Сон № 9

Дэвид Митчелл, 2001

Второй роман современного классика Дэвида Митчелла, дважды финалиста Букеровской премии – за «Сон № 9» и за «Облачный атлас» (недавно экранизированный Томом Тыквером и братьями Вачовски). Двадцатилетний Эйдзи Миякэ приезжает со своего крошечного островка в Токио, снедаемый одной навязчивой идеей – найти отца, которого не видел никогда в жизни. Будни Эйдзи неуловимо перемешаны с фантазиями и снами, он листает дневники человека-торпеды, встречает безжалостную якудзу, Джона Леннона и бога грома. То ли простое невезение, то ли незримая рука судьбы ведет Эйдзи от злоключения к злоключению, от работы в бюро находок – в кулуары эксклюзивного клуба «Пиковая дама», от невольного участия в мафиозных разборках – к первой любви… «Головокружительная смесь триллера, трагедии, сказочной притчи, видеоигр и портрета современной неспокойной Японии. Достойнейший кандидат на Букера» (Guardian). Перевод публикуется в новой редакции.

3. Видеоигры

Краем глаза замечаю, как отца запихивают в фургон без номерных знаков, припаркованный на другой стороне бейсбольной площадки. Я узнал бы отца где угодно. Он колотит по заднему стеклу, но фургон выезжает за ворота и исчезает в клубах токийской гари. Вспрыгиваю на патрульный стратоцикл, снимаю бейсболку и пристраиваю ее на панель управления. Сверкает мятная улыбка Зиззи, и мы срываемся с места. Мимо скользят лавандовые облака. Навожу пистолет на какого-то вертлявого перца-школьника, но на этот раз все именно так, как выглядит. Верх черного, как ночь, «кадиллака» поднимается, и оттуда высовывается лобстер-гангстерБах! Панцирь и клешни разлетаются во все стороны. Даю очередь по заднему стеклу, автомобиль взрывается, вспыхивает разноцветным пламенем. Фургон сворачивает на дорогу в аэропорт. В тоннеле нас подрезает машина «скорой помощи» — врач, размахивая скальпелем, прыгает к нам на капот, злобно таращит глаза в чумной пенеБах! По яйцам! Бах! Блевотина на капотеБах! Мутант шатается, но не умираетБах! Подброшенный силой выстрела, он пробивает рекламный щит. Перезарядка.

— Ты ас, — проникновенно шепчет Зиззи.

Мы добираемся до аэропорта как раз вовремя, чтобы увидеть, как отца втаскивают в ванильный самолетик «Сессна»^[52]. Я не решаюсь стрелять в похитителей с такого расстояния, боюсь промахнуться. Громадный хохмакоптер заслоняет солнце, и оттуда по тросам на землю гроздьями десантируют зомби. Еще в воздухе я десятками превращаю их в месиво, но вязкая каша армии смерти расползается слишком быстро.

— Зэкс, милый, — говорит Зиззи. — Мегаоружие в «Макдональдсе»!

Я активирую золотые арки и выбираю скорострельную базуку двадцать третьего века. В моих руках она с урчанием косит врагов; вскоре взлетно-посадочная полоса усеяна подергивающимися конечностями. Я палю по хохмакоптеру, пока тот не пикирует на цистерны с топливом. Мир озаряется ярко-розовыми октановыми взрывами.

— Молодец, Зэкс! А теперь следуй за похитителями твоего отца до их секретной лаборатории!

Взмываем вверх и гонимся за «Сессной»; нажимаю на кнопку джойстика, чтобы пропустить вступление. Мы попадаем в преисподнюю. В клоаке — тишина. Мертвая тишина. И тут откуда ни возьмись — гигагидра; девять голов источают лаймово-зеленую слизь, покачиваясь на девяти извивающихся, как лассо, шеяхБах! В капусту. Перезарядка. Но из каждого обрубка вырастают две новые головы.

— Зажарь урода! — визжит Зиззи.

Я целюсь в тушу многоголовой твари и привожу в действие огнемет. Вжууууууууух! Тварь скукоживается в хлещущих струях и петлях клубничного пламени. Лилейная Лилит^[53] — Бах! — только ее и видели. Рой кибершершней — бахбахбах — перезарядка. Рука немеет от боли. Тоннель сужается. Тупик. Невидимая глазу железная дверь со скрипом распахивается — на пороге силуэт ученого.

— Сынок! Ты нашел меня! Наконец-то!

Расслабившись, разминаю затекшую руку.

— Ты успел… — Он срывает накладную бороду, портфель превращается в гранатомет. — К своей смерти!

Из шершавого сумрака ко мне устремляются тучи самонаводящихся ракет с тепловыми головками. Бахбахбах! Бóльшая часть ракет не задета, и мне не удается даже прицелиться в самозванца. На экран брызжут алые пиксели крови.

— Зэкс, — умоляет моя сестра, — не покидай меня здесь — вставь монетку, давай еще. Милый, не уходи.

— Милый, — передразнивает голос за спиной, — не уходи!

Откладываю пистолет и оборачиваюсь посмотреть на незваного зрителя, который издевательски аплодирует. Первая мысль: он слишком крут, чтобы торчать в игровом центре. Старше меня, гладко зализанный конский хвост, серьга в ухе. Внешность как у поп-звезды.

— Впервые в преисподней, да? — Его голос выдает уроженца Токио.

Я киваю. Реальный мир постепенно обретает свои очертания.

— Со мной было то же самое, когда я спустился туда в первый раз.

Звуки лазерных выстрелов, вой вампиров, дребезжание монет, непрерывная музыка видеоигр.

— Вот как.

— Ты увидел отца и потерял бдительность. Грязный трюк! В следующий раз пристрели яйцеголового на месте. Придется сделать девять выстрелов.

— Что ж. Извини, что умер и испортил тебе удовольствие.

Он небрежно пожимает плечами:

— Ты приговорен с первой монеты. Платишь, чтобы отсрочить свой конец, но в конечном счете выигрыш остается за видеоигрой.

Окурок моей «Мальборо» подыхает в пепельнице.

— Глубокая мысль.

— На самом деле я ждал свою подружку в бильярдной наверху. Похоже, она играет в игру типа «заставь его ждать, держи на крючке». Вот я и пошел вниз — убедиться, что она не перепутала и не ждет меня снаружи. А тут ты — с головой ушел в «Зэкса Омегу и луну красной чумы»: я не удержался, остановился посмотреть. Ты знаешь, что высовываешь язык, когда напряженно думаешь?

— Нет.

— На самом деле это игра для двоих. Я с ней две недели бодался, пока не сборол.

— Наверное, потратил целое состояние.

— Нет. Дистрибьютор работает на человека, который работает на моего отца.

На это нечего ответить.

— Что ж, надеюсь, твоя подружка скоро появится.

— Лучше бы пришла, стерва. Иначе я с нее шкуру спущу.

Субботний вечер в Сибуя^[54] бурлит и истекает потом. Через неделю после бессонной ночи я решил развеяться. Квартал удовольствий пышет таким жаром, что, кажется, вспыхнет, стоит разок чиркнуть спичкой. В прошлом году дядя Толстосум водил меня в свой бар в Кагосиме, но это отстой по сравнению с тем, где я сейчас. Цены тоже не сравнить. В барах — полчища трутней: галстуки оттянуты, воротнички расстегнуты. Трутни женского пола прячут офисную форму в наплечных сумках. Не слишком ли строго я сужу трутней, учитывая, что теперь я — один из них? Но я только притворяюсь, что я один из них. А может, все так начинают? И господин Аояма тоже. Парочки на свиданиях. Американцы с красотками в лунных очках. У официантки с прекрасной шеей в записной книжке полно телефонов приятелей, таких как мой незваный зритель в игровом центре. Огромная реклама «ПЕЙТЕ КОКА-КОЛУ» каскадами изливает лавовый багрянец и непорочную белизну. Иду, посасывая шипучий леденец. Хостессы заботливо усаживают в такси престарелых президентов компаний, приветливо машут на прощание. В ресторане, залитом янтарным светом, все знакомы друг с другом. На скутере проезжает монгольский богатырь-исполин, по обе стороны от него девицы, наряженные крольчихами, раздают листовки с рекламой нового торгового комплекса. Девушки в целлофановых жилетках, трусиках и колготках сидят в стеклянных кабинках перед клубами, предлагая легкую беседу и купоны на десятипроцентную скидку. Представляю, как кошу эти толпы мегаоружием двадцать третьего века. Иллюминация и лучи лазерных прожекторов окрашивают облака в карамельные цвета. У входа в «Пенный мир Афродиты» зазывала расписывает достоинства девушек на фото, пришпиленных к стенду:

— Номер один — русская, холеная, покладистая. Два — филиппинка, обходительная, превосходно вышколена. Француженка — этим все сказано. Бразильянка — темный шоколад, есть за что укусить. Номер пять — англичанка, белый шоколад. Шесть — немка, любительница сосисок. На этих милашках из Кореи — ни унции лишнего жира. Номер восемь — экзотические черные близняшки, а номер девять — ну, номер девять слишком хороша, чтобы ее лапал простой смертный…

Заметив, как я таращусь на все это, он гогочет:

— Приходи лет через десять, сынок, как поднакопишь деньжат!

Иду мимо магазина электроники и на экране телевизора вижу, как кто-то очень знакомый тоже идет мимо магазина электроники. Он останавливается и с изумлением изучает экран, волнуясь о том, как выглядит в глазах окружающих. Покупаю новую пачку «Мальборо». Проходя мимо красных фонариков какой-то лавки, где продают лапшу, вдыхаю кухонные пары, вспоминаю, что голоден. Пытаюсь рассмотреть, что там, за витриной. Возможно, эта замызганная лавка мне по карману. Раздвигаю дверь и вхожу сквозь нити бусин в проеме. Душная дыра, наполненная кухонным гамом. Заказываю лапшу с поджаренным тофу и зеленым луком и усаживаюсь у окна, наблюдая, как мимо текут толпы прохожих. Приносят лапшу. Угощаю себя стаканом воды со льдом. С двадцатилетием, Эйдзи Миякэ. Сегодня Бунтаро вручил мне богатый урожай поздравительных открыток — по одной от каждой из моих четырех теток. Пятый конверт оказался еще одним посланием из министерства нежеланных писем, продолжающего кампанию под лозунгом «Достать Миякэ». Закуриваю «Мальборо», вынимаю письмо, чтобы снова перечитать его, пытаясь вычислить, шаг ли это вперед, назад или в сторону.

Токио, 8 сентября

Эйдзи Миякэ!

Я жена твоего отца. Его первая, настоящая, единственная жена. Так-то вот. Мой информатор в «Осуги и Босуги» сообщил, что ты пытаешься связаться с моим мужем. Да как ты смеешь? Неужели ты воспитан столь убого, что тебе неведомо слово «стыд»? Так или иначе, я подозревала, что такой день придет. Значит, ты узнал о том, что твой отец занимает влиятельный пост, и рассчитываешь на легкую поживу. «Шантаж» — это скверное слово, придуманное скверными людьми. Но для шантажа необходимы смелость и податливые жертвы. У тебя нет ни того ни другого. По-видимому, ты считаешь себя умником, но в Токио ты — всего лишь алчный деревенский мальчишка, и мозги твои погрязли в навозе. Я твердо намерена защитить своих дочерей и мужа. Мы уже заплатили достаточно, более чем достаточно, за то, что сделала твоя мать. Возможно, это ее совет? Она — пиявка. Ты — чирей. Я хочу, чтобы ты понял элементарную вещь: если ты посмеешь причинить беспокойство моему мужу, показаться на глаза кому-нибудь из нашей семьи или попросить хоть иену, тогда, как и любой гнойный чирей, ты будешь удален.

Допиваю оставшийся от лапши бульон. Дракон, изогнувшись вокруг земли, ловит свой хвост. Ну что ж… В день своего совершеннолетия я получил в подарок страдающую паранойей мачеху, которая любит подчеркивать, и по меньшей мере двух сводных сестер. К несчастью, само по себе письмо ничем не поможет: в нем нет ни подписи, ни адреса. Оно отправлено из северного округа Токио, и если написано там, то круг поиска сужается примерно до трех миллионов человек. Моя мачеха не дура. Ее ненависть ко мне — еще одно препятствие. С другой стороны, чтобы оттолкнуть меня, до меня нужно дотронуться. К тому же письмо написал не отец, так что в худшем случае он все еще не уверен, стоит ли со мной встречаться. В лучшем же случае это означает, что ему до сих пор неизвестно о моих попытках его отыскать. И в эту самую секунду я понимаю, что на мне нет бейсболки. Это — наихудший из всех возможных подарков. Бейсболку мне подарила Андзю. Начинаю вспоминать — в игровом центре она была еще у меня. Выхожу на улицу и прокладываю дорогу обратно сквозь потоки искателей развлечений.

«Зэкс Омега и луна красной чумы» зазывает новых клиентов, а бейсболка исчезла. Обыскиваю взглядом ряды студентов, мутузящих отпрысков «Уличного бойца», толпу детворы вокруг «2084»; кабинки с девчонками, цифрующими свои фото под лица знаменитостей; аллеи служащих, играющих в маджонг с видеостриптизершами. Странно. Эти люди, подобно моей матери, платят психоаналитикам и лежат в клиниках, чтобы вернуться к реальности, — и эти же люди, подобно мне, платят «Сони» и «Сега», чтобы вернуться в виртуальный мир. Мордастый тип позванивает связкой ключей, и я догадываюсь, что это смотритель. Приходится кричать ему в ухо. От него воняет ушной серой.

— Вам не отдавали кепку?

— Чё?

— Я оставил здесь бейсболку, полчаса назад.

— Зачем?

— Забыл!

«Пожалуйста, подождите — совершается трансакция».

— Забыл, зачем оставил?

— Ладно, не важно.

Вспоминаю о незваном зрителе. Он вроде бы сказал: «Наверху, в бильярдном зале». Отыскиваю заднюю лестницу и поднимаюсь. Подводное безмолвие и подводный же полумрак. Три ряда столов под сукном цвета морской волны, по шесть в каждом ряду. Он в дальнем углу, играет в одиночку. На голове у него моя бейсболка. Хвост продет в отверстие над ремешком застежки. Он загоняет шар в лузу, поднимает взгляд и жестом приглашает меня подойти.

— Я знал, что ты вернешься. Поэтому и не стал тебя догонять. Хочешь отыграть?

— Лучше просто сними ее и отдай.

— И в чем же здесь интерес?

— Никакого интереса. Но это моя бейсболка.

Оценивающий взгляд.

— Верно. — Он с поклоном преподносит ее мне. — Без обид. Сегодня я сам не свой.

— Ничего. Спасибо, что спас мою кепку.

Он улыбается честной улыбкой:

— Пожалуйста.

Моя очередь.

— Ну, э-э, и насколько она теперь опаздывает?

— А когда «опоздать» переходит в «кинуть»?

— Не знаю. Часа через полтора?

— Значит, эта стерва меня форменным образом кинула. Вдобавок мне пришлось заплатить за этот стол до десяти. — Он тычет кием. — Хочешь, разыграем пару рамок, если ты не занят.

— Я не занят. Но у меня нет ни гроша, чтобы поставить на кон.

— А сигарету за партию ты можешь себе позволить?

Мне даже немного лестно: он принимает меня настолько всерьез, что предлагает сыграть с ним в пул. Все, чем я располагал по части компании, с тех пор как приехал в Токио, были Кошка, Таракан и Суга.

— Конечно.

Юдзу Даймон — студент выпускного курса юридического факультета, уроженец Токио и замечательный игрок в пул. Лучшего я не встречал. Он великолепен. На прошлой неделе я посмотрел «Бильярдиста». Даймон разделал бы героя Пола Ньюмена под орех^[55]. Из вежливости он позволяет мне выиграть пару партий, но к десяти часам выигрывает семь следующих подчистую, отточенным стилем, с разворотами на 180^о и ударами с наскока. Мы сдаем кии и садимся выкурить свои трофеи. Моя пластмассовая зажигалка сдохла — огонек пламени со щелчком вылетает из-под большого пальца Даймона. Красивая вещь.

— Платина, — говорит Даймон.

— Должно быть, стоит целое состояние.

— Мне ее подарили на двадцатилетие. Тебе надо больше тренироваться. — Даймон кивает в сторону стола. — У тебя меткий глаз.

— Ты говоришь, как мой школьный учитель физкультуры.

— Брось. Послушай, Миякэ, я решил, что суббота обязана компенсировать мне этот облом. Давай-ка пойдем в бар и снимем девчонок?

— Э-э, спасибо. В другой раз.

— Твоя подружка об этом не узнает. Токио слишком велик.

— Да нет, дело совсем не в…

— Значит, никакая женщина тебя сейчас не ждет?

— Только в моем воображении, но…

— Погоди, ты что — гей?

— Насколько я знаю, нет, но…

— Значит, ты дал обет воздержания? Ты член какой-нибудь религиозной секты?

Я показываю ему содержимое своего бумажника.

— Ну и что? Расходы я беру на себя.

— Я не могу развлекаться за твой счет. Ты и так уже заплатил за стол.

— Это — не развлечение за мой счет. Я же говорил тебе, что собираюсь стать адвокатом. Адвокаты никогда не тратят собственных денег. У отца есть счет на представительские расходы, четверть миллиона иен, которые нужно истратить, иначе бюджет его департамента пересмотрят и урежут. Так что, отказываясь, ты ставишь нашу семью в трудное положение.

Крупная сумма.

— И так каждый год?

Даймон видит, что я говорю серьезно, и разражается смехом:

— Каждый месяц, дурень!

— Развлекаться за счет твоего отца еще хуже, чем за твой счет.

— Слушай, Миякэ, я всего лишь предлагаю выпить пару кружек пива. Самое большее, пять. Я не пытаюсь купить твою душу. Брось. Когда у тебя день рождения?

— Через месяц, — вру я.

— Тогда считай, что я заранее делаю тебе подарок.

Санта-Клаус — бармен, красноносый Олененок Рудольф появляется из туалета с метлой в руках, а эльфы в колпачках обслуживают столики. Наблюдаю, как под потолком танцуют снежинки, и прикуриваю «Мальборо» от спички, поднесенной Девой Марией. Юдзу Даймон отбивает на столешнице ритмы психоделических рождественских песнопений.

— Этот бар называется «Веселое Рождество».

— Но сегодня девятое сентября.

— А здесь каждый вечер двадцать пятое декабря. Для девчонок здесь как медом намазано.

— Возможно, я наивен, но ведь твою девушку могло просто что-нибудь задержать.

— Ты более чем наивен. В каком веке застряла эта твоя Якусима? Стерва кинула меня. Я знаю. Мы с ней договорились. Если бы она хотела прийти, то пришла бы. А теперь я одинок, как новорожденный младенец, и на нее мне наплевать. Наплевать. Однако же — только не оборачивайся сразу, — по-моему, прибыл наш утешительный приз. Вон там, в уголке, между камином и елкой. Одна — в кофейной коже, другая — в вишневом бархате.

— Они выглядят как модели.

— Модели чего?

— Такие на меня дважды не посмотрят. И даже единожды не глянут.

— Я обещал оплатить тебе выпивку, а не ублажать твое самолюбие.

— Да я серьезно!

— Чушь.

— Ты же видишь, как я одет.

— Мы скажем, что ты роуди^[56] какой-нибудь группы.

— Ну, за роуди я тоже не сойду.

— Мы скажем, что ты роуди у «Металлики».

— Но ведь мы же с ними не знакомы.

Даймон закрывает лицо ладонями и хихикает:

— Ах, Миякэ, Миякэ. Для чего, по-твоему, созданы бары? Думаешь, людям нравится платить астрономические цены за дрянные коктейли? Допивай свое пиво. Чтобы внедриться в расположение противника, понадобится виски. Никаких возражений! Взгляни на ту, что в бархате. Представь, как ты зубами распускаешь шнуровку корсажа или что там на ней надето. Ты ее хочешь? Да или нет?

— Кто бы не захотел, но…

— Санта! Санта! Два двойных «Килмагуна». Со льдом.

— Итак, после изнасилования, — говорит Даймон в полный голос, как только мы пересаживаемся за соседний столик, — их мир разбит вдребезги. Разрушен до основания. Она перестает есть. Обрезает телефон. Единственное, что ее хоть как-то занимает, — это видеоигры покойного сына. Когда мой приятель утром уходит на работу, она уже сидит, согнувшись над пистолетом, и расстреливает мужчин на шестнадцатидюймовом «Сони». Когда он возвращается, она и бровью не ведет. Кастрюли так и стоят на столе — ей плевать. Бах-бахбах! Перезарядка. Тем временем полиция прекращает расследование — изнасилование ночью, на пустынной горе? Глухой номер. По большей части мужчины просто не понимают, как подобное может… Знаешь, Миякэ, я совершенно разочаровался в нас, мужчинах. Короче, так проходит девять месяцев. Она сидит дома. Даже за порог не ступает. Он сходит с ума от беспокойства — помнишь, что с ним было после вашей битловской тусовки? Комок нервов. В конце концов он обращается за советом к психиатру. Психиатр каким-то образом приходит к выводу, что ее необходимо вернуть к людям, иначе у нее разовьется самовнушенный аутизм. А они познакомились в университетском оркестре: она была ксилофонисткой, он — тромбонистом. В общем, он покупает два билета на «Картинки с выставки»^[57] и долго уговаривает ее пойти, пока она не соглашается. Сигарету?

Я точно помню, что, когда мы сели за этот столик, на нем была пепельница.

— Извините. — Даймон наклоняется к Кофе. — Можно?

— Конечно.

— Огромное спасибо. Вечером перед концертом она принимает успокоительное, они одеваются, идут ужинать при свечах в шикарный ресторан, потом занимают свои места в первом ряду. Звучит тромбон. Ну, знаешь… — Даймон выпевает вступительные такты. — И она холодеет. Глаза как лед. Ногтями впивается ему в бедро. Ее бьет дрожь. Презрев приличия, он выводит ее из зала, пока у нее не началась истерика. В фойе она объясняет, в чем дело. Клянется могилой своих предков, что музыкант, играющий на оркестровых тарелках, — тот самый, кто ее изнасиловал.

Бархотка и Кофе вслушиваются в его рассказ.

— Да-да, я знаю, ты думаешь, почему они не обратились в полицию? В девяти случаях из десяти судья говорит, что женщина сама виновата, не надо было надевать короткую юбку и все такое, а насильник подписывает бланк с извинениями и выходит сухим из воды. В общем, она требует, чтобы он отомстил за ее поруганную честь, иначе она спрыгнет с крыши «Токио Хилтон». Ну, ты его знаешь. Он не дурак. Он тщательно готовится, добывает незарегистрированный пистолет с глушителем, покупает хирургические перчатки. Однажды вечером, пока оркестр исполняет Пятую симфонию Бетховена, он проникает в квартиру музыканта — тот живет один, со своей коллекцией кристаллов. То, что он там находит, подтверждает рассказ его жены. Порнораспечатки из интернета, садомазохистские прибамбасы, наручники, свисающие с потолка, изрядно потасканная надувная Мэрилин Монро. Он прячется под кроватью. Где-то после полуночи ударник возвращается, прослушивает автоответчик, принимает душ и ложится в постель. Мой приятель обожает драматические эффекты. «Даже монстру следует заглядывать под матрас!» Бахбахбах!

— Ничего себе.

— Это еще не все. Ох, зажигалка не работает. Секундочку…

Даймон наклоняется к Кофе, которая уже открывает свою фирменную сумочку.

— Ох, простите за беспокойство… огромное спасибо.

Она сама щелкает зажигалкой. Даймон прикуривает сигарету, а потом еще одну для меня. Я смущенно киваю.

— Месть — лучшее лекарство. Ты, наверное, помнишь заголовки в местных газетках: «Чей удар сразил ударника?» Но успех убийства целиком и полностью зависит от подготовки. У полиции нет никаких улик. Жена моего приятеля в считаные дни идет на поправку. Она снова преподает в школе для слепых. Выбрасывает видеоигры. Весной в Йокогаму приезжает оркестр «Сайто Кинэн»^[58], и на этот раз она сама просит купить билеты в первый ряд. Все как в прошлый раз, только сейчас она счастлива. Совесть его не мучает — он всего лишь совершил акт правосудия, который должно было совершить государство, если бы полицейские были посообразительнее. Итак, они наряжаются, ужинают при свечах в шикарном ресторане и занимают свои места в первом ряду. Вступают струнные — и она холодеет. Глаза как лед. Дыхание прерывистое. Он думает, что у нее приступ, и выводит ее в фойе. «В чем дело?» — спрашивает он. «Второй виолончелист! Это он! Тот, кто меня изнасиловал!» — «Что?! А кого же я убил в прошлом году?» Она качает головой, будто он сошел с ума. «О чем ты? Второй виолончелист и есть тот самый насильник, клянусь могилой своих предков! Отомсти за мою поруганную честь, иначе я убью себя электрическим током».

— Невероятно! — ахает Кофе. — А он, типа, что?

Даймон оборачивается, Кофе закидывает ногу на ногу, и нас становится четверо.

— Пошел в полицию. Признался в убийстве музыканта. К тому времени, когда начался суд, она обвинила в изнасиловании девять разных мужчин, в том числе министра рыбной промышленности.

Бархотка в ужасе:

— Все это случилось на самом деле?

— Поверьте, — Даймон выпускает колечко дыма, — каждое слово — чистейшая правда.

Я иду к Санте сделать заказ, возвращаюсь к столику, а рука Даймона уже лежит на спинке стула Кофе.

— Типа… ага. — Кофе высовывает кончик языка между белых губ. — А вот и помощничек Санты.

Ее лицо в зефирном макияже.

Бархотка, шурша колготками, поворачивается ко мне, и Годзилла просыпается.

— Юдзу-кун говорит, что ты в музыкальном бизнесе?

Я вдыхаю аромат ее духов, увлаженный и подсоленный потом.

— А я сейчас подрабатываю моделью, снимаюсь для рекламы крупнейшей в Токио сети клиник пластической хирургии.

Она наклоняется ко мне со своей «Ларк слим» в ожидании огня, и Годзилла вздымает свою жуткую голову. Даймон подталкивает ко мне зажигалку. Лицо Бархотки сияет. И до этой минуты я весь вечер не вспоминал об Андзю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

52

«Сессна» — легкомоторный самолет одноименной канзасской компании, основанной в Уичите в 1927 г. авиаконструктором Клайдом Верноном Сессной (1879–1954).

53

Лилейная Лилит — аллюзия на песню Фила Коллинза «Liliwhite Lilith» с альбома «The Lamb Lies Down on Broadway» («Заклание агнца на Бродвее», 1974) рок-группы Genesis.

54

Сибуя — токийский район, где сосредоточены ночные заведения.

55

На прошлой неделе я посмотрел «Бильярдиста». Даймон разделал бы героя Пола Ньюмена под орех. — «Бильярдист» («The Hustler») — американский художественный фильм режиссера Роберта Россена по мотивам одноименного романа Уолтера Тевиса, вышедший на экраны в 1961 г.; сценарий написал Сидни Кэрролл — отец писателя Джонатана Кэрролла, главную роль исполнил Пол Ньюмен; в России также известен под названиями «Мошенник» и «Король бильярда».

56

Роуди — администратор, техник или рабочий сцены в гастролирующей группе.

57

«Картинки с выставки» — цикл фортепианных пьес Модеста Мусоргского (1874).

58

Оркестр «Сайто Кинэн» — симфонический оркестр, основанный в 1984 г. дирижером Сэйдзи Озава и названный в честь знаменитого японского виолончелиста и дирижера Хидэо Сайто (1902–1974).