София. В поисках мудрости и любви

Дэ Нирвакин, 2023

Магический реализм? Почему бы нет. Перед вами философский роман-пазл, написанный как интеллектуальное путешествие в глубины сознания, куда не ведет ни одна дорога. Прямиком из серых городских кварталов и станций метро вы переноситесь на мистический остров Аирват, чтобы найти ответы на важные вопросы. Что такое любовь, что такое свобода, где пролегает грань между светом и тенью и почему люди оказались так беззащитны перед мировым злом? Если сказать совсем просто, это антиисторический, антисовременный, антинаучный, антигородской антироман. Все ответы на вопросы находятся здесь, но главный вопрос в том, сумеете ли вы правильно понять эти ответы? «Один – сам себе господин, два – и вот началась игра»…

Эпизод седьмой.

Пандемониум. Sub umbra alarum

Неведомая сила с легкостью привела в движение готическую арку, и темный портал медленно поплыл вверх — к волнам северного сияния, пробегавшим по немеркнущему своду Зала Дверей. Они стояли рядом, совсем как случайные попутчики, которые оказываются на короткое время в одном лифте, — член Королевского общества сир Исаак Ньютон и Евгений, и оба почему-то молчали. Ньютон выглядел слишком отстраненным — ему как будто не хотелось ни с кем говорить. Могло даже показаться, что он считал ниже своего достоинства общаться с чужестранцем, приглашенным на большое розенкрейцерское собрание.

— Cartes, — задумчиво произнес Ньютон. — Меня восхищали его «Principia Philosophiae», он был моим кумиром когда-то.

Евгений взглянул вниз, где среди многочисленной братии ученых еще можно было разглядеть шляпу Декарта с пышными перьями. Судя по всему, Ньютон наконец решил завязать разговор, хотя от него все равно исходила какая-то холодная неприязнь.

— А сейчас? — осторожно спросил Евгений.

— Сейчас? — сир Ньютон недовольно отвел взгляд в сторону и с важным видом поправил широкий рукав роскошной мантии. — Он же француз, и к тому же католик! Могу себе представить, что он обо мне наговорил. Брат I.S. — тамплиер и слуга Люцифера. Я не прав?

На этот риторический вопрос Евгений cмог лишь пожать плечами.

— Надеюсь, между нами не возникнет таких непреодолимых разногласий, как с Декартом, — добавил Исаак Ньютон. — Скоро, Eugenio, ты сам убедишься, что никакой разведки не бывает без контрразведки. Тех же иезуитов, к примеру, погубила вера в их собственную непогрешимость. Они порой могли усмотреть соринку в глазу у других, а у себя бревна не замечали.

— Почему не замечали? Ренэ рассказывал, что за Римско-Католической церковью стояли те же самые заговорщики, с которыми Общество Иисуса вело борьбу среди протестантских проповедников. За открытие этой тайны он и поплатился своей головой.

— Если он рассказал тебе о своих сношениях с иезуитами, значит, он тебе доверяет. Это хорошо, очень хорошо… Картезий один из немногих, кто сумел разобраться что к чему в этом Великом Делании, где каждый выполняет ровно ту работу, на которую хватает ума.

Парящая по воздуху готическая арка приблизилась к северному сиянию, в котором вспыхивали таинственные знаки и предсказания, и беспрепятственно прошла сквозь ярко-фиолетовую галактическую туманность немеркнущего свода. Там, с обратной стороны галактики, в огненной стене возник длинный коридор, уходивший во тьму Лабиринта.

— Должно быть, тебя мучают сомнения, — произнес Ньютон перед входом в Лабиринт. — Если ты меня считаешь вассалом Люцифера, ты вправе отказаться следовать за мной. Кажется, твой друг Cartes предлагал считать заведомо ложным все то, что вызывает у нас сомнение, ибо мы заблуждаемся тогда и только тогда, когда вещь недостаточно нами осмыслена — res non satis percepta.

— Но, сир, если я не последую за вами, разве это избавит меня от сомнений? — спросил Евгений. — Если все сомнительное считать заведомо ложным, вместе с заблуждениями можно отбросить и зерно истины. Думаю, есть только один способ проверить это наверняка.

— В таком случае, молодой человек, следуйте за мной. Не могу ничего обещать, но я постараюсь быть предельно честным, насколько это возможно, учитывая данные обстоятельства.

Взметнув профессорской мантией, сир Исаак Ньютон быстрыми шагами устремился в черный коридор. Он действительно производил впечатление незаурядного человека — настоящего аристократа мысли, подлинное величие которого состояло не в системном изложении теории всемирного тяготения, не в открытии метода флюкций или дифференциального исчисления, не в этих известных достижениях, а в чем-то другом. Перед ним стояли иные, куда более грандиозные цели, о которых понятия не имели ученые, считавшие себя его последователями.

— Простите, сир, — обратился к нему Евгений. — Мне хотелось задать один вопрос.

— Правда, всего один? — не поверил ему Ньютон.

— Ведь это не ваши инициалы — I.S. — это что, первые буквы имени?

— Брат I.S., — уточнил Ньютон, шагая по мрачному кристаллическому Лабиринту. — За этой подписью визируются письма и бумаги Незримого Коллегиума. Возможно, ты еще не привык к тому, что в Мистериуме время течет не так, как в телесном пространстве. Здесь различные временные потоки переплетаются в единовременную структуру, сообразно тому, как различные линии меридиан сходятся на полюсах глобуса. Из-за разницы в периодах жизни для некоторых братьев доктор Ньютон еще как бы не появился, для них мое имя мало что значит. Зато всем известно, кто такой магистр Розы-Креста IEOVA SANCTVS UNIS — сокращенно брат I.S.

— Единый Святой Иегова, — Евгений сразу же вспомнил странную анаграмму, составленную Ньютоном путем перестановки латинских букв в его имени ISAACUS NEVVTONIS.

Значит, Декарт был прав! Люцифер, конечно же, посещал Ньютона в его земной жизни, внушая мессианские наваждения вроде тех, которые довели до помешательства Георга Кантора. Люцифер умело пользовался «комплексом Бога», проникая в самые глубины сознания, чтобы контролировать ум через возвеличивание ложного ego. Пифагор, Декарт, Ньютон, Кантор… Сколько же их было — тех, кому являлся падший ангел света? Ведь эта зависимость развития науки от сверхъестественных состояний, пережитых ее создателями, не была случайной! Люцифер на протяжении всей истории человечества действовал в коллективном сознании как некая самостоятельная и вполне объективная, в конечном счете, сила. И чем упорнее ученые пытались ее отрицать, тем очевиднее становилась связь науки с тайными интригами Люцифера.

Не подавая вида, Евгений тихо шел за Ньютоном, хотя теперь у него не осталось сомнений — Люцифер однажды прельстил Ньютона, и великий мыслитель, вероятнее всего, продолжал служить ему до сих пор.

— Мы не знаем, что именно произошло, — оглядываясь на Евгения, произнес Ньютон. — Достоверно известно лишь то, что Мистериум изменился. Ваш временной поток заблокирован, духовная вязь времен разрушена. Мы не можем использовать даже книги, потому что сознание людей перестало в них погружаться. Двери или астральные переходы, как мы их называем, стали исчезать где-то во второй половине XX века. В местах разрыва образовались трещины, которые расползаются по всему астралу. Что самое неприятное, через трещины к нам вторгаются экзархи Тьмы. Бороться с ними все тяжелее. Откровенно говоря, скоро незримое братство окажется не в состоянии их сдерживать.

— И что тогда?

— Если так пойдет дальше, Мистериум будет разрушен, а лорды Хаоса продолжат свой поход в высшие сферы, — ответил Ньютон, изысканным движением поднося загадочный кубический ключ к квадратной замочной скважине.

Евгений приготовился войти в дверь — но никакой двери не было! Вместо этого отверстие замка выросло и расширилось до размеров дверного проема либо, что тоже нельзя исключить, Евгений и сир Ньютон в несколько раз уменьшились в обратном к нему масштабе.

Внутри проема оказалась еще одна квадратная скважина, Ньютон поднес к ней ключ — и отверстие снова расширилось. На этот раз он не стал вынимать ключ из замка — и замочная скважина стала вновь и вновь расширяться, подобно оптической иллюзии. Трудно сказать, сколько раз расширился магический дверной проем или во сколько раз они с Ньютоном уменьшились, но когда дверь все-таки открылась, они спустились по винтовой лестнице в грандиозную гиперсферу, походившую больше всего на орбитальную станцию, воздвигнутую в космосе нечеловеческой расой. Она была поистине астрономических размеров!

Небесные сферы, висевшие над головами Ньютона и Евгения, в буквальном смысле слова были небесными, занимая пространство, сопоставимое с размерами земной атмосферы или даже Солнечной системы! На прозрачных сферах сверкали орбиты планет — группа гигантских наэлектризованных колец из сверхпроводящего материала. Планетарные орбиты порождали безразмерные спектральные волны. Некоторые волны вздрагивали, искривляясь, словно неведомые океанические медузы, другие плавно перетекали из одной геометрической фигуры в другую. Весь этот планетарный симулятор выглядел как увеличенный Кубок Кеплера с элементарными телами Евклида, только небесных орбит было больше, кажется, восемь, и геометрические объекты в нем постоянно видоизменялись, образуя в пространстве глубокие деформации.

И вот, в самом центре этой холодной космической бездны стояли всего два человека, которые умещались на одном единственном островке тверди — на крохотной площадке, испещренной знаками вавилонского письма, индийскими и римскими цифрами. И потоки белого света медленно вращались над ними.

— Не догадываешься, что это за место? — как бы невзначай спросил Ньютон, хотя в движении его редких седых бровей угадывалось легкое волнение.

— Модель вселенной, может быть, планетарий или календарь, — навскидку перечислил Евгений свои гипотезы, разглядывая метагеометрические фигуры, внутри которых они находились.

— Долгие годы мне не давала покоя одна проблема — проблема времени, его необратимость, — начал издалека магистр. — Видишь ли, зная расположение тел в пространстве и их скорость, мы можем рассчитать место, где эти тела окажутся в следующий момент, либо узнать, где они находились раньше. Наши расчеты работают только благодаря тому, что время для микрокосмических точек не является необратимой функцией. Многие алхимики пытались выделить эти точки из металлов, чтобы получить первичную субстанцию, философскую prima materia. Не замечая, что память наша обладает тем же замечательным свойством — способностью обращать вспять внутреннее время, когда мы о чем-либо вспоминаем.

— Но наша память — это только наша память, — затронул нижнюю губу Евгений. — Система способна обратить вспять лишь свое внутреннее время, потому что в системе сохраняется память только о ней самой.

— А что, если у системы изменить объем памяти?

— Хм-м… — задумался Евгений, обозревая висевшие в космосе небесные сферы. — Незримый Коллегиум в самом деле располагает такой возможностью?

— Все, что ты видишь вокруг, мы называем линзой времени, — сир Исаак Ньютон обвел рукой небесные сферы. — Мы крайне редко используем сей хроноскоп.

— Выходит, это что-то вроде телескопа. Только он приближает… время?

— Если правильно отшлифовать линзу, проходящие через нее лучи исказятся, они визуально приблизят, перевернут либо удалят область пространства, от которой отражаются. И наши глаза по своему устроению являются такими же линзами, воспринимающими потоки света, отражающими и передающими их душе. Поэтому все далекое кажется нам мелким, а близкое — большим.

— Но как можно приблизить время, ведь это не область пространства? — недоумевая, моргнул глазами Евгений.

— Время есть не что иное, как объем перенесенной светом памяти, исчисляемый корпускулярно-волновым способом. Объем, который мы можем сжать и вывернуть наизнанку, если соблюсти одно условие.

— Какое условие?

— Мы должны проникнуть в корпускулу света, чтобы восполнить объем нашей памяти теми преломлениями, какие потребуются. Тогда мы сможем сфокусировать эту память в другом объеме — в другом времени. Чем сильнее нужно вывернуть время, чем дольше мы хотим в нем задержаться, тем больше преломлений нам потребуется произвести. Неужели ты еще не догадался? Мы находимся сейчас внутри корпускулы.

Евгений приподнял руку, чтобы дать себе пару мгновений на приведение мыслей в порядок.

— Проникнуть в корпускулу?! — повторил он недоверчиво. — Все равно что оказаться внутри глаза и перенаправить поток света из головы… куда-то наружу?

— Это не совсем так, — сохраняя невозмутимый вид, ответил сир Ньютон. — Ведь глазами, фокусирующими свет, располагают весьма немногочисленные создания, тогда как корпускулы света находятся всюду. Они могут появиться в любой момент времени, в любой точке мирового пространства.

Немного образумившись, Евгений взял себя в руки, ему не хотелось, чтобы Ньютон, и без того пребывавший в каком-то чувственном расстройстве, раздражался по поводу несообразительности своего компаньона. Спорить с ним Евгений не собирался, да и не мог, поскольку ничего толком не понимал. Положив ладонь на самую длинную стрелку, установленную на циферблате, Ньютон молча прогулялся до наконечника с рычагами для ручной настройки. Как выяснилось, на календаре было четыре стрелки, которые крепились на ось четырехсоставной винтовой лестницы.

— При всем уважении, сир, ни один человек не способен создать подобную линзу! На это ушли бы миллиарды лет работы, — вымолвил Евгений, с тревогой осознавая происходящее и совершенно не желая того, чтобы это происходящее с ним дальше происходило.

По лицу Исаака Ньютона пробежала тень снисходительной улыбки.

— Что ж, резонное замечание! По нашим правилам я не должен тебе об этом рассказывать, но Коллегиум действительно реквизировал эту линзу времени у наших оппонентов, — уклончиво намекнул магистр.

В голове Евгения роились самые разные подозрения и вопросы, однако он не мог их задать. Он не доверял Ньютону, в то же время был не в состоянии сопротивляться его могучему интеллекту. Ведь он где-то слышал о том, что незримое братство якобы располагает возможностью перемещаться во времени, но никогда не придавал этому значения. И вот теперь, когда магистр ордена показал вселенский хроноскоп, эту демоническую машину времени, которая не имела ничего общего с машиной, ему стало жутко оттого, что некое братство в бессознательном мире могло перемещать пусть даже ничтожно малые количества ментальной энергии из одного времени в другое.

— Cartes говорил, ты историк. Это правда?

— Да, сир, — сухо подтвердил Евгений, наблюдая за тем, как Ньютон проверяет на хроноскопе четыре стрелки, установленные на час, день, год, тысячелетие…

— Ну и дела, значит, мы с тобой почти коллеги! — взбодрил его Ньютон, почувствовав, что Евгений вот-вот попросится выйти вон из корпускулы. — Должно быть, тебе, как историку, известны мои работы по библеистике.

— В университете прочел «Замечания на книгу пророка Даниила», — признался Женич. — Еще видел составленный вами чертеж Храма на Сионской горе.

— Ах да, Первый Храм! — подхватил Ньютон. — Можешь себе представить, какой мудростью обладало бы человечество, познай оно истинный замысел сего Строения!

— Полагаю, тогда бы перед людьми открылись все тайны мироздания, — решил ему подыграть Евгений.

— Тайны божественного Творения и Ковчега Завета! Целокупность древнего знания, идущего от самого Адама! — восторгался Ньютон. — Как раз на этом меня и подловил Люцифер, знаешь, он ведь обещал раскрыть мне самую главную тайну!

Конец ознакомительного фрагмента.