольшие роли: что называется — «на выходах», с текстами типа «Кушать подано!» А я ждал моего старшего друга Володю, когда он выйдет на сцену и скажет эти свои незатейливые слова. После спектакля шел к нему за кулисы, потом мы отправлялись ко мне домой — здесь же рядом, на улице Горького. Там моя мама нас вкусно кормила. Это длилось где-то три-четыре месяца. Вскоре объявили, что я утвержден на главную роль в фильме Тарковского, а Володю не пригласили в нем участвовать. Я поехал с Андреем Тарковским и съемочной группой на Украину, где планировались все наши натурные съемки. Интересно, что иногда по вечерам в номере у Андрея Тарковского собиралась теплая компания, прилетал из Москвы Андрон Кончаловский — и они вдвоем с Андреем пели под гитару блатные песни. И говорили: «Это песни Высоцкого!» Тогда я даже не мог себе представить, что автор этих песен — мой добрый и трепетный друг по имени Володя. Мне почему-то казалось, что их автором был какой-то «зэк».

Про так называемые блатные песни (точнее художественные стилизации под них) будет необходимо рассказать поподробнее. Но только в другой главе. А здесь уместно лишь привести концовку этой истории.

Николай Бурляев: Спустя некоторое время я стал слышать записи его песен. Когда услышал его голос, стало понятно, что эти песни исполняет именно мой друг Володя. И что он и есть автор этих необычных, остроумных — иногда и с блатным оттенком, но чаще патриотических и исполненных добра, любви к Отечеству — песен. В них было много про подвиги, про самопожертвование, про бесстрашие. И с годами Володя неуклонно выходил на тот уровень, который уже сейчас всеми признан: стал безусловным духовным лидером.

Увы, просто обойти стороной расхожие обвинения Высоцкого в некоем воспевании блатняка — вряд ли получится. Слишком уж часто осторожные взрослые стремились оградить своих чад от влияния столь непонятных песен.

Лев Черняк: Высоцкого я первый раз услышал случайно в июле 1979 года: на магнитофонной пленке у моих родственников оказались его записи. А в одиннадцать лет мне совершенно случайно предложили записать Высоцкого с пластинки, и я стал его постоянно слушать и невольно вникать в смысл его песен. А когда неосторожно произнес дома, что «Высоцкий — гений!», мои родственники стали пожимать плечами, увещевая: «Да тебя в психушку надо положить! Он же пьяница и уголовник!» Увы, в те времена — особенно на периферии, я ведь жил тогда в Брянской области, — так думали многие! Но, несмотря на все эти неприятные разговоры, я купил семиструнку и стал учиться играть.

…Влюбленные в песни Высоцкого подростки — крайне интересная и обширная тема. Которая как минимум требует отдельной пухлой монографии. Или даже цикла тематических сборников. Из рассказов о первом свидании с творчеством Высоцкого можно даже устроить целую галерею.

Алексей Певчев: После того как я впервые, в восемь лет, услышал Высоцкого, стал собирать и слушать его песни, просить друзей и знакомых записать их на кассеты. Мой папа был физик-ядерщик, одно время работал в Ливии. Там советские специалисты экономили на всем, чтобы только купить качественный японский магнитофон. На одной из кассет, привезенных из Ливии, были записи Высоцкого. В 1983 году мне удалось услышать французские записи Высоцкого, и это был второй шок. Я заслушивал их буквально до затирания магнитофонных головок! Даже не знаю, как французские пластинки попадали в Ливию, к советским специалистам, но эти записи там были. Кассеты переписывали друг у друга и везли в Союз.

Анатолий Сивушов: Слушали Высоцкого все! Я его еще совсем пацаном первый раз услышал в Феодосии. Во дворе, самом обычном с самыми простыми людьми — из всех окон доносились его песни… В то время считалось абсолютно нормальным выставить на подоконник колонку — мол, вот какая у меня музыка, слушайте все. Невозможно было бы найти человека, который бы не знал, кто такой Владимир Высоцкий!

Владимир Родионов: С творчеством Высоцкого я познакомился, когда мне было одиннадцать лет — в 1965 году. В то время, в нашей области озорничали радиопираты: целыми днями по радио звучали его песни. Надо заметить, что и живьем — на речках, во дворах, парках — тоже много его песен пели ребята в те годы. Сам я с четырех лет играл на гармошке, потом на аккордеоне. И пел некоторые песни, что слышал на улице и по радио. Но особого восторга от них не испытывал: мол, все поют — и я пою. До тех пор, пока не услышал «Песню про нечисть». Правда, я тогда не знал еще имя исполнителя. Уже к тому времени мне было понятно значение слова «гений»: старшие сестры давали мне читать книги русских и зарубежных классиков. Прослушав впервые эту песню Владимира Высоцкого, в его же исполнении, — сразу, помню, пришло на ум это слово!

Геннадий Николаев: На третьем курсе режиссерского факультета ГИТИСА имени А. В. Луначарского у нас должна была состояться практика в театре. И я выбрал Театр на Таганке — исключительно потому, что там работал Высоцкий, с которым я познакомился через записи на магнитных лентах, когда мне было тринадцать лет. Так как я рос без отца, то наметил именно Владимира Высоцкого своим примером для подражания, духовным ориентиром — как это делают мальчики и юноши, ориентируясь на своего отца. Моя практика должна была закончиться в театре через полгода, но я попросил Юрия Петровича Любимова продлить ее еще на полгода — и он выполнил мою просьбу. Я захотел подольше остаться в театре именно из-за Высоцкого!

Сколько юных жизней было промодерировано надрывным голосом Высоцкого! Призывающим не только к благородству и бесстрашию, но прежде всего — к выходу за рамки собственной ограниченности.

Илья Рубинштейн: Высоцкий был не просто кумиром моего поколения, но еще и просветителем, непререкаемым культурным авторитетом. Он был светским проповедником. Не просто развлекал, а именно учил: пел в своих песнях и рассказывал на своих концертах такие вещи, которые, к примеру, мне, на тот момент двенадцатилетнему пареньку, просто негде было узнать. Например, слушаешь на пленке концерт Высоцкого — он рассказывает, что сыграл Гамлета. Сразу спрашиваешь родителей: «А у нас есть “Гамлет”?! И затем — в двенадцать лет! — садишься читать “Гамлета”, именно с подачи Высоцкого! На другом концерте он упоминает фамилию Енгибаров — напрягаешь родителей, те перерывают все в надежде отыскать информацию — и вот ты уже открыл для себя этого замечательного циркового артиста. Кроме своего собственного творческого мира, Высоцкий открывал еще и другие миры, доселе тебе неведомые. И по мере того как я рос, это не заканчивалось. Узнаешь о дружбе Высоцкого с Шемякиным — и вскоре открываешь для себя авангардную живопись Ленинграда 60-х годов!

Просветительская миссия Высоцкого — отдельный серьезный разговор. Многие общественные явления, о которых полагалось тихо помалкивать, стали достоянием магнитофонной гласности (особенно для молодого поколения) именно через его песни!

Андрей Левицкий: Помню, когда стал чуть постарше, двое суток — почти не отрываясь! — сидел на даче и слушал песни Высоцкого, которые удалось записать: «Баньку по-белому», «Птицу Гамаюн» и другие. И для меня тогда эти песни стали откровением! Все мои сверстники заслушивались Высоцким. У нас висели его портреты. Именно портреты, а не плакаты: рисовали сами или просили того, кто лучше умеет, — с каких-то полуслепых, некачественных фотографий.

При этом после ухода из жизни Великого барда интерес к нему со стороны «юношей бледных со взором горящим» не только не угас, но разгорелся с новой силой. Тем более что многие его песни и стихи стали гораздо доступнее: в СССР начали понемногу выходить его книги и диски.

Сергей Ерахтин: В 1983 году я стал самостоятельно осваивать гитару — специально, чтобы петь песни Высоцкого. В седьмом классе мой классный руководитель спросила: сможет ли кто-нибудь провести классный час? На любую тему. Я сказал, что могу провести. И провел. Пел одноклассникам песни Высоцкого и рассказывал про него. Учитель была просто ошарашена! Впрочем, так же, как и большинство моих одноклассников. Потом я показал первые аккорды на гитаре нескольким мальчишкам из класса. Так и в их жизнь вошли гитара и песни Владимира Высоцкого.

Ошарашенные школьные учителя — особый разговор. Особенно после 1987 года, когда Высоцкий посмертно получил Государственную премию СССР и уже никак не мог считаться запрещенным. С одной стороны — вроде как разрешенный поэт и исполнитель, книги которого выходят огромными тиражами. А с другой — какой-то, мол, нездоровый интерес! Почему в почитание Твардовского так не заигрываются?

Первое издание знаменитой книги Высоцкого «Нерв», вышедшей в 1981 году, в открытую продажу не поступило (его нельзя было достать даже на черном рынке!). Второе издание распространялось исключительно по магазинам «Березка», предназначенных для иностранцев и вернувшейся из загранкомандировок номенклатуры. Неудивительно, что мало какой подросток в СССР мог иметь то заветное издание. Но постепенно книги Высоцкого — и о Высоцком — начали выходить массовыми тиражами, стали доступны простым советским людям, в том числе и школьникам. Например, выпущенная в 1988 году тиражом 200 тысяч экземпляров книга «Четыре четверти пути» (а потом имевшая и четыре дополнительных тиража, еще 380 тысяч копий), разбередила многие юные души и стала своеобразным цитатником прогрессивного школьника. Неким символом подросткового протеста против косности и зашоренности официоза…

Денис Гринцевич: Книга «Четыре четверти пути» о Высоцком — вообще стала в юности моей настольной! С ней я, можно сказать, ел, спал, ходил в школу… Она была настолько моей любимой, что иной раз я в старших классах на уроках алгебры или геометрии, вместо того чтобы решать примеры или уравнения, открыто читал ее, сидя за первой партой. Математичка смотрела в этот момент на меня возмущенным взглядом, вопрошающим: «Это что, мол, такое?» А я, соответственно, глядел на нее с ответно наглым выражением лица: «Да, я читаю о Высоцком. И что?» Такой диалог взглядами. И удивительно, что она мне не сделала ни одного замечания на этот счет, ни разу не отобрала у меня книжку, в то время как другим ученикам она за подобные вещи могла и просто по голове книжкой настучать. А может быть, она ее у меня потому и не отбирала, что это была именно книга Высоцкого?

Но это уже были благословенные времена, когда «кто такой Высоцкий» — знал уже, пожалуй, каждый житель СССР! Так же, как и многие факты из его биографии. Но существовал период, когда Высоцкий был некоей полумифической фигурой. Фильмы с ним показывали, даже диски можно было достать, если очень постараться. Но вот каких-то особых упоминаний в прессе, по телевидению, увы, явно недоставало. Вероятно, поэтому многие почти казусные истории происходили с его юными почитателями.

Лев Черняк: В августе 1982 года мы с бабушкой поехали к нашим дальним родственникам в Саранск. А так как дорога из Брянска в Саранск шла только через Москву, на обратном пути я решил обязательно посетить могилу Высоцкого. Узнав об этом, мордовские родственники меня заверили, что, дескать, делать там нечего: все заброшено и эту могилу ты и не найдешь даже.

Конечно, в Москве тогда про Высоцкого знали если и не все, то очень многие! По крайней мере те, кто этого хотел. Но в далекой провинции оказывается, довольствовались исключительно слухами. А что делать: интернета еще в мире не было, по телевизору ничего не показывали, по радио — не рассказывали.

Лев Черняк: На обратном пути, уже в Москве, мы остановились у наших столичных родственников. И чтобы мне все-таки попасть на могилу Высоцкого, бабушка их спросила: «А как нам проехать на Новодевичье кладбище?» В ответ мы услышали: «А к кому вы там собрались?» Я уточнил: «Ну как — к Высоцкому!» Нам объяснили, что могила Высоцкого — на Ваганьковском кладбище, подробно рассказали, как туда проехать. Когда мы вошли в ворота, мне показалось, что там по правую руку находится цветочный рынок, потому что увидели огромную толпу и очень много цветов — в руках и над головами. Я спросил бабушку: «Может, сразу купим цветов?» На что получил ответ: «Подожди, давай сначала хотя бы найдем саму могилу!» Уверенности в том, что наши поиски увенчаются успехом, не было никакой. И тогда мы решили спросить у прохожих, где же искать могилу Высоцкого. На что нам ответили: «Видите людей? Идите туда». И только тут я понял, что это не цветочный рынок, а огромная толпа с букетами — люди, желающие поклониться Поэту! Нам пришлось, как мне показалось, минут двадцать упорно протискиваться к могиле. А когда наконец-то подошли, то увидели, что высота горы возложенных цветов достигала моего тогдашнего роста! И еще я запомнил очень много плачущих людей. Та поездка стала самым сильным впечатлением, даже можно сказать — потрясением всей моей жизни! С того времени хотя бы раз в год я старался обязательно съездить в Москву на Ваганьково, к Высоцкому!

Почему случались такие истории? Прежде всего, из-за того, что информации о Высоцком довольно долгое время не было практически никакой.

Алексей Певчев: После смерти Высоцкого в прессе о нем было не так уж и много публикаций. Кажется, первая большая статья о нем, Натальи Крымовой, была напечатана в журнале «Аврора». Когда мне сказали, что такой материал вышел, я поехал за этим журналом в какой-то очень дальний московский киоск — ехать нужно было почти час!

Благо такое положение все же закончилось. И вскоре у той же Натальи Крымовой — чьи усилия в увековечивании памяти о Владимире Высоцком трудно переоценить! — стали появляться юные помощники, с энтузиазмом подключившиеся к работе на непаханом поле высоцковедения…

Сергей Жильцов: Когда мы с Крымовой начинали всю эту историю по поводу публикаций, в рамках комиссии по творческому наследию Высоцкого, я был еще совсем пацаном: мне было всего шестнадцать лет! А когда я познакомился с Всеволодом Абдуловым, то мне вообще было всего-то четырнадцать! Мне потом говорили, что он рассказывал: я, мол, разговариваю с Сергеем и в какой-то момент вижу, что он многое просто не воспринимает. А потом, когда я узнал, сколько ему лет, все понял.

Удивительный факт… Уже в шестнадцать (а многие еще раньше!), сразу после получения паспорта, юные поклонники Высоцкого были в первых рядах высоцколюбов и высоцковедов!

Сергей Жильцов: Мне сильно повезло в ранней юности попасть в ближний круг друзей Высоцкого. Например, мне много чего рассказал Всеволод Абдулов — я был хорошо с ним знаком. И мы вместе готовили ряд первых изданий Высоцкого. Рядом с нами работала и Наталья Крымова, жена Анатолия Эфроса. Она была секретарем комиссии по творческому наследию Высоцкого. После смерти Владимира Семеновича его рукописи по настоянию Марины Влади переснял и распечатал на фотобумаге Дмитрий Чижков. Один из этих экземпляров находился у Всеволода Абдулова, и поэтому нам было проще сверять какие-то непонятные моменты непосредственно по автографам.

Усилия многочисленных инициативных групп по сохранению и изучению наследия Высоцкого не пропали даром. День ото дня множились материалы о его жизни и творчестве, готовились к печати сборники его стихов, находились редкие магнитофонные записи с его песнями.

Алексей Певчев: Абсолютно гармонично родители и их друзья не только прониклись моим интересом, но и всячески этому способствовали. Я стал довольно быстро обрастать записями Высоцкого, газетными вырезками, переснятыми черно-белыми фото. Абсолютно нормальным было взять кассетный магнитофон и поехать к кому-нибудь чтобы переписать что-то из Высоцкого. В 1980-х годах появилось очень много самиздата о нем: ксерокопий, машинописных перепечаток. Очень мощным был выпуск газеты «Менестрель» — Клуба самодеятельной песни. Там сразу несколько выпусков были посвящены Высоцкому. Мне достались фотокопии этого издания. Какие там были фото, стихотворные посвящения, исследования и воспоминания!

Уже к 90-м годам усилия энтузиастов стали давать свои плоды. Все больше и больше людей стали приобщаться к творчеству Высоцкого. Для все более широкой аудитории слушателей и читателей он становится своеобразной путевой звездой, неким глашатаем нового взгляда — на мир и на себя самого.

Максим Замшев: Я Высоцкого, разумеется, лично не знал. Когда он умер, мне было всего шесть лет. Но все равно, для моего поколения Высоцкий — фигура почти святая! Это как раз парадоксальным образом связано с тем временем, когда Высоцкий уже не жил, с эпохой 90-х годов — временем очень сильного надрыва и определенного давления со стороны материальных ценностей на ценности иррациональные. Высоцкий — с его абсолютным иррацио, его запредельностью в песнях, попыткой разорвать сложившийся круг жизни — был очень важен для нас.

Раз уж зашла речь об иррациональном… Интересно, что некоторые приписывают первому знакомству с творчеством Высоцкого в раннем детстве даже некие мистические обстоятельства! Мол, любовь на всю жизнь к его песням была каким-то образом, предопределена.

Денис Гринцевич: Мое знакомство с песнями Владимира Высоцкого началось еще в детстве, причем благодаря Алле Пугачевой. Новый 1985 год, часы бьют двенадцать, и мои родители дарят мне двойную пластинку «Как тревожен этот путь», где Пугачева в числе прочих исполняет песню «Беда». Помню, я каким-то образом представил себе портрет автора этой песни, благо к тому времени я уже умел хорошо читать — как раз пошел в первый класс, — и поэтому мне ничего не стоило прочесть информацию на конверте пластинки: «музыка и слова В. Высоцкого». Мне этот автор представился так: человек в свитере, джинсах и почему-то с хриплым (!) голосом. Интересно, что до того момента я о Высоцком не знал вообще ничего! В том же году я услышал уже и голос самого Высоцкого. Это была пластинка со сказкой «Алиса в Стране чудес», где он озвучивает небольшие роли и поет несколько песен. Реальный голос совпал с тем, что представлялся мне в воображении, когда я слушал пластинку Пугачевой с его песней.

Некоторым из моих собеседников повезло больше: пусть и при случайных обстоятельствах, но в детстве им удалось столкнуться (в том числе — и буквально!) со звездой лично. Но опть же: обстоятельства встречи рисуются, по детским воспоминаниям, абсолютно иррациональными, насыщенными особой значимостью!

Александр Ф. Скляр: Моя первая личная встреча с Высоцким была совершенно мистической. Помню, когда учился в третьем классе, один раз опаздывал в школу, к началу занятий. Выскочил из автобуса и побежал что было сил — там метров триста: от остановки автобуса до школы. И буквально влетел, врезался в фигуру человека… Это был Владимир Высоцкий, который тогда жил в том районе! Можно верить или не верить в судьбу, но то столкновение оказалось для меня очень символичным!

Справедливости ради следует отметить, что чем старше были люди во время своего первого знакомства с Высоцким, тем сдержанней они его принимали. Ну, во всяком случае, без излишнего экзальтированного восторга и подросткового максимализма. Хотя и там не обходилось без восхищения!

Некоторые истории настолько интересны, что, думаю, имеет смысл привести их здесь.

Михаил Айвазян: С 1969 по 1975 год я работал во Всесоюзной книжной палате, в отделе книгохранения. Территория была обнесена глухим забором, но внутри находился довольно симпатичный садик, где стояла беседка. В то время я часто общался с актером Феликсом Антиповым. Однажды он пришел ко мне и говорит: слушай, мы посидим у тебя тут в беседочке? И они с друзьями пошли в эту беседочку, занявшись там распиванием каких-то напитков. Тогда-то я впервые и познакомился с Высоцким. Я помню, как они все сидели, и время от времени Владимир Семенович вдруг начинал что-то петь. Самое интересное — он а капелла пытался петь, без гитары. Но, видно, как-то не очень у него получалось. Поэтому Феликс прибежал ко мне спрашивает: нет ли у нас тут где-нибудь гитары? У кого-то из молодых ребят, работающих в Книжной палате, нашли гитару и потащили ее в беседку.

В общем, получился у Высоцкого очередной импровизированный концерт. Самое интересное, как мне потом рассказали, гитару ведь нашли шестиструнную. А Высоцкий всегда на семиструнной играл свои песни. Так что он ее как-то специально перестраивал и играл. Все молодые работники убежали в эту беседку — там уже даже не осталось сидячих мест, народ стоял и слушал. А я, к сожалению, не мог надолго отойти, поскольку заведовал этим отделом и понимал: нужно быть на страже, ведь тут кто угодно мог прийти. Жаль, что Высоцкий с Антиповым приходили всего один раз и больше потом у нас не появлялись.

Интересная особенность: Высоцкий везде выступает как желанный гость: пришел, увидел, удивил… И никогда не обманывал ожиданий потенциальных зрителей!

Валерий Иванов-Таганский: Я познакомился с Владимиром Высоцким в 1962 году в театральном общежитии. В тот год меня переполняло счастье: я стал первокурсником Театрального училища имени Щукина. Мало того, мне еще и выделили место в знаменитом общежитии. Жили мы на Трифоновке — большой коммуной: ходили друг к другу в гости, что-то вечно обсуждали, спорили. Однажды моя сокурсница, высокая и неотразимая красавица Нила Животова, громко постучала в комнату. Взволнованным голосом сообщила: «Валера, давай быстрей сюда! К нам в гости пришел Высоцкий!» Признаюсь, но на тот момент я этого имени еще не знал. Однако волнение Нилы странным образом передалось и мне. В тот день я впервые увидел своего будущего соратника по Театру на Таганке. Он сидел, глубоко провалившись на одной из коек, вплотную к нему был придвинут небольшой журнальный столик. Видно было, что ему очень нравится Нила: он то и дело останавливал на ней тяжелый, но ласковый взгляд. Я еще, помню, тогда подумал: небольшой совсем — «с комочек» человек! — а глазеет орлом! И голос, как прорвавшаяся труба. Минут через пятнадцать Нила, на правах хозяйки комнаты, стала просить Володю спеть. Высоцкий встал: он был невысоким, но складным; одет простовато, но опрятно. Что я запомнил хорошо: под светлой рубашкой у него была тельняшка, а к гитаре был приделан электрический шнур. Подстроив гитару, он стал петь свои песни. Через минуту нас всех странным образом затрясло. Во-первых, голосовая волна летела в полутора метрах от нас и била фронтально, будто током. Но главное, видно было, как певец выкладывается. Сидел — один человек, а встал и начал петь, сразу же превратился в человека-вулкана. Казалось, под ним пол ходуном ходит! Все присутствующие были студентами одного из лучших театральных вузов страны, к этому времени накопили немало разных, в том числе и гениальных, амбиций. Но вдруг все как мышки притихли, пришибленные необычным даром этого нежданного гостя. Это была наша с ним первая встреча, и то, как Володя пел в этот день, врезалось мне в память на всю жизнь. Он был практически мой ровесник — старше всего на шесть лет — и тем не менее безоговорочно заставил меня изумиться. В молодости, как у многих молодых актеров, у меня было немало гонора, но тут меня просто сшибло. «Как же здорово он поет, — подумал я, — да еще и на свои стихи!»

Высоцкий не мог не видеть, какое впечатление производит на людей. В том числе и на коллег по артистическому цеху. Но при этом, зная себе цену, никогда не зазнавался. И с готовностью ободрял коллег, если считал их творчество интересным.

Геннадий Норд: Когда Высоцкий ушел из жизни, мне уже было тридцать шесть лет, я работал далеко на севере. Но до этого я несколько лет трудился на калининградском телевидении. И вот я приехал в Калининград — это был март 1980 года, сразу позвонил старым знакомым, на телевидение. Они говорят: приходи сегодня, для тебя будет огромный сюрприз. А так как я уже считал себя состоявшимся автором — у меня же несколько книг к тому времени вышло, даже по радио крутили мои песни! — то подумал: мол, я сам для вас сюрприз, куда уж там больше! Но, естественно, пришел. Спросил: а что еще за сюрприз такой? Они говорят: подожди, сейчас будет. И вот когда зашел Владимир Семенович, то я буквально испытал настоящий шок!.. А дальше народ сидел, общался. Жаль, что не все помню, к сожалению, потому что был буквально ошарашен: я встретил человека, который стал для меня небожителем. Мы просидели очень долго. А потом он взял гитару, сыграл, спел несколько песен. Тут кто-то из ребят ему и говорит: а у нас тут тоже сидит человек, который пишет песни. Высоцкий удивился: интересно, кто это? Тут ребята на меня показали. Я взял гитару и сыграл три песни — в том числе «Лягухи» свои знаменитые, которые потом стали неофициальным гимном российской эмиграции. Он послушал. Потом, когда я отдал гитару, он внимательно посмотрел на меня и сказал: «Пиши. Тебе надо писать!» Вот и все, что он лично мне сказал за весь вечер.

Думаю, что можно на этом пока и закончить: «вот и все», что хотелось сказать в этой главе… Дальше будет много других интересных историй, которыми с нами поделились наши эксперты.