FRAT FICTION, или Как я победил постмодерн и полюбил русскую студенческую корпорацию

Дмитрий Чарондин, 2018

По правилам, я не могу рассказывать вам о первой русской студенческой корпорации. Но кто сказал, что я не могу рассказать о себе? Содержит нецензурную брань.

NEVER LET ME DOWN AGAIN

–Сколько нужно корпорантов, чтобы собраться на официальный выезд? — спросил брат Лабаф навстречу мне, идущему к машине.

–Пять? — без задней мысли ответил я.

–Почему ты так решил?

–Потому что в машине пять мест.

–Нет, так не пойдет в любом случае, — скривил ухмылку он.

–Что ты вообще хочешь?

Лабаф спрыгнул с багажника, демонстративно поднял левую руку, на которой у него были часы, прямо к моему лицу.

–Чуешь, чем пахнет?

–Временем?

–Почти. Деньгами, который пахнут бензином, который мы потратим, стоя в пробке на Ленинградке.

Я невольно улыбнулся. Людям с детскими чертами лица, к которым, без сомнения, относился брат Лабаф, противопоказано злиться.

–Так при чем тут количество корпорантов?

–Когда вы все опаздываете на полчаса, я начинаю думать, что мне легче ехать одному. Но вот вопрос — считается ли поездка одного корпоранта официальным выездом?

–Ну… разве что, если корпорант — единственный корпорант в своём городе. Не помню, есть ли у нас такие города. Я вообще не особо в курсе, что происходит за пределами Москвы. Ты заранее это продумывал, да?

Было около 8 утра воскресенья, так что было глупо ожидать, что кто-то приедет вовремя. Лабаф предложил мне закурить, я не отказался.

–Обычно «Золотая Ява» не вызывает особого энтузиазма, — прищурился мой сегодняшний водитель.

–Мне неважно.

–Что, нет любимой марки? А как же собственный стиль?

–Как бы сказать. Курение — это не принципиальный вопрос. Никакого удовлетворения.

–Так не кури.

Я улыбнулся случаю рассказать собственную теорию.

–Смотри. Я мог бы не курить — но тогда я пропускал бы все откровенные разговоры в курилке. Я мог бы не смотреть футбол во время чемпионата — но тогда меня бы посчитали… уже немного странным. Я мог бы даже не пить пиво — но тогда со мной бы вообще боялись разговора заводить. Люди плохо реагируют на саботаж массовых ценностей. А вот приверженность им, наоборот, всегда поощряется.

–Если дело только в людях вокруг, то по мне так лучше не делать того, чего не хочешь.

–Тебе легко говорить, ты же не заставляешь себя.

–Для чего вообще заставлять, будь собой, да и все.

Я покачал головой:

–Быть собой? Что вообще значит эта волшебная фраза? Ты говоришь это так уверенно, как будто видишь себя изнутри и точно знаешь. А точно знать ты не можешь, потому что ты такой же человек, как и я. И в нас есть животное и приобретенное. Причем второе всё равно производно от первого. Поэтому человеческое естество — не самая приятная вещь, тем более с сугубо-личными загонами. Нужно иметь воспитание и все такое.

–Возможно. Только смотри, чтобы в один день ты не понял, что это воспитание поимело тебя.

–Ты в философы записался?

–Нет. Просто я думаю, что если ты так заморачиваешься, то неплохо бы воспитать себя и приходить вовремя.

–Не засчитано. Я всё ещё первый из всех остальных. Поэтому схожу-ка я пока, найду себе сэндвич в дорогу.

Бедный Лабаф остался наедине со своим раздражением ещё на полчаса, но вскоре компанию ему составила сестра Водка, вчера внезапно решившаяся присоединиться к нашей поездке. Я холил и лелеял себя мыслью, что это не в последнюю очередь связано с пятничным вечером. Ещё через 5 минут из-за угла показался Алексей с бутылкой «Немецкого» в руке и рюкзаком за плечами.

–Че, пацаны, пунктуальное братство?

–Скорее трезвое братство. Ты купил, что хотел?

–Это не совсем так, — брат Самоуничтожение дернул плечами, послышался звон. Лабаф одобрительно кивнул.

–Приятнее только колокола, да?

Мы выехали в десять минут десятого. Компания заняла машину на все пять мест: кроме меня, Леши, Ани и Лабафа был ещё брат Мушка — малознакомый мне корпорант прошлогоднего набора. Остальные ребята как-то быстро подружились с ним — за своё недолгое пребывание в рядах парень не пропустил ни одной важной встречи или другого крупного события. На Ленинградском шоссе не было пробок, так что ехать предстояло меньше 7 часов. Брат Самоуничтожение открыл вторую сразу после поворота на Зеленоград.

–Оставь место для Питера, Леша, я не хочу потом машину мыть, — заметил его энтузиазм Лабаф.

–Нужно оправдывать репутацию перед вышестоящими инстанциями, — парировал тот.

–Это ты о чем? — вмешался Мушка.

–Недавно в чатах была инфа, что чекисты считают нас полезными, но слишком много пьющими, — объяснил Лабаф.

–А. Интересно, у них такой KPI — выяснить, насколько объект подвержен потреблению веществ и так далее? Сколько бутылок в день и все такое?

–Надеюсь, что это их единственный KPI по бутылкам.

–Я думала, на прошлой рабочей встрече мы однозначно высказались против такого рода шуток, — со вздохом протянула сестра Водка.

–А мы уже вне московской юрисдикции, — выкрутился Лабаф.

–Break the law, fuck the Police…

–Везде, где есть мы — есть московская юрисдикция.

–Ррраунд!

–Скажу это брату Иисусу по приезде, — не желал сдаваться без реванша Лабаф — положит тебя на коврике у двери.

–Опять угнеталочка… доколе сестры… — сгримасничала Водка.

Пока мы увлеклись беседой, брат Мушка добрался до aux-провода и включил AC/DC — Highway to Hell. Небольшого роста, ушлый человек с бегающими глазками, но момента своего не упустит — и музыка у него в плейлисте хороша. Я почувствовал, что пора «ловить момент», устроился поудобнее, и залип в пролетающие мимо пейзажи, предвкушая питерские приключения. Пригородные хозяйственные постройки непрозрачного назначения сменились полумертвыми деревеньками. Они проносились за окном, оставленные нами, оставленные всеми, и вместе с их съехавшими крышами куда-то в сторону потекли и мои мысли. Не уверен, думал я про них или про то, что я слишком много думаю о девушках. Может быть, обо всем одновременно? Да и какая разница, как можно быть загруженным в такие моменты? Машина, музыка, дружеская компания. Едем в Питер. Что ещё нужно для чувства удовлетворенности?

Брат Самоуничтожение открыл третью.

Мы проехали Московские ворота, развили наступление на север тем же путем, на Техноложке свернули на Загородный проспект, а оттуда на Невский. Со всех сторон я встречал знакомые мне силуэты зданий — за деревьями светил парадным мундиром Александрийский театр, в узкий уличный проем с интересом выглядывал Русский музей, раскинул колоннады в широких объятиях Казанский собор, мимолетом подмигнула мне Арка Главного штаба.

–Помню, когда я в первый раз приехал сюда, мне казалось, что я попал в ожившую русскую историю. Все классические книжки, театральные постановки, собственные представления об Исторической России — все обрело плоть и кровь здесь, на Невском, — заговорил Самоуничтожение, отлепившись от окна, — вы чувствовали похожее?

Я кивнул.

–Блядь, Невский, а я лезгинку забыл включить! — неожиданно очнулся за рулём Лабаф.

Брат Иисус встретил нас в полосатом халате, с большой кружкой кофе в руке. Он стоял, опираясь о косяк, не открывая дверь полностью — и самодовольно смотрел на нас всех.

–Так, короче, спальные мешки все взяли?

Мы единодушно кивнули.

–Дело в том, что мы с Ирен практикуем Гринвичское время — ну, знаете, заранее готовимся к миссии под прикрытием — поэтому мы только встали.

–Слабое оправдание, — заметил Лабаф, но Иисус сделал вид, что не услышал его реплики.

Он сделал большой глоток кофе, оставив темный след над своей верхней губой.

–И чтобы мастерски потянуть время, я обрисуют вам план дислокации. Значит, так, — он поправил очки указательным пальцем свободной руки, который затем тут же направил на меня и брата Самоуничтожение, — Die erste Kolonne marschiert… Pardon!

Он резко развернулся и крикнул вглубь комнаты:

–Ирен, дорогая! Куда мы положим Алексея и…э…?

Он вопросительно и как бы немного с недоверием, стесняясь своего промаха, посмотрел на прямо на меня, а потом обвёл взглядом всех стоящих. Я собрался было открыть страшную тайну, но тут дверь неожиданно открылась полностью, заставив бедного Иисуса балансировать на грани падения. Ирен смотрела на всех нас с доброжелательной, искренней улыбкой:

–Заходите пока на кухню, кофе хватит на всех.

Мы гурьбой ввалились в прихожую, добрую половину которой занимал старый советский темно-вишневый стеллаж, полностью забитый книгами. Я краем глаза заметил названий нескольких из них — сборник Розанова, «The Goebbels diaries» и какой-то путеводитель по Новгороду на французском языке. Боже, я что, попал к настоящим петербургским интеллигентам в первом поколении?

Мы, наконец, расселись на тесной кухоньке с желтыми обоями и теперь усиленно переглядывались. Не уверен, насколько хорошо все здесь были знакомы друг с другом — но, как я, далеко не в первый раз, убедился, принадлежность к доверительному узкому кругу делает с постсоветскими людьми невообразимые чудеса. То есть делает их дружелюбными.

–Ну че, московиты, добро пожаловать в Свомпвилль. Вас здесь не любят, кстати. Вы придумали себе какие-нибудь планы на время пребывания?

–Мы думали, у вас уже есть готовая и испытанная культурная программа, — вступил в диалог Лабаф.

Иисус закатил глаза, сделал ещё глоток кофе, поддернул халат и подошел к холодильнику. Рывком он открыл дверцу, глянул внутрь. Затем он вернул свой разочарованный лик нам:

–Нет, я так не думаю.

Тут очнулась Ирен:

–Кстати, у нас завтра первая встреча с щеглами из весеннего до-набора. Можете поучаствовать в сием торжестве.

–О, молодые. «Мы построим РНГ, но сперва сдадим ЕГЭ?», — весело спросил брат Лабаф.

–Я бы, наверное, с ума сошёл, если бы в один год приехал в Петербург, а потом ещё и к нам попал, — заключил брат Мушка.

–Завтра с утра? — уточнил я.

–До зари. Да, только смотрите, там будет топко… и грязно, — заключил Иисус, — вы же не собираетесь отказываться из-за такого неудобства?

Разумеется, мы не собирались отказываться. Большое сборище братьев и сестер из Петербурга ещё ни разу не было на моей памяти скучным. Коллег с Севера можно было обвинять в провинциальности, но в отсутствии фантазии — никогда.