Дом огней

Донато Карризи, 2022

Донато Карризи – известный итальянский писатель и сценарист, специалист в области криминалистики и поведенческих наук, лауреат итальянской премии Bancarella (2009), французской премии Prix SNCF du polar (2011) и других, автор бестселлеров, переведенных на 30 с лишним языков и расходящихся многомиллионными тиражами. Три свои книги – «Девушка в тумане» (2017), «Девушка в лабиринте» (2019) и «Я – бездна» (2022) – Карризи сам экранизировал. «Дом огней» – продолжение его блестящих романов «Дом голосов» и «Дом без воспоминаний». В доме на холме живет десятилетняя девочка по имени Эва – без родителей, но с домоправительницей и финской студенткой, она же няня, Майей Сало. А еще у Эвы есть воображаемый друг, и то, что говорит и делает этот друг, вызывает тревогу. Майя обращается к Пьетро Джерберу, флорентийскому гипнотисту, который работает с травмированными детьми, – тот, правда, и сам после событий предыдущих романов не в лучшем душевном состоянии, однако помочь Эве больше некому. Джербер берется за дело – и выясняется, что Эвин воображаемый друг знает о Джербере слишком много. Этот таинственный друг знает даже обстоятельства, которые сопутствовали смерти Джербера много-много лет назад… Впервые на русском!

1

23 февраля

— Томми, расскажешь еще раз историю с рисунком?

— А нужно?

— Да, пожалуйста.

— Была перемена. Шел дождь, и нас не пустили во двор, мы остались в классе с учительницей.

— Там были все твои товарищи?

— Федерико и Гайя вышли в туалет, — уточнил мальчик.

Пьетро Джербер записал в блокнот эту деталь, на первый взгляд незначительную. Такие подробности в рассказе Томмазо показывали, что сцена ясно предстала перед ним на экране опущенных век.

Маленький пациент был полностью погружен в гипнотический транс. Описывал то, что видел глазами разума.

— И что было дальше? — подстегнул его терапевт, в то время как электронный метроном задавал размеренный, расслабляющий ритм.

— Джулио нарисовал на доске жирафу, потом обернулся и сказал: «Это Джиневра».

— Потому, что Джиневра очень высокая, верно?

— Самая высокая в классе, — подтвердил мальчик, продолжая раскачиваться в кресле-качалке. — Мы все засмеялись, ведь это правда. Учительница тоже смеялась.

— А Джиневра обиделась на то, что ее сравнили с жирафой? — спросил Джербер. Сидя в своем кресле, он внимательно следил за каждой реакцией Томмазо.

— Нет, она смеялась вместе с нами.

— А что было потом?

— Джулио продолжал рисовать: тигр — Лука, горилла — Мануэль, зебра — Вирджиния… — Томмазо вроде бы вполне спокойно перечислял одноклассников.

Детский психолог продолжал делать записи: чернильные закорючки мгновенно возникали на шершавом листке, элегантные, как выпады рапирой.

— А когда настала твоя очередь?

Мальчик на мгновение замешкался.

— Джулио нарисовал птичку и сказал, что это я.

— Почему птичку?

— Не знаю, — признался малыш с недовольной гримасой.

Джербер прервал писанину и рукой, в которой держал авторучку, вздернул очки на лоб.

— Совсем не плохо, когда тебя сравнивают с птичкой, — убежденно проговорил он. — Птички летают, — наверное, здорово увидеть мир с высоты, разве нет?

— Птички гадят на людей и на все подряд, — рассердился мальчик. — И вообще, я хотел, чтобы Джулио нарисовал льва, — заключил он, явно раздосадованный.

Для семилетнего такое поведение было вполне естественным, и Джербер не придавал бы такого значения реакциям ребенка, если бы не подозревал, что за ними таится нечто другое. Ибо последние слова Томмазо произнес совсем иным тоном: детское простодушие явно уступало место злобе и зависти.

Дети так не говорят.

Уже несколько сеансов назад психолог начал замечать признаки того, что в глубинах психики юного пациента вызревает какая-то сила.

Гнев, неестественный для ребенка его возраста.

Такой случай встречался ему не впервые. В прошлом он уже видел нечто подобное. И это ему совсем не нравилось.

Кабинет в мансарде старинного дворца в двух шагах от площади Синьории был как теплое, безопасное материнское лоно для детишек, что сменяли друг друга на кресле-качалке, где сейчас полулежал Томмазо. Зажженный камин, деревянные балки потолка, масса книг, красный ковер, усыпанный игрушками, листками бумаги и цветными карандашами: место, отлично подходящее для того, чтобы рассказать красивую сказку. Вот только в этой комнате звучали рассказы самих детей, и их истории зачастую были полны потаенных чудовищ и не всегда заканчивались хорошо.

Кроме Пьетро Джербера, там присутствовали и другие немые свидетели. За мягкими игрушками, куклами и action figures^[2] скрывались зрачки видеокамер, записывавших сеансы.

Погрузив маленьких пациентов в их внутренний мир при помощи метронома или других расслабляющих техник, гипнотизер направляет их собственным голосом, тщательно выбирая слова, чтобы дети все время чувствовали себя под защитой, в безопасности.

— Ты бы хотел быть львом, — озвучил Джербер желание Томмазо.

— Да, хотел бы.

— И что ты почувствовал, когда тебя назвали птичкой?

— Разозлился, — выпалил пациент, нимало не задумываясь. Лицо его перекосилось от ярости, кулаки сжались.

— Разозлился на Джулио, на своего одноклассника? — продолжал допытываться Джербер.

— Да.

— Ты хотел бы, чтобы его наказали, чтобы учительница накричала на него?

— Джулио должен умереть, — без колебаний заявил ребенок.

Гипнотизер помедлил несколько секунд, прежде чем снова вступить в беседу.

— Тебе не кажется, что это чересчур? В конце концов, твой приятель не сделал ничего плохого.

На этот раз мальчик ничего не ответил.

Месяц назад его родители обратились к Пьетро Джерберу, потому что сын до сих пор мочился в постель. Обычно такая проблема устранялась за несколько сеансов. Но уже после первой встречи психолог понял, что дело не только в этом. Под гипнозом в мальчике неожиданно обнаружилась подавленная агрессия, все чаще проявлявшаяся во враждебных выпадах вроде того, который только что прозвучал в отношении одноклассника. Подоплекой служили пустяковые, чисто ребяческие обиды. Джербер спросил у его родных, не случались ли в окрестностях акты вандализма, непонятно кем совершенные, и не происходило ли у них дома каких-либо инцидентов. Отец Томмазо подтвердил, что вокруг домика в одном из пригородов Флоренции, где они жили, он находил следы маленьких костров: кто-то поджигал мусор или сухую траву. Потом добавил, что и в их гараже тоже вспыхнул пожар, который, к счастью, сразу же потушили. Мужчина не мог понять, как эти происшествия связаны с тем, что его семилетний сын до сих пор мочится в постель. Да и как он мог себе это объяснить?

Только специалист в силах истолковать такие сигналы. Ночное недержание и пиромания представляли собой симптомы.

Потом Джербер осведомился, есть ли у них домашние животные, и получил ответ, что у сестренки Томми был маленький аквариум с золотыми рыбками, но поскольку те, как правило, не выживали дольше недели, их перестали покупать.

Терапевт собрал эти данные и начал составлять клиническую картину, но еще не был уверен в диагнозе, поэтому спросил:

— Томми, это ты убиваешь рыбок твоей сестры?

— Да, — сразу же признался мальчик, находясь под гипнозом.

— И зачем ты это делаешь?

— Не знаю, — простодушно заявил тот.

Однако Джербер был уверен, что Томмазо лжет: ребенок прекрасно знал, зачем это делает, но даже в состоянии транса, когда тормозящие механизмы, как правило, ослабевают, его психика не выдавала истинных побуждений. Похоже, Томми все еще владел собой и был способен обманывать и притворяться.

— Расскажи, как ты убиваешь рыбок?

— Сую руку в воду и вытаскиваю их, — заявил мальчик самодовольно. — Они скользкие, но сжимать слишком крепко нельзя.

— Почему?

— Потому что иначе они заметят…

— Кто — они? Твои родители?

— Да, мама с папой не должны догадаться, что это я. Так что я держу рыбку в руке и смотрю, пока она не перестанет трепыхаться.

Джербер записал в блокноте: «Предумышленное действие: он тщательно просчитывает риски и находит способ скрыть улики и избежать возможных последствий».

— Что ты чувствуешь, когда рыбка умирает у тебя в руке?

Хотя мальчик и оставался неподвижным, его дыхание участилось, и глаза под опущенными веками бешено задвигались. Джербер знал, что означают такие реакции, язык тела недвусмыслен. Возбуждение.

— Тебе не было жалко бедных рыбок? — тотчас же задал Джербер еще один вопрос.

— Нет, — сказал Томмазо, сглотнув слюну, которой наполнился его рот. — Мне нравилось смотреть.

Психолог записал: «Отсутствие эмпатии, садизм».

Джербер закрыл блокнот в черной обложке и положил к себе на колени; скоро он займет свое место в особом архиве, рядом с другими, посвященными прочим пациентам. Психолог хранил даже самые старые блокноты, так же как раньше делал его отец.

Он огорченно взирал на маленького Томми. Порой в самом невинном создании потенциально таится зло. Никто из практикующих врачей пока не объяснил, как такое возможно, однако в этом ребенке ощущалось присутствие тьмы.

Иной Томми ждал лишь удобного случая, чтобы проявить себя.

— Ты не причинишь вреда своей сестренке, правда, Томмазо? — спросил доктор Джербер, прекрасно зная, что, какой бы ответ ни прозвучал, доверяться ему не следует.

— Я никогда не причиню вреда моей сестренке, — заверил мальчик. Но снисходительный тон указывал, что он попросту повторил то, что взрослый хотел услышать.

Гипнотизер стал решать, что делать дальше. Это было непросто. Следовало бы подвергнуть Томмазо процедуре, не вполне приемлемой с точки зрения профессиональной этики. Но только в таком случае он мог бы предложить мальчику хоть какой-то выход.

Новое начало, как называл это синьор Б.

— Я тебе верю, Томми, — сказал он, якобы соглашаясь с тем, что мальчик не причинит вреда сестре. Не важно, что на самом деле Джербер не был в этом уверен. Он просто хотел убедить мальчика, поскольку уже сделал свой выбор. — Но сейчас я тебе открою один секрет.

— Какой секрет? — заинтересовался ребенок.

— Ты не убивал золотых рыбок.

— Не убивал? — изумился Томмазо.

— На самом деле этого никогда и не было. Тебе это приснилось.

— Приснилось? — недоверчиво переспросил мальчик.

— Просто дурной сон, — подтвердил Джербер свою ложь. — Поэтому вот что мы сейчас сделаем: я помогу тебе его забыть.

Томми не шелохнулся.

Стирание памяти под гипнозом — запрещенная среди психологов практика, некоторые считают ее этически некорректной: гипнотизер манипулирует волей пациента, и это может привести к тяжелым последствиям.

Однако Джербер решил, что терять ему нечего. А при сложившемся положении вещей — и Томмазо тоже.

И поскольку эпизод с золотыми рыбками мог повлечь за собой и другие проявления насилия, правильно будет его исключить.

— Если ты хорошо понял, повтори то, что я сейчас сказал, — предложил мальчику Джербер.

— Я должен забыть о том, что вредил золотым рыбкам, — послушно проговорил Томми.

— Вот именно, молодец.

Можно было надеяться, что устранение этого единичного происшествия запустит в разуме Томми цепную реакцию, разрушающую логические связи, которые привели к убийству несчастных рыбок.

Гипнотизер не мог полностью подавить его инстинкты, но мог их обуздать, загнать в те бездны психики, где образуются худшие порывы, каким подвержен человек.

— Теперь давай вместе посчитаем от десяти до одного, — проговорил Джербер. — Потом все будет так, словно ты проснулся утром у себя в кроватке: откроешь глаза, и страшный сон исчезнет.

— Исчезнет, — повторил пациент.

Когда обратный отсчет закончился, мальчик открыл глаза и повернулся к доктору.

— Ну, как у меня получилось? — спросил ребенок: ему не терпелось узнать, справился ли он с испытанием. Обо всем, что говорилось под гипнозом, мальчик забыл.

— У тебя все отлично получилось, — заверил гипнотизер, и Томми широко улыбнулся чудесной щербатой улыбкой. Его разум еще податлив, сказал себе Джербер. Мы успели вовремя, убеждал он себя. Ведь Томмазо — симпатичный мальчуган, и то, что с ним происходит, просто бесчеловечно.

Юный пациент встал с кресла-качалки, прошел к двери и снял с вешалки мешок с физкультурной формой и спортивную куртку. Вид у него был беспечный.

За его спиной психолог снова спросил:

— Ты не причинишь вреда своей сестренке, правда, Томмазо?

Мальчик изумленно вытаращил глаза.

— Конечно нет, никогда, — убежденно заявил он.

Примечания

2

Пластмассовые фигурки героев фильмов или комиксов (англ.).