Химера

Дмитрий Соколов (2023)

Преступник пойман и сидит за решёткой, но студентки магического института продолжают таинственно пропадать. Чернов уверяет Нику, что он к этому непричастен, и просит помочь ему спасти похищенных девушек. Не ловушка ли это? Почему он выбрал в алхимические компаньоны именно её? Как сохранить рассудок, если ночью снятся чужие сны, у родителей теперь новая жизнь, а за тобой по пятам ходит демон-коллекционер? Ответов на эти вопросы у Ники нет, но она твёрдо решила узнать, чьё лицо прячется за золотой маской Светлоликого, даже если ради этого придётся уехать с бенефактором из Петербурга на край света. Даже если вдруг выяснится, что кроме бессмертных фениксов и уроборосов существуют ещё и химеры.Вторая книга из серии «Фениксы и змеи».

Глава 11. Крест Константина

В узком помещении с низким потолком царит полумрак. Ламп и электричества здесь нет — только тусклое мерцание чадящих восковых свечей освещает келью. Карамельный аромат ладана, разлитый в затхлом воздухе, не может скрыть тяжёлый мерзкий запах. Так воняет застарелый человеческий пот и что-то ещё похуже. Будто в тёмном углу лежит дохлая кошка, и её тушка распространяет вокруг себя тошнотворно-сладковатый смрад.

Светловолосый парень в белой рубашке с подвёрнутыми рукавами в который раз дёргается — скорее из упрямства, чем в надежде вырваться — но крепкие бородачи в тёмных рясах прочно удерживают его за предплечья и запястья, покрытые чёрными татуировками. Мечта монахов сбылась — юный поджигатель снова здесь, только вот отомстить ему за уничтожение монастыря не получится. Его привезли люди из КГБ.

Под строгим серым пиджаком мужчина в сизом галстуке прячет потайную кобуру с пистолетом Макарова, но оружие сейчас ему мало помогает. Знал бы, что тут так омерзительно воняет — взял бы противогаз! Морщась, военный подносит к лицу платок и прикрывает нос. Он настолько не в восторге от разлитых в воздухе «благоуханий», что аж глаза слезятся.

— Отец Феогност уже тридцать лет носит на своем теле стальные вериги, чтобы победить страсти, — объясняет в ответ на его немой вопрос один из монахов, будто бы извиняясь. — Его плоть подвергается непрерывному истязанию, дабы умножить аскетический подвиг.

Мужчина понимающе кивает. Впрочем, его затравленный бегающий взгляд выдаёт одно-единственное желание — убраться из «святого места» поскорее. Если бы не приказ, ноги его здесь не было бы…

В тёмной глубине помещения раздаются неспешные, шаркающие шаги. Отец Феогност — седой, как лунь, выступает из мрака, словно привидение. Тусклые отблески свечей играют на его морщинистом лице, кустистых бровях и неровной, клочковатой бороде. Некоторое время черноризец стоит неподвижно, пристально смотря на паренька. Кажется, он даже не дышит — лишь чуть заметно двигаются сухие узловатые пальцы его левой руки. Ползут, будто змеи, кольцами обвитые вокруг широкого балахона, длинные-предлинные деревянные чётки.

— Что скажете, уважаемый? — сиплым голосом нарушает тишину человек в сером костюме. — Вы действительно знаете, как обуздать химеру?

Старец словно не слышит. Оставляя после себя шлейф из смеси запахов пота и гнилого мяса, он подходит к юноше вплотную. Твёрдой, уверенной рукой хватает за подбородок и поднимает ему голову так, чтобы отросшие прядки волос разошлись в стороны, открыв лицо. Некоторое время они играют в гляделки. Глаза у старика ясные, лазурно-голубые, а у парня — испепеляющее-чёрные, и кажется, что когда они смотрят друг на друга, свет сталкивается с тьмой.

Наконец, аскет отводит взгляд и, резко отвернувшись, шаркает обратно в тень:

— Нет, сын мой. Мой ответ: нет, — раздается его скрежещущий, надтреснутый голос. — Ежели даже ваша армия не смогла с ним совладать, то чего вы алчете от меня одного?.. Воистину несчастное дитя! Мрак, переполняющий его, подобен безбрежному океану. Кто может обуздать океан? Разве один Господь!..

— Ваш монастырь довольно сильно пострадал от пожара… — словно между прочим подмечает военный. Он мнёт в руке платок, стирает со лба капельки пота, затем снова возвращает его к носу. — За два года вам так и не удалось восстановить разрушенную часть здания даже наполовину.

— Увы, лишь немногие из нас уцелели. А сил тех, кто остался в живых, не хватает…

— Общими стараниями дело бы пошло гораздо быстрее. Мы готовы вам помогать. Если вы поможете нам.

Свеча издаёт громкий треск и начинает коптить клубами чёрного дыма. Монах долго рассматривает яркие запрещающие печати на теле юноши, водя по ним крючковатым пальцем.

— Возможно, я ошибаюсь, и у отрока ещё есть шанс… — шипит, будто бы обращаясь к самому себе, отец Феогност и тычет длинным расслоенным ногтем парню в живот. — Вот тут, под правым ребром, нужно начертать крест Константина! Сюда распятого Господа нашего Иисуса Христа ударили копьём. Отсюда Бог забрал Адамово ребро, чтобы сотворить порочную Еву. Здесь — место, где первородный грех оставляет на теле брешь!..

— Нет, только не это! — парень снова начинает извиваться, и монахи ещё сильнее выкручивают ему руки, чтобы удержать. Срывают рубашку, бросают его на дубовую скамью, прижимая спиной к прогнившим доскам. Сухие верёвки хрустят, впиваясь в запястья и лодыжки.

В глубине комнаты журчит вода — пока юношу связывают, старый монах долго и тщательно, как хирург перед операцией, моет руки. Рядом со скамьёй ставят два деревянных табурета. На один из них кладут причудливый набор инструментов — длинную полоску кожи с воткнутыми в неё серебряными иглами разной длины. Вместо петель для ниток у них — миниатюрные звериные и птичьи головы: лев, телец, орёл, голубь…

Открывается банка с густо-чёрной краской, острый металлический аромат наполняет келью. Старец снова выползает из тьмы и садится на второй табурет. Засучивает рукава, оголяя морщинистую кожу предплечий, плотно покрытую сложными угловатыми орнаментами, перемежающимися с витиеватыми буквами древней кириллицы.

По обнажённому телу парня ползёт капельками холодный пот, словно кто-то выплеснул на него ведро ледяной воды. Краснеют запрещающие печати. Пламя, вспыхнувшее на секунду в темноте кельи, съёживается и гаснет. Разлетаются по полу, превращаясь в сор, белые перья и серебристая чешуя.

Довольно кивнув, монах кладёт ладонь юноше на правый бок, нащупывая ребро.

— Крепись, мой мальчик, — шепчет он. Размашисто перекрестившись, вынимает одну из игл, окунает её в чернила и быстрым, уверенным движением втыкает в побледневшую кожу.

Громкий крик сотрясает узкий каменный свод кельи. Ни одно копьё, ни одна запрещающая печать не сравнится с намоленной монограммой отца Феогноста. Адские муки в самом жерле преисподней не причинят столько боли! Каждая линия, каждый малый штрих заставляют юношу задыхаться от рвотных спазмов и извиваться, с треском натягивая верёвки.

— «С этим знаком победишь» — так гласило Божье послание великому римскому императору Константину, когда небеса даровали ему сей чудесный символ!.. — невозмутимо приговаривал аскет за работой, низко склонившись над мечущимся по скамье, бьющимся в конвульсиях телом. — Он победил, победим и мы! Но будьте осторожны! Храните отрока от гибельного распутства! Дьявольская страсть способна изничтожить даже самые сильные молитвы! Даже исцеляющую священную рану! Даже сам Господень крест!..

— Да уж лучше распутство, чем вот это вот всё, — с отвращением бурчит военный, в который раз ненавистно обводя глазами зловонную келью.

— Будь ты проклят! — тихо хрипит парень. — Не попасть тебе на небеса, пока я жив! Смерть к тебе не придёт — будешь вечно пресмыкаться на земле!

— Ох, горе нам! — ничего не слыша, причитает отец Феогност. — Горе грешным — живущим во времена, когда в мире родилось такое дитя!..

* * *

Под колёсами Лизкиной «ауди» хлюпал талый снег. По обеим сторонам трассы покачивались от ветра запорошенные высокие ели. В салоне было тепло, уютно и вкусно пахло конфетно-сладким автомобильным освежителем. Я оторвала затылок от подголовника и несколько раз в непонимании моргнула.

— Эй, птичка, дурной сон приснился? — не отводя взгляда от дороги, спросила подруга.

Сыр, читавший методичку по истории искусств, отвлёкся от текста и внимательно посмотрел на меня через зеркало заднего вида. Его жёлтые глаза блеснули по салону двумя яркими солнечными зайчиками.

— Слушайте, давайте туда не поедем! — взволновано протараторила я, дёргая Лизку за руку.

— Ты раньше определиться не могла?! — возмутилась та. — Мы уже въехали в Псковскую область, скоро будем на месте! Я встала в семь утра и три с лишним часа за рулём! Не выспалась, и всё затекло — думаешь, это легко?!.. Ну нет, я теперь из принципа не отступлюсь!

— Ника только что снова была в прошлом, — глухо пояснил Яшка. — И для феникса погрузилась очень глубоко. Расскажи нам, что ты там увидела?

— Как-нибудь в другой раз, — пробормотала я. — Это с нашей поездкой не связано.

Не связано, ага. Именно с поездкой этот сон и связан. Из-за поездки я сама не своя и за каждым кустом вижу опасность. И из-за поездки же мой телефон с отключённым звуком мигает в кармане экраном, отображая входящие звонки. За утро Чернов набрал мне, наверное, уже раз пять. Пять вызовов подряд от бенефактора — это беспрецедентный случай. Он не просто нервничает, он в бешенстве, поэтому я и не отвечаю. А что я ему скажу? Лизка всё равно не повернёт назад…

Преображенский монастырь оказался точно таким же, как в моих видениях. Высокие, угрожающе острые пики тёмных куполов царапали низкие хмурые облака. Рыже-красные кирпичные стены тяжело давили на голову. На металлических автомобильных воротах висел замок и надпись «Осторожно, злые собаки!», а чуть ниже: «Котят не приносить!».

Других машин рядом не было, и Лизка припарковалась прямо напротив входа. Хлопнули дверцы «ауди», с двух пушистых елей слева и справа от дорожки упали сугробы снега. Встревоженный громким звуком, взметнулся в небо чёрный ворон. Вдалеке залаяли псы. Судя по рокочущему басу, они здесь и правда злые.

Яшка дёрнул калитку и отчитался:

— Незаперто, — но шагнуть на территорию так и не решился.

Щёлкнув брелком, Лизка поставила машину на сигнализацию и, отстранив его, первая вошла внутрь. Но не успела она процокать на своих тонких каблучках и пары шагов, как её окликнули:

— Эй! — недовольный голос, почти такой же рычащий, как утробный лай собак. — Сестра, почему без юбки?

Подруга от неожиданности замерла на месте, но быстро нашлась:

— Холодно же, батюшка, зима на дворе! Минус десять было ночью!..

Высокий рыжебородый мужчина в длинном одеянии, очищающий дорожки от снега, придирчиво окинул нас взглядом. Яшке только махнул рукой, мол, проходи, а вот нам преградил дорогу шваброй:

— Платки-то хоть есть у вас? Головы свои беспутные прикройте!

Лизка нехотя вытащила из кармана розовую шапочку со стразами, а я нацепила капюшон. Неодобрительно цыкнув, монах отступил на шаг назад, но стоило нам пройти чуть дальше, снова нас позвал:

— Что вы здесь забыли-то, ребята? Кто такие? Кого ищете?

— Мы… — протянула Лизка, готовясь импровизировать. — Мы студенты из города. Нам задали сделать проект о каком-нибудь древнем монастыре, и мы выбрали ваш. Это нужно для зачёта по… истории искусств.

Будто в подтверждение её слов, Яшка помахал в воздухе методичкой Чернова:

— У вас ведь очень древний монастырь. И очень красивый. Когда он был построен? Наверное, ещё при царе?..

Мужчина взмахнул шваброй, счищая с кованой скамейки снег:

— Нет, не при царе. Позже. Но история у нас и вправду долгая и интересная. Монастырь однажды горел дотла, но возродился, как жар-птица, из пепла! Садитесь, сейчас я всё вам расскажу, в точности как мне самому в своё время рассказали… Но приготовьтесь много писать!

Мы переглянулись. Записывать нам было не на чем — разве что для вида можно включить диктофон. Металлическая лавочка покрыта льдом — сидеть холодно. Да и собаки надрываются так, что долгую беседу вести сложно. А лично мне и вовсе с первой секунды как я здесь оказалась, хотелось бежать без оглядки.

Конец ознакомительного фрагмента.