Наследник Рода

Дмитрий Цветков, 2022

Каждый человек – маг! Именно так считает главный герой захватывающего мистического триллера. Он представитель древнего рода и точно знает почему истина скрыта от человечества. Его миссия – вернуть людям свободу и вечную жизнь. Он обладает магической силой и владеет древним знанием, что даёт возможность быть тем, кем он является и противостоять тому, кто готов пожертвовать чужой жизнью ради личного могущества. В самый острый момент великого противостояния, главный герой начинает терять магический дар и забывать истинную мудрость. Сможет ли он, остановить падение, разобраться в происходящем и довести до конца то, что пока никому на Земле не удавалось?

Власть нужна тем, у кого нет власти над собой.

Пролог

Давным-давно, когда время не начало свой безжалостный отсчет, он был уважаемым человеком, философом, мыслителем. Он говорил о единстве духа и тела, учил умеренности, мудрости, мужеству и справедливости; объяснял, как жить в ладу с собой и в гармонии с окружающим миром. Он был честен, справедлив и бескорыстен, ему хватало того, что даровала природа. Умея управлять материальным миром силой мысли, он слыл магом и чародеем и даже… если верить слухам, был лично знаком с Создателем.

В те времена таких было много — хранителей истины, чей род на Земле был Первым. Хранители оберегали людей от проникновения лжи в девственно-чистый разум, дабы не усомнились они в совершенстве Творца и не омрачали великое существование греховными мыслями, съедающими изнутри, словно червь. И не было тогда ни болезней, ни горя, ни зависти, ни пороков. И казалось, счастье будет вечно, как жизнь человеческая, которая зарождалась, чтобы никогда не закончиться. И не плакали дети, теряя отцов и матерей, и не сокрушались взрослые, теряя друзей и близких — бесконечная жизнь в бесконечно счастливом мире.

Но свобода выбора — опасная привилегия… И появился отступник — тот, кто в своей гордыне посмел усомниться в искренности хранителей, объявив их тиранами. И свалил он на них те беды и пакости, которые сам же устроил. И растерялись люди в своей наивности и неискушенности, запутавшись во лжи отступника, как рыбы в сетях рыбака. И поверили они тому, кто назвал себя Солом — Посланником Солнца… Это стало началом другого рода человеческого — рода Вторых.

С тех пор мир изменился… С тех пор началась война.

И не было конца и края противоречиям между людьми. И с каждым днем Посланник Солнца заманивал в свои хитроумные ловушки неискушенных, предлагая плоти восхитительные утехи, от которых голос сердца заглушался голосом похоти. И появились грехи, которыми не насытиться и от которых не избавиться. Жизнь человеческая стала коротка. Вымученная душа хрипла от крика, но затуманенный разум уже не слышал праведного зова. И тогда душа отвергала грешное тело, освобождаясь от мучений. Люди на Земле начали умирать. И лишь Посланник Солнца не испытывал мук сомнения. Он был тверд в убеждениях и непоколебим в намерениях искоренить истину Творца, создав собственный мир. Его душа была черна как ночь, она не кричала и не плакала. Душа его не искала спасения и крепла с каждой победой, и тело крепло вместе с ней. Он так и остался бессмертен.

Но не только он не утратил вечной жизни. Хранители остались верны истине и безупречности замысла Создателя. И до тех пор, пока им были чужды пагубные искушения, тела не старились, и разум оставался ясен.

Прошли тысячи лет…

Часть 1

Обращение

1

Май всегда был его любимым месяцем…

Еще не наступило лето — пора оранжевого солнца и грибных дождей; пора фруктов и ягод; пора жаркого синего неба и манящей водной глади; пора отпусков и путешествий; пора независимости от капризов суровой природы; пора контрастов. Все любят лето! Девять месяцев ожидания — и наконец… лето почти пришло! Лето! Долой надоевшую одежду! Долой грубую обувь! Дождались!

Он больше всего на этом свете любил чувство предвкушения перемен к лучшему — возможно, из-за слишком долгого и томительного ожидания этого лучшего. А что может быть приятней приближения самого теплого времени года! Конечно, у зимы тоже есть свои прелести: белый снег, горячий чай, теплый дом, вкусная еда, коньки, лыжи, санки… Но вот ноябрь — предвестник зимы — ноябрь ему не нравился: уж больно промозглый и увядающий. Он хорошо знал, что такое увядание — отмирание старого и привычного, но дорогого и любимого. Увядание…

Неприятные воспоминания отозвались спазмом в районе желудка. Он сморщился, словно напомнила о себе старая незаживающая рана. Глубокий вздох… Свежий весенний воздух расслабил… Спазм отступил.

Так он и прошаркал ногами центральную городскую аллею, погрузившись в раздумья и машинально отбрасывая мысами обуви гонимый легким ветерком мусор.

Вечером тут много народу, а майским теплым вечером особенно: романтичные влюбленные парочки, статные семейные дуэты, молодые мамы с колясками и кривоногими карапузами, шумные компании парней и девчонок — все такие разные, но радующиеся одному и тому же… Весна! Май!

Прошел еще один день и еще один вечер. Вот уже первые минуты новых суток исчезли в вечности. Аллея заметно опустела, но многие и не думали отправляться спать. Слишком долгая была зима, и слишком теплая наступает ночь — не так просто отказать себе в излишестве, когда заледеневшие эмоции оттаяли и рвутся наружу.

Он тоже не собирался уходить.

Прогуливаясь туда-обратно по ожившей после зимней спячки аллее, которая с каждым днем все плотнее укрывалась от остального мира неудержимо рвущимися на белый свет листьями кустов и деревьев, он наблюдал, размышлял, умилялся безобидным глупостям людей, не желающих думать ни о чем серьезном, и мысленно одобрял наивную беспечность.

Он не считал себя старым, да и выглядел лет на тридцать пять, но повидал в этой жизни гораздо больше сверстников — так много, что и поделиться воспоминаниями не с кем: не поймут, примут за сумасшедшего… А воспоминания одолевали, всплывая из памяти цветными картинками и сюжетами — сегодня только хорошими и добрыми. Сегодня теплый весенний день, такой нельзя омрачать унынием. За длинную жизнь можно разобраться: печаль и уныние — слабость, отрицание многообразия, неспособность видеть, боязнь перемен.

Он остановился возле старого дуба.

Ствол в пять обхватов, изъеденный глубокими широкими морщинами и обрамленный мощными раскидистыми ветвями, простирался ввысь. Зеленые лапы заботливо нависали над пешеходной зоной, как огромная естественная крыша.

Это дерево знали все, но никто не представлял, как долго оно стоит на этом месте, которое лет двадцать назад закатали асфальтом, украсили резными лавочками, фонтаном и декоративными посадками, превратив в зону отдыха горожан.

Он не помнил точно, сколько раз дуб хотели спилить, однако всегда находились неравнодушные люди, не позволяющие совершить варварство. И теперь, будучи старше всех ныне живущих, дуб превратился в местную достопримечательность.

В знак особой ценности городскую реликвию окружал низенький, ярко выкрашенный зеленой краской заборчик, а за кроной бдительно следили коммунальные службы, периодически отсекая сухие и ненадежные ветви. За деревом ухаживали, как за мудрым, уважаемым и знающим человеком.

Май приложил руку к шершавой коре и похлопал по ней, будто по плечу старого доброго друга. Ладонь ощутила трепет жизни внутри: да, этот великан знает, что такое перемены и что такое постоянство, понимает и принимает жизнь во всех проявлениях; наверное, он мог бы поведать удивительные вещи, но только из-за мудрости и величия хранит молчание…

«А может быть, махнуть на море?» — подумал он, вдохновившись благостной атмосферой, но грубый оклик не позволил развить приятную мысль.

— Эй! Закурить дай!

Он обернулся.

Двое молодых людей… Лет по семнадцать… Изрядно под хмельком… Вероятно, не повезло: юные красавицы обделили вниманием… Пребывают в дурном расположении духа… Ищут разрядки… Ищут громоотвод для скопившегося напряжения.

Они казались темными тенями на светлом полотне.

— Не курю, — ответил он и разочарованно вздохнул.

— А я не спрашивал, куришь или нет. Я говорю, закурить дай!

Он улыбнулся. Посмотрел на пацанов. Отрицательно качнул головой.

— Чего лыбишься?! — пискляво, в надрыв протянул второй и нервно шагнул вперед.

Он посуровел, раздумывая.

— Чего молчишь? — первый присоединился к товарищу, и их молодые крепкие фигуры начали угрожающе приближаться.

Он угостил бы невежд сигаретами, но действительно не курил, да и эти двое не хотели курить. Несмотря на чудесную погоду, их охватила хандра, спасение от которой глупцы искали в острых ощущениях.

Связываться с юнцами совсем не хотелось. Не было желания поучать, ссориться, комментировать опрометчивые поступки. Мелькнувшая в голове мысль освободила тело от излишнего напряжения: «Иногда неплохо выглядеть не совсем естественно, например, диким зверем — бурым и нечесаным лесным медведем. Мало у кого возникнет желание искать повод для ссоры с опасным животным».

— Меня зовут Марин, можно просто Май, — представился он.

Парни окаменели. Лица стали похожи на мраморно-белые маски.

— Май, — он протянул руку для знакомства, но…

Они бежали неистово, боясь остановиться и кинуть короткий взгляд через плечо. В их головах отсутствовало понимание, а действиями руководил испуг, не позволяющий замедлиться ни на минуту, ни на мгновение. Но силы не безграничны, и в тихом дворе, тяжело дыша и обливаясь потом, забияки завершили спринтерский марафон.

— Леха! А ты чего побежал?! — еле отдышавшись, но с явным упреком бросил сквозь зубы Валерка.

— А ты?

— Я?.. — Валерка прищурился и посмотрел в сторону места происшествия. — Я… — он искал оправдания позорному бегству и не нашел ничего лучше, как спихнуть промах на товарища. — Да за тобой! За тобой рванул! Ты представляешь, что про нас подумают после такого?! От мужика удрали, как зайцы… от мужика… доходяги… просто так, без причины!

Леха присел на траву, не выдерживая нахрапа друга, обхватил руками тощие колени и опустил голову.

— Ты где водку покупал, дебил? — продолжал давить Валерка.

Леха запыхтел, утирая рукавом взмокший лоб; хотел было рассказать, где приобрел спиртное, но вместо слов предательски потекли слезы.

— Я, как всегда… я часто… — залепетал он.

— Я всегда! Я часто! — обидно передразнил Валерка.

Двор был пуст. Редкие окна горели желтым светом, настырно пробивающимся сквозь занавески. На одном из балконов кто-то подсвечивал темноту огоньком сигареты. Валерке казалось, что люди в домах притаились и пристально наблюдают за постыдным падением двух вчерашних героев. Захотелось заехать товарищу кулаком в ухо. Но что толку? Злость выместить? Не поможет — еще хуже будет. Мало того, что сбежал, мало того, что по пьянке галлюцинация посетила, так еще и с другом рассорится.

Он закусил губу и посмотрел на хнычущего Леху — раньше за ним подобного слюнтяйства не замечалось. Неужели и ему почудилось?

Валерка вздрогнул от догадки. Сердце заколотилось овечьим хвостом.

— Лех, а Лех… — он присел рядом. — Да хорош тебе! Чего разнылся?

Леха растер ладонью слезы и решительно произнес:

— Я больше бухать не буду!

— Ну и правильно, — поддержал Валерка нарочито одобрительным тоном. — Правильно!

На языке вертелся вопрос, вот только задать его никак не получалось. Почему-то стало по-настоящему страшно — страшно до жути.

— Слушай… — прошептал Валерка, — я знаешь чего… мне сейчас… вернее, на аллее… кое-что привиделось.

— Что?! — взвизгнул Леха и так резко поднял голову, что товарищ вздрогнул. — Что привиделось?

В животе у Валерки случился переворот. Реакция Лехи окончательно вывела из равновесия. Очень захотелось вновь пуститься бежать, но куда? Да и поможет ли? Валерка понял, что и сам готов разрыдаться, но сдержался.

— А это точно мужик был? — он произвел глотательное движение пересохшим горлом. — Не медведь?

— Медведь! — заорал Леха, и товарищу пришлось зажать ему рот ладонью.

— Ты чего орешь, придурок?

Леха высвободился.

— Так ты тоже видел? Тоже?! — в глазах промелькнул безумный огонек. — Валер, я-то думал, у меня с головой проблемы. Думал, крыша поехала! А если ты тоже… Значит, все нормально.

— Нормально?! Одновременно с ума сошли — нормально?!

— Нет, одновременно с ума не сходят, я точно знаю, — радостно затараторил Леха. — Здесь либо водка паленая, либо мы перебрали, либо…

Какое еще «либо», он не представлял, но и двух первых показалось вполне достаточно.

— А может, медведь с дрессировщиком был? — предположил Валерка. — Мы к дрессировщику прицепились, а он на нас медведя натравил?

— Может и так, — согласился собрат по несчастью, не совсем понимая, откуда ночью в небольшом городке взялся дрессировщик с ученым медведем.

— Но пить я все равно завязываю, — решительно заявил Валерка.

— И я! — с искренним блеском в глазах согласился друг.

***

Май смотрел вслед парням спокойно и расслабленно. Лицо не выражало никаких эмоций, и лишь в глазах читалось легкое сожаление о случившемся: легко быть героем, пока видишь то, что хочешь видеть, но как быстро все меняется при столкновении с неожиданным, непонятным.

— Что за имя такое — Май? «Двенадцать месяцев»? — девушка непринужденно хихикнула.

Она была совсем юная и хрупкая. Сигарета в миниатюрной ручке совершенно не увязывалась с нежным обликом.

— Странное имя. Никогда не встречала, — она стояла рядом и без доли стеснения рассматривала Марина.

— Так назвали, — безразлично ответил он и вновь посмотрел вслед испарившихся дебоширов.

— А я Соня, — представилась девушка и взглянула в ту же сторону. — Удивительно: эти обычно не удирают. Ты чем их так напугал? Вроде совсем не страшный, — она еще пристальнее вгляделась в лицо Марина. — Даже наоборот, привлекательный… и имя такое… Торопишься?

Май не торопился. Он вообще никогда не спешил. Но взглянув на юное создание, кивнул головой.

— Извини. Поздно уже.

— Жена злая? — съязвила девчонка.

Май улыбнулся и, ничего не ответив, пошел прочь с аллеи.

Ночь теплая, ласковая, а здесь явно становится неуютно.

2

Вероника Пустынина неохотно брала заказы дизайн-проектов в провинциальных городах, но уж слишком щедрым и сговорчивым оказался клиент.

— Мягко стелет — жестко спать, — философски протянула она, завершив предварительную телефонную беседу. — Точно будут проблемы!

Но проблемы пугают слабаков, а к таковым Пустынину отнести было сложно: бизнес не для нервных и пугливых. Руководствоваться понятиями «легко» и «трудно» можно, если прибыль мизерная; поработать в удовольствие — единственно правильный в этом случае аргумент. Совсем другое дело — неприлично большой гонорар: можно и потерпеть, можно и попотеть, можно и помолчать, лишь бы реализовать проект и получить вознаграждение. Цель должна оправдывать средства.

Сегодня как раз тот случай, и Вероника это чувствовала, хотя любому другому клиент мог показаться душкой, глупым одуванчиком с тугим кошельком.

Пустынина знала: деньги не липнут к мягким и щедрым. Это абсурд! Нонсенс! Говорят, нет правил без исключений, но ее заказчики уж точно к исключениям не относятся. Они тщеславны, склонны к показухе, считают себя лучше других — в противном случае зачем обращаться к такому дорогому мастеру? Можно найти дешевле, и качество будет достойным: разницу увидят считаные единицы — те, кто действительно разбирается в моде, искусстве и обладает безупречным вкусом. Откуда в провинции подобные особи? А значит, заказчик повелся на имя, на бренд, на ярлык. «Вашим дизайнером была Пустынина? Уау! Она же работала у самого… Но ведь она такая дорогая! Ого… вы неприлично богаты!»

На красивом лице главы и владелицы дизайнерской студии появилась гримаса презрения: надо бы подробнее узнать о заказчике и в случае чего подставить партнеров — пусть колупаются. В конце концов, она может себе позволить не делать того, чего не хочет. Но гонорар… Уж больно высок!

Вероника смерила шагами просторный кабинет. Подошла к окну. Посмотрела на Старый Арбат, живущий вне времени — особенной, удивительной, самобытной жизнью. Внимание привлек молодой парень с гитарой, окруженный кучкой зевак. Чего он там горлопанит? Хотя нет, этот вроде бы поет. Она приоткрыла окно. Несколько секунд слушала: ну да, поет — и неплохо. Изящная ручка, украшенная удивительной красоты браслетом из белого золота, захлопнула створку.

— Надо самой принимать решение, — она еще раз взглянула на уличного певца и утвердилась во мнении. — Поеду: посмотрю на месте, что к чему.

Машина не ехала — создавалось впечатление, будто она плыла, летела над бугристым, растрескавшимся полотном дороги. Был бы салон еще шире — пассажиры наверняка страдали бы от морской болезни.

Вероника вытянула ноги, удобно откинулась на спинку. Избалованные холеные ручки мучили планшет, выдергивая информацию об интригующем клиенте.

Удивление, возмущение и сомнение — именно эти чувства тревожили все больше с каждой просмотренной страницей интернета. Ничего конкретного о заказчике в сети не нашлось. Сайт компании, которую он возглавлял, не отличался информативностью: услуги, консультации, юриспруденция, экономика — все сразу и ничего одновременно. Ни одного интервью и инсайда о личной жизни, да и вообще ничего!

Вероника отложила в сторону планшет. Задумалась… Что это? Посредник? Крутит чужими деньгами? Решил облапошить богатенького ротозея? Хм… зачем обратился к ней?

В ее авто комфортно, прохладно, а за окном плюс двадцать, — и это в начале дня. Наманикюренный пальчик щелкнул кнопкой стеклоподъемника. Тонированная защита поползла вниз, пуская в салон неприятный запах выхлопных газов и еще чего-то, не поддающегося описанию.

Движение замерло на очередном раздражающем светофоре федеральной трассы, проходящей по территории подмосковного города. Водитель второсортной иномарки заметил красивое женское лицо в окне соседней дорогой машины и, не растерявшись, пошло подмигнул.

Злиться на неудачников в дешевых колымагах, считающих себя небожителями, не в ее правилах, но всему же есть предел… Пустынина по-женски эмоционально вздохнула, вобрав повышенную дозу токсина с проезжей части. Горло перехватило. Вероника еле сдержалась. Еще чуть-чуть — и она бы нелепо раскашлялась перед открытым окном к радости дешевого донжуана.

— К чертовой матери! — прохрипела Пустынина, подчиняясь мгновенному порыву ярости. — Разворачивайся в офис. Мы никуда не едем!

Бритый затылок кивнул, и автомобиль начал перестраиваться на разворот через плотные ряды.

Нервы, нервы! Надо бы в отпуск, надо бы на море! Этот бизнес! Эта студия! Эти придурки-клиенты! Вероника чуть не расплакалась.

Зеркало помогло успокоиться. Хватило десяти секунд, чтобы понять: морщины между бровями, озлобленный взгляд и плотно, до белизны сжатые губы, ничуть не красят.

— Истеричка, — шепнула она отражению, на что отражение отреагировало немедленно, приняв подобающий вид.

— Не разворачивайся. Едем, куда ехали, — бросила она.

Движение головы водителя и исполнение приказа босса последовали синхронно: автомобиль лег на прежний курс. Пустынина больше не открывала окно и не любопытствовала по сторонам в поисках приключений.

Она сделала несколько звонков в попытке навести справки о заказчике через сведущих людей, но те если и слышали о таком, не смогли припомнить ничего конкретного. Очевидно было одно: клиент мутный, и разбираться придется самой, полагаясь на опыт и интуицию, которая если и подводила, то редко и незначительно.

Через два часа город с названием, полученным во времена процветающей индустриализации в бывшем Советском Союзе, принял респектабельную столичную гостью.

Энергомаш располагался в пятидесяти километрах от столицы и представлялся Пустыниной огромным заводом — старым предприятием с корпусами из крупного красного кирпича, высокими трубами, пыхтящими клубами коричневого дыма, и угрюмыми людьми, получающими грабительскую зарплату. Но ничего этого она не увидела!

Небольшой, довольно современный и светлый городок. На удивление зеленый и аккуратный: крупные (и не очень) торговые и культурные центры, современные многоэтажные районы, гармонично сочетающиеся с постройками столетней давности, чистые улицы и вполне приличные, на первый взгляд, жители.

Вероника в глубине души признала ошибку, но упрекать себя за недостаточную осведомленность не стала: провинция и есть провинция, даже если выглядит сносно.

Промышленная зона разрезала город на две части и состояла из предприятий, кричащих названиями в пользу того, что здесь действительно есть чем поживиться: «Энергосталь», «Станкопром», «Оборонатом». C каждым метром, съеденным колесами ее автомобиля, подозрительный клиент становился все более привлекательным.

Настроение улучшалось, уверенность в собственной значимости и прозорливости крепла. Изначальные сомнения теперь казались безобидной женской недоверчивостью и подозрительностью.

Нужный дом располагался в черте города, на самой окраине. Участок земли в несколько десятков гектаров был застроен современными коттеджами и оканчивался лесом. Вероника оценила удачный выбор места: тихо, удобно, обособленно. Здесь индустриальная суета заканчивалась, и начиналась территория комфорта: лес, благоустроенный водоем, современный спортивный комплекс — неплохо!

Охрана на въезде вежливая, аккуратная, деловая. Действия четкие, выверенные.

Пустынина без колебаний и осторожности опустила стекло. Охранник отрапортовал:

— Вам прямо. Первый поворот направо и до конца.

Водитель привычно кивнул и въехал в поселок, когда полосатый шлагбаум встал смирно, пропуская важных гостей.

— О да! — одобрительно произнесла Вероника, оказавшись на участке заказчика. — Понимаю, почему понадобилась именно моя помощь.

Дом не выглядел большим, но был емким и просторным. Архитектор грамотно вписал шедевр в окружающий пейзаж. Комплекс строений не бросался в глаза, не кричал о своем величии грандиозностью форм и пафосными излишествами; но любой, ценящий красоту и достаток, мгновенно понял бы: размер — не самое главное. Драгоценный камень среди высококлассной бижутерии, безупречно ограненный алмаз, бриллиант. Неприлично скромно! Вызывающе дорого!

— Вероника Владимировна! Простите, что заставил ждать.

— Что? — голос вернул ее в реальность.

— Меня зовут Марат. Я пригласил вас.

Она оторвалась от созерцания произведения архитектурного искусства и перевела взгляд на молодого человека… О боже! Он выглядит так же достойно, как и его жилище, да плюс ко всему красив и молод.

Пустынина улыбнулась. Улыбнулась слишком приветливо, слишком широко, за что тут же упрекнула себя. Ей сделалось неловко: щеки раскраснелись, и смущение стало слишком очевидным.

Марат перевел взгляд на собственный дом.

— Как вам?

«Молодой, но ранний», — Вероника в душе оценила тактичность, а вслух, стараясь не выдавать девичьей взволнованности, произнесла:

— Достойно. Я немного удивлена.

— Удивлены? Чему же?

— Чему? — потускневший было румянец вновь окрасил щеки.

Действительно, а чему она удивлялась? За свою дизайнерскую карьеру Вероника повидала такое, что ни в сказке сказать… А здесь… ну да, хорошо и со вкусом, но что же ее так восхитило? Отчего разнервничалась, как первокурсница? Не ожидала… посчитала себя центром вселенной и недооценила клиента… Дилетантка! Самоуверенная стерва!

Она улыбнулась мыслям: ну стерва, ну самоуверенная — так заслуженно же!

— Ваше предложение было таким неожиданным и бескомпромиссным… Я немного засомневалась в искренности… Вынуждена признать: долгая и утомительная дорога оказалась оправданной. Почту за честь поучаствовать в работе.

— Благодарю, — Марат повернулся к ней и улыбнулся так лучезарно, что щеки модного дизайнера опять полыхнули румянцем. — Пройдемте внутрь?

И он предложил взять его под руку. Галантно, ненавязчиво, но… чертовски самоуверенно.

3

Вчера на аллее ему было комфортно — пожалуй, впервые за последние месяцы. Вчера было хорошо, а сегодня… С самого утра Май почувствовал беспокойство — сильнее обычного, острее. Теплый майский вечер превратился в настораживающее затишье перед бурей: и как он не заметил подвоха? Странно… Когда он был так близорук?.. Похоже, такое с ним впервые! Весна подействовала, словно опиум — усыпила бдительность, а ведь он был настороже… Он ждал, чувствовал, готовился… К чему? Этот вопрос оставался без ответа. Зато кто стоит за грядущими переменами, не вызывало сомнений — конечно же Сол!

Сол был его полной противоположностью — человеком, изменившим реальность. Воля этого монстра уже перевернула устои, разрушила традиции. Май всю жизнь боролся с ним, но никогда не подбирался так близко.

Лоб покрыла испарина, в районе виска застучало, кровь побежала быстрее, побуждая к активным действиям.

«Началось…» — подумал Май.

Он не был напуган, не находился в смятении. Долгое ожидание наконец переходит в фазу активных действий — безусловный плюс! Но вот слабость — неизбежное неведение, невозможность просчитать шаги и мысли Сола — минус. Все способности Марина переставали работать, наталкиваясь на мощь первого отступника. Приходилось действовать наугад, полагаясь лишь на интуицию и разум… И сейчас интуиция подсказывала: ожидаемое произойдет уже сегодня, а разум подтверждал правильность заблаговременно предпринятых действий.

Уже через полчаса Май зашел в офис строительной фирмы «Монолит». Он являлся единственным владельцем «Монолита», но всеми делами компании распоряжался наемный директор — пожилой и опытный управленец Николай Николаевич Стариков, прозванный сотрудниками Ник Ником.

Почти год назад Май попросил Старикова возглавить проект «Пригород» по застройке земли на окраине Энергомаша коттеджами, который тот воспринял с негодованием: ну как можно ввязываться в подобные авантюры, оставляя при этом прибыльные дела?

Застройку Николай Николаевич считал сумасбродством, глупым и неоправданным занятием: доход мизерный, а времени и усилий — масса. Есть же другие сотрудники — менее занятые! Но… Май настойчиво просил именно его выполнить работу.

Стариков целый год разрывался между действительно важными проектами и инфантильными капризами Марина, а поскольку работать плохо он не умел, усталость и раздраженность накапливалась и усиливалась с каждым днем.

— Марин?! — Стариков вышел из-за стола, встречая босса. — Ты что-то зачастил в Энергомаш!

Май пожал плечами в ответ на ироничное наблюдение Ник Ника. Стариков несколько секунд смотрел ему в глаза, затем устало спросил:

— Может быть, расскажешь правду?

— Правду?

— Именно, — Стариков нахмурил лоб. — Почему для тебя так важен этот убыточный проект? Мало того, что я стал почти местным жителем, так и ты, как мне кажется, собираешься переехать в этот великолепный провинциальной город? Что, женщина?

Май слегка раздраженно вздохнул… Ну как он мог объяснить, что все это из-за Сола, о существовании которого пожилой директор и знать-то не знает. И как сказать о том, что Старикову нужно немедленно покинуть Энергомаш, чтобы, не дай бог, не оказаться в эпицентре событий, последствия которых даже Маю до сих пор не видны, не ясны, не понятны…

Он набрал в легкие побольше воздуха и на выдохе произнес речь, которая окончательно вывела из себя утомленного директора.

— Твои дела здесь закончены. Передай сдачу объекта кому-нибудь из сотрудников, а сам возвращайся в Москву и займись более важными делами, — Май глупо улыбнулся, что совершенно не помогло.

— Что? — Стариков еще сильнее нахмурился, а лицо его почернело от гнева, сделавшись похожим на грозовую тучу, которая вот-вот вспыхнет молнией. — Что? И ты мне вот так спокойно об этом заявляешь?!

Марин кивнул: получилось самоуверенно и нагловато, хотя ему хотелось по-другому.

— Удивительно! — взгляд Николай Николаевича почти прожег собеседника насквозь. — И ты даже не удосужишься объяснить… Сначала ты заставляешь меня все бросить и заниматься проектом, который не приносит ничего, кроме убытков…

— Пока… — не слишком уверенно уточнил Май, но реплика растворилась в воздухе незамеченной.

–…так теперь, ничего не объясняя, ты просишь меня покинуть Энергомаш? — Стариков прищурился, словно хотел разглядеть, не издевается ли над ним босс.

Но Май и не думал издеваться: он был встревожен грядущей неизвестностью и искренне хотел огородить своего коллегу и старшего товарища от возможных неприятностей.

— Так постарайся же объяснить! — продолжал изливать свое негодование Стариков. — А если не можешь, то хотя бы соври и обоснуй свои идиотские планы! Или я не заслуживаю… Или я должен слепо повиноваться приказам?

— Я объясню… — Май поднял руки, демонстрируя готовность обосновать решение, но вместо этого лишь попятился к двери, дабы избежать ссоры, — объясню, но не сегодня… не сегодня. Главное, передавай дела и отправляйся в Москву… Просто сделай, как я прошу… Просто сделай.

Май так и вышел спиной вперед из кабинета, затворил за собой дверь, на несколько секунд задержался, чтобы дослушать гневную речь. Удовлетворенно качнув головой в знак того, что время не властно над принципами Ник Ника, он под изумленно-испуганный взгляд секретаря покинул офис, направляясь в коттеджный поселок «Пригород»: пора расставить точки над «i».

Охрана «Пригорода» не сразу пропустила машину Мая: cлишком редко владелец бывал здесь. Прояснив, кто подъехал к шлагбауму, охранник сконфуженно извинился и торопливо открыл проезд, удивившись в душе сдержанности и тактичности ВИП-персоны.

Май очень надеялся, что не ошибся с «Пригородом», приобретя землю и начав застройку. Чувствовал: именно здесь произойдет событие. Он не сомневался в чувствах, но понятия не имел, чего именно так нетерпеливо ожидает.

В любом другом случае можно было бы обойтись мысленным штурмом и нулевыми затратами. Впрочем, затраты — ерунда, но вот неизвестность… Действия ради действий с далеким и плохо просчитываемым результатом — один из редких случаев работы вслепую… но с Солом всегда так.

Он остановился недалеко от дома, выгодно отличающегося от остальных — более величественным, более изысканным.

В салоне машины нежная мелодия смешалась с теплым весенним воздухом. Расслабиться бы — расслабиться и насладиться весной, — но… только не сегодня.

Сегодня Май сделает еще один шаг вперед, приближая неизбежное — возможно, неприятное неизбежное, ведь никто и никогда не пытался тягаться с Солом напрямую и в одиночку. До определенной поры Май ни разу не пренебрег правилами и ни разу не отклонился от установленного порядка. Так было вчера, так протекали годы его бесконечно длинной жизни. Неожиданно все изменилось. С недавнего времени он начал действовать самостоятельно. Не потому, что боялся неодобрения, а потому, что не видел определенной цели, блуждал в тумане, стараясь найти дорогу: что же в этом случае согласовывать? И сам того не осознавая, Май на удивление легко перешагнул грань, отделяющую привычное от нового, чужого, не сулящего на первый взгляд ничего хорошего. Теперь не знания, а лишь интуиция и убежденность в правоте стали единственными советчиками. Май противился настоящему, но не мог поступать иначе: никогда не говори никогда!

Еще полчаса ожидания, еще тридцать минут сомнений — и наконец…

У ворот дома появился Марат — молодой, но перспективный служащий империи Сола. Именно он фиктивно являлся владельцем особняка. С Маем Марат познакомился более года назад — случайно, если такое понятие вообще возможно. Разглядеть в молодом человеке сотрудника Сола было несложно. Обычная беседа, обычные бизнес-проекты и светские разговоры. Ничего экстраординарного, если бы не одно обстоятельство — именно Маю Марат поведал о желании приобрести квартиру, а лучше дом в Энергомаше, к одному из предприятий которого у него есть интерес.

Ни одно событие в мире не происходит изолированно от другого — это закон! А если в одной точке, в одно и то же время сходятся несколько обстоятельств — явный знак. Сотрудник Сола случайно оказывается в одно время и в одном месте с Маем, случайно рассказывает об интересе к предприятию и случайно говорит о желании купить недвижимость тому, от кого Сол всячески скрывает свои планы. Случайность? Для многих — да, но не для тех, кто знает: таких совпадений не бывает.

Уже через неделю Марат получил предложение приобрести землю под коттедж в «Пригороде», а с Марином начали происходить вещи, никогда ранее не происходившие. Предчувствие знакового события усиливалось с каждой неделей, с каждым днем, с каждым часом, и он, к своему удивлению и огорчению, впервые в жизни не понимал, что должно произойти.

Весь последний месяц Май провел в Энергомаше в волнительном ожидании и лишь сегодня утром почувствовал: это случится ровно в полдень…

Стоя у ворот элитного особняка, Марат походил на напыщенного индюка. Он сиял, небрежно жестикулировал, по-хозяйски манерно крутил головой, сдержанно и обаятельно улыбался — явно пытался на кого-то произвести впечатление. На кого?

Май придвинулся к лобовому стеклу, повинуясь желанию поскорее увидеть, кто выйдет из ворот дома за молодым богатым красавчиком. Встреча с кем томит уже целый год? Ну же! Ну…

Руки крепко обхватили руль. Сейчас даже лобовое стекло мешало, даже музыка, даже воздух, отделяющий от цели, даже…

Глубокий вздох остался в легких. Сердце замерло, и каждый следующий удар глухим боем сотрясал тело. Реальность замедлилась, вязко потекла янтарной смолой. Растворились раздражающие преграды, исчезли звуки, затихла музыка. Остановилось время…

4

Она была удовлетворена визитом. Опасения и сомнения растаяли, как мартовский снег. Дом оказался на удивление хорош и вполне достоин руки мастера, а молодой и обаятельный хозяин произвел не меньшее впечатление, чем его жилище. Вероника даже не понимала, что больше ее заинтересовало — выгодная и интересная работа или флирт с молодым человеком, который оказывал знаки внимания и всем своим видом демонстрировал страстное желание.

Ничего личного! Просто бизнес! Просто интрижка! А почему бы и нет?

— Вы готовы взяться за работу?

Главное — не переборщить и обуздать разгулявшееся воображение. Все-таки у нее репутация серьезной женщины, а не легкомысленной кокетки.

— Да, — Вероника окинула взглядом дом. — С большим удовольствием.

— Все, что вы предложили, мне понравилось, — Марат указал на дорогу между коттеджами, предлагая немного пройтись. — Конечно, я не такой специалист, как вы, хотя немного разбираюсь в красоте…

Пустынина улыбнулась и лукаво опустила глаза. Она не сомневалась: говоря о красоте, Марат точно не имеет в виду здание из стекла и камня.

— Но все же мне хотелось бы уточнить кое-какие детали, — он состряпал умную физиономию, — чтобы составить более целостный образ. Вы понимаете меня?

— Да, понимаю, — Вероника понимала юношу даже лучше, чем он думал.

— Отлично! Может быть, сегодня вечером? В этом городе есть одно заведение…

А вот этого она не поняла! Это что же такое есть в Энергомаше? В этой игрушечной провинциальной глуши? Он вообще в своем уме?

Пустынина смерила Марата взглядом, который не требовал словесного пояснения.

— Ой… — Марат прикоснулся рукой к собственному лбу, демонстрируя непростительную бестактность и глупость, — извините! Нет, серьезно, вы могли меня неправильно понять. Дело в том, что у меня слишком много дел в этом городе, и я с раннего утра до позднего вечера пропадаю на встречах и переговорах. Сами знаете, сколько времени забирает дорога до столицы, и этот дом мне нужен как воздух. Я всего лишь хотел сегодня окончательно проговорить и утвердить детали, чтобы больше не отрывать вас от дел, да и самому погрузиться в работу с головой. По оплате можете выдвигать свои условия: я полностью готов… конечно, в разумных пределах, — и молодой человек улыбнулся так искренне и наивно, что Веронике захотелось ему поверить.

— И что же в этом городе за чудо досуга? — все еще недовольно, но немного усмирив внутренне возмущение, спросила она.

— Отель — прекрасный отель для ВИП-персон, специально для таких случаев построенный предприятием… м-м-м… которым я занимаюсь. Поверьте, в нем останавливаются действительно достойные люди. А как там кормят! Кухня — прелесть! Территория, зона отдыха — рай!

— Так уж и рай? — у нее получилось с ехидцей, но заинтересованно.

— Вероника! Разве я похож на человека, который может сделать недостойное предложение?

Она изобразила улыбку. Несколько секунд старалась принять осознанное решение, но… мечтательно посмотрела на ласковое весеннее солнце, кокетливо отвернулась, сощурив глаза от яркого света, и сделала вид, что поверила в благие намерения Марата — в конце концов, не зря же она ехала в такую даль.

Яркие лучи отпечатались в глазах темными пятнышками, но даже через них Пустынина заметила нахально пялящегося на нее водителя машины, припаркованной на обочине. Что за наглец? Рука легла козырьком над глазами: уставился, точно на картину, и даже не собирается для приличия отвести взгляд.

— Вы согласны? — осторожно надавил Марат.

— Чья это машина? — Вероника будто не расслышала спутника.

Рука защитила от слепящих лучей, а блики почти исчезли. Странно… показалось? Глаза напряглись в поисках бесцеремонного водителя. Как же так! Ведь был только что! Смотрел… не смотрел — сверлил ее взглядом! Куда делся?!

— Машина? — Марат взглянул на пустую припаркованную иномарку. — Да… не знаю, я не заводил дружбы с соседями. Так вы… останетесь?

Пустынина убрала от лица руку. Растерянно посмотрела на Марата, затем на пустой автомобиль. Господи! Да что ей далась эта дорогая железяка! Был там кто-то или нет — какая разница!

— Показывайте, что у вас тут за чудо-отель.

Марат отвернул голову в сторону и самодовольно растянул губы: все — все без исключения — женщины одинаковы.

— Вот адрес, — он протянул пластиковую визитку. — Я отдам распоряжение, чтобы вас встретили и не позволили скучать, а вечером… я заеду.

Вероника наградила Марата вожделенно-томным взглядом, от которого тот чуть не пустил слюни: мальчик будет ждать вечера, как одержимый.

Хоть и в легком смятении, но вполне довольная собой, Пустынина заняла привычное место в своей машине, медленно катившей за ней все время прогулки с Маратом: вечером она поиграет с этим красавчиком в свое удовольствие.

— Синяя BMW — кто приехал на этой машине? — небрежно кинула она охраннику на выезде.

— Простите, — человек в отутюженной форме сделал глуповатое лицо, — мы не имеем права разглашать информацию о посетителях.

Пустынина презрительно фыркнула.

— Извините, — лицо охранника сделалось еще глупее.

Вероника больше не стала тратить время на упрямого уставщика, хотя и боролось с желанием вкрутить в его гладкий мозг что-нибудь язвительное.

— Поехали, — рука коснулась плеча водителя с бритым затылком.

Она покинула «Пригород», чтобы посмотреть городок, а затем по возможности приятно провести время в компании молодого, страстного и богатого человека. Но отчего-то радужная перспектива с каждой секундой омрачалась необъяснимым душевным смятением.

«Я легкомысленная женщина», — тоскливо посетовала Вероника своему отражению в зеркале и грустно вздохнула.

Она слишком легко приняла фривольное предложение Марата и теперь не понимала, зачем это сделала. Звонить и отказываться — глупо; уезжать, не предупредив — можно потерять хорошего заказчика.

Еще пять минут назад она была уверена в своих действиях, а сейчас вновь готова расплакаться: и зачем она только повелась на этот авантюрный проект?

5

Столичная гостья уехала, а Марат, проводив ее взглядом, довольно замурлыкал себе под нос нечто вроде мелодии и в развалку пошагал в свою вотчину — вернее, вотчина была не его, несмотря на то, что бумаги о собственности толковали обратное.

Люди верят бумаге, ведь это самой терпеливый, а с определенной поры — самый значимый материал в мире, хоть и не отличается прочностью и способностью противостоять агрессивным внешним воздействиям… Странный выбор!

Май помнил времена, когда важные решения подтверждались золотыми пластинами с гравировкой или теснением. Это доставляло массу хлопот проходимцам: куда денешь прочный аргумент, разве что в печь? Но много ли печей плавят золото? Вот в том-то и штука! Спрятать можно, но все, что спрятано, можно и отыскать.

И как же быть, коли вздумалось кому-то прибрать к рукам вещь, принадлежащую другому? Украсть пластину и убить хозяина? Останутся родственники и друзья… Уничтожить всех? Невозможно: кто-нибудь когда-нибудь непременно поднимет со дна моря и предъявит миру золотую истину.

Безусловно, всегда есть вариант отвертеться, придумать какое-нибудь алиби, но сколько усилий и нервов!

Куда проще иметь дело с бумагой.

Написал — порвал — написал иначе. И где ваши доказательства? А у меня бумага! Документ!

Май не доверял бумаге. Он и золоту не доверял: если уж хочешь что-то сохранить неизменным — постарайся не стереть знание из собственной памяти и вдвойне постарайся сделать так, чтобы помнили люди.

Марат скрылся за воротами дома. Очарованная женщина умчалась убивать время в ожидании вечернего рандеву.

В машине сделалось чересчур душно. Май опустил стекло. Свежий воздух незримым потоком полился в салон. Необходимо выявить причины и просчитать эффект, чтобы понять, как действовать дальше, но… что-то мешало.

Красивое имя — Вероника…

Май сморщился. Закрыл глаза. Вздохнул… выдохнул… вздохнул… Лицо разгладилось, кровь потекла спокойнее.

Разговор он слышал хорошо — ничего интересного. Марат и Вероника старательно вешали друг другу лапшу на уши. На несколько секунд пришлось явить себя, чтобы не позволить горе-актерам заиграться, хотя стоит признать: красавчик успел произвести впечатление.

Май отрицательно качнул головой: не получится. Слишком независимая и умная — обломает зубы… Она уже ищет возможность без потерь выбраться из неуютной ситуации.

Изнутри что-то толкнуло: сделалось неприятно, а по спине прокатилась леденящая волна мурашек.

«Черт подери! А ведь она мне понравилась!»

Кнопка зажигания утонула в приборной панели, двигатель мягко заурчал.

— Вот только этого не хватало, — произнес Май в сердцах.

Разум подсказывал: нужно уехать и все забыть; сердце и интуиция твердили обратное.

Как часто его сердце стало конфликтовать с разумом, и как часто он начал принимать решения, руководствуясь чувствами — необъяснимыми, но крепко вяжущими.

Пришло время поставить в известность Первых. Пора рассказать о непонятном и путанном. Пора попросить совета…

***

Охрана без колебаний и лишних вопросов открыла проезд.

— Женщина… — Май сделал паузу, помогая охраннику сообразить, о ком идет речь, — выехала минут десять назад. Кто она?

— Мы не имеем право разглашать…

Май не удовлетворился ответом благонадежного сотрудника. Уголки его губ чуть дернула улыбка. Конечно, можно надавить авторитетом на упрямца, но это не гарантирует конфиденциальности разговора — правильнее будет поступить иначе.

— Давай попробуем еще раз, — он посмотрел в глаза бравого парня и повторил вопрос.

Лицо охранника утратило всякое выражение, когда он выпрямился и монотонно заговорил:

— Вероника Пустынина. Приехала сегодня утром по приглашению Марата Борисовича, дом…

— Спасибо, — Май холодно оборвал доклад. — Цель визита?

Стеклянные глаза охранника завертелись в поисках подсказки.

— Не знаешь… — Май поманил жестом парня. — А мне и ни к чему интересоваться, верно?

— Верно, — завороженно ответил тот.

— Ну вот и славно! Бывай.

Владелец «Пригорода» покинул территорию.

— Чего он хотел? — спросил напарник, не выпуская из рук увлекательную книгу, когда коллега в сильном замешательстве зашел в сторожевой домик.

— Что?

— Я говорю, чего тебя главный пытал? Чего хотел?

— Кто?

Напарник удивленно зыркнул на товарища, глаза которого все еще оставались стеклянными, неживыми.

— У-у-у, брат, ты чего такой? — он отложил книгу, встал из-за стола и взволнованно оглядел бедолагу с ног до головы. — Да на тебе лица нет! Вань, все в порядке?

— В порядке… — ответил тот и неожиданно перевоплотился в себя прежнего. — Все хорошо, Толян. Чего засуетился?

— Я засуетился? — возмутился Толян.

— Ты, не я же!

Толян нетерпеливо сглотнул набежавшую слюну; посмотрел в окно вслед уехавшему автомобилю начальства, перевел взгляд на напарника (который как ни в чем не бывало наливал чай в стакан), пожевал губу и, подозрительно прищурившись, повторил свой вопрос:

— И все-таки о чем тебя босс расспрашивал?

— Ни о чем, — Иван поднял глаза к потолку, продолжая размешивать сахар в стакане. — Хотя нет, спросил чего-то.

— Чего спросил? — еще сильнее сощурившись, допытывался Толян.

— Спросил, как служба… по-моему…

— По-твоему?

Иван наморщил нос и облизал алюминиевую ложку.

— Ну да… спросил, как служба и… еще фигню какую-то. А ты чего так разволновался?

Толян действительно разволновался, увидев товарища с оловянными глазами после беседы с Маем. Теперь же коллега выглядел настолько невозмутимо и расслабленно, что он не понимал: почудилось или взаправду было?

— Ну да… показалось… вроде как… — промямлил он.

— Показалось… Вроде как… Хорош фантастику читать! Скоро инопланетяне замерещатся.

Толян растерянно посмотрел на товарища, затем на книгу и, тяжело вздохнув, заварил себе чая: тяжелая работа, нервная.

Май вернулся в офис компании. Ник Ник встретил босса хмуро. Насупившись, словно школьник после несправедливой выволочки, он выдержал паузу, чтобы Марин как следует прочувствовал настрой директора, а затем медленно, вкладывая особенную интонацию в каждое слово, заговорил:

— Я, Марин Викторович, по-моему, заслужил более доверительное отношение, и если вы считаете…

Май подошел к Ник Нику и положил руку на его плечо, не дожидаясь окончания скорбного монолога.

— Поверь, я просто не хочу нагружать тебя лишними проблемами. Знаю, без тебя компания развалится в течение года. Помни и ты, как высоко я ценю наши отношения, и только поэтому не могу объяснить…

Ник Ник скинул с плеча руку босса. Помолчал… Снял очки…

— Я уже привык к твоему сумасбродству. Привык… Не надо мне ничего объяснять.

Он демонстративно небрежно сунул папки и бумаги в портфель, молча пересек кабинет и лишь на самом выходе остановился.

— Самое интересное, что твои, на первый взгляд, глупые решения еще никогда не приносили серьезного убытка… и даже наоборот, — Николай Николаевич недоуменно пожал плечами. — Удивительно! Возможно, это и есть твой главный талант — выходить сухим из воды?

Май опустил голову, улыбнулся и не стал ничего отвечать. Директор выпускал остатки пара и сейчас нуждался лишь в терпеливом виноватом слушателе.

— Завтра уезжаю в столицу. Послезавтра пришлю управляющего… Надо же завершить дела, — Стариков открыл дверь кабинета; занесенная для шага нога зависла в воздухе. — Но… если у тебя поменяются планы…

— Не поменяются, — отчеканил Май как можно серьезнее и убедительнее, чтобы вновь не разжечь угасающее пламя гнева.

— Прекрасно! — ответил Николай Николаевич и вышел вон.

Май сдерживал внутреннее умиление показательной строгостью и картинной важностью Ник Ника: переживает, болеет душой за дела фирмы, считает слишком значительной цену ошибки и некомпетентности… Ох… если бы он на одну секунду представил себе истинные цели Марина, то ни за что не стал бы руководить его компанией и уж тем более читать нотации.

В углу кабинета стояла роскошная кофе-машина. Май похлопал рукой по дорогому аппарату.

— Не помешает…

Аппарат, пыхтя и фыркая, наполнил белую фарфоровую чашку.

Кофе получился крепким, ароматным, но без души: вот если бы в турке, да еще самостоятельно помолоть зерна…

Май подошел к окну. Взгляд замер, уставился в одну точку; рука с чашкой остановилась у самого рта.

Десять минут немого созерцания…

Сделав несколько глотков, Май вернулся к столу и занял директорское кресло: удобно для отдыха, но вот работать в таком… Руки легли на подлокотники, тело откинулось на спинку, веки, подрагивая, сомкнулись; в голове неторопливо, словно в медленном калейдоскопе, закрутились отдельные мысли, постепенно обретая форму и смысл, складываясь в цельные картинки.

Эта девушка — Вероника — без сомнения, та, с кем он взволнованно ожидал встречи. Почему же и теперь не получается заглянуть в будущее? Почему закрыт доступ? Необходимы обстоятельства — внешний процесс, который поможет установить связь и понять, для чего она возникла в его жизни.

Создать прецедент просто, если понимать, что конкретно нужно… Что ж, остается действовать наугад, пользоваться шаблонами… Других вариантов нет, есть только опыт и знания — самое время воспользоваться. Надо выбрать лишь одно верное действие, чтобы механизм мироздания заработал в нужном направлении. Одно единственное действие…

Май, не открывая глаз, медленно размял шею. Сложившаяся было картинка тут же рассыпалась.

«Почему же Марат так нервничал? — продолжал размышлять Май. — Почему сомневался? Он ведь дал этой женщине все, что представляет для нее ценность: интересную работу, хорошие деньги и возможность сделать имя еще более значимым. Для чего предложил остаться? Неужели не справился с эмоциями и поддался чарам красоты? Глупость! Он преследует другую цель… Другую цель… А Вероника… она хорошо чувствует фальшь… Хорошо чувствует фальшь… Как просто!»

Май открыл глаза… Встал… Скрестил пальцы и хрустнул суставами:

«Она не нужна Марату! Она нужна Солу! Я в правильном месте в правильное время!»

6

Ей все казалось дешевым и невзрачным. Вывески магазинов не манили, а отталкивали. Вероника боролась с мыслью набрать номер и отказаться от вечернего рандеву, сославшись на плохое самочувствие или неотложные дела; рука несколько раз отдергивалась от телефона, будто тот был под напряжением. Она не понимала себя: почему встреча с молодым, симпатичным и далеко не бедным заказчиком пугает так, будто предстоит прыгать с парашютом?

Через час мытарств Вероника приказала водителю немедленно везти ее в Москву, но еще через минуту передумала: и что ее так тревожит? Несмотря на разум, отвергающий необоснованные страхи, ехать в рекомендованный Маратом отель совсем не хотелось: просто так, без всякой причины — не хотелось, и все тут!

Усилием воли она решила прекратить мучительную борьбу с ветряными мельницами, отдала сама себе распоряжение и немедленно перешла к исполнению.

Ее дорогое авто остановилось в центре города, и Пустынина с гордо поднятой головой зашла в двери торгово-развлекательного комплекса — замечательное средство от стресса.

Каждый следующий магазин вызывал чуть больший интерес, нежели предыдущий, а после нескольких покупок настроение даже улучшилось, сомнения куда-то исчезли… Появилось чувство голода — хороший признак.

На последнем этаже, в ресторане итальянской кухни, встретили приветливо и дружелюбно. Высокомерие столичной леди подпитали профессиональным заискиванием; капризы уважили и удовлетворили, хоть и не в полной мере, но… допустимо.

И вот она за столиком ресторана, пусть и провинциального… Жизнь налаживается! Может быть, не так все и плохо? Чего она распсиховалась? Заказ получила отличный, клиент щедрый, впереди увлекательная интрижка; откуда взялась эта девичья растерянность?

Официантка накрыла на стол — выглядело вкусно. У Вероники ускорилось слюноотделение.

— Приятного аппетита, — официантка чуть склонила голову, искренне, добродушно улыбнулась и уже собралась отойти от стола, но… неожиданно споткнулась (на ровном месте) и, подсев на ногу, неосторожно задела рукой столик, с которого мгновенно соскользнули столовые приборы.

— Простите! Извините! — запричитала девушка. — Я сейчас все поменяю!

Желание возмутиться возникло у Вероники незамедлительно, и неумеха определенно получила бы по заслугам, если бы не еще один инцидент, назревающий на входе…

— И вы называете это рестораном? Нет, это столовая! Да-да, cтоловая! И не самая лучшая!

Официантка замерла, но быстро сориентировалась и удалилась. Вероника повернулась в сторону происшествия: видно было плохо, зато слышно отлично.

— Я не бу-ду проходить, — уже менее возмущенно, но весьма решительно оповестил ошарашенного администратора угрюмый клиент.

Вероника, как гусь, вытянула шею. Так она могла лучше рассмотреть интригующую сцену.

Раскрасневшийся администратор как можно тише и как можно убедительнее пытался оправдаться перед недовольным посетителем, а тот гордо и равнодушно слушал, отрицательно покачивая головой в ответ на каждое извинение. Поднятая перед собой рука ознаменовала бессмысленность оправданий.

А затем… затем он пробежался глазами по залу и на секунду встретился взглядом с Вероникой.

Она резко отвернулась. Сделала вид, что даже не намеревалась смотреть в его сторону — очень надо, тем более у самой мелкие сложности с обслуживанием.

На глаза попалась неуклюжая официантка.

— Я вижу, инциденты в вашем заведении — не редкость, — ядовитая усмешка.

— Ой, что вы! У нас такое практически не случается! — ответила девушка и заменила приборы.

Проявлять бурное недовольство несколько расхотелось, но не оставлять же совсем без внимания неумелые действия… Она украдкой взглянула в сторону входа: администратор стоял в одиночестве — взъерошенный и растерянный, как воробей.

«Ну уж нет! — подумала Пустынина. — Если отсюда уходят с порога — мне в этом заведении точно не место!»

Она картинно вздохнула, качнула головой, демонстрируя официантке глубочайшее разочарование.

— У меня пропал аппетит…

— Ой, как же… — девушка хотела что-то сказать, чтобы сгладить ситуацию. Зря: решение уже принято.

На стол легла купюра, с лихвой компенсирующая нетронутую еду и пустые хлопоты: пусть не думают, что она не в состоянии заплатить за это!

Покупать здесь больше нечего, голод не утолен. Желание поскорее покинуть неприятное место и этот город достигли крайнего предела. Спускаясь по эскалатору на первый — и последний на ее пути — этаж, Пустынина задела каблуком за ступеньку… Чуть не упала… Сумочка вылетела из рук и шлепнулась на пол на глазах десятков посетителей: никто даже и не подумал помочь… Противный охранник на выходе не пожелал попрощаться и пригласить зайти еще раз — глушь, дыра… провинция!

— Я поведу, — оповестила она водителя с бритым затылком, и тот безвольно сморщился, как будто разжевал лимон и не мог его выплюнуть. — Давай, давай, освобождай руль!

— Вероника Владимировна… — жалобно протянул тот, но наткнувшись на упрямый взгляд, перебрался на пассажирское место.

Если босс садится за руль — все либо очень хорошо, либо очень плохо! Сейчас все плохо — без сомнений; широкоплечий крепыш приготовился к встряске.

Никогда такие катания не заканчивались добром. Почти каждый раз после снятия Вероникой стресса приходилось улаживать дорожные конфликты с разъяренными водителями. Но что поделать: такая работа…

— Вероника Владимировна, я вас очень прошу, будьте аккуратны, — понимая, что никакого эффекта его просьба не возымеет, водитель обреченно вздохнул и постарался расслабиться — напрягаться смысла не имело.

— Не надо меня учить, Егор! — буркнула Вероника и завела двигатель. — Мы едем в Москву.

«О боже!» — подумал Егор, не рассчитывавший на столь долгий экстрим.

Пару раз им посигналили уже на площади торгового комплекса, выражая возмущение слишком наглой и агрессивной ездой. Егор почесал затылок, перебирая в голове способы вытащить босса из-за руля. Он много раз чесал затылок и раньше, но никогда не находил эффективного решения.

— Осторожно, Вероника Владимировна… здесь чуть медленнее… вот тут направо… поворот резкий… смотрите: знак…

— Заткнись, — огрызалась она на каждое предупреждение.

— Осторожно!!!

На последний возглас ответа не последовало, зато последовал скрип тормозов и удар. Машина резко остановилась, наткнувшись на заднее крыло лениво сворачивающего с дороги автомобиля.

— Вот… придурок! — возмутилась Пустынина.

Егор потер ушибленную руку, оценил стоимость поврежденного транспортного средства и понял: разговор будет трудным.

Пока он, проклиная про себя истерики начальницы, выбирался из салона, Вероника уже выскочила из-за руля и направлялась к потерпевшему: таковым его сочли бы все, но только не она.

— Ну и что мы едем, как в траурной процессии? — ухоженные ручки вызывающе уперлись в бока, а выбранный тон никак не соответствовал обстоятельствам.

Из салона синей BMW премиум-класса неторопливо выбрался человек… Егор приготовился к скандалу…

— И чего плетемся как… кля-я-я-ча…

Голос разъяренной женщины почему-то заметно потерял накал и амплитуду. Пострадавший же ничуть не выглядел расстроенным. Это сильно насторожило Егора — он решил вмешаться.

— Любезный, здесь не пешеходная зона: здесь ездят, а не ходят…

Человек, не моргая, посмотрел на крепкого парня, и желание говорить у того начисто пропало. Не то чтобы он испугался — почувствовал бессмысленность и никчемность дальнейшего наезда.

Потерпевший подошел к помятому крылу, толкнул ногой спущенное заднее колесо и многозначительно вздохнул.

Егор молча смотрел, как Вероника пристально и удивленно вглядывается в лицо незнакомца вместо того, чтобы по своему обыкновению упрекать и оскорблять.

Еще несколько секунд наблюдения — и удивление дизайнера сменилось глубоким возмущением.

— Вы?!

— Простите…

— Это снова вы?!

Человек посмотрел на Егора, будто прося подсказки; тот лишь беспомощно пожал плечами, взглянул на босса и погнал прочь неприятную мысль из бритой головы.

— Мы разве встречались? — не дождавшись помощи от Егора, человек обратился к Веронике.

— Да вы… вы преследуете меня!

Егора охватила паника: «Рехнулась!»

Незнакомец поднял руки, демонстрируя полное непонимание, отчего Вероника сделалась похожей на грозовую тучу, готовую в любую секунду разразиться громом.

Егору стало нехорошо. Он был готов разбираться с кем угодно и где угодно, но что делать сейчас? Тот, чью машину они только что испортили, не собирался выяснять отношения — напротив, вел себя на удивление тактично и сдержанно, — а вот его начальница… она определенно была не в себе.

Первый раз в жизни он так радовался появлению ДПС.

Инспектор неторопливо вышел из машины, бегло, на ходу осмотрел место происшествия и, подойдя к участникам, лениво представился.

— Что здесь произошло? — как бы интересуясь и одновременно игнорируя предстоящие объяснения, спросил инспектор.

Вероника собралась высказаться… Незнакомец опередил.

— Все хорошо, инспектор: у нас нет претензий друг к другу.

Тот недоверчиво посмотрел каждому в глаза и, выбрав наиболее, на его взгляд, объективного, обратился к Веронике:

— У вас есть претензии?

Она вновь не успела ответить.

— Я же сказал, претензий нет, — с нажимом повторил незнакомец.

Инспектор медленно повернул голову — скорее для того, чтобы заткнуть рот торопливому гражданину: не к нему обращались. Однако вместо этого офицер резко и четко взял под козырек и молча отправился к полицейской машине.

«Мафия», — подумал Егор, провожая взглядом понятливого инспектора.

— У вас ведь нет ко мне претензий? — уточнил потерпевший у Вероники.

Вероника захлопала глазами, переводя их то на покидающего место ДТП полицейского, то на чересчур самоуверенного и подозрительно часто попадающегося на глаза человека из маленького провинциального городка… А какие у нее к нему претензии? Разве что попался под горячую руку…

Она не ответила… Отвернулась… Обратилась к своему водителю:

— Дай ему адрес, пусть пришлет счет.

Третий раз за день ей захотелось расплакаться. Вспомнился арбатский парень с гитарой… Хорошо пел… Надо было оставаться в Москве, надо было не делать того, чего так не хотелось делать — все c самого начала шло кувырком… Теперь нужно либо отказаться от проекта и убраться отсюда, либо включить голову, задвинуть подальше эмоции и оставаться профессионалом… В конце концов, она уже согласилась взяться за работу, и теперь ее ждут — пора ехать, пока еще что-нибудь не произошло….

Поправив волосы, Вероника направилась к своей машине… Открыла заднюю дверь… Села в салон…

— Постойте! — окликнул незнакомец, игнорируя порыв Егора выполнить распоряжение хозяйки. — Постойте!

Он приблизился… Вероника опустила стекло.

— Что еще?

— Вы извините, что езжу, как кляча.

— Решили поиздеваться напоследок? — равнодушие… усталость…

— Нет, просто хотел пригласить на чашку кофе.

Она вздохнула: еще один донжуан.

— Я не предоставляю таких компенсаций.

— Это не компенсация — это, возможно, судьба… — он пожал плечами. — Меня зовут Марин, можно просто Май.

Наконец она улыбнулась: странное имя — Май…

7

Марат Борисович Купцов к своим двадцати семи сделал головокружительную карьеру. Его многие считали баловнем судьбы. Завистливые перешептывания за спиной он давно считал нормой — показателем успеха, означающим верное направление движения.

Хорошо образованный, честолюбивый, умеющий держаться на людях, безусловный лидер для сотрудников и опасный соперник для конкурентов — ко всему этому он был далеко не дурен собой и пользовался успехом у женщин: смесь черноволосого красавчика с мачо, педантичного умника с дерзким и свободным дельцом.

Бытовало мнение, что все досталось парню легко, словно по мановению волшебной палочки — так непринужденно и лихо он вел дела и решал проблемы. Никто не знал, да и не хотел знать, чем приходилось жертвовать молодому человеку ради достижения цели. Никто даже не догадывался, чего ему стоило подняться на заветный пьедестал, где есть лишь одно место — первое.

Окружающие, наблюдая за восхождением Марата, восхищались его независимостью и свободой в принятии решений. О свободе мечтают все, но лишь те, кто, казалось бы, достиг ее, могут сказать твердо: свобода — миф, красивая сказка для наивных и неопытных.

— Марат Борисович, — голос в телефоне звучал звонко и бодро. — Вы просили напомнить о вечернем мероприятии: сейчас ровно пять.

Марат посмотрел на часы: действительно ровно…

— Спасибо, я помню.

Дела Марата Купцова никогда не были праздными и легкими — в этом и заключалась их привлекательность: чем сложнее и рискованнее мероприятие, тем азартнее он брался за него.

Встреча с дизайнером, а тем более с чертовски привлекательным дизайнером — не великое дело, скорее развлечение, приятный досуг. Казалось бы, чего тут напрягаться? Но он напрягался…

Вероника всегда привлекала внимание мужчин: природа щедро наградила ее красотой и умом. Не каждый влюблялся, но не понравиться она не могла, и уж тем более не могла оставить равнодушным молодого бизнесмена, жаждущего заполучить все самое лучшее.

Была бы ситуация иной, Марат непременно бы ринулся завоевывать сердце красавицы, не скупясь на средства, и непременно преуспел бы в этом — когда случалось по-другому? Никогда!

Ах… как скверно, что самый лакомый кусок всегда достается более сильному.

— Но почему именно она? Зачем вообще господину… — Марат на секунду замялся, посмотрел по сторонам, словно опасался произносить вслух имя кумира, — …господину Райморту понадобилась эта женщина? Да и откуда он про нее узнал? Не такая уж она и крутая, чтобы Генри Райморт… — он вновь сделал паузу, перешел на шепот, — …чтобы Генри знал об ее студии…

Генри Райморт был его идолом — образцом для подражания и предметом восхищения. Будучи от природы человеком честолюбивым, Марат всегда стремился покорять новые высоты — требовалось лишь желание и усердие…

Он проявлял недюжее усердие и горел от желания, но подняться на высоту, где властвует Генри… Немыслимо! Там нет воздуха, там нет атмосферы, туда не летают простые смертные.

После окончания университета Марат успешно трудился в компании, которая, как оказалось позже, принадлежала клану Раймортов. Работая сутки напролет, он совершил несколько блестящих сделок…

Посыпались премии, слова похвалы. Но главное, на офисный стол молодого амбициозного сотрудника лег конверт… Не удосужившись в спешке взглянуть на имя отправителя, Марат вскрыл послание…

В следующую секунду юный менеджер держал в руках листок с отпечатанным текстом приглашения в московский офис господина Генри Райморта. На бумаге присутствовали водяные знаки и фамильный герб древней семьи…

По бледному лбу парня покатились холодные капельки пота… Хотелось одновременно прыгать до неба от счастья и бежать на край света от страха.

Семья Раймортов являлась мировой легендой, слухом, робким шепотом на устах… Все знали Ротшильдов и Рокфеллеров — их фамилии отождествлялись с богатством и властью, — но Раймортов… Об этом клане почти ничего не было известно; многие даже считали, что жила когда-то такая семья, обладающая несметным богатством, но давно разорилась и канула в лету, оставив на слуху лишь имя.

Никогда ни одно рейтинговое агентство не упоминало эту фамилию в списках богатейших людей планеты — впрочем, как и Ротшильдов и Рокфеллеров, но про последних хоть иногда говорили по телевизору…

Фотографии крупнейших бизнесменов с раннего детства висели над письменным столом маленького Маратика в его крошечной комнате хрущевки. Кто-то из сверстников вешал на стенки постеры «Рамштайна» и Майкла Джексона, кто-то Лемье и Майка Тайсона, некоторые даже Гагарина и Чапаева; Марата же восхищали представители крупного капитала. Засыпая, он вглядывался в суровые властные лица далеких важных господ и мечтал… Когда-нибудь один из них обратится за помощью — Марат непременно поможет — и тогда… он получит место в компании и превратится из Маратика в Марата Борисовича, а те, кто смеялся над его идеалами, будут завидовать и искать возможности подружиться.

Но это были мечты… Кто же мог представить, что так скоро они воплотятся в жизнь!

До сих пор для Марата Купцова оставалась загадкой, как его заметил Генри Райморт, и почему выбор пал именно на него.

Марат оправдал доверие босса — он пахал как вол, не считался со временем и собственными силами, отдавал себя без остатка ради достижения цели — и наконец… Генри лично удостоил его аудиенции — величайшая честь и наивысшая оценка достижений! Единицы в мире могли похвастаться личным общением с Генри Раймортом — теперь Марат входил в число избранных.

В дальнейшем поручения от Генри передавали посредники. Марат понимал занятость босса и был рад тому, что тот, пусть и через других лиц, вновь в вновь к нему обращается.

Задания были странными. Марат не понимал их сути, но выполнял точно, в полном соответствии с требованиями, считая, что со временем разберется в логике Райморта, а пока… пока нужно работать и не забивать голову лишним.

И в этот раз все было просто и кратко: нужно пригласить Веронику Пустынину на встречу, дать ей пробное задание и постепенно — очень аккуратно — подготовить женщину к возможной встрече с Генри. Для чего? Марат не смел задавать подобные вопросы — если босс сказал, значит, необходимо сделать. Додумывать и философствовать пока не входило в его компетенции.

Вроде все действительно просто, но так уж получилось, что Вероника понравилась Марату. Он гнал от себя дерзкую вольность, но чем сильнее пытался избавиться от мысли, тем больше она его преследовала.

Марат расхаживал по кабинету и старательно выискивал лазейку для личных интересов, понимая, что сильно при этом рискует.

— Что же он задумал? Может, хочет зажечь новую звезду… А что?.. — в его глазах блеснула искра озарения. — Генри как-то говорил об отсутствии настоящих имен в искусстве… Скорее всего, он заметил талант и решил поставить Пустынину на пьедестал, а зажравшихся, посчитавших себя богами — скинуть с Олимпа. И в таком случае, — на лице Марата расцветала самодовольная улыбка, — нет никакой нужды держаться от этой женщины на расстоянии — наоборот! Я сближусь с ней и разделю приз. Не зря же именно я получил задание обработать дизайнера.

Версия вялая… Зато так здорово оправдывала возможные накладки.

Он посмотрел на себя в зеркало — совсем недурно! Усталость немного видна, но прохладный душ и молодость скроют мелкий изъян.

Он сделает для босса все, но не забудет и о своих интересах; и если кто-то спросит о великом дизайнере, работающим у самого Райморта, Марат непременно отметит свое скромное участие в раскрытии таланта, а если у них с Вероникой сложатся отношения…

Молодое лицо в зеркале выглядело вполне довольным.

— Генри — гений, а я… я — компаньон гения!

Настроение сделалось превосходным.

Поразмышляв еще немного над тем, почему Райморт обратился к нему с подобным поручением и найдя самый правильный ответ — а к кому же еще?! — Марат почти расслабился… Почти, но не совсем. Навязчивой мухой в голове крутилось единственное сомнение: что, если Генри не одобрит его инициативы закрутить роман с Пустыниной?..

Несколько секунд руки волнительно мяли лицо…

— Да ладно… — Марат оставил физиономию в покое и махнул освободившейся рукой в воздухе. — Я не буду слишком настойчив, а в случае чего… В случае чего скажу, что так было необходимо.

Он принял решение и успокоился окончательно: в конце концов, рано думать о том, что пока не произошло.

Марат взял в руки телефон. Набрал номер отеля «Гранд».

— Купцов. Вероника Пустынина уже приехала?

— Да, Марат Борисович. Сейчас в номере.

Марат положил трубку.

— Хорошо, — сердце застучало чаще, чем обычно.

Страсть и желание, пробужденные молодостью, окончательно заглушили голос разума. Пожалуй, впервые он был готов к безрассудству.

8

Май ступил на холодный мрамор пола.

Здесь всегда царил особенный климат, будто здание жило отдельной жизнью и не зависело от погоды снаружи. Кондиционеров не было: в редких помещениях работали вентиляторы, разгоняя длинными лопастями воздух. За окном жара под тридцать, а внутри свежо и прохладно: умели же строить!

Дом в три этажа на набережной Яузы простоял на этом месте — почти в самом центре столицы — более двухсот лет, а может, и больше. Над подъездом никогда не висело вывески или таблички, указывающей на принадлежность к какой-либо организации. Даже во времена СССР тут находился центр социальных исследований, функции которого были сильно размыты и плохо определяемы: исследовали что-то и даже документы визировали, а что конкретно… Какие такие социальные проекты разрабатывались? Какому ведомству принадлежало здание? Никто почему-то и голову этим не забивал: стоит и стоит, исследуют и исследуют — главное, чтобы не мешали.

В девяностые годы дом купили, и владельцем стал… Иванов? Петров? Кто-то из русских с распространенной фамилией.

Место удобное, и для предпринимателей — кусочек лакомый. Купил, сдал в аренду под офисы — и живешь безбедно до старости; да что там до старости — и детям, и внукам хватит…

Однако никто не посягал на собственность господина Иванова или Петрова… Почему? Да кто его знает… Мало ли хороших мест в Москве — не сошелся же свет клином на этом доме!

Снаружи здание ничем особенным не выделялось, ну разве что аккуратностью, чистотой и скромностью отделки: про такие говорят «совершенно обыкновенное».

При входе внутрь — охранник, почему-то одетый не в дешевую черную форму со зловещей надписью «Гром» или «Удар», а в обычную гражданскую одежду. Впрочем, это мог быть и не охранник — администратор, сменный дежурный… А может, просто сидит человек от нечего делать…

За спиной немногословного сотрудника — массивная деревянная дверь с матовыми стеклами, отполированная до блеска: пожалуй, она и была его основной обязанностью.

Май зашел в здание молча, на секунду остановился, почтительно кивнул головой, на что получил аналогичное приветствие… Электронный замок массивной двери щелкнул, створы распахнулись…

Мраморной лестницей он поднялся на второй этаж и тихим длинным коридором добрался до нужной комнаты… Остановился… Оправился… Постучал… Не дожидаясь приглашения, вошел внутрь… Никого…

Май обвел глазами помещение: паркет на полу; на стенах — текстильные обои бордового цвета, гобелены с пейзажами; бессчетное количество книжных полок и шкафов по периметру; у окна — большой стол с письменными принадлежностями — то ли гостиная прошлого века, то ли кабинет консервативного руководителя.

— Добрый день, Марин, — хозяин возник из ниоткуда, лишь скрип потайной двери в стене выдал его появление.

— Добрый…

— Я ждал тебя, — хозяин кабинета задумался… потер рукой лоб. — Однако полагал, что наша встреча произойдет гораздо раньше.

Май не ответил, опустил глаза к полу, но через секунду открыто и бесстрастно посмотрел на пожилого человека с пепельно-седыми волосами, облаченного в богатый черный костюм, который, откровенно говоря, выглядел несколько старомодно.

Тот улыбнулся мальчишеской дерзости и знаком руки пригласил подойти ближе.

— Понимаю, — качая головой, произнес он, оставляя на морщинистом лице блеклый след снисходительной улыбки, — ты хотел добраться до истины сам, а уже после поставить Первых в известность, не так ли, Марин?

Май вновь не ответил — не из-за смущения деликатной прозорливостью, а потому что ответа попросту не было: что он мог сказать, если не понимал мотива собственных поступков?

— Ты давно живешь в этом мире, Марин, — продолжил хозяин кабинета, приглашая жестом подойти еще ближе и присесть на стул рядом с большим рабочим столом, — не мне рассказывать о цене ошибки, совершенной по велению гордыни.

— Но… — Май захотел возразить.

— Помолчи и дослушай… Если забудешь о правилах — утратишь понимание, а это, в свою очередь, приведет прямо ко Вторым, — он грустно вздохнул. — Не ты первый и, к сожалению, не ты последний… Хочешь, чтобы время начало отсчет и для тебя? Что ж… я не могу неволить, но могу предупредить… И я предупреждаю…

Мимолетная дерзость слетела с лица. Маю захотелось покаяться и принести извинения, но какой толк в покаянии без осознания заблуждения… Волнение и робость сковали грудную клетку. Блеск в глазах потускнел, а лицо сделалось бледным… Тон стал почтительным…

— Благодарю за предупреждение, Сей Мир, — Май склонил голову.

На некоторое время в помещении воцарилась тишина — собеседники молчали.

Май ждал… Сейчас говорить не нужно. Мудрый Сей Мир — верховный жрец рода Первых — живет на Земле с тех времен, когда истина не скрывалась в неизвестности, а заполняла собой пространство; когда не было понятий «правда» и «ложь»; когда слова имели великую цену и не искажали действительность… Сейчас нужно молчать. Жрец не нуждается в пояснениях, если не задает вопросов.

Минута… две… три… Май не считал секунды…

— Говори, — произнес наконец Сей Мир. — Я внимательно тебя слушаю.

Все, что было в голове у Мая, все, что он хотел сказать, собираясь прийти сюда, отчего-то потеряло смысл. Слова крутились на языке и таяли, не находя выхода; слова теряли значение, не прозвучав — не став образом; меняли форму и перерождались, накладывая свой немой отпечаток на новые мысли.

Май долго думал перед визитом — размышлял, выстраивал четкую логическую связь между событиями и своим отношением к ним; и вот теперь, когда нужно говорить, он, увы, не понимал, зачем сидит перед жрецом.

Взгляд рыскал в пространстве, не находя доступа к информации, натыкался на невидимые барьеры и возвращался — возвращался ни с чем…

— Я… — прошептал Май, — я в замешательстве… Мне… кажется, Сол играет со мной странную партию, правила которой мне недоступны. Я слеп и глух, чувства мои противоречивы и путаны… И еще… — он запнулся, лицо напряглось, а в горле пересохло, будто организм противился произносить, — мне понравилась женщина.

Сей Мир понимающе кивнул.

— Достаточно, — он встал.

Май чувствовал себя душевнобольным пациентом, не способным описать собственное состояние; ребенком, натворившим дел, за которые сложно оправдаться; нелепым воришкой, забравшимся в чужой дом непонятно зачем.

— Достаточно, — повторил жрец и неторопливо направился к книжным полкам.

Некоторое время глаза старика напряженно рыскали по запылившимся кожаным переплетам. Май ожидал, что тот достанет один из трудов и, открыв нужную страницу, зачитает несколько строк. Глубокие сокровенные знания наведут порядок в мыслях и чувствах… Вот, сейчас… Рука Сей Мира потянулась к одной из книг, пальцы, чуть подрагивая, коснулись названия, тесненного злотыми буквами…

— Пустое… — неожиданно произнес жрец и убрал руку от храма мудрости.

Май вздрогнул… Замер в непонимании.

Сей Мир вернулся к столу и решительно сел, положив перед собой руки. Пальцы нервно застучали по деревянной поверхности.

— Я думал, ты придешь раньше, — старик выдавливал из себя слова. — Я ждал и боялся твоего визита.

— Что? — к непониманию добавилось глубокое удивление. — Вы… боялись?

Уголки губ жреца чуть дернулись — улыбнуться не получилось.

— Это не то, что ты подумал… Я хорошо чувствую твои предвидения, понимаю мотив поступков — не одобряю их, но считаю правильными.

Маю захотелось спросить, как это может быть.

— Может, Марин… может… может, — опередил его вопрос Сей Мир. — Поверь… Я не вправе давать оценку твоим действиям. Именно поэтому… могу лишь предупредить, предостеречь, напомнить, если угодно, как коротка дорога от Первых до Вторых, как иллюзорна грань, как обманчива может быть правда, как горестны плоды желаний…

— Да, но-о-о… — получилось, как отрицание и удивление одновременно.

— И мне, и тебе известно: ничто не происходит без причины, — Сей Мир подождал молчаливого согласия. — И если верить, — а я тебе верю, — то все, что ты делаешь и сделаешь в будущем, приведет к результату…

Марин переставал вообще что-либо понимать. Он пытался собраться и вникнуть в образные, витиеватые фразы мудрейшего — получалось плохо. Усомниться же в искренности жреца — все равно, что отрицать очевидное.

— Тебе нужно было прийти раньше, — гримаса мучительной разочарованности появилась на морщинистом лице. — Возможно, тогда мы смогли бы прочесть замыслы Сола.

— Я виноват, — почти прошептал Май, — но мне не с чем было приходить.

— Знаю, знаю… Именно поэтому я и сказал «возможно», — пальцы жреца прекратили нервное постукивание. — Расскажи о ней…

— О ней? — Май на секунду растерялся, — А… вы имеете в виду… Она дизайнер, архитектор, художник… Она Вторая. Я не увидел ни единого признака, ни единой возможности скорого ее возвращения — почти идеальное творение Сола. Именно это пугает и волнует меня. Разум мой впервые противоречит чувствам. Я впервые не могу понять и оттого начинаю сомневаться… Она не должна была появляться сейчас в моей жизни… Но я точно знаю, что именно встречу с ней, теряя терпение, ждал последнее время. — Май захотел дать волю эмоциям и стукнуть ладонью по столу, подчеркивая глубину противоречия. — Мне нужен совет, Сей Мир. Я чувствую Сола рядом — так близко, что появляется грешное желание… Почему это происходит со мной? Зачем я ему понадобился? Я не могу проследить ни единой связи. Мне остается полагаться на вашу мудрость и знания.

— Ты полностью слеп?

— Да.

Жрец задумался… Густые брови сблизились, углубляя морщины, веки медленно опустились…

— Ты действительно слепнешь… Незрячий легко сбивается с пути, и ты уже сделал шаг в сторону. Просишь совета? Но как я могу открыть перед тобой дверь, если ты не видишь входа?

Внутри у Мая все оборвалось. Он услышал то, чего так не хотел слышать, то, что знал сам, но противился очевидному.

— Вы считаете… я начал процесс обращения? — губы задрожали, голос потерял силу.

— Я не говорил этого, — Сей Мир лениво поднял веки. — Наш Орден всегда стоял на страже незыблемых правил и традиций. Ты один из тех, кто безукоризненно следовал им, ты никогда не заглядывал за черту.

— Это же запрещено!

— Да, это запрещено. Как же теперь определить границу, если утратил способность видеть? Слепой не может полагаться на силу зрения, но его разум, подчиняясь силе гармонии, открывает иные способности. Тебе предстоит разобраться в себе. А пока… я ограничиваю твои контакты с Орденом, но это не значит, что наши дороги разошлись. Помни: у тебя есть все, что было раньше и даже больше. Тебе ли не знать: неумение пользоваться силой не говорит об ее отсутствии. Делай то, что должен, следуй за чувствами, верь и не забывай — ничего не забывай! Это все, чем я могу помочь, — жрец встал и провел рукой по воздуху, словно отчерчивая линию, подводящую итог разговора.

На лбу Марина выступили капельки пота. Сделалось нестерпимо жарко. Захотелось пить.

— Вы… Я… я больше не член Ордена? — произнес он почти беззвучно; сухие губы едва двигались, язык отказывался повиноваться.

— Ты больше не один из нас. Теперь ты сам по себе и должен идти своей дорогой. А я… я буду рад встрече на одном из перекрестков.

Май не верил — не верил, что это происходит с ним. В одну секунду обрушились опоры, придающие смысл его длинной жизни: комната задрожала, воздух сделался невыносимо горячим, краски поблекли… В эту секунду впервые посетило безумное и слабовольное желание — Май захотел стать смертным: забыть о правилах, о законах и традициях, избавить себя от позора, который только что пережил…

«Верь и не забывай — ничего не забывай!..»

Слова жреца прозвучали в сознании — в слабеющем сознании, — и возможно, именно данное обстоятельство не позволило потерять его.

— Я понял вас, Сей Мир, — силы для ответа нашлись. — Я постараюсь понять вас лучше…

— Я знаю, Май… Я знаю и надеюсь на тебя.

— Благодарю…

Сей Мир заслуживал благодарности. Каждым словом, каждым действием жрец направлял, давал совет, помогал обрести уверенность. Всегда помогал, а значит, и сегодня… только что…

Как же принять его помощь и осознать справедливость и мудрость решения, если с неведомых истории времен именно Май являлся хранителем традиций, идеалом для тех, кто не принял идеи гордецов и смутьянов, оставаясь верным истине — такой хрупкой и беззащитной, утратившей красоту и признание и оттого почти скрывшейся от людей в попытке спасения. Но истина есть истина, которая не перестает существовать, даже если про нее забыли.

На душе скверно! Как жить дальше? Как смириться с изгнанием? Как смотреть в глаза людям, еще вчера считавшим его честью и совестью Ордена… Кто он теперь?

Покидая кабинет, Май старался держаться достойно, хотя получалось с трудом.

Жрец проводил его до двери, и когда та захлопнулась, долго не сходил с места, будто наблюдая сквозь старые толстые стены за недавним гостем. Затем он вернулся к столу. Сел на стул, который только что занимал Май — место хранило следы присутствия — прислушался к ощущениям… Угрюмое, озабоченное лицо изменилось — теперь на нем был отчетливый отпечаток внутреннего благодушия и умиротворения…

— Ты все сделаешь правильно, Марин… Мы верим тебе… Этот мир верит тебе.

9

Лавочки на территории отеля «Гранд» похожи на радугу. Деревянные бруски на сиденье и спинке, ровно по семь штук, одинаково гладкие, ровные и каждый в своем цвете. Вероника удобно уселась на радужной скамейке и расслабилась.

Она наконец утолила голод — вкусно и сытно поела и даже задремала в номере после обеда… Как в детстве.

Здесь действительно комфортно — Марат не обманул.

Прихотливый вкус дизайнера отыскал изъяны (а где их не бывает!), но незначительные, навеянные настроением; в целом же все устраивало. Это даже отелем назвать было трудно — скорее гостевой домик с десятью номерами высшего класса, с грамотными и обученными сотрудниками и не по статусу огромной территорией, похожей на ботанический сад — с ухоженным газоном, причудливыми кустарниками, дорожками, беседками, несколькими зонами барбекю и даже настоящим колодцем для любителей экзотики.

Спокойное лицо Вероники ловило ласковые лучи заходящего солнца.

— Каждый охотник желает знать, где спрятался фазан, — бормотала она нараспев, гладя рукой радужные теплые деревяшки. — Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый… Семь цветов… Семь дней недели… Семь нот… Семь грехов…

Забавная поговорка про охотника и фазана со школьного урока физики — педагог рассказал ее, чтобы бестолковые ученики легче запомнили порядок цветов спектра. Она улыбнулась: отличный был учитель — знающий, тактичный, с юмором.

Почему она его вспомнила, и зачем память переключилась на ассоциации с числом семь?.. Наверное, просто так… Мысли потекли туда, куда захотели, не встречая сопротивления разума.

Нельзя сказать, что Вероника с радостью ждала Марата, но и не сильно тяготилась предстоящей встречей с ним. Утомительный день заканчивался прекрасно — награда за муки, — и еще… еще странный незнакомец оставил о себе теплые и приятные впечатления. Как там его звали? Май… Красивое имя.

Не то чтобы он понравился… Скорее заинтриговал: степенный, обеспеченный, солидный, умеет разговаривать с женщиной, знает себе цену — целый букет добродетелей. Она считала эти качества добродетелями: а почему бы и нет?..

Как же получилось трижды за день встретить одного и того же человека в незнакомом городе? Странно… Даже не странно — удивительно! Может, он и вправду следил за ней? Вероника сморщила нос. На секунду стало неприятно на душе — тревожно, — но волнение отступило почти сразу… Глупость! Как он мог так мастерски подставить свою тачку — просто дорожный виртуоз, зарабатывающий на лохах где-нибудь на МКАДе… Совсем не похож… да и денег не взял — наоборот, спровадил инспектора… А в ресторане, который трудно назвать рестораном: хотел бы проследить — остался бы, а не устраивал спектакль… Глупость! Просто невероятное совпадение…

Она оправдывала его — значит, все-таки понравился… Понравился, но не сильно…

Вероника отказалась пить с Маем кофе — не по статусу ей так знакомиться. Однако свой телефон дала и его записала — конечно, не сама, а руками Егора, — оставив возможность для встречи. Разумеется, она не станет звонить, подождет, пока он первый… В конце концов, кому нужны деньги за разбитую машину?.. А вдруг не позвонит?!

Мысль кольнула иголкой… Напрягла…

— Вот вы где!

Это прозвучало неожиданно и в неподходящий момент. Вероника резко повернула голову; растерянно и даже раздраженно посмотрела на Марата. Тот смутился.

— Я напугал вас? Простите…

— Да… — она махнула рукой, — просто задумалась.

Налетело чувство неловкости. Показалось, что раздумья о Мае отпечатались на лице.

— Извините, — настойчиво повторил Марат, — мне стоило предупредить, а не являться, как снег на голову… Извините… Позволите? — Он указал на свободное место на лавочке и, не дожидаясь ответа, присел рядом.

Вероника ухмыльнулась: самоуверенный…

— Закончил дела и сразу к вам, — сообщил он, не поворачивая головы в ее сторону. — День сумасшедший. Впрочем, как и все дни в этом городе… Крупная сделка — много хлопот.

— Действительно крупная? — она не смогла скрыть сарказма.

Марат улыбнулся…

— Вы правы… Не стоит говорить о делах таким прекрасным вечером, да еще в компании такой прекрасной женщины.

— Спасибо.

— Вам спасибо. Это же вы украшаете это место и это время, а я всего лишь случайный свидетель, которому неслыханно повезло…

— Марат, — желание поехидничать усиливалось…

— Что? — он постарался сосредоточиться.

— Вы стихи не пишите?

Он улыбнулся шире красивой белоснежной улыбкой.

— Нет, к сожалению, не пишу. Пробовал — давно, — но понял: не Есенин.

— Любите Есенина?

— Читал в школе… А вы?

Она задумалась…

— Скорее да…

— Хм… скорее да… Разве можно так любить?

Она задумалась глубже… а затем заглянула ему в глаза…

— Вы максималист?

Марат удивленно ткнул себя пальцем в грудь, уточняя, о нем ли речь…

— Я? Скорее да, — получилось комично.

Вероника рассмеялась

— Вы очаровательны!

Минут десять они болтали о ерунде. Она цеплялась к словам — он ловко и аккуратно парировал нападки. Вероника смеялась и даже один раз захлопала в ладоши: теперь она была рада его визиту.

В одной из зон барбекю усердно трудился повар, готовя мясо гриль. Стол накрыли здесь же. Так получилось, что сегодня кроме них в отеле посетителей не было — никто не стеснял косыми взглядами или нежданным появлением в зоне видимости.

Мясо получилось отличным, и вино было изумительно вкусным. Вероника так увлеклась ужином, что не заметила, как объелась и слегка переборщила со спиртным.

Дизайн дома Марат обсудил лишь вскользь — ей даже показалось, что эта тема его не слишком интересует… а может, он просто доверился мастеру… а может, показалось…

— Чем же вы занимаетесь? — градусы приятно шумели в голове. Хотелось задавать бестактные вопросы — совсем бестактные.

— Бизнесом, — не раздумывая ответил Марат.

— Это понятно, — не унималась Вероника, — но есть же направление, ориентация, область…

— У бизнеса одна область — прибыль. Есть понятие выгодно — невыгодно, все остальное — специфика деятельности, разбираться в которой — обязанность наемных сотрудников: узких специалистов, профессионалов.

— А вы, значит, не профессионал?

— Я бизнесмен, — он принял горделивую позу.

— Вот так всегда, — Вероника с грустной иронией вздохнула, — профессионалы трудятся, а прибыль загребают бизнесмены.

Марат развел руками, будто оправдываясь: не он придумал этот мир.

— А я профессионал! — голос Пустыниной был преисполнен не меньшей гордости.

— Именно поэтому вы здесь, — подкрепил он самоуверенность дизайнера.

Вероника ухватилась за повод.

— А откуда вы про меня узнали? Рекомендовал кто-то?.. Кто? — вино позволяло вести себя так, словно заказчиком была она.

— Не я, — ответил Марат.

— Что не вы?

— Не я про вас узнал, — Веронике показалось, что в голосе собеседника звучат нотки сожаления.

— Кто же?

— Мой старший партнер — Генри, — глаза Марата загорелись восхищенным блеском.

— Кто такой Генри? Он иностранец? — спросила заинтригованная женщина.

Глубокий вздох завершился пафосным фырканьем; неторопливое ерзанье на стуле — Марат как будто выбирал удобное положение, чтобы следующая фраза зазвучала по-особенному.

— Генри космополит — гражданин мира. Я даже не знаю, название какой страны записано в его паспорте; более того… думаю, у него несколько паспортов.

— Олигарх, — проговорила она себе под нос разочарованно. — Понятно…

— Сомневаюсь, Вероника, что к нему можно применить столь замусоленный термин.

— Что значит замусоленный?

— Это значит… — Марат набрал в грудь побольше воздуха, — …это значит, что Генри покупает и продает олигархов, как банки с тушенкой. Они для него инструменты — рабочие инструменты, — как для вас мощный компьютер, способный быстро обработать большой объем информации… Хотя, стоит заметить, дорогие инструменты.

— А вы его партнер? — с недоверчивой насмешкой произнесла она.

— Партнер, — Марат ответил так непринужденно, что женщина поневоле прониклась.

— Выходит, вы тоже покупаете олигархов?

— Увы… У меня другая специализация. Я использую тех, кого купил Генри.

Захотелось еще выпить. Молодой человек говорил ошеломляющие вещи: либо залихватски врал, либо…

Пустой бокал в ее руке наполнился вином; в следующую секунду показалось, что все на этом столе стоит безумных денег. Марат поставил бутылку, небрежно взглянул на этикетку и произнес банальный, но вполне уместный тост:

— Хочу выпить за вас.

Вероника кивнула… Сделала пару глотков.

— А у вашего партнера есть фамилия? — спросила она, не успев насладиться вкусом вина.

— Райморт, — ответил Марат удивительно спокойно, но с ужасающим достоинством.

— В смысле… тот самый Райморт? Тот самый… семья… то есть клан… или…

— Именно, — он помог не запутаться в терминах.

— Вы шутите!

— Разве можно шутить с такими именами?

Действительно, нельзя… Вероника поставила локоть на стол и прикрыла рукой лицо, пряча бегающие в замешательстве глаза. Очень хотелось вывести болтуна на чистую воду и одновременно не хотелось верить, что он лжет: еще бы, не каждый день встречаешься с человеком, лично знающим кого-то из семьи Раймортов!

Следующая мысль заставила взять бокал в руки и самостоятельно (под удивленный взгляд Марата) наполнить его вином, чтобы молча выпить.

— И вы говорите, что Генри порекомендовал обратиться ко мне? — от волнения и спиртного она чуть не икнула.

— Да, именно Генри, — он наблюдал за женщиной, внутренне усмехаясь.

О, как часто приходилось созерцать подобную картину! Осознав, о ком идет речь, каждый начинал вести себя неадекватно. Эта еще молодец — пытается держаться достойно.

Близость имени Генри Райморта вводила людей в состояние шока, паники, восторга, исступления. Человек словно прикасался к невероятной удаче, к великому счастью, к заветному желанию, к вожделенной мечте. Начинало казаться, что магическое сочетание букв, из которых складывалось имя Генри, открывает дверь к новой удивительной жизни, и отказаться от ослепительного мира, брезжащего в дверном проеме, не может никто — никто без исключения, абсолютно никто! Он ведь и сам не так давно испытал это чувство.

— Но откуда? Откуда господин Райморт узнал обо мне? — Вероника вновь потянулась к бутылке, но Марат тихонько отставил вино подальше: рано ей напиваться — впереди длинная ночь.

— Ну… не знаю, — он покачал головой и цокнул языком. — Возможно, видел ваши работы — у вас же масса замечательных проектов, а талант, как известно всем, обязательно найдет дорогу к счастью.

Именно эта дорога и появилась перед помутненным взором Вероники — ровная, гладкая, усыпанная лепестками роз; и дома… здания… и ее имя на устах привилегированных особ… О боже!.. Вдруг стало очевидно, что заказ Марата — экзамен, устроенный для принятия окончательного решения. Что же будет дальше? Работа в Ницце? В Монако? А может быть… У нее закружилась голова: слишком много спиртного, слишком много эмоций.

День закончился так же по-дурацки, как и начался. Окончательно захмелевшая от впечатлений и вина женщина чуть было не пала ниц, пустив в спальню дьявола-искусителя.

Нет, она не была монашкой и легко могла позволить себе безрассудство, — тем более сегодня, тем более с красавцем-бизнесменом, партнером самого Генри Райморта.

Но удивительно… Именно в тот момент, когда Марат в полной уверенности перешагнул порог ее комнаты, сердце женщины начало разрываться на части… Она испытала что-то вроде раздвоения личности: одна часть изнуряла вожделением тело, а другая мучила совестью, взывая к странными моральным принципам, которые раньше не особенно обременяли; плюс ко всему вспомнился этот тип — Май — со своей графской статью…

В голове все завертелось, как в центрифуге, к горлу подкатила тошнота, за которой последовало позорное бегство в ванную комнату…

Конечно же, Марат ушел, предварительно заботливо укрыв захмелевшую барышню мягким пушистым одеялом. Он был удовлетворен и разочарован… Задачу босса удалось выполнить на пятерку, а вот свою… Казалось, что он чрезмерно шокировал Веронику… Не стоило так сильно возвышать Генри, а самому теряться в тени великого имени — ощущение не из приятных… Прежде он не испытывал подобного: ничего… будет еще возможность реабилитироваться и взять то, что должно принадлежать ему.

10

Прошла неделя… месяц…

Реалисты знают: весна закончилась… Пессимисты и скептики уверены: эта весна умерла… А романтики и фантазеры скажут, что в утробе матери-природы уже зародилась следующая весна, и ровно через девять месяцев она появится на свет. Поразительно: человек и время года ждут своего рождения одинаково долго, а рождаясь, вступают в мир одинаково требовательно, по-хозяйски меняя окружающую реальность.

Тридцать дней назад родилось лето — почти столько же Маю потребовалось на осознание услышанного от Сей Мира.

Тогда он был уверен: эта жизнь закончилась… Изгнание!.. Плата за сомнение и своеволие — неизбежное наказание.

Его способности резко начали исчезать. Май больше не мог просчитать будущее, хуже понимал взаимосвязь событий, с трудом слышал и видел вне времени и расстояния — скорее всего, он уже перестал быть Первым, но еще не стал Вторым… Зачем нужна бесконечно длинная жизнь, если не понимаешь ее смысла? Ожидание финала теперь приносило облегчение и даже радость. Впрочем, и в скором конце уверенности не было.

Жрец прав: произошли изменения… Больше нет возможности стоять на страже, больше нет уверенности в правоте, больше нет четкого понимания истины. Кто он теперь?.. Кто?.. И если Сей Мир не сумел ответь на вопрос, где же искать ответ?

Тридцать дней он провел без пищи и воды. Ровно месяц он не менял позы и не открывал глаз, освободив сознание от влияния тела и привычных чувств.

Если бы за эти тридцать дней кто-нибудь попал в квартиру Мая, то наверняка бы решил, что успешный бизнесмен, бездвижно лежащий на полу с раскиданными звездой руками и ногами, сошел с ума или бесится с жиру. Толстые шторы плотно задернуты, свет выключен, окна закрыты, аккумулятор телефона отсоединен от аппарата, холодильник пуст, продукты и мусор выкинуты, дверь тщательно заперта на все замки — безумие!

Но никто не зашел внутрь, и поэтому никто не лицезрел Марина в состоянии глубокого отрешения.

Пару раз Стариков посылал человека и оба раза получал ответ: квартира закрыта, признаков присутствия не наблюдается. Вскоре уставший томиться неизвестностью директор самолично убедился, стоя перед глухой дверью: признаков действительно не слышно.

— Чертов эгоист! — пробубнил Николай Николаевич и хотел с досады пнуть ногой бронированную дверь и плюнуть на пол… но не плюнул.

Стариков нервничал… Несмотря на то, что он привык к экстравагантным выходкам босса, в том числе к его странным длительным исчезновениям, в этот раз было сильно тревожно. Изнутри что-то подталкивало, что-то требовало вызвать службу спасения и под каким-нибудь предлогом вскрыть квартиру, чтобы удостовериться: ничего страшного не произошло.

Толстые пальцы уже прикоснулись к дисплею набора номера, но в самый последний момент показалось… Да нет, не показалось…

Николай Николаевич приник ухом к замочной скважине… Точно… Точно! Так и есть! Он слышит смех Марина и щебетание какой-то особы женского пола.

— Ах, негодяй! — воскликнул директор, спрятал телефон в карман и решительно пошагал прочь, забыв от гнева пнуть ногой дверь и презрительно плюнуть.

Перед самым подъездом остановился… задумался: а может, все же показалось… может быть, смеялись в соседней квартире? Николай Николаевич нервно пригладил волосы, провел рукой по лицу, неаккуратно по небрежности растягивая кожу… Тревожно… Отчего-то ему было очень тревожно…

Если бы служба спасения вломилась в квартиру, то тревога сменилась бы паникой, ведь привести Мая в чувство не смог бы никто — так глубоко было погружение, — и его бы однозначно доставили в больницу в состоянии комы, возникшей по непонятной, необъяснимой причине — так сказал бы врач.

Ник Ник ушел, все еще борясь с сомнениями; но явственно звучащие в ушах наглый смех босса и беспечный голос гостьи пересилили душевные потуги, и директор, взглянув через плечо на окна квартиры, сел в автомобиль и покинул двор.

Ровно через тридцать дней тело Мая вздрогнуло, а глаза одновременно с резким вздохом широко раскрылись, словно щелкнул тумблер, и электрический ток привел в действия внутренние механизмы. Несколько секунд поза не менялась, лишь область живота и грудная клетка методично поднимались и опускались, напитывая задремавшие клетки кислородом; бледная кожа розовела, на руках отчетливо набухли вены, и только взгляд распахнутых глаз — единственного индикатора жизни — оставался пустым, бессмысленным…

Май возвращался к реальности… К реальности, от которой месяц назад скрылся в небытии — там, куда нет доступа человеческим эмоциям, туманящим сознание, не позволяющим бесстрастно разобраться в происходящем… Веки дрогнули, медленно опустились, а поднявшись вновь, позволили видеть.

Рука уверенно распахнула шторы. Он зажмурился от яркого света — зажмурился, но не закрыл глаза и не отвернулся.

Стоя на пока еще некрепких ногах, Май посмотрел сквозь пыльное стекло на улицу… хотелось смотреть… хотелось наслаждаться — солнечным светом, голубым небом, ватными белоснежными облаками, домами, людьми… Каждая мелочь радовала сердце: жизнь не перестала быть прекрасной… Но что-то изменилось… Что?

За месяц глубочайшего забытья Май освободился от страхов и пустых переживаний, которые если куда-то и вели, то точно не в сторону истины. Тот, кто знаком с компьютером, сказал бы: система перезагружена, и можно продолжать действовать в основном режиме — в этом и заключалась цель. Вернулась былая уверенность, и если месяц назад он не знал, какой дорогой идти, то сейчас не сомневался: любая поведет в верном направлении… Любая… А значит, он на правильном пути! Май вновь доверял своим чувствам.

Уже через час он пребывал в полном порядке, будто и не было за спиной тридцати дней добровольной комы. Жестокая правда жреца теперь не являлась приговором, сулящим неотвратимую беду; и хотя Май все еще не понимал причины своей отставки, отношение к ней стало другим… Мудрый Сей Мир сказал то, что Май должен был услышать — ни больше ни меньше…

Ледяной душ, немного еды и воды — все, что потребовалось ослабевшему телу для восстановления тонуса. Май потянулся и сделал несколько резких наклонов — вперед, вбок… Покрутил головой, словно проверяя прочность шеи — все в норме, никакого дискомфорта, а главное… главное, на душе легко и спокойно.

Он закрыл глаза и глубоко вздохнул… Встал ровно, вытянувшись, как струна… Сердце стучало отчетливо и монотонно: тук… тук-тук… тук… тук-тук… Май прислушался к чувствам: он видит, слышит, понимает; он тот же… почти тот же… но… Боже!

Он вздрогнул всем телом, покачиваясь, попятился от окна и плюхнулся на стул: белое осталось белым, но стало пленительно светлым, а черное сделалось непроглядной бездной, тревожащей и неприятной. Он не перестал видеть, но что-то сильно изменилось.

К бесстрастному восприятию добавилось что-то еще, нечто слишком личное, безудержно тянущее в непонятную до сих пор сторону — туда, где прежде все казалось чужим, а сейчас манило…

Дрожащая рука осторожно коснулась деревянной поверхности стула: бук, спилен пять лет назад, отправлен в Италию; обработан и превращен в стул, доставлен в Россию; куплен престижной мебельной компанией, через торговую сеть которой продан — необоснованно дорого… Май отдернул руку… Он и раньше без труда мог прослеживать последовательность событий — эта способность вернулась в полном объеме, а вместе с ней… Что за странное видение? Кроме того, что мебель из бука, проделавшего долгий путь в процессе перевоплощения, кроме того, что комфортно сидеть, стул еще и радовал.

Рука вновь коснулась поверхности — уже уверенно, с интересом… Удивительно! Май хорошо осознал, что радует его ни дерево, ни качество обработки, ни удобство, а именно цена и статус. На таком стуле не только комфортно, но и приятно сидеть! Он окинул взором комнату… Ну как же он раньше не замечал! Все здесь является предметами гордости: ремонт, мебель, картины, бытовая техника — все! А ведь прежде подобные мысли не посещали. Никогда не приходило в голову оценивать вещи с позиции дорого-дешево.

Взволнованность исчезла… Исчезла так быстро, что Май даже не успел удивиться новым ощущениям — непонятным, но являющимся данностью.

Захотелось немедленно встретиться с Сей Миром и рассказать… Поделиться своими чувствами. Глаза радостно засияли. Он открыл для себя удивительную сторону реальности — той реальности, где правил… Сол? Ну да, именно Сол — немного странно, что упоминание этого имени больше не вызывает гнева и ненависти.

— Вот это чудеса… — протянул Марин себе под нос и многозначительно хмыкнул.

Взгляд лег на телефонный аппарат на столе: оторванный от жизни, лишенный энергии.

Май вставил аккумулятор и нажал кнопку включения. Электрический ток шустро привел средство связи в состоянии готовности.

— Мы долго бездействовали, старик, — он подмигнул аппарату, — пора возвращаться.

Телефон ответил согласием — короткой мелодичной трелью…

В голове промелькнула мысль, которую не хотелось развивать, и все же Май обратил на нее внимание: долго ли он сам будет созерцать солнце этого мира? Ища в ящиках стола зарядное устройство, Май отгонял неприятный вопрос, который казался совершенно несвоевременным и сильно гнетущим. Он сейчас хорошо понимал людей, которые шарахались от предсказателей, не желая знать время и обстоятельства собственной смерти: зачем — чтобы испортить жизнь мучительным ожиданием неизбежности?

На глаза (как некстати) попался перочинный нож. Одно движение, один порез — и вопрос будет решен. Ответ получен… Май робко, неуверенно потянулся к стали, но так и не взял со стола нож: к черту…

Зарядное устройство заставило дисплей засветиться ярче и веселее. Жизнь забурлила, и, нагоняя упущенное, ожившая память отправила на экран сообщения о пропущенных известиях.

Май просматривал краткие смс-ки бегло, пока не пришла очередь одной, потом следующей, еще двух… Она все-таки позвонила — позвонила, несмотря на гордость и нежелание первой идти на контакт.

Нужно немедленно набрать номер, а услышав ответ, придумать какое-нибудь нелепое оправдание своему длительному отсутствию… Первая мысль — не всегда самая правильная.

Май медленно отложил мобильник и отвернулся. На лбу образовались суровые морщины, а зубы закусили губу: первая мысль не всегда самая правильная, зато самая искренняя.

Ах, эта неуправляемая эмоция, не дающая покоя, заставляющая сомневаться, раздумывать, менять мнение… Именно с нее все и началось, именно она привела к изгнанию.

Он вновь окинул взглядом свое жилище, свою территорию безопасности, свой дом: какая глупость радоваться бездушным предметам быта, являющимся, по сути, набором инструментов для поддержания жизни; какая глупость кичиться статусом стула, будто это не приспособление для отдыха, а рекламный щит, кричащий о возможностях владельца; какая глупость это новое видение! Для чего оно? Кому это нужно?!

Май приложил ладони к ушам и с глухим стоном крепко сжал голову, пытающуюся разорваться на две независимые и совершенно противоречивые половины, доказывающие друг другу свою правоту.

Несколько минут он так и стоял; несколько минут противоречия укладывались в нечто оформленное и единое; несколько минут растворились в пространстве, пока Май не понял, что именно об этом ему говорил жрец.

Май опустил руки, качнул головой, соглашаясь с собственными мыслями, посмотрел на телефон, хранящий в памяти желанный номер, взял его в руки и стер информацию без колебаний и раздумий.

Он хорошо знал, что нельзя избавиться от того, что предначертано свыше, но все-таки попробовал… А вдруг ошибка, и именно это действие поможет вернуться туда, откуда все началось — туда, где жизнь имела четкую цель, где все было ясно и просто, где были друзья и враги, где можно было без труда понять, что хорошо, что плохо.

Нелепость попытки заставила улыбнуться и странным образом порадовала. Раньше Май не стал бы совершать бессмысленных действий, но все изменилось… Теперь подобные эксперименты не кажутся чем-то неразумным. Зачем отказывать себе в праве верить в чудо, ведь чудеса случаются, а жизнь коротка! Раньше он никогда не задумывался об этом, а теперь…

Неизвестность подталкивала к глупостям — к невинным глупостям, позволяющим наслаждаться каждой минутой, каждым мгновением этой, вероятно, недолгой, но зато новой и по-своему интересной жизни.

Часть 2

Отступник

11

— Прекрасно!

Веронике нравилось то, что она сотворила. Не было ни доли сомнения, ни малейшего желания изменить хоть одну деталь: все так, как должно быть — идеально!

Ее гений раскрыт в полном объеме. Творческая идея, прошедшая трансформацию от карандашного штриха на бумаге до компьютерного проекта, приобрела материальную форму и еще долгое время будет радовать человеческий глаз, заставляя восхищаться талантом создателя.

— Вы превзошли себя! — произнес Марат, прислушиваясь к собственной интонации. — Даже не думал, что мой дом может превратиться в шедевр.

Она натянуто улыбнулась. Лицемерная реплика заказчика подпортила настроение, кольнула холодом в области груди: что он понимает в искусстве?! Только цену… возможно, еще статус — остальное ему недоступно. Лестные слова казались пустыми и никчемными, сродни похвале глухого, отпущенной автору музыки после концерта.

— Спасибо, Марат, — протокольно, с подтекстом ответила Вероника. — Рада, что смогла удовлетворить ваш вкус.

Хозяин дома самодовольно кивнул.

— Да, действительно смогли.

Пустынина посуровела… Отвернулась.

С того неприятного, но судьбоносного вечера прошел месяц. Все это время она, не покладая рук, работала над заказом. Марат не донимал визитами и звонками — лишь изредка ненавязчиво интересовался. Это радовало.

Времени на личную жизнь совершенно не было. Вероника прекрасно помнила, кто стоит за Купцовым, и что сулит безупречно выполненная работа; да и гнусные воспоминания о вечере в отеле «Гранд» вовсе не прибавляли желания встречаться с молодым бизнесменом.

Как это вообще с ней случилось? Никогда… никогда она не позволяла себе подобного. Репутация, достоинство, самоуважение… Куда все это делось в тот вечер? Невероятно! Хорошо, что не дошло до секса, а ведь она была готова и к этому; но провидение не допустило — хвала провидению!

Вероника старалась забыть тот день, который начался черти как и так же закончился.

Весь месяц она трудилась, как одержимая, устремив мысли и усилия только в одном направлении, тем самым лишив прошлое возможности хозяйничать в своей голове. Но человек — не машина, и время от времени несговорчивая совесть изыскивала момент для болезненного укора.

Сегодняшняя встреча с Маратом — неизбежность… Неизбежность мучительная и желанная одновременно. Завершение работы — билет в светлое будущее… Поменять бы кассира, который протягивает пропуск в рай, но можно все испортить. Она старалась держать с Маратом дистанцию, побаиваясь перспективы нарваться на неприятный намек, повод для которого самолично предоставила тридцать дней назад. Это злило, это заставляло нервничать и защищаться от собственных — возможно, и необоснованных — опасений.

— Вероника, — Марат повернулся и заставил ее вздрогнуть. — Вы действительно лучшая…

Пустынина нервно улыбнулась и обняла руками плечи, будто на улице было прохладно; если пауза затянется, то она, скорее всего, задрожит на безжалостном июльском солнцепеке.

Марат отчего-то грустно вздохнул и продолжил:

— Я не художник — мой разум больше любит цифры и логику… Но то, что вы сделали, да еще в невероятный срок… Это… одним словом, гениально. Даже такой истукан, как я, понимает: красиво, изящно, тонко и… Вы отдали частичку своей души… Я благодарен.

Внутренняя дрожь унималась с каждым следующим словом. Пустынина могла ожидать чего угодно, но такого… Так просто и так глубоко — поэт?!

Она посмотрела ему в лицо — уже без опаски и смущения.

— Вы правда так считаете?

Марат кивнул.

— Вы удивительная. Мне так жаль, что я не сумею отблагодарить вас подобающим образом, ведь есть вещи, которые сложно оценить деньгами. Но… я постараюсь, — и он посмотрел на дом так, будто любовался полотном Леонардо да Винчи.

Вероника невольно устремила взор на свое творение вслед за Купцовым — стало не по себе… Опять это дрянное чувство неловкости: как ему это удается?

На миг показалось, что Марат переоценивает ее скромный труд. Оказывается, он не такой уж истукан и невежда… Зря она так переживала перед встречей.

Если бы совесть была материальна, то Пустынина совершенно точно показала бы язык дрянной девчонке в отместку за причиненный дискомфорт. Вдруг захотелось взять Марата под руку и устроить экскурсию по его жилищу, раскрывая тайны дизайнерского мастерства. Руки отпустили собственные плечи, и она почти прикоснулась к его руке…

— Вероника!

— Да? — потянувшиеся к Купцову пальцы непроизвольно сжались в кулак, как испуганный еж.

— К сожалению, я очень тороплюсь… Мне действительно жаль, но… сами понимаете, работа, дела…

— Да, конечно… понимаю, — голос подрагивал, а рука, сжатая в кулачок, попыталась отыскать карман, чтобы спрятаться окончательно.

Марат посмотрел на часы, недовольно сморщился…

— Могу ли я в будущем рассчитывать на встречу — дружескую? Если вы, конечно, не против…

Она кивнула почти мгновенно, будто шея самостоятельно дала унизительно-торопливое согласие, не дожидаясь решения головы.

Марат коснулся ее плеча — тепло и мягко.

— Генри видел вашу работу. Он восхищен.

Глаза Вероники заблестели. Легкие расширились в готовности к длинному ответу на долгожданное известие, но раскрасневшиеся щечки лишь смешно раздулись, не выпуская наружу воздух вместе с восторженными словами: первая мысль не всегда самая правильная, а искренность может все испортить.

— Понимаю… — он помог в неловкой ситуации. — Ни к чему отвечать. Я хорошо знаю Генри: он ничего просто так не делает. Наберитесь терпения и ждите, — Марат загадочно улыбнулся. — Возможно, очень скоро ваша жизнь изменится, и уверяю, вам понравятся перемены. Но только не стоит за это кому-то говорить спасибо. Благодарите себя, свой талант, усердие, желание быть лучшей… Ну и… родителей, которые подарили вам шанс…

Вероника проводила взглядом хозяина дома, который как-то слишком поспешно распрощался, сославшись на срочные дела, и оставил дизайнера наедине со своим творением.

Купцов, конечно же, врал: никуда ему ехать не нужно — она это чувствовала и не понимала причины. Весь месяц Вероника гнала мысли о Марате, боялась встречи, а теперь смотрела вслед и не хотела отпускать его… Или хотела и сейчас просто рада, что все прошло без сучка и задоринки, а мнимое чудовище оказалось на самом деле обаятельным принцем, с которым можно и не расставаться? Можно не расставаться, а можно и…

Марат вызывал странные, противоречивые чувства: такой воспитанный и благородный, щедрый и великодушный, поэт, бизнесмен, красавец — мечта, а не человек! Но отчего с ним так неуютно? Отчего бросает то в жар, то в холод? Отчего его слова кажутся неискренними, будто они произнесены не от души, а с неким умыслом? Все как по программе, по инструкции: не человек — компьютер.

Взгляд Вероники оторвался от поворота, за которым скрылась машина Купцова: хватит уже думать, ведь сегодня праздник! Работа выполнена — и выполнена великолепно; гонорар заплачен — и гонорар весьма щедрый; перспектива… перспектива более чем радужная. Надо отдать последние распоряжения и ехать в офис, чтобы откупорить бутылочку шампанского!

Теперь на ее лице появилась неподдельная улыбка… Появилась и почти сразу исчезла. На душе, кроме терпкого привкуса после общения с Купцовым, было еще что-то… Что-то еще угнетало, не позволяя в полной мере насладиться триумфом.

Вероника огляделась… Ах да, вот оно — это место! Именно там она впервые увидела Мая.

Глаза дизайнера презрительно сузились, губы сжались, превратившись в две бледные розовые полоски.

— Сукин сын… — прошипела она, как кобра.

Несколько раз, наступив на горло гордыне, она набирала его номер… И что — что она слышала в трубке? — «Абонент недоступен». Как это понимать? Он не желал с ней встречаться? Игнорировал?

— Одного поля ягодки, — презрительно проговорила Вероника, переводя взгляд с места, где стояла машина Мая, на поворот, за которым исчез автомобиль Марата. — Один говорит манно и красиво, а кажется, что постоянно врет, второй постоянно врет… а кажется, что правдив, как святоша. Ох…

Она глубоко вздохнула, посмотрела на дом и… решила окончательно выкинуть из головы особей, встретившихся ей в этом отвратительном городишке, куда, если хорошенько вспомнить, и ехать-то никакого желания не было.

Пока Пустынина отдавала распоряжения по завершению работ, Марат отъезжал от «Пригорода» все дальше и дальше. Ему было плевать на дом, плевать на этот город и на этот поселок. И если месяц назад внешний вид дома его заботил, то сегодня изощрения Вероники и ее глупо-горделивый вид вызывали в сердце лишь пренебрежение… Может быть, еще и сочувствие к тупой вере в собственную уникальность, но по большей части пренебрежение.

Планируя встречу, он несколько раз проговаривал про себя речь, в которой открывал глаза бестолковой даме на смехотворный бизнес, принимаемый ею за великое искусство — проговаривал… но не собирался произносить.

Генри настрого запретил Марату откровенничать и уж тем более сближаться с Вероникой, мешая тем самым грандиозным планам, понятным только ему — великому Генри. Более того, Райморт повысил голос и произнес обидные слова, обвиняя преданного слугу в своеволии и неповиновении.

Первый раз Марат увидел кумира обыкновенным человеком. Первый раз он осмелился восстать против мнения Генри — пусть в душе, но все же…

Когда Райморт вызвал Марата в офис, и тот вместо величественного степенного небожителя увидел разъяренного дельца, он испытал страх. Если Генри так ведет себя из-за какой-то девки, если позволяет себе отойти от принятого этикета и заговорить словами мелкого лавочника — дело дрянь! Марату тогда хотелось провалиться сквозь пол, испариться, исчезнуть. Откуда Генри вообще узнал, что произошло в тот день в «Гранде»? Не мог же он залезть к Марату в голову и прочитать помыслы: не дьявол же он, в конце концов! И что такого особенного в этой женщине, если Райморт готов растерзать за одну лишь мысль об интрижке, за попытку, которая — хвала Господу — провалилась под натиском обстоятельств.

Марат не мог произнести ни слова в свое оправдание — он словно проглотил язык от шокирующей прозорливости большого боса. Он проклинал в душе час, когда увидел Пустынину и задумал несогласованное с Генри действие; он готов был на все, лишь бы получить прощение; он глупец… глупец…

Великие люди велики во всем! Возможно, в этом и есть их главная слабость. Генри — великий человек, который позволяет ровно столько, сколько нужно для дела. Поэтому после краткой, но довольно убедительной выволочки, он быстро привел нервы в порядок и заговорил по обыкновению размеренно, как положено гению, и даже извинился за неподобающее поведение: лучше бы он этого не делал… Лучше бы выгнал, послал ко всем чертям и запретил доступ во все офисы компании, а потом… потом простил — и тогда Марат осознал бы важность непонятного поручения и масштаб собственной ошибки, к которой подтолкнула слепая и безумная похоть. Но ведь не выгнал, а значит, и не случилось ничего серьезного… Не было никакого глубокого сакраментального смысла в вербовке Пустыниной — иначе бы не простил… Выходит, просто отшлепал — указал место! Эх, Генри, Генри… Как же он мог променять преданность Марата на какую-то девку, пусть привлекательную, но все равно девку — пустую, бесполезную, не несущую никакой финансовой выгоды.

Еще недавно Марат Купцов был уверен в непогрешимости босса, в его хладнокровии и прагматизме, а он… Он такой же, как все…

После того дня — после встречи с Генри в его офисе — Марата будто выпотрошили. Вынули внутренности и душу, простерилизовали и засунули обратно. И теперь внутри него пустота — пустота и разочарование… Картинки, висевшие над кроватью в детской, рассыпались в прах, утратили всяческую привлекательность, перестали быть мечтой… Им место в мусорном ведре или в печи: ничего в них не было, кроме детских фантазий.

Но кроме того, что Марат испытал разочарование и обиду, он уяснил самое главное: он ничем не хуже Генри, а коли так, имеет полное право поступать по-своему. Не так глупо, как в этот раз, но по-своему. Надо еще посмотреть, кто в итоге останется с носом, и кто кому будет читать нотации.

Вероника ляжет с ним в постель, а Генри горько пожалеет о предательстве. Теперь Марат будет аккуратен, будет терпеливо выжидать… Часовая мина заложена… Генри, Генри… из-за какой-то бабы…

12

Николай Николаевич с трудом справился с желанием запустить чем-нибудь тяжелым в своего работодателя, когда тот возник из небытия на пороге кабинета. В который раз рука директора схватила ручку и начала писать заученный от многократных попыток текст: «Прошу уволить по собственному…» В этот раз Стариков был исполнен решимости, как никогда, и казалось, ничто не помешает ему выполнить давнее намерение. Конфликтная процедура была отрепетирована за многие годы до идеала: директор пишет заявление, Май уговаривает и оправдывается, в итоге все остается, как было. Последовательность событий одинаковая, разница лишь в бурчании Ник Ника и словах убеждения Мая — пар выпущен, все довольны! Не было и сегодня видимых причин нарушать традицию.

— Я понимаю тебя, — неожиданно протянул Марин, читая заявление директора. — Ты устал от моих странных выходок, и я… я не буду отговаривать…

В душе Старикова что-то екнуло — он был не готов к подобному.

— Хочешь уйти? Что ж, дело твое, — и Май одним росчерком привел старого директора в состояние полного замешательства.

Нельзя сказать, что Николай Николаевич попросту пугал Мая возможностью ухода. Он действительно считал, что готов покинуть компанию, но чтобы вот так… На стол Старикова вернулся угрюмый лист, освобождающий его от должности: теперь можно смело уходить на другую работу или… на пенсию.

Директор снял очки, постучал тонкой оправой по краешку стола, предоставляя себе возможность продумать линию дальнейшего поведения. Ничего не надумав, он снова плюхнулся в кресло и, покачивая головой, посмотрел на босса с таким презрением, что тому должно было стать не по себе, но судя по безмятежному виду, не стало.

— Я не гоню тебя. Захочешь остаться — буду рад.

Директор ухмыльнулся и начал — негромко, вполголоса:

— Будешь рад… Ну конечно, будешь рад, ведь я пашу на тебя от рассвета до заката, как проклятый. Я сделал твою компанию успешной и процветающей, пока ты потешался, занимаясь черти чем… Хочешь сказать, это моя прямая обязанность, за это я получаю деньги? Ну конечно: ты — босс, я — подчиненный. Каждый должен знать свое место! Так по-твоему? И ты… ты, вероятно, решил, что можешь поступать, как тебе вздумается… Можешь мешать работе, преследуя непонятные и невыгодные цели, можешь пропадать месяцами, не ставя никого в известность… — директор заводил сам себя и теперь поднимался с кресла, переходя на повышенные тона, — можешь плевать на людей, которые искренне переживают за твое благополучие и не находят себе места от волнения… Или… или ты считаешь, что все это только ради денег?! Считаешь, человеческие отношения не играют никакой роли?!

Май не отвечал: он по привычке ждал, пока Николай Николаевич исполнит знакомую до боли партию.

— Ну что ж… Я, пожалуй, сыт по горло твоим эгоизмом. Найди себе нового управляющего — помоложе и посговорчивее… Удачи!

Май прикрыл глаза ладонью… Еще вчера он постарался бы успокоить разбушевавшегося директора, а сегодня… Ему почему-то было все равно, уйдет Стариков или останется: необычное ощущение… Равнодушие? Да нет, скорее раздражение постоянными капризами.

— Сядь! — приказал Май настойчиво и жестко. — Сядь и прекрати истерику.

Николай Николаевич выпятил глаза, нервно и возмущенно зажевал губу, но все же сел… Сел и хлопнул в знак возмущения ладонью по столу.

— Знаешь что, Ник… — Май называл его так лишь в редкие моменты непринужденного дружеского общения, — если ты не понимаешь смысла моих действий, это не означает их неверность и неуместность. Я больше не собираюсь оправдываться и заискивать перед тобой. Не хочешь работать — не работай, но только избавь меня от этих капризов… Нужны извинения — что ж, вот они… Извини, — и Май, не вставая со стула, отвесил резкий поклон.

А вот такого Стариков терпеть не собирался. Гнев и обида накрыли с головой, на мгновение отняв всякую надежду на понимание: ну каков наглец… наглец и фигляр! Если он считает себя небожителем и может вести… может вот так… может… Степлер сейчас был очень кстати, и рука директора сжала металлический предмет… Еще секунда — и он запустит его в этого… в этого наглого и неблагодарного… Раскрасневшееся лицо приняло выражение, как у бойцового пса перед схваткой… Но когда эмоции захлестнули разум, когда все человеческие и профессиональные функции перестали работать в прежнем режиме, когда больше не о чем стало говорить, да и не с кем, именно в тот момент, когда рука сжала метательное орудие, внутри что-то неожиданно надломилось и мягко хрустнуло под натиском гневной дрожи… Сработала резервная программа, дремавшая до поры, а теперь запущенная адреналиновыми перегрузками — такая есть не у каждого, а вот у Николая Николаевича Старикова была…

Расправив белоснежные крылья, сквозь пелену злости и обиды вырвалась на свободу мысль, остудившая в одно мгновение пожар безумия: «А ведь у парня проблемы!» Никогда Май не позволял такого жесткого обращения и такой циничности. Что-то произошло — что-то серьезное, плохое… И как же теперь… Бросить его? Оставить в самый трудный момент? Подчиниться требованию гордости и принципиальности или прислушаться к голосу сердца?

Директор покрутил в руках очки, подышал на стекла, протер мягкой тканью для лучшего обзора, надел… Пристально посмотрел на Мая…

— Что с тобой? У тебя неприятности?

Май ничего не ответил, лишь глубоко и длинно вздохнул, встал, подошел к столу, взял заявление, взглянул на озабоченного Ник Ника и медленно, не отводя взгляда от глаз директора, разорвал лист на несколько частей.

— Давай работать. Я позже все объясню. Мне действительно жаль, что заставил тебя переживать. Но сейчас… поверь, сейчас не лучшее время показывать характер.

Куски бумаги полетели в мусорную корзину, а Май без комментариев направился к выходу; у самой двери он остановился и, не поворачивая головы, решительно произнес:

— Я хотел бы занять официальную должность в фирме. Подумай, что можешь предложить.

Дверь захлопнулась, а Николай Николаевич остался сидеть с отъезжающей от удивления и неоднозначности ситуации нижней челюстью: это что было… кто это был?

13

— Что-то вы поздно сегодня, Вероника Владимировна.

Пустынина игриво закатила глаза.

— Голова требует отдыха, тело — движения.

Молодой человек понимающе кивнул.

— Будьте аккуратнее.

Вероника остановилась и, упрев руки в бока, с упреком окинула взглядом высокого широкоплечего парня.

«Интересно, какую функцию он выполняет в нашем доме? — подумала она, бесцеремонно разглядывая собеседника. — Консьерж? Слишком крепок и самоуверен для прислуги… Охранник? Слишком услужлив и болтлив…»

Она поймала себя на мысли, что никогда не озадачивалась ранее этим вопросом: сидит кто-то в просторном холле за стойкой и сидит… или стоит столбом на входе, приветливо щерясь жильцам и гостям.

Каждый день Вероника минимум дважды проходила мимо консьержей-охранников. Дважды в день она машинально здоровалась, прощалась и даже знала всех по именам (непонятно откуда), но никогда не обращала особого внимания на крепких молодых парней с приятной внешностью и хорошими манерами.

Вероника, чуть покачивая бедрами, направилась в сторону юноши. Она собиралась пробежаться в парке перед сном, но выглядела очень сексуально в облегающей спортивной форме, подчеркивающей все таинства и достоинства ее фигуры.

— А что может со мной случиться? — произнесла она полушепотом, облокотившись на стойку так, что глаза молодого человека невольно скользнули по декольте спортивного топа.

В ответ на опрометчивый взгляд служащего бровь Вероники удивленно, но вызывающе кокетливо дернулась вверх.

— Уверен, что ничего, но все же… уже поздно… — молодой человек спешно подобрал слюни, которые чуть не пустил от близости Вероники, и озабоченно нахмурился.

— Ну вы же защитите меня? Правда, Виталий? Вы же здесь для того, чтобы оберегать нас от хулиганов и преступников.

Вероника откровенно заигрывала с консьержем-охранником, вернее, делала вид, что заигрывает. Хотелось потешиться растерянностью парня, а заодно понаблюдать за усердными потугами не выходить за рамки дозволенного: ничего личного, обыкновенная женская забава.

Но, к ее разочарованию, молодой человек не позволил себе больше ничего, что можно было расценить как непрофессиональные или двусмысленные действия, а на растерянность или дрожь даже не было намека.

— Да, конечно, Вероника Владимировна, — Виталий протянул визитку с телефоном и названием охранной компании. — Если, не дай бог… — немедленно звоните, и наши сотрудники сделают все, чтобы оградить вас от неприятностей.

«Все-таки охранник…» — Вероника мысленно вздохнула и слегка расстроилась.

— Непременно. И все же вы гораздо ближе, чем ваши коллеги, и если что… если что…

Она неожиданно замолчала. Посмотрела на визитку, покрутила в руках и с кислым выражением лица вернула обратно.

— За меня есть кому заступиться. Тем более в нашем парке отродясь ничего плохого не происходило.

Виталий сдержанно кивнул.

— Мы стараемся следить за парком с помощью видеонаблюдения, — правда, не за всей территорией. Но если бегать по дорожке вокруг водоема, будете в поле зрения.

— Хорошо, — согласилась Вероника и, грациозно развернувшись, направилась к выходу.

Разочарование от неудачного флирта немного скрашивалось чувством защищенности: если такие парни дежурят в доме, то за безопасность можно не переживать. Да и вообще… с чего она вздумала заигрывать с обслугой? Может быть, просто брызжет ядом, накопившимся от неопределенности?

Прошло две недели с момента сдачи дома в «Пригороде». Вероника ожидала скорого звонка и интересного предложения, но про нее как будто забыли.

Фирма получила вознаграждение, которое, несмотря на дифирамбы Марата, ни на копейку не превысило положенного, после чего Купцов исчез из поля зрения вместе с обещаниями золотой жизни.

Наверное, глупо так скоро ожидать манны небесной, но… хотя бы позвонить можно?

Целую неделю Вероника ждала, нервничала, злилась, а затем плюнула на все и отправилась в отпуск — если сидение дома перед телевизором в пассивном ожидании чуда можно назвать отпуском.

Пять сериалов по тридцать серий в среднем, несколько килограммов продуктов из холодильника, разбитый мобильник и выброшенная в мусоропровод подушка, пропитанная слезами обиды — вот и все развлечения за последние дни.

Вероника не сразу поняла, отчего так всполошилась, услышав по телевизору песню. Первые звуки знакомой мелодии заставили выбросить в ведро очередной бутерброд, превращающий ее в корову, и метнуться в комнату, разыскивая на ходу пульт, чтобы прибавить громкость.

С приоткрытым ртом она присела на краешек дивана, судорожно вспоминая, где слышала эту мелодию и видела исполнителя… Точно! В тот день — в тот злосчастный день, когда решила взять заказ в Энергомаше. Этот парень… именно он пел на Арбате! Хорошо пел — душевно.

Вероника явственно ощутила его пассивное участие в решении отправиться на встречу с Купцовым: кто знает, поехала бы она в «Пригород», не услышав пение за окном офиса.

Индикатор громкости достиг предела. Гитарный перебор, хрипловатый тембр, удивительная мелодия и слова с тонким, еле уловимым смыслом заставили снова заплакать.

Надо же… он два месяца назад сидел на улице, а сегодня поет для всей страны с экрана, а она… вместо того, чтобы двигаться вперед, упивается жалостью к себе. И все из-за того, что кто-то обманул ожидания… Ужас! Как она докатилась до такой жизни?! Как позволила какому-то прохвосту одурачить себя?!

Мучающие вопросы растворились в звуках музыки. Расхотелось переживать и думать: о Купцове, рассказывающем красивые сказки; о мифическом Генри Райморте, возможно, существующем лишь в ее воображении; о домах в Ницце и Каннах; о собственном скором величии; о Мае, всплывающем в памяти неприятной ноющей болью… Хватит! Довольно! Пора возвращаться к реальности и заканчивать с хандрой!

Вечерний воздух вскружил голову. Вероника вышла за ограду жилого комплекса, граничащего с парковой зоной: двадцать кругов вокруг водоема поработают с лишними килограммами, бессонницей и скверным настроением.

Народу почти никого. Спокойно, свежо, тихо… У покатых берегов шлепают о воду клювами смешные утки. Где-то на другой стороне — голоса: негромкие, но веселые… Она побежала…

Первый круг вокруг пруда дался нелегко: еще бы, столько дней бездействия и обжорства! Дальше — легче и свободнее с каждым метром, с каждой минутой… Тело на удивление быстро обретало былую форму, и показалось, что бежать можно бесконечно долго…

Толкая мягкими кроссовками асфальт, Вероника представила, что не она перемещается в пространстве, а Земля вращается, как большой резиновый мяч, подчиняясь ее воле и настойчивости — девочка на шаре… На лице появилась удовлетворенная улыбка: какая она все-таки хрупкая, но сильная, и если планета завертелась под ногами — кто может устоять перед ее большим эго?!

Уверенность в себе возвращалась… Возвращалась и стремительно вытесняла дурные мысли и воспоминания.

Ускоряющиеся шаги за спиной не внесли дискомфорта — наоборот, хорошо, что не она одна занимается спортом. Шаги методично учащались и постепенно приближались.

«Это кто же такой торопливый? — подумала Пустынина и прибавила ходу. — Нечего мне смотреть в чью-то спину, пусть разглядывают мой тыл».

Она хорошо прибавила, не обращая внимания на усталость — бегун за спиной продолжал приближаться. Еще больше усилий, еще больше темпа — преследование не прекратилось, но дистанция осталась неизменной.

— Так-то! Нечего мне тут… — вышло прерывисто и почти беззвучно.

Пришло понимание: скорость надо сбрасывать, иначе, добравшись до квартиры, в кровать упадет до смерти уставшая женщина, а не взбодрившаяся леди.

Подумано — сделано: пусть обгоняет, если так уж хочется.

Вероника перешла на легкую расслабленную трусцу, а затем и вовсе на шаг.

До тропинки, ведущей к дому, осталась ровно половина дистанции. Шагом пять минут… может, четыре: немного, если пройтись легко, без напряга… лучше в компании… можно одной, но вот только не с этим мерзким шлепаньем за спиной.

Звук поступи неизвестного, который по невероятному совпадению тоже выбился из сил и продолжал плестись сзади, метрах в трех, не отставая и не приближаясь, начинал раздражать и даже злить: чего он прицепился, неужели места мало?

Вероника почувствовала неловкость, будто находилась под рентгеном, просвечивающим одежду насквозь… будто вообще была без одежды! Захотелось развернуться и залепить пощечину наглецу, бесцеремонно пялящемуся на ее фигуру.

— Похотливый кобель, — прошептала она и ужаснулась следующей мысли…

Растерянный взгляд заскользил по округе. Сумерки сгустились, и народ разбрелся из парка. Остались лишь притихшие утки, далекие голоса засидевшейся молодежи и тревожащие шаги за спиной.

«Чего ему надо? — уже довольно взволнованно подумала Пустынина, четко определив пол преследователя. — Чего он за мной увязался?»

Бежать не хотелось, ноги почему-то сделались ватными, да и гордость пока не была съедена паникой. Но страшновато… даже страшно… да что там — так жутко, что нет сил обернуться. А что, если… Времена нынче смутные — каждый за себя. Плохие времена.

Уже через несколько секунд Вероника не сомневалась: у нее серьезные неприятности.

Крутящаяся под ногами Земля, исчезнувший из поля зрения прохиндей по имени Марат, глубокая депрессия, искренняя обида — все отодвинулось на задний план, выпустив вперед страх, подогреваемый безжалостным гулким топотом, от которого не скрыться и не спрятаться…

До тропинки метров триста — недалеко, — но как ускориться, если даже на крик сил не осталось. Она поймала себя на мысли, что скорей бы уже этот подлец подал голос или… От этого «или» сознание чуть не погасло. Ноги подкосились, рука непроизвольно поднялась в поисках какой-нибудь опоры.

«Не смей останавливаться… не смей…» — твердил разум, и она продолжила движение, почти ничего не понимая.

До жилой зоны совсем немного, зато самый опасный участок: низкие ивы, густые кусты и…

Почти физически ощущались холодные цепкие пальцы на шее. Вероника даже зажмурилась на мгновение, а открыв глаза, застыла в оцепенении…

Из-за поворота, огибавшего кустарник и деревья, показался человек. Он шел твердой уверенной поступью прямо навстречу.

«Окружили… не выбраться…» — мысль полыхнула, обжигая тело изнутри.

Первым и, казалось, уже последним порывом, было прыгнуть с разбегу в водоем и плыть… плыть… плыть, пока не придет спасение, пока кто-нибудь не заметит, пока охранник Виталий не разглядит в монитор ее спринтерский заплыв, пока… Но как прыгнуть, если нет сил даже на крик…

Широко распахнув глаза, Вероника в оцепенении смотрела на приближающуюся фигуру… На секунду показалось, что лицо человека знакомо, и даже страх несколько отступил, теснимый отчаянной надеждой. Еще мгновение — и…

Да… точно, не показалось… Не по-ка-за-лось!

— Май! Май, это ты?! Как ты здесь… Как…

Шаги за спиной остановились, а потом cтали медленно отдаляться. Вероника так и не решилась обернуться: не было ни желания разглядывать своего таинственного мучителя, ни, того хуже, обнаруживать перед Маем свою склонность к паникерству, подогреваемому больным воображением.

Вероника чуть не заплакала от счастья, а Май… Он стоял перед ней, спокойный и сильный, широко и радостно улыбаясь; и не было ничего краше и надежнее этой доброжелательной мужественной улыбки.

14

Дела Марата Купцова шли как нельзя здорово. Текущая работа обещала громадную выгоду и серьезную возможность занять ступень выше в сложной иерархии бизнеса.

Марат не сомневался в собственных силах, верил в удачу и сгорал от желания получить то, что планировал, а планировал он много — так много, что и не перечислишь: он хотел получить все.

Конфликт с Генри, а вернее, обида, засевшая занозой в сердце, заставила Купцова иначе взглянуть на действительность, и если раньше он и не помышлял о первенстве, то сегодня не сомневался: Генри немолод, пора уступать дорогу.

Не хотелось больше разбираться в верности и неверности мыслей, как не хотелось сомневаться в собственной исключительности. Марат даже радовался произошедшему, искренне считая инцидент промыслом божьим, без которого он наверняка не решился бы противостоять Райморту — сегодня в намерениях, а завтра… Мысль материальна… Намерения неизменны.

Будучи от природы человеком настойчивым и хитрым, Купцов осознавал глупость грубых прямолинейных действий и понимал тернистость пути, ведущего к вершине — ничего, он подождет, потерпит. В таких вопросах ошибаться нельзя. Ошибка может стоить так дорого, что и думать страшно. Гораздо умнее последовательно и старательно окутывать Райморта обстоятельствами, в которых и решать ничего не придется — выгоднее будет уйти и оставить преемника. Кто станет преемником? Ответ очевиден — Марат Купцов. Вот тогда-то и свершится возмездие. Райморт вспомнит о проявленном неуважении к преданности и глубоко раскается, хотя… кому будет нужно его раскаяние?

Генри Райморт больше не подпускал Купцова к Веронике. Зато поручил дело, которое ранее вряд ли доверил бы… Что это — признание заслуг или попытка загладить вину? Вчера Марат не стал бы задумываться, а сегодня… Сегодня он смотрел на мир изменившимся взглядом. Видел то, чего ранее не замечал. Мотивация — слово, служившее для контроля работы подчиненных, теперь было применимо к Райморту: кто бы мог подумать!

Контролировать мотивацию Генри и пытаться использовать знания против своего же кумира — наиувлекательнейшая, возбуждающая, грандиозная, но дико опасная затея: а что в нашей жизни не опасно? Разве что спать, и то можно угодить в неприятности, если кто-то захочет воспользоваться полным отсутствием бдительности.

Жизнь — игра! Правила жестоки и не прощают ошибок. Тот, кто этого не знает, вечно будет ходить по кругу. Марат знает, и путь его будет только вперед и только вверх.

Сидя в удобном кресле московского офиса, Купцов внутренне улыбался, постукивая золотым Паркером по полировке стола. Мысли о будущем превратились в развлечение. В короткие паузы между делами Купцов позволял себе погружаться в мечты… Хотя почему в мечты? В перспективу, в судьбу. Планы строить пока рано — не на чем, но потешить тщеславие — самое то! А план… план родится. Неизбежно, неминуемо — как когда-то младенец в семье плотника.

— Марат Борисович, господин Кураев в приемной.

Купцов недовольно сморщился: не хотелось спускаться с небес на землю, но что поделаешь: именно на земле куется счастье.

— Пусть заходит.

Дверь в кабинет медленно отворилась, и на пороге возник директор завода «Металлист», который недавно купила компания, возглавляемая Маратом.

Кураев Матвей Михайлович в планах Купцова, а точнее Райморта, был тем счастливцем, которому из руководителя убыточного предприятия в скором будущем предстояло превратиться в значительную и довольно влиятельную персону в стране, о чем сам Кураев пока даже не догадывался.

Марат поднялся с кресла и энергично двинулся навстречу директору, протягивая руку для приветствия.

— Рад вас видеть, Матвей Михайлович!

Кураев глупо заулыбался, почтительно кивнул головой и пожал потной от волнения ладонью руку Марата. Тот в душе скривился от мерзкого прикосновения, но виду не подал.

— Прошу, — Купцов указал на место для посетителей за своим рабочим столом.

Кураев еще раз кивнул и робко занял предложенный стул. Марат улыбнулся заискивающей покладистости.

«Генри все-таки гений, — подумал он, искренне восхищаясь умением Райморта подбирать партнеров и сотрудников. — Этот тип — идеальная пешка, мечтающая за чужой счет пробиться в ферзи».

Подождав, пока Матвей Михайлович перестанет ерзать на стуле, Марат неторопливо присел рядом и по-дружески, — а скорее даже по-хозяйски — положил руку на плечо гостя: тот затаил дыхание, будто ощутил прикосновение ангела-благодетеля, а возможно, жестокого судьи.

Невысокий, коренастый, пятидесяти лет, с темной, хорошо уложенной и посеребренной проседью шевелюрой, с харизматичным волевым лицом, в дорогом костюме — настоящий руководитель, истинный лидер коллектива. Марат смотрел на него и поражался: у природы определенно есть чувство юмора.

Кураев занимал должность директора завода более пяти лет. Ничего, кроме долгов, предприятие не приобрело, зато сам господин директор прикупил несколько домов заграницей и обзавелся крупным счетом на Кипре — показательный пример работы русской поговорки, в которой встречают по одежке…

Представительная внешность Матвея Михайловича не имела никакого отношения к его внутреннему миру, в котором царили жадность, глупость, трусость и жажда тщеславия.

Помимо внешности, он имел еще одно достоинство — подвешенный язык и тягу к публичным выступлениям. Его здорово принимали в любом коллективе, а затем искренне удивлялись: как с появлением такого красноречивого, представительного и вроде бы деятельного человека дела начинали шататься и разваливаться? Понять причину Кураев не позволял и вовремя уходил из разворованных компаний, предварительно убедив всех, что лишь невероятное стечение тяжелых обстоятельств не позволило сделать чудо. Увы, чудес в жизни не бывает, а вот глупцов и неудачников полным-полно — всегда найдется тот, на кого можно спихнуть собственную некомпетентность.

С завода «Металлист» Кураев уйти не успел. Его бегству помешал неожиданно объявившийся молодой бизнесмен, за которым, по слухам, стояли очень мощные силы.

Марат Борисович Купцов выкупил акции завода, погасил «плохие» долги, утвердил план реконструкции предприятия и вместо того, чтобы сместить бесполезного руководителя, а еще лучше отдать под суд, попросил того остаться, посулив небывалую перспективу и долю в теперь уже прибыльном бизнесе — чудеса, да и только! При том, что Кураев никогда не верил в чудеса, в этот раз по какой-то странной причине проявил легкомысленную наивность, о чем впоследствии неоднократно жалел: надо было исчезать… пока не поздно!

— Матвей Михайлович, — Марат смотрел прямо в глаза директора. — Я хотел поговорить о вашем будущем.

Кураев вздрогнул, но при этом заулыбался еще более заискивающе.

Марат встал, оставив Кураева за столом в одиночестве, и начал прохаживаться по кабинету, создавая невыносимое напряжение, а затем присел за столом напротив и просто впился глазами в собеседника — тот чуть не потерял сознание, приготовившись к самому страшному.

— Как идет реконструкция предприятия? — вопрос-убийца.

Матвей Михайлович с трудом взял себя в руки и, постепенно усиливая напор, принялся демонстрировать класс софистики, казуистики и демагогии.

Марат не стал долго утомлять себя.

— Хорошо, хорошо… — остановил он расходящегося директора, — рад, что вы так рьяно взялись за работу, но… независимо от состояния дел, я хотел бы пересмотреть наши соглашения.

Кураев сощурился, демонстрируя непонимание.

— Понимаете… я не могу уступить вам долю в предприятии.

— Но… как же… это же… — Кураев от неожиданности чуть не потерял дар речи.

— Матвей Михайлович, — Марат оставался спокоен и вежлив. — Мы оба прекрасно знаем про ваш счет и недвижимость… Мы оба не сомневаемся в том, что они заслужены, но… учитывая состояние предприятия, которое я приобрел…

— Вы на что намекаете? — лоб директора покрылся мелкими капельками пота.

— Упаси меня бог, — Купцов поднял руки. — Упаси меня бог намекать. Говорю прямо: будущему политику нельзя заниматься бизнесом в этой стране.

— Как?.. То есть, в каком смысле политику? — глаза Кураева забегали, а слабенький мозг заработал на пределе своих возможностей.

Марат не выдержал и улыбнулся открыто: что за комедия!

— Господин Кураев, у меня и моих партнеров есть далекоидущие планы — более грандиозные, чем вы можете себе представить… Так вот, я хочу, чтобы вы поучаствовали в них — стали нашим доверенным лицом… Чтобы вы наконец использовали талант по назначению. Я предлагаю вам возглавить партию и сделать серьезную политическую карьеру, а это, знаете ли… это гораздо увлекательнее руководства заводом, в котором вы, кстати, — давайте будем откровенными — ничуть не преуспели.

— Но…

— Дослушайте.

Марат ужесточил тон. Кураев замолк.

— В нашей стране нельзя финансировать общественные организации и политические партии из-за рубежа. В нашей стране нельзя открыто бросать вызов власти. Именно поэтому вы пока останетесь директором российского завода. Более того, вы сделаете это предприятие одним из самых успешных, при этом уделив особое внимание условиям труда и благосостоянию сотрудников…

У Кураева закружилась голова. Он не понимал, чего хочет этот молодой, но ранний человек. Вопросы крутились роем надоедливых мух. Рот то и дело открывался в попытке спросить, но тут же закрывался под гнетом ледяного взгляда Марата Купцова.

— Мы вложим в «Металлист» большие деньги, обеспечим профессиональными кадрами. Вы назначите себе заместителей, которые проделают всю работу, а вы… вы соберете плоды.

Марат на несколько секунд замолчал, давая возможность недалекому оппоненту переварить услышанное.

— Контрактами вас обеспечат. Завод получит заказы, о которых можно только мечтать. Вы станете руководителем, который вытащит предприятие на новый уровень и, главное, создаст на нем такие условия работы, которым позавидует любой гражданин страны. В дальнейшем будет основана организация, защищающая права рабочих. Ваше имя будет синонимом защитника пролетариата, и это — именно это — станет билетом в большую политику.

Купцов замолчал, а непутный директор остался сидеть с открытым от недоумения ртом. Что это?.. Шутка?.. Проверка?.. Подстава?.. Где подвох?..

— Что скажете? — поинтересовался Марат, когда лицо собеседника приняло подобающее выражение.

— Польщен… благодарю… но все же… справлюсь ли?..

— Справитесь, — обнадежил Марат и постучал ладонью по столу, — ведь другого шанса так высоко взлететь у вас никогда не будет.

Это Кураев понимал очень хорошо, впрочем, как и то, что шлепнуться с такой высоты — смертельно опасно.

— Я могу подумать? — осторожно проскрипел Матвей Михайлович.

Марат брезгливо усмехнулся, отчего директор вжал голову в плечи, как черепаха в панцирь.

— Да, конечно, думайте, — приняв приветливый облик, ответил Купцов, а затем, сменив маску, безжалостно добавил: — Надеюсь, вы понимаете: такие предложения делают не для того, чтобы посвящать в свои планы посторонних…

Осознание риска для собственной жизни повергло трусливого человека в панику. Кровь забила в висках, в глазах потемнело…

— Вы хорошо себя чувствуете?

Купцов действительно несколько обеспокоился: не пережал ли? Не хватало отправить этого болвана в больницу с инфарктом…

Марат подошел к бару и налил в стакан добрую порцию виски.

— Ну… Матвей Михайлович… Голова от счастья закружилась?

Он протянул стакан Кураеву, теребящему галстук на шее в надежде ослабить хомут, только что накрепко затянувшийся — не ослабишь… Надо было бежать… теперь поздно.

Виски сделало свою работу: кровь успокоилась, давление нормализовалось, нервное напряжение спало — на все ведь можно посмотреть иначе. Если нет возможности сорваться с цепи, то почему бы не насладиться жизнью в золотой клетке… или будке? Главное, чтобы тюрьма не имела видимых границ, тогда ее и тюрьмой можно не считать — так, условные ограничения. А безопасность… Ну кто нынче может похвастаться неуязвимостью? Разве что покойник…

Кураев выпивал и входил в образ спасителя рабочего класса, а Купцов восхищался работой: Генри, безусловно, гений, он задумал грандиозное шоу… даже жаль, что когда-нибудь придется пнуть его ногой под зад.

15

Май сидел на мягком диване в квартире Вероники и с любопытством изучал обстановку. Новая способность, которой пока трудно было дать объяснение, путала сознание.

Раньше Май не обратил бы внимания на дорогущую мебель, ковры, бытовую технику — пустое. Сегодня же ему нравилось то, что он видел.

В голове все еще не было места моде, престижу, популярности — понятиям новым, неоднозначным. Зачем пользоваться вещами дорогими, но непрактичными? С какой целью тратить массу усилий, чтобы удивить гостей толщиной кошелька? Не легче ли просто показать пачку банкнот или выписку со счета? Май не до конца осознавал зачем, но был не прочь поучаствовать в очередной увлекательной игре.

Хозяйка квартиры определенно была не из последних на пьедестале показухи.

Он закрыл глаза: целеустремленная, волевая, точно понимает, чего хочет (вернее, ей так кажется), не приемлет чужих решений, не зависима от посторонних мнений, не умеет проигрывать, безжалостна в достижении результата, жестока с людьми, не разделяющим ее взглядов — идеальное творение Сола.

Мысленное обращение к неприятному имени не вызвало раздражения — еще одна странность. Май улыбнулся: много нового… много интересного.

Набор негативных, в его понимании, качеств не отталкивал. Наоборот, сочетание несочетаемого удивляло и притягивало; отчетливо просматривалась другая сторона души Вероники: ранимая, чувствительная к чужой боли, одинокая, романтичная, знающая, что такое преданность, способная на самопожертвование — невероятно! Как в одном человеке могут уживаться вещи несовместимые? Как противоположные полюса умудрились соприкоснуться и создать человека особенного, уникального?.. Как такое возможно?

— Заждался? — Она зашла в комнату. — Извини, но душ и макияж не терпят спешки.

Май кивнул, не отводя взгляда от женщины — прекрасна… Она выглядела безупречно красиво. Потеряв на мгновение связь с окружающей действительностью, он встал и замер… Замер, не понимая, что сказать и как действовать.

Темно-русые, чуть влажные волосы непокорными волнами рассыпались по шее и плечам. Сине-зеленые глаза — выразительные и проницательные — то ли изучали, посмеиваясь, то ли пытливо вглядывались, обжигая сознание, заставляя смущаться. Тело… он видел его, несмотря на шелковый халат, скрывающий то, что скрыть невозможно, и оттого будоражащий чувства и подпитывающий пылкие фантазии. Гладкая кожа, изумительной белизны зубы, легкая ироничная улыбка… Боже всемогущий!

У Мая закружилась голова, и он чуть не шлепнулся на диван.

— Ты… удивительная, — наконец произнес очарованный мужчина и, сделав шаг навстречу, вновь замер.

— Я знаю, — непринужденно бросила Вероника.

Вероника была рада видеть этого типа, хотя и потратила много нервов, ожидая его появления.

Три раза за один короткий день они случайно встретились в незнакомом городе: бывает же такое!

Впервые Вероника обратила внимание на водителя синей BMW в «Пригороде», когда тот странным образом исчез, превратившись в видение. Второй раз в ресторане: Май изъявлял недовольство обслуживанием, из-за чего Вероника осталась голодной. Третий раз на дороге: случайная авария…

Вероника размышляла об удивительном стечении обстоятельств каждый раз, когда ждала от него звонка, но поскольку никогда не дожидалась, все думы о перепутьях судьбы заканчивались лишь ругательствами в адрес негодяя.

Сегодня он возник, словно ангел, и спас от, казалось бы, неминуемой беды.

Как у него получается так вовремя оказываться там, где нужно? Хотя неизвестно, нужно ли ей его присутствие в собственном сердце, куда он вторгся, не потрудившись получить согласия — своевольно и нагло.

— Ну и кого же мне благодарить за твое очередное сверхъестественное появление?

Май сделал удивленное лицо.

— Ты пропал на полтора месяца… Пришел за расчетом? — оскорбленное женское самолюбие все портило, но что поделать…

— За расчетом? Что ты имеешь в виду?

Вероника удобно расположилась в кресле и взглядом амазонки разрешила гостю расслабиться и присесть на диван.

— Я имею в виду твою разбитую колымагу.

— Почему колымагу? — Май улыбнулся. — Это была хорошая дорогая машина.

— О-о-о! — протянула Вероника. — Значит, будешь ломить цену за ремонт?

Май посерьезнел: не очень удобная ситуация, но нужно держать удар.

— Безусловно! — он принял вид заправского переговорщика. — И цена не изменилась, хотя помню: для тебя она слишком крута…

— Крута? Для меня?! — Вероника собралась возмутиться.

— Да… но я не могу сбавить: это была хорошая машина, — он улыбался хитро и вызывающе.

— Хм… — на мгновение показалось, что она не рада его появлению.

— Кофе…

— Что?

— Чашка кофе… Мне жаль, что ты не предоставляешь таких компенсаций, но машина была действительно хорошей.

Несколько секунд девушка хлопала глазами, борясь с искушением продолжить язвительные выпады, но все же рассмеялась и успокоилась.

— Да ты настойчив — тебе трудно отказать.

Май развел руки в стороны: он действительно настойчив.

— Хорошо… — решительный взгляд Вероники прошил насквозь, — хорошо. Если ты пришел именно за этим, то… Я не люблю оставаться в долгу. Жди: соберусь быстро.

Она не спеша вышла.

Май проводил женщину восхищенным взглядом и приготовился ждать: быстро не получится.

Быстро действительно не вышло. Зайдя в свою комнату, Пустынина несколько минут просто стояла. Шквал мыслей кружил голову. Она не знала, что одеть, как себя вести, куда они направятся, почему он пришел, зачем… для чего… как?

Куча вопросов, требующих немедленных ответов. Масса раздражающих сомнений и противоречий заставляли психовать. Хотелось кричать от радости и стонать от нетерпения. Держать себя в руках было практически невозможно, а расслабиться и плыть по течению — не в ее правилах. Почему его так долго не было? Зачем он вообще появился?

На то, чтобы привести себя в порядок морально и физически, ушло не меньше сорока минут, а может, и больше — время потеряло счет: не так много для женщины, не так мало для ожидания.

Май терпеливо сидел, и в душе его творилось нечто подобное, что и у Вероники — краски немного другие, акценты не там, тона грубее, но в целом схожая картина.

Он так же, как и Вероника, не знал, что делать дальше, и для чего он пришел. Плана не было… Наброски, зарисовки, но конкретной цели Май не преследовал. Просто пришел, потому что просто хотел ее видеть — без всякого смысла.

Когда Вероника закончила сборы и предстала перед Марином, тот встал… Посмотрел не то чтобы безразлично, но без должного восхищения. А ведь она старалась! Возникло желание вернуться к себе в комнату и оттуда крикнуть наглецу, чтобы убирался прочь — не ушла и не крикнула; набрала в грудь побольше воздуха, раздраженно закатила глаза и многозначительно спросила:

— И что, мы так и будем стоять?

— Ты очень хорошо выглядишь, — Май сказал то, что ей хотелось услышать, но время упущено.

— Знаю, — она чуть не сорвалась на крик.

— Я серьезно, ты…

Вероника нетерпеливо указала Марину на выход, не позволив закончить комплимент.

Они покинули квартиру. Любой со стороны сказал бы, что на улицу вышла семейная чета после бытовой ссоры, а вовсе не увлеченные друг другом молодые люди.

Машину Май не менял, поэтому поймал укоризненный взгляд и колкий вопрос:

— Действительно такая дорогая? — Вероника подошла к заднему крылу, поврежденному в аварии. — Хороший мастер: ничего не заметно.

Май скромно улыбнулся. Появилось ощущение досадной ошибки: не стоило приезжать на том же автомобиле, но он как-то не подумал…

— Ну… — ее лицо приобрело заинтересованный вид, — и где же ты предпочитаешь получить расчет?

Он несколько секунд молчал, затем обошел автомобиль и открыл переднюю пассажирскую дверь.

— Садись: я покажу.

— Разве не я должна выбрать место?

Май отрицательно качнул головой.

— Хорошо, — Вероника безразлично фыркнула и, усаживаясь, между прочим добавила: — Может быть, мне и за кофе платить не придется?

Пока они ехали, в салоне царила напряженная тишина. Вероника изредка пыталась растопить ледяную глыбу, но всякий раз остроумные, на ее взгляд, шутки удостаивались лишь скупой молчаливой улыбки.

Украдкой посматривая на себя в зеркало заднего вида, Вероника опять разнервничалась. Казалось, что она недостаточно хорошо выглядит, или оделась неподобающим образом, или… Ну почему он молчит и ведет себя как болван?!

Когда же терпение подошло к той грани, за которой его действие заканчивается, Май остановил автомобиль и спокойно произнес:

— Приехали.

Ночная Москва для Вероники не являлась террой инкогнито, но в этот раз она не узнавала места. Присутствовало понимание: они где-то в центре, но где? Вероника попыталась восстановить в памяти маршрут, но осознала, что от волнения не следила за дорогой.

— Где мы? — она огляделась, выйдя из салона. — Что здесь… твой дом? Я не собираюсь идти к тебе в гости.

Сейчас она сильно жалела, что вновь встретила этого странного высокомерного типа. Шаги за спиной в парке показались невинной шуткой по сравнению с поведением самоуверенного наглеца.

— Знаешь что, — вспылила Пустынина, — пришли мне лучше счет! Я не…

— Вероника… — он подошел так близко, что захотелось отступить, но ноги не слушались. — Ну как ты могла подумать про меня плохо? Я, может быть, не очень умелый ухажер, но знаю, что такое приличие. Поверь, здесь тебе понравится… Всего лишь кофе…

От близости Марина внутри все затрепетало, а сердце неудержимо застучало. Любая женщина отлично понимает это состояние, даже если не испытывала его никогда в жизни. Гневные мысли исчезли, будто и не возникали вовсе. Она почувствовала его. Он не лгал…

Былой отваги хватило на робкий кивок, означающий согласие.

16

Выпроводив очарованного и заинтригованного Кураева, Марат довольно и даже радостно хлопнул в ладоши, выкинул вверх руку а-ля Фредди Меркьюри и прокрутился вокруг своей оси в ритме рок-н-ролла.

Игра в вершителя судеб заводила сильнее любого наркотика, а открывающаяся перспектива и ощущение оправданного риска придавали особенную энергию: мощную, безудержную, окрыляющую. Хотелось воплощать в жизнь грандиозные замыслы, приводить в движение тяжелые инертные механизмы, которые не остановишь. Только изворотливый ум и острые инстинкты хищника помогут удержать под контролем самолично запущенные процессы — смертоносные для конкурентов, — и пусть шавки, пытающиеся помешать задуманному громко визгливо тявкают и беззубо кусают. Любая помеха будет сметена с пути и безжалостно раздавлена бронебойным тараном, управлять которым могут лишь избранные.

Марат замер… Он избранный!

Схожесть с сильнейшими мира сего стала очевидной. Он важно и степенно подошел к зеркалу и несколько минут любовался отражением: ну кто, если не он? Все когда-то были на вторых и третьих ролях, но не все сумели подняться на самый верх; он сумеет — это предначертано свыше. Нужно лишь запастись терпением и не сворачивать — ни в коем случае не сворачивать с пути, поддавшись мимолетным сомнениям. Вера в собственное могущество — единственная истинная причина, по которой открывается любая дверь и становится покорной любая высота.

Купцов удовлетворенно и самозабвенно зевнул: явно заработался — за окном поздний вечер. Потрогал пальцами лицо, потянул вниз веко: глаза немного красные… Утомление? Усталость?.. Плевать… Будет еще время на отдых.

Кресло приятно зашипело, принимая руководителя. Марат взял со стола золотую ручку — подарок Генри — и тут же положил обратно, будто это был прибор слежения: напоминание о том, что пока не он принимает решения… Настроение подпортилось.

Рука легла на компьютерную мышь — монитор ожил.

Пора выходить из состояния эйфории и приступать к обязательной части программы. Марат не любил засиживаться допоздна, но иногда приходилось; да и не мешает никто, не отвлекает звонками и просьбами.

Анализ статистических данных, сравнение экономических показателей и прочая рутинная работа — нудно, скучно, но необходимо: кто владеет информацией, тот контролирует ситуацию.

Купцов погрузился в работу.

Через час Марат настолько увлекся делами, что не сразу заметил входящее письмо. Лишь потирая руки после очередного завершенного этапа, он скользнул взглядом по монитору и наткнулся на скромное уведомление.

Сердце екнуло. В груди сдавило от нехорошего предчувствия…

Курсор лег на иконку, открыв интерфейс почтового ящика… Лицо от волнения приняло красноватый оттенок, в висках застучало. Неужели он немедленно должен был отчитаться о разговоре с Кураевым? Забыл?.. Да нет, такой установки не было.

Марат скрестил пальцы на руках и несколько раз вздохнул: Райморт превращается в естественный раздражитель… Не рановато ли? Не слишком ли много он на себя взял, чтобы так нервно реагировать на босса? Ведь все, что запланировано — в будущем, а сейчас… Генри — это Генри!

Письмо именно от него. Подпись отправителя ничего не значила: с этого адреса приходят только распоряжения Райморта, даже если их доводит до сведения кто-то другой.

Марат растерянно посмотрел по сторонам. Показалось, что его неуважительное отношение к Генри кто-то мог заметить. Это походило на параноидальный страх перед большим боссом: только что Купцов лелеял мечты о независимости и о маленькой мести, а теперь трусливо крутит головой при одном лишь виртуальном контакте с объектом. Стало неуютно, страшновато и даже стыдно.

Собранно и откровенно подобострастно он начал читать. По мере прочтения лицо все больше покрывалось пунцовыми пятнами, а по окончании полностью покраснело. Кровь застучала в висках; глупое заискивание мгновенно сменилось на раздражение, а затем и вовсе на гнев.

— Я что ему… кукла?! — потеряв всяческую осторожность проревел Купцов и стукнул ладонью по столу, а затем той же ладонью зажал себе рот: мало ли чего…

Так он просидел с закрытым рукой ртом минуты три, перечитывая текст письма.

«Уважаемый Марат Борисович! Господин директор благодарит вас за хорошую работу и сожалеет о невозможности сделать это лично…»

Взгляд Марата скользил по строчкам. Директором называл себя только Генри, остальные представлялись по имени.

После краткой типовой похвалы следовал еще более краткой приказ:

«…Господин директор надеется, что ваша общая знакомая готова к большой и ответственной работе. Он желает лично оповестить ее об этом, а вас просит выступить гарантом встречи. О времени и месте встречи вы получите информацию в ближайшее время.

С уважением…»

Купцов закрыл глаза. Ну как можно отрывать его от важных дел ради этой… Неужели именно он должен выступать сводником — омерзительная роль! И для чего вообще Райморту так понадобилась Пустынина? В том, что речь шла именно о ней, сомнений не было.

Марату захотелось написать ответ и отказаться. Он даже нажал соответствующую ссылку на экране, но вовремя одумался: отказывать Генри нельзя!

Хождение по кабинету заняло минут десять, пока мыслительный процесс не настроился на нужную волну — разум взял верх над сердцем.

Марат сел за стол и написал ответ в должной форме. Он поблагодарил господина директора за доверие и подтвердил готовность выполнить любое распоряжение: так будет правильно.

После того, как письмо ушло адресату, Купцов окончательно освободился от пагубных эмоций. Он больше не нервничал и не раздражался. Если Райморту понравилась женщина — это слабость. А если у человека есть слабость, значит, этим непременно нужно воспользоваться; и то, что именно Марат оказался посвященным, как нельзя кстати.

Холеные пальцы коснулись золотой ручки: хороший аксессуар, дорогой. Марат улыбнулся: Вероника будет возле Райморта, а он будет контролировать Веронику. В личном обаянии сомнений не было — вот и ключик к волшебной дверце… Никто не идеален… Любого можно контролировать!

Купцов поднял голову и посмотрел сквозь потолок офиса… сквозь крышу здания… сквозь облака… сквозь небо… От ужасающе дерзкой мысли закружилась голова: ну надо же так высоко замахнуться!

Молодой ум генерировал грандиозный план: разумеется, нежные чувства к женщине заставят Генри ослабить хватку, и тогда… Однако, несмотря на мнимую непогрешимость вывода, оставалось небольшое, но сильно гнетущее сомнение: а если это не чувства, а холодный расчет? Что, если Райморт знает о Веронике нечто, никак не связанное с любовью? Что, если это один из хитроумных ходов, которые никто, кроме Райморта, не в состоянии просчитать? Что, если…

Точного ответа пока не было. Но будет — обязательно будет, ведь сегодня именно Марат является правой рукой Генри в достижении его неведомой цели.

17

— И куда же мы пойдем? — Вероника указала рукой на вход в заведение в полуподвальном помещении старой трехэтажки со странным названием «Титу Бету», намалеванном поверх дешевой картинки с изображением красно-голубых гор. — Сюда? В это…

Май улыбнулся.

— Здесь отличная кухня!

Вероника кивнула.

— Кухня? Здесь? — еще раз взглянула на обшарпанную дверь и тусклое освещение над вывеской. — Да у них даже на приличный вход денег нет! Представляю, что за повар там готовит…

Май вздохнул и нежно взял ее за руки, поворачивая спиной к заведению.

— Так кажется оттого, что ты не в настроении. На самом деле это очень приличный ресторан — абы кого сюда не пускают.

— Ну-ну… — в ее голосе слышалась неприкрытая ирония, — сюда никто из приличных людей и не пойдет.

— А я не говорил, что входной контроль осуществляет широкоплечий вышибала, — глаза Марина хитро блеснули. — Иногда вывеска фильтрует публику лучше громилы на входе.

— Послушай, — Пустынина проявляла нетерпение, — я не люблю экстравагантные притоны, мне больше по душе…

Май легонько приложил палец к ее губам.

— Не продолжай, я тебя понял, — он убрал руку от лица Вероники, оставив на губах теплый ласковый отпечаток. — Ты слышала сказку про пещеру Али-Бабы? Представь, что бы творилось на входе, если бы на шикарной неоновой вывеске красовалась призывная яркая надпись: «За этой дверью лежат несметные богатства»!

— Представляю, — Веронике действительно стало забавно. Фантазия нарисовала очередь из желающих заполучить драгоценности и унылого Али-Бабу, глубоко разочарованного маркетинговой ошибкой. — Значит, за входом в эту — как бы помягче сказать — пещеру… скрывается нечто особенное?

Май кивнул.

— И там, — она, не поворачиваясь, указала на дверь, — в этом «Тито… Грито» — нечто вроде тайной сокровищницы?

Май снова кивнул.

— И лишь посвященные могут разглядеть то, что невидимо глазу посторонних, так? — она пытливо посмотрела в глаза своего странного спутника.

— Именно! — Май еще раз кивнул. — Представь, что я покажу тебе то, что не доступно ни одному богатею этого города. Ты станешь человеком из узкого круга тех, кому позволено это видеть… Большое чудо!

Вероника не понимала, серьезно он говорит или просто интригует. Судя по восторженному взгляду, Май не выдумывал, а судя по дешевому входу в «Титу Бету»… Он казался еще более странным человеком, чем пять минут назад.

— Поверь, я знаю, что говорю и никогда не пригласил бы тебя в недостойное место, — в подтверждение слов голова Мая несколько раз утвердительно качнулась.

Может быть, он и врал, но интрига удалась. Веронике стало до жути интересно, что же скрывается внутри этого, с позволения сказать, ресторана.

— Закрой глаза, — попросил он.

— Но…

— Пожалуйста… А теперь представь: через секунду ты пересечешь порог самого удивительного места в этом городе и самого дорогого ресторана не только в Москве, но и…

Май аккуратно повернул ее лицом к «Титу Бету».

— Смотри!

Вероника почему-то не хотела открывать глаза — слишком уж она прониклась заманчивыми обещаниями спутника. Ей рисовались самые невероятные картины, на которое только было способно искушенное воображение дизайнера.

— Ну же, смелее — открывай глаза.

Сердце женщины екнуло… Не может быть! Как она не разглядела очевидного?

Вероника приблизилась к ресторану на несколько шагов, вглядываясь в то, чего только что вообще не существовало… Хотя ничего и не изменилось: ни вход, ни реклама, ни название — ничего, но… Вместо невзрачной двери и дешевой вывески с тусклой лампочкой, она увидела предмет большого искусства. Это можно было сравнить лишь с картиной древнего мастера: любой невежда при взгляде на холст сказал бы, что это старое потрескавшееся полотно, место которому в чулане, а истинный ценитель увидел бы бесценное творение рук великого художника. Кто посмеет заявить, что Моне занимался мазней, или Ван Гог бездарно пачкал холст краской? Разве что безглазый дилетант. Найдется ли человек, не способный увидеть в работах Да Винчи гениальные творения?

Щеки Вероники покраснели: хорошо, что на улице темно, и ее конфуза никто не заметит. Как она не разглядела в неброском здании уникальный комплекс, где все — трещины на красном кирпиче, сучок, вывалившийся из облицовки двери, приглушенный свет, окутывающий таинством церемонию входа — каждая деталь имела смысл и находилась именно там, где и должна быть! И даже сколотые камни на ступенях, безусловно, являются не случайным изъяном, а олицетворением вкуса и величия автора!

Глаза Пустыниной торжественно засияли, когда она разглядела металлический каркас плафона и цепи, на которых висел фонарь: золото!

— Май, посмотри! — она махнула рукой, подзывая подойти ближе, будто сделала открытие и хочет, чтобы он разделил ее восторг. — Посмотри на вывеску! Надпись на картине… Это же рука… подожди, не могу разобрать… Да-да… Невозможно! Это же Рерих!

— Вот видишь, — он стоял очень близко, почти касаясь телом ее спины; теплые руки легли на ее плечи, — это всего лишь дурное настроение не позволяет увидеть действительно красивые вещи.

— Но как?! Как я могла не знать об этом месте? Чей это ресторан? Кто владелец? — Вероника огляделась; она была слишком возбуждена. — Где мы, черт побери, вообще находимся?

Май прикоснулся к волосам женщины.

— Давай зайдем внутрь.

— Да, конечно… пошли, но… Май, откуда ты узнал про это место?

Внутреннее убранство не произвело столь яркого впечатления, как вход, хотя все было довольно мило, уютно и со вкусом. Во всяком случае, теперь Вероника не сомневалась, что здесь готовит хороший повар.

Несколько небольших — на три-четыре столика — залов, в каждом по нескольку гостей, выглядящих весьма достойно: действительно, место для избранных.

Администратор — немногословный и немолодой, подчеркнуто вежливый. Вероника решила, что на работу в «Титу Бету» он попал после службы дворецким в доме лондонского сэра — слишком уж сдержан, учтив и важен.

Они преследовали в зал с одним-единственным столиком. Расположившись, Вероника тут же начала изучать обстановку. Хотелось увидеть что-нибудь эдакое, удивительное, дорогое, изысканное, чтобы еще раз испытать восторг, охвативший при входе — увы: да, все со вкусом, радует глаз, но до удивления очень далеко.

Слегка расстроившись, она взглянула на Мая, который делал заказ «английскому дворецкому», причем на странном языке, похожим на украинский, польский и татарский одновременно.

«Интересное местечко», — подумала Пустынина, но высшая степень восхищения была пройдена, и теперь даже японская гейша в доспехах средневекового рыцаря не смогла бы удивить: ну говорят на тарабарском языке, что такого — каждый с ума по-своему сходит.

Продолжая крутить головой по сторонам, Вероника не обращала внимания на Мая, который с каким-то восторженным умилением наблюдал за ней.

— Что? — наконец спросила она, заметив взгляд спутника, и по привычке провела руками по волосам: все ли в порядке?

— Я позволил себе…

Она махнула рукой.

— Да ради бога… ой… — смущение отразилось на красивом лице, — прости, я имела в виду, что доверяю твоему выбору… И вообще… — Вероника наклонилась к столику, чтобы сообщить Маю по секрету: — я будто бы пьяна, хотя не притрагивалась к спиртному. Здесь что, через вентиляцию распыляют веселящий газ или какие-то наркотики?

Май улыбнулся шире обычного.

— Ну конечно же нет… Здесь вообще нет спиртного крепче трех градусов, и, разумеется, категорически запрещены любые наркотики, даже крепкий чай.

— Это что, место для трезвенников?

Май пожал плечами.

— Здесь нет спиртного в традиционном смысле. В напитках есть градусы, но лишь из-за естественного брожения — для лучших вкусовых качеств. Спиртного для расслабления тут не предлагают.

— Как же здесь расслабляться? — спросила Пустынина и неожиданно зажала рот рукой, будто чуть не взболтнула лишнего.

— Совершенно точно! — продолжил за нее Май, — здесь никто не напрягается. Само место расслабляет не хуже любой выпивки, — он заглянул в глаза Вероники. — Разве нет? Разве тебе хочется выпить?

Она кокетливо прикрыла глаза, показывая, что не прочь пригубить, но секунду подумав, отрицательно замотала головой.

— Нет, не хочу. Я и так какая-то слишком… расслабленная.

Они рассмеялись.

Потом принесли заказ, и гости ели и пили что-то очень вкусное, но что?.. Да какое это имело значение? Пустыниной было так здорово и легко, что даже ненавистная вареная курица показалась бы ананасами в собственном соку. Все переживания и страхи остались где-то далеко — так далеко, что и не понять, с ней ли это происходило.

— Послушай, Май, — Вероника начала привыкать к благодушному состоянию и почти смирилась с веселящим газом в воздухе. — А зачем ты нашел меня? У тебя ведь нет проблем с деньгами, и компенсация за машину — только повод?

— Да, — коротко и понятно.

— Тогда зачем?

— Я обязательно должен ответить на этот риторический вопрос?

— Нет.

— Тогда я не стану отвечать.

— Почему?

Май задумался.

— Потому, что… я испытываю к тебе чувства, хотя и затрудняюсь с точным определением.

— Ты говоришь об этом так просто?

— Да.

— Странно… Ты вообще очень загадочный человек, — Вероника сложила руки подставкой и оперлась на них головой. — Кто ты такой? Чем занимаешься? Есть ли у тебя семья? Почему у тебя такое странное имя? Расскажи…

Май тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Так назвали… А если хочешь знать обо мне правду, то вынужден предупредить…

— Ты бандит? — Пустынина блеснула глазами. — Главарь мафии — или как правильно — авторитет?

Май усмехнулся.

— Неужели я похож на преступника?

— Не похож…Тогда… ты сотрудник ФСБ?

Он отрицательно помотал головой.

— Я владелец строительной компании — это работа, приносящая деньги, которые я использую для выполнения своей основной миссии.

— Ну значит, я угадала. Спецслужба?

— По-вашему… Скорее служитель культовой секты.

— Уау! — она всплеснула руками. — Сектант? Религиозный деятель?

— Нет. Я же сказал, по-вашему. Так меня назвали бы люди твоего круга. На самом деле я пытаюсь бороться со злом.

— Это как? Бэтмен?

Он засмеялся.

— Ну что-то вроде того.

— Невероятно! — Веронику увлекала эта игра. — А я, значит, возлюбленная супергероя?

Май не ответил. Обведя глазами зал, он отвлеченно спросил:

— Тебе здесь нравится?

— Да, — ответила она не раздумывая. — Но ты уходишь от темы.

— Вероника, — Марин придвинулся к столику. — Я не хочу тебя обманывать, но боюсь, что не смогу объяснить все правильно.

— А ты попробуй.

— Ты не поверишь.

— И все же…

Май задумался…

— Ну хорошо… — он выпрямился, кашлянул в кулак, словно за кафедрой перед выступлением, посерьезнел. — Я — представитель древнего рода, живущего на Земле с начала времен, член Ордена, миссия которого — защитить жизнь, дарованную Создателем. Наш род — Первый, и я его наследник — хранитель традиций и защитник устоев… Во всяком случае, таковым я был, пока меня не… изгнали.

— Угу… — Вероника надула губки. — Значит, изгнали все-таки.

Май кивнул.

— За что же? — она иронизировала, но Марин будто не замечал этого.

— За мой неожиданный интерес к ценностям другого древнего рода — рода Вторых и… за чувства к женщине.

Слегка смущенно Вероника указала на себя пальцем.

Май подтвердил движением глаз.

— Страдаешь за любовь? — ее лицо сделалось театрально печальным.

— Не могу сказать, что страдаю — испытываю странные ощущения.

— Бедняга…

— Ты поверила мне?

— Разумеется, ты ведь сказал правду.

Май засмеялся.

— Если хочешь, чтобы тебе никто не верил, всегда говори правду!

Лицо Пустыниной не изменилось.

— Хочешь, скажу, что я думаю?

— Конечно.

— Я думаю, ты занимаешься серьезным бизнесом и связан обязательствами с серьезными людьми. Как бы то ни было, ты действительно неординарный человек, и я ни грамма не жалею о нашей встрече. Мне интересно и легко с тобой. Ты не кривляешься, не ведешь себя, как сверкающий самодовольный кошелек. Ты на редкость скромен и скрытен. Не знаю, что вы там исповедуете, но в тебе определенно есть тайна, — и это здорово!

Откровения не шокировали Веронику — не поверила… А кто бы поверил? Разве что безумец!

Май облегченно вздохнул. Вероника — нормальный человек, а с какой стати нормальный человек станет слушать сказки об Ордене и древнем роде? На этом, возможно, стоило бы остановиться, но Май решил иначе…

— Хочешь потанцевать?

Глаза Пустыниной радостно заблестели.

— Приглашай, вот только… — она взволнованно осмотрелась, — музыка…

— Тебе не нравится музыка?

Май закрыл глаза и щелкнул пальцами, словно фокусник, затем встал и, заложив одну руку за спину, подошел к Веронике.

— Разрешите…

— Да, конечно… но… — она встала с места, слегка ошарашенная, — как ты угадал?

— Твоя любимая мелодия? Посмотрел в социальной сети.

— Правда? — удивленно протянула Вероника. — Разве я писала об этом?

Он уверенно вел в танце — следовать за таким партнером легко. Руки Мая казались сильными и теплыми, а движения — точными и профессиональными.

Вероника любила танцевать, но она никогда не думала, что умеет это делать так классно. Темп танца ускорялся… И вот она кружит в вальсе, а вокруг… Вокруг собрались люди и восхищенно смотрят на удивительную пару. Маленький зал оказался довольно просторным и вместительным.

В голове приятно шумело… Улыбка не сходила с ее счастливого лица, а зал… зал становился все больше, и количество зрителей увеличивалось с каждым следующим тактом: не может быть… мистика!

Музыка летела со всех сторон, проникая повсюду; она звучала не снаружи, а внутри: в глубине души, в сердце, в голове. Хотелось танцевать еще и еще — бесконечно долго, пока не закончатся силы.

Несколько раз Вероника пыталась оглядеться и понять, как они очутились в таком большом помещении среди восхищенных зрителей, стоящих по периметру. На секунду стало страшно, но спокойный взгляд Марина прогнал страх, а его место занял восторг: она великолепно танцует! Ею восхищаются! Она счастлива!

Когда музыка закончилась, раздались шумные и долгие аплодисменты. Только сейчас Вероника убедилась, что действительно находится в центре огромного танцевального зала, на паркетном полу, а вокруг, на фоне зеркал и светильников с зажженными свечами, стоят люди, которые все это время наблюдали за ее грациозными движениями.

— Что это? — тихо произнесла Пустынина, боясь, что окружающие услышат.

— Ты бесподобно красива! — Май держал ее за руки и очарованно смотрел в глаза.

— Как мы здесь оказались? — прошептала она.

— Разве тебе не понравилось?

Вероника задумалась: понравилось ли? Ну конечно понравилось! В голове творилось что-то невообразимое. На мгновение показалось, что это сон, и не мешало бы проснуться, но как не хотелось покидать удивительное сновидение, в котором она была истинной королевой бала.

Вероника закрыла глаза и прислонила голову к плечу Марина: она устала… Она так долго танцевала, что устала и хочет отдохнуть.

— Спасибо, — слова искренней благодарности донеслись до ее слуха, будто из космоса, заставив вздрогнуть и еще сильнее прижаться к Маю.

Вероника вновь не хотела открывать глаза — боялась, все исчезнет, как дым, как наваждение, как сон… И все исчезло… Осталось лишь чувство умиротворения и какой-то странной радости, будто после красивого доброго сновидения.

— И ты хочешь сказать, что здесь нет никаких психотропных веществ в воздухе? — спросила Вероника, когда Май проводил ее к столику, находящемуся на том же месте, в том же маленьком и уютном зале.

— Нет, — он занял свое место напротив.

— Значит, я просто сошла с ума, — констатировала Пустынина и, обхватив голову руками, нервно рассмеялась.

— Нет, не сошла, — заверил Май и налил в ее фужер напиток, напоминающий по вкусу мед.

Вероника сделала глоток, поставила фужер на стол. Захотелось рассказать о своем видении, но почему-то не получалось — не знала, с чего начать.

— Тебе понравился бальный зал? — начал он за нее.

— Бальный зал… Ты хочешь сказать, что видел то же самое: паркетный пол, свечи, людей…

— Ну конечно.

— Угу, вот так просто… Мы здесь и вдруг бац, — белые ладошки шлепнули одна по другой, — и мы уже в другом месте, где музыка, зеркала, свечи… Держишь меня за дуру?

— Я же тебе говорил: это необычное место. Здесь собираются необычные люди, и… порой случаются необычные вещи.

Если бы все это произошло в другом месте и в другое время, то Вероника наверняка бы устроила разнос своему кавалеру и демонстративно ушла, хлопнув за собой дверью. Ей не нравились необъяснимые ситуации, а тем более люди, пытающиеся ее одурачить. Так было бы… но сейчас не хотелось ругаться и хлопать дверью. По какой-то необъяснимой причине этот прохвост запал в душу и даже очаровал; говорить о большем было преждевременно, но уходить совершенно не хотелось.

— Моя знакомая — давняя — пробовала ЛСД… Знаешь, что это? — Вероника сделал еще глоток из фужера.

Май отрицательно покачал головой.

— Это синтетический наркотик… Так вот, она была под кайфом часов шесть, и за это время, не выходя из комнаты, успела побывать в лесу, на море и еще где-то, причем в разных образах и с разными людьми…

— Мне жаль…

— Кого? Подругу?

— Нет, — Май глубоко вздохнул. — Не стоило показывать тебе не совсем естественные вещи. Теперь ты решишь, что я… — он снова вздохнул, не закончив фразу. — Я просто подумал, что тебе это может понравиться… Извини…

— Не стоит извиняться. Мне понравилось… Вот только хотелось бы понимать, как — как это произошло? Ты удивляешь меня весь вечер. Ты появился, как ангел, привел меня в странный ресторан, на входе которого висит картина Рериха, а металл, из которого сделан светильник, очень похож на золото; в этом заведении нет физических границ, а посетители появляются из ниоткуда, — и хочешь сказать, что ничем не опоил несчастную женщину? Просто объясни, как это может быть?

Конец ознакомительного фрагмента.