Между жизнью и смертью. История храброго полицейского пса Финна

Дэйв Уорделл, 2018

Хартфордшир, 5 октября 2016 года, примерно два часа ночи. Офицер полиции Дэйв Уорделл и его служебный пес по кличке Финн пытались задержать подозреваемого в ограблении, когда преступник обернулся и атаковал своих преследователей. Финн был ранен ножом с 25-сантиметровым лезвием сначала в подмышку, а затем – когда попытался прикрыть хозяина – в голову. Пес, без сомнения, спас своего напарника, но теперь шла борьба уже за жизнь самого Финна. В тот момент в голове Дэйва Уорделла пронеслись различные воспоминания об их удивительной дружбе и привязанности. Отношения полицейского и его питомца – это замечательный пример крепкой связи человека и собаки, продолжающейся с тех пор, как девятимесячного Финна забрали из приюта. За время своей службы Финн сталкивался со всеми возможными видами полицейских заданий: искал пропавших детей, задерживал вооруженных преступников, спасал людей. Но Финн не просто полицейская собака, он любимец всей семьи. Эта жизнеутверждающая книга посвящена именно ему.

Глава 2

Если хотите огорчить полицейского кинолога — огорчите его собаку. Если хотите огорчить собаку — огорчите ее кинолога.

Расхожая поговорка среди кинологов

Первые двое полицейских, с громким шумом проникшие в сад через металлические ворота, были те самые люди с оружием, которых мы изначально вызывали в качестве подкрепления. Я не говорил им, где нахожусь: должно быть, они пришли сюда, потому что услышали какую-то возню.

Потом сюда подоспели и другие мои коллеги. Скоро в этом маленьком саду собралось пять или шесть полицейских. В тот момент я не вполне понимал, что происходит вокруг: всё мое внимание было приковано к Финну. В то время как двое стражей правопорядка задерживали преступника, другой мой товарищ дал мне фонарик. И хотя было понятно, что Финн чувствует себя очень плохо, он позволил мне перевернуть себя на бок, чтобы я мог лучше рассмотреть его раны.

Вокруг было море крови. Из-за нее шерсть на животе Финна оказалась скользкой. Но мне никак не удавалось найти саму рану. Тогда я поднял Финну лапу и услышал шум, от которого у меня застыла в жилах кровь. Этот шум создавался воздухом, входившим в тело Финна через отверстие, которого не должно было там быть.

— Ах ты, гад! ― закричал я, найдя рану. ― Ты ранил мою собаку, чертов кусок дерьма!

Это, конечно, не тот язык, которым я могу гордиться, но, казалось, в тот момент слова сами срывались с моих губ. У Финна продолжалось кровотечение, кровь испачкала мне руки и насквозь промочила штаны. Неужели мой мальчик умрет прямо здесь, у меня на глазах?

— Мы должны идти! ― отчаянно закричал я. ― Мне нужно к ветеринару. Сейчас же!

В это время я почувствовал, как кто-то едва коснулся моего плеча. Я услышал знакомый мягкий голос.

— Дэйв, дай мне ключи от своей машины. ― Это был мой коллега Скотт. ― Я тебя отвезу в ветклинику. Мы уже предупредили врачей, поэтому они ждут нас. Трясущимися руками я достал ключи из кармана, бросил их Скотту, взял Финна на руки и побежал обратно через сад и поле к своей машине, где мне пришлось снова положить Финна на землю, чтобы открыть клетку. Тем временем Скотт уже сел на водительское сиденье и завел машину. Что касается Жемчужины, то за годы службы в полиции она привыкла к разного рода драмам, сейчас она поняла, что случилось что-то действительно страшное, и вела себя необычно тихо. Она просто сидела и смотрела на нас из клетки.

Я осторожно, как только мог, посадил Финна в его собственную клетку, из-за крови кипенно-белая шерсть пса стала влажной. Мне с трудом приходилось сдерживать страх, усиливавшийся с каждой минутой. Есть ли еще надежда, что Финн переживет этот ад, если он уже потерял столько крови?

Я осознавал всю опасность положения Финна, потому что знал, насколько быстро человек, которого ранили в сердце, может умереть от потери крови. Однажды мне пришлось стоять и беспомощно смотреть, как угасает молодой парень, несмотря на все усилия врачей. Поэтому примерно понимая, куда ранен Финн, я был в отчаянии. Успеем ли мы вообще доехать до ветеринара?

Я обежал машину и резко сел на переднее пассажирское сиденье, убрав перегородку, разделявшую клетку и кабину грузовика. Я уже говорил, что обычно делаю так, если мне надо быстро вывести Финна из машины, но сейчас я хотел успокоить своего друга, пока мы будем ехать. Я понимал, что с каждой минутой ему будет всё хуже.

К счастью, ближайшая круглосуточная ветеринарная лечебница находилась всего в паре километров от нас, а мы включили спецсигналы и сирену, сообщая по всем радиочастотам, что едем. Теперь о ранении Финна знали уже все, потому что, окончательно разобравшись, в чем дело, я орал в рацию слова: «Он ранил мою собаку», надеясь, что меня кто-нибудь услышит. Именно мои коллеги, находившиеся в состоянии шока от увиденного, и предупредили ветеринара о случившемся. Я слышал, как моя знакомая — кинолог по имени Каз, — отказываясь от чьей-то помощи, говорила:

— Нет, мне ничего не нужно! Послушайте! Финн и Дэйв получили ранение! Нам всем прямо сейчас нужно ехать в Стивенидж!

Затем в переговоры вмешался начальник местной полиции, спрашивавший, на каком основании на место было вызвано вооруженное прикрытие. Я поднес рацию ко рту:

— Вообще-то этот поганый мерзавец только что ранил меня и мою собаку. Как вы думаете, это достаточное обоснование?

Ответ был коротким и спокойным, и реакция последовала незамедлительно. В бой вступила небольшая армия.

∗ ∗ ∗

Я не имел понятия, насколько серьезные травмы получил Финн, но его кровотечение не прекращалось. Несмотря на это пес был не столько напуган, сколько взволнован: он скулил, визжал и, как это бывало всегда, если мы включали проблесковые маячки, отказывался ложиться: очевидно, он считал, что впереди предстоит новый срочный вызов. Однако я понимал, что это ничего не значит: такое поведение было, как и у меня, лишь следствием выработки адреналина, еще остававшегося в крови.

Что же касается меня, то я был очень напуган, так как не понимал, где кончаются следы от крови Финна и начинаются мои. Только открыв клетку Финна по приезде в ветеринарную клинику, я понял, насколько невероятным было то, что Финн выжил. Когда врачи спросили меня, сколько крови потеряла собака, вместо ответа я подвел их к машине, чтобы они могли оценить всё своими глазами.

Они вернулись молча и стали спешно готовиться к осмотру Финна. Хотя мне никто не предлагал, я взял моего друга на руки и сел на пол, который немедленно из нежно-зеленого тоже стал красным. Всё, что я мог сделать — это максимально крепко держать грудь Финна, пока подошедшие медики стригли псу шерсть, чтобы поставить капельницу, надеясь таким образом улучшить состояние пса и выиграть время для проведения необходимых действий — то есть осмотра ран.

И как только они поставили капельницу, я услышал тот же самый леденящий душу шум, что и тогда в саду. Это похоже на звук воды, утекающей после того, как из ванной вынули пробку. Значит, дело очень серьезное. Этот шум вызывал воздух, проникавший в грудную клетку Финна. Он запомнится мне надолго.

∗ ∗ ∗

В ту ночь я принимал в спасении Финна самое активное участие. Я делал это не потому, что имел большой опыт работы ветеринаром, просто мне нужно было быть рядом с моим другом, нужно было помочь ему. О том, что я буду сидеть в комнате ожидания, не могло быть и речи. Я должен был оставаться с Финном до конца, потому что на протяжении последних семи лет он всегда был со мной. Мысль о том, что я оставлю друга в одиночестве в тот момент, когда он, возможно, умирает, была для меня невыносимой.

Поэтому я не ушел в комнату ожидания, и врач, видимо, понимая, что спорить со мной бесполезно, позволил мне сделать всё, что было в моих силах.

Моя роль в основном заключалась в том, чтобы морально поддерживать Финна, гладя и успокаивая целовать и обнимать его, пока ветеринары будут проводить осмотр, чтобы немного уменьшить его страх, раз уж я не могу ничего поделать с болевыми ощущениями.

Любой, кто видел своего обожаемого питомца в критическом состоянии, понимает, какие чувства я испытывал в тот момент. Дыхание Финна было частым и прерывистым — так дышат, если тебе отчаянно не хватает кислорода, — и я понимал, что теперь адреналин тут не при чем. Дело было в том, что в груди у пса скопилось слишком много воздуха, мешавшего нормальной вентиляции легких, как если бы кто-то сидел на его ребрах. С каждым вздохом организм собаки старался получить как можно больше кислорода, но безрезультатно. Финн угасал прямо у меня на глазах.

Мне казалось, что я нахожусь в эпицентре невероятно сильного шторма. Повсюду была кровь и летали клочья шерсти, рация непрерывно трещала, звонили мобильные телефоны, пищали различные приборы, а по углам комнаты, думая, что я ничего не слышу, врачи вели свои разговоры. Эта ситуация была из разряда самых невероятных происшествий, какие только могут происходить с людьми, ситуаций, которые мы обычно видим лишь в новостях или голливудских фильмах. Поэтому все собравшиеся в тот момент в помещении — ветеринарный врач, две медсестры, Скотт, который привез нас сюда, и, конечно, я, сидевший на полу, как того требовала ситуация, — казалось, не знали, что лучше всего сделать в данном положении.

А посреди всего этого пугающе тихо лежал мой друг, такой же добрый и верный молодой пес, каким он был все эти годы, который доверил мне и людям, собравшимся вокруг, спасение своей жизни. У него не было даже мысли сопротивляться ветеринарам, причинявшим ему еще больше страданий, он оставил всё на мое усмотрение и, слушая мой голос, позволял медикам делать свою работу. Пес даже нащупал мою рану и попытался ее почистить. Несмотря на то что Финн получил очень тяжелое, возможно, даже смертельное ранение, для него всё равно самым важным было мое самочувствие. Наблюдая за ним, я, можно сказать, получил второе ранение — на этот раз в сердце. После всего того, что с ним случилось, пес продолжал думать о своем папочке.

С каждой минутой его дыхание учащалось, становясь всё более тяжелым, и, пока ветеринары продолжали осматривать его, внутри у меня всё сжималось от ужаса. Почему же они ничего не делают с моим мальчиком? Я не удержался и спросил ветеринаров: неужели они будут просто стоять и смотреть, как собака умирает от потери крови? На самом деле я, конечно, не хотел никого обидеть, я просто был очень расстроен и сердился. Безусловно, медики были профессионалами своего дела и никак не ответили на мой вопрос.

На самом деле они внимательно оценивали состояние собаки и, наконец, облегченно вздохнули, сказав, что Финна можно отправлять на рентген, мы вчетвером подняли его, положили на каталку и осторожно отвезли в абсолютно темную комнату. Там, конечно, пса пришлось оставить одного.

Финн спокойно дал мне уложить его на нужное место и уйти.

До того дня он повсюду следовал за мной, не отпуская ни на шаг, поэтому его поведение лишь еще больше напугало меня. Я испугался так сильно, что подумал, что задыхаюсь, и когда рядом оказались двое коллег, Конрад и Карл, уговорил последнего остаться рядом с Финном, пока я сбегаю на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом.

Сопровождавший меня Конрад не пускал обратно, пока я не промыл и не перевязал свою рану. Не было никакой суеты или ссор (хотя в тот момент я плохо запоминал события) — просто мы помогали друг другу как коллега коллеге.

Каз со своей собакой по кличке Отто всё еще оставалась на месте ограбления водителя такси, выслеживая подозреваемых. Так как предполагалось, что на свободе остаются еще несколько членов банды, операция была в самом разгаре. Позже я был поражен, узнав, что Карл и Конрад приехали ко мне из городов Хемел-Хемстед и Кембридж, находящихся от Стивениджа примерно в сорока пяти и сорока восьми километрах, соответственно. Карл также закрывал мою машину: увидев, сколько крови потерял Финн, он был удивлен, что пес всё еще жив.

В больницу приехал ветеринар по фамилии Хейли: значит, моего питомца ждет новый осмотр, а также болезненная операция по зашиванию колотой раны на голове, тянувшейся от уха до ресницы. Когда кто-то осматривал Финна, это оборачивалось для него новыми болезненными мучениями. К счастью, сейчас кровотечение, кажется, замедлилось, что было уже само по себе хорошо, однако оставалось непонятно, не началось ли у него внутреннее кровотечение. Новый осмотр также привел к обострению основной проблемы: поднимая ему ногу, мы снова вызвали поступление новой порции воздуха в грудь Финна, в результате чего дышать ему стало еще труднее. Тот факт, что сейчас пес вдыхал стопроцентный кислород, не имел никакого значения: если вентиляция легких станет невозможна, то он не сможет дышать. А затем наступит смерть.

Поэтому все вокруг снова начали тихо суетиться, снова и снова мы, поднимая пса, пытались перевязать рану, обматывая его тело с помощью специальной липкой пленки, пытаясь создать своеобразный кожух перед тем, как мы будем забинтовывать его. Но чем чаще мы двигали Финна, тем больше воздуха попадало ему в грудь. Было понятно, что, несмотря на то что врачам удалось ранее перевязать псу рану на груди, мы ведем борьбу с естественными процессами и обречены на провал.

Невооруженным глазом было видно, как ухудшается состояние Финна. Прежде худой, физически натренированный пес раздувался, словно бочка, и по мере того, как под действием скопившегося в организме воздуха давление на его легкие возрастало, это приводило к необходимости избавиться от него за счет движения, делая тщетными все наши предыдущие попытки перевязать рану. У нас не оставалось другого выбора, кроме как, используя поршневой шприц с клапаном, откачивать воздух из груди Финна, одновременно пытаясь закрывать рану, чтобы не допустить его попадание обратно. Это было медленное, тяжелое и крайне бесперспективное занятие. Но мы должны были справиться со своей задачей, чтобы стабилизировать состояние Финна перед предстоящей ему транспортировкой для операции. Операции, которая, по словам Хейли, была единственным шансом спасти моего друга. Но время неумолимо шло вперед, и положение становилось всё более отчаянным. Если мы не сможем предотвратить попадание воздуха в грудную клетку Финна, то он умрет еще до операции. Надеясь на лучшее, я пытался не поддаваться панике. Я никак не мог подготовиться к худшему, потому что никогда не сомневался в своем питомце, но сейчас он, очевидно, находился в очень тяжелом состоянии.

∗ ∗ ∗

В двадцати минутах езды от нас, в деревне Хайэм Гобен, находилась ветеринарная клиника Davies Veterinary Specialists — одно из немногих мест, где имелось всё необходимое, чтобы помочь Финну пережить эту ночь. Было уже четыре часа утра, когда за нами приехал полицейский фургон, в котором обычно перевозят заключенных. Однако в то утро мы с Финном вместе с Хейли отправились на нем в клинику. Мы сидели в окружении различных приборов, ко многим из которых, включая баллон с кислородом, бывший в условиях затрудненной работы легких жизненно необходимым, подключили моего пса.

Вопреки (а может быть, благодаря) уколу морфина, Финн снова выглядел очень взволнованным. Поэтому, пока машина с трудом и ревом пробиралась по дороге, я начал трепать его за уши и шептать приободряющие слова, чтобы успокоить.

Как и тогда в саду, когда пару секунд показались мне целой минутой, так и сейчас каждая минута, в течение которой Финн мог умереть, представлялась мне отдельной жизнью. Но, наконец, мы приехали на место, где нас уже встречала целая группа ветеринаров. Пока Хейли передавал врачам бумаги о состоянии здоровья Финна, группа медсестер, убедившись, что в его организме достаточно кислорода и морфина, ввела ему наркоз, а затем очень аккуратно поставила ему в грудь специальный зонд, чтобы следить за уровнем выкачиваемого воздуха и хоть чуть-чуть облегчить его дыхание.

Старший ветеринар клиники по имени Ронан, смотря на меня поверх очков, объяснял, какими будут следующие шаги врачей. Сначала они перевяжут рану (мне оставалось только верить, что у них это все-таки получится) и будут измерять уровень притока воздуха в легкие и из них, чтобы получить более полное представление о том, что происходит в организме Финна. Вскоре забрезжил первый робкий луч надежды на выздоровление: измерив псу давление, Ронан был очень обрадован, что нож задел лишь легкое.

— Но вы, Дэйв, больше ничем не можете ему помочь, ― вежливо сказал он мне. ― Подлечите свои раны и уезжайте отдыхать домой.

Я знал, что когда-нибудь этот момент настанет, так как всё обычно идет по заранее заведенному порядку: сначала совершается преступление, затем я должен показать свои раны доктору и, наконец, задокументировать это, так как это тоже своего рода доказательства. Но поскольку я не имел никакого представления о том, увижу ли я еще моего друга живым, то при мысли о расставании с ним мое сердце разрывалось.

— Папочка любит тебя, ― прошептал я, уткнувшись лицом в шерсть Финна. ― Тобой можно гордиться.

Он ответил мне, слабо помахав хвостом.

— Пожалуйста, спасите моего мальчика, ― умолял я Ронана. ― Сегодня он спас мне жизнь.

Главврач больницы ответил, что постарается сделать всё, что в его силах.

∗ ∗ ∗

У меня не было другого выбора, кроме как поступить так, как мне сказали. Сержант полиции отвез меня в ближайшую больницу, я остался глух ко всем его попыткам завязать со мной разговор. Несмотря на всё его добродушие, мне было попросту нечего ему сказать. Я онемел. Мною завладели опустошение и страх. Я думаю, что за весь разговор со своим собеседником произнес не более десяти слов: адреналин в организме закончился, и мое сознание было заполнено ужасными воспоминаниями. Этот нож, металлический блеск, тот момент, когда оружие вонзается Финну в грудь. Затем другое воспоминание: подозреваемый направляет нож на меня, но мой друг нейтрализует удар, подставляя голову, и после долгое время держит подозреваемого за ногу. Мой пес никогда не сдается, никогда не отлынивает от работы.

Как и все пациенты, приезжающие в отделение скорой помощи, я должен был сначала пройти регистрацию. Судя по табло, которое показывало время, я простоял в регистратуре полтора часа, однако совершенно этого не заметил. Дежурной медсестре пришлось задавать все необходимые вопросы дважды.

Затем вместе с сержантом мы сели ждать своей очереди, но скоро (по крайней мере, для меня) стало понятно, что в условиях, когда Финн находится между жизнью и смертью, я ни при каких обстоятельствах не смогу просидеть четыре с половиной часа в комнате ожидания. Я оглядел людей, которые обычно приходят в отделение скорой помощи, — у большинства из них разбиты головы, вывихнуты руки и ноги или же покраснели от чрезмерного пьянства лица. Моя же рука была в порядке. Ведь в госпитале для животных коллега перевязал ее. Да, на ней есть порезы, но от этого она же не отвалится прямо сейчас? А каждая минута в ожидании чего-то большего, чем простое заполнение бумаг, представлялась мне пустой тратой времени, которую я не должен и не могу допустить. Моя обязанность — быть с моим мальчиком, верно?

Сержант, без сомнения, знавший и понимавший всю тяжесть моего горестного положения, пошел узнать, что можно сделать в данной ситуации. К счастью, для меня — хотя в тот момент я еще не знал этого — немного раньше сюда же привезли одного небезызвестного мне человека. Это был наш молодой подозреваемый, которого доставили в наручниках с жалобой на укус собаки. Я думаю, что, узнав это, сержант сказал примерно следующее:

— Вы помните молодого человека, который ранее напал с ножом на полицейскую собаку и ее хозяина? Так вот этот человек и есть ее хозяин. Его собака находится в очень тяжелом состоянии, и у мужчины нет никаких сил сидеть здесь. Есть ли хоть какая-то надежда на то, что вы примете его сейчас же?

В результате через несколько минут меня вызвали в отдельный кабинет, где осмотрели и сфотографировали раны. С сожалением надо признать, что правда состоит в том, что во многих случаях бывает так: если ты человек в форме, то в больнице тебе не слишком рады. Врачу, которая меня осматривала, я должен сказать большое спасибо: она была очень добра и внимательна ко мне и помогла потихоньку начать приходить в себя. Женщина сказала, что мне очень повезло и, должно быть, нож был очень острым. Она также знала, в каком тяжелом состоянии находится Финн, знала, что он настоящий герой, которому, по-видимому, повезло меньше.

— Как он себя чувствует? ― спросила она, стараясь не задеть меня за живое.

— Не слишком хорошо, ― последовал ответ. ― Как, впрочем, и я. Хотелось бы оказаться рядом с ним.

— Ваша собака поправится, ― ответила женщина. ― Врачи приложат все усилия, чтобы поставить ее на ноги.

Речь доктора была совсем короткой, однако она успокоила меня.

Женщина снова перевязала мои раны, на этот раз наложив на них пластырь Steri-Strips. Но после этого мне не разрешили вернуться к Финну, поскольку людям, ведущим расследование и уже забравшим у меня машину и оборудование, требовалась и моя форма.

— Прошу прощения, Дэйв, ― сказал сержант извиняясь, ― но я должен отвезти тебя домой, а потом кто-нибудь придет и заберет одежду. Ты же знаешь, как это делается.

Было уже семь часов утра. Наступал новый день. Город пробуждался ото сна. Всё вчерашнее осталось в прошлом. Люди начинали заниматься своими делами.

Конечно, мой коллега был прав. Я и сам был полицейским, поэтому знал, как всё устроено.