Большой космос (сборник)

Дэн Шорин, 2013

Сборник «Большой Космос» Дэна Шорина – масштабное полотно Вселенной, раскрытое в двенадцати отдельных сюжетах. Одиннадцать рассказов и большая повесть «По эту сторону Стикса» показывают величие макрокосмоса будущего и микрокосмоса души, каждый раз под новым, неожиданным углом. Целая палитра чувств, идей, сюжетных интриг и настроений – от драматичного до смешного. Сюжеты некоторых историй, например, «Звёзды для дочки», «Коты не умеют улыбаться» и «Юзабилити», пересекаются между собой, другие отдельны, но все они – замечательные образцы космической и научной фантастики.

Звёзды для дочки

— Папа, а космос — это далеко?

Мы гуляем по парку, и маленькая Инга смотрит на меня влюблёнными глазами. Наташа идёт рядом, по выражению лица я понимаю, что она не разделяет щенячьего восторга дочери.

— Космос начинается вот тут, дочка, — я хлопаю себя по груди.

— Папа, я хочу в космос!

Поднимаю её на руки и заглядываю в карие глазёнки.

— Если человек к чему-то всю жизнь стремится, рано или поздно он к этому придёт. Даже если для этого придётся перешагнуть через вселенную.

Наташа недовольно бурчит за спиной. Насколько я знаю, сейчас она больше всего на свете хочет отобрать у меня дочку и крикнуть, чтобы я замолчал. Но в органах ей это, конечно, запретили. Они всё ещё пытаются получить секрет Нуль-Т. Людям порой трудно понять самые простые вещи, они всегда пытаются искать секреты там, где их нет. А для меня многие тайны перестали быть тайнами. После Ветрянки.

— Максим, пожалуйста, не пудри дочери мозги. Инга, девочка, папа шутит.

Наташа совершенно не умеет мечтать. Она никогда в жизни не смотрела в небо.

— Мама, смотри, звёзды совсем рядом!

— Максим, отпусти Ингу!

Чаша терпения Наташи переполняется. Сейчас ей плевать на особистов, плевать на всю вселенную. Есть её ребёнок, и есть безответственный отец этого ребёнка, который уже не совсем человек и который хочет сделать драгоценному ребёнку что-то непонятное — но обязательно плохое.

— Мама, но почему? — хнычет Инга.

— Девочка, мама не видит звёзды, — отвечаю я.

— Она слепая? — девочка доверчиво смотрит на меня.

— Нет, дочка, она домашняя.

Наташа забирает у меня Ингу и крепко прижимает к себе.

— Инга, не верь ему, твой папа плохой… человек, — на слове «человек» Наташа делает едва заметную паузу.

— Зато он хороший папа! — заявляет маленькая проказница. — Мама, знаешь, когда я вырасту, я ни за что не буду домашней.

— Максим, что ты делаешь с Ингой? — произносит Наташа назидательно-официально.

— Он меня взрослеет! — отвечает девочка.

Наташа фырчит, а я поднимаю взгляд в небеса. Нахожу взглядом Сириус и делаю шаг через бездну.

Он подошёл, когда я через прозрачный купол старбара наблюдал восход Сириуса. Валера всегда находит меня, не знаю, как это у него получается. Думаю, ему помогает кто-то из наших. Впрочем, Валера ни разу не подтвердил это мнение. Как и не опроверг.

— Красиво, не правда ли?

— Здравствуй, здравствуй, — прячу улыбку я. — Как дела?

— В личной жизни или в институте?

— Могу поспорить, что личной жизни у тебя до сих пор нет. Ты трудоголик, Валера, а женщинам нужно иногда уделять время.

— Когда-нибудь найдётся та, которая сможет принять меня таким, какой я есть, — улыбается Валера.

— И говорить вы с ней будете исключительно о квантовой физике, — сообщаю другу я.

— Говорить мы с ней будем о жизни. Знаешь, Максим, жизнь нечто большее, чем пришёл-ушёл-вернулся, даже если каждый твой шаг длиной с десяток светолет. Вот ты о Наташе подумал?

Натянуто улыбаюсь. Ну и кто тянул меня за язык начинать разговор о личной жизни? В некоторых вещах Валера просто невозможен.

— А как дела в институте? — без тени смущения спрашиваю я.

Будь на месте Валеры кто угодно другой, мой финт просто не прошёл бы. Но для Валеры работа — все, он представить себе не может, что я ухожу от неприятной темы.

— По-прежнему. Все говорят про колоссальные достижения института пространства и времени, но успехи пока остаются только на бумаге.

— Сегодня все открытия делаются на бумаге, — тяжело вздыхаю. — Времена учёных-одиночек ушли со смертью Альберта.

— Согласен, — Валера долго смотрит сквозь выпуклое стекло купола на медленно выползающий из-за горизонта слепящий диск. — А знаешь, мы почти поняли, как вы ходите.

— Расскажи-расскажи, — я с интересом смотрю на Валеру.

— Электромагнитные поля. Сложная модуляция, способная к созданию информационного двойника. А так как при переходе нарушается закон сохранения энергии, то оригинал просто исчезает, а копия возникает на новом месте.

— Эксперимент «Филадельфия»? — я вежливо улыбаюсь. — По-моему, давно доказано, что это умная мистификация.

Валера смущённо кашляет. Я прекрасно понимаю его. Человечество слишком долго обманывали, и теперь люди не верят простым решениям. Бывает.

К нам подходит официант. Местный. Человек.

— Что изволите? — спрашивает он.

— Дежурное блюдо, — заказывает Валера.

— А мне графин воды, — я вежливо улыбаюсь официанту. И когда он отходит, медленно сообщаю Валере:

— Он из безопасности.

— С чего ты взял?

— Знаю.

Валера задумчиво смотрит на восход.

— Всё-таки многое вам дала Ветрянка. Гораздо больше, чем человек может выдержать.

— Не Ветрянка нас научила этому знанию. Земля.

— Земля? — он недоверчиво улыбается.

— Знаешь, сколько раз меня пытались убить?

— Может, это иммунная система человечества?

— Обычная ксенофобия.

Официант приносит заказ. Из тарелки Валеры вкусно пахнет ванилью и какими-то пряностями. Наливаю воды в стакан и залпом выпиваю.

— Чего ему надо? — спрашивает Валера, торопливо жуя.

— Нуль-Т, — отвечаю я. — Новая игрушка для человечества. Не думаю, что он здесь, чтобы причинить мне вред. Просто шпионит. Космическая безопасность наконец-то поняла, что сами они Нуль-Т не откроют.

— Максим, расскажи о Ветрянке, — просит Валера.

— Что тебе рассказать? Про Источник писали во всех газетах…

— Нет, расскажи с самого начала. Я хочу понять вашу мотивацию.

— Мотивацию? — задумчиво гляжу на Валеру.

— Мотивацию, — повторяет он.

— Ладно, слушай.

Первый раз о Ветрянке люди услышали три года назад. «Титан» в тот раз возвращался на полутора тысячах световых со стороны Ядра. Настроение было хорошее, мы открыли три пригодные к терраформированию планеты, а впереди маячил двухгодичный отпуск. Я постоянно торчал на камбузе, пытаясь снять антиалкогольную защиту с синтезатора. Всей команде до чёртиков надоел отдающий хвоёй самогон, перегоняемый Лыскиным у себя в генераторной, а синтезатор на камбузе был способен выдавать даже марочные вина. Вот только между этой эстетикой и экипажем стоял код, поставленный капитаном Юдиным, убеждённым трезвенником и тираном. Согласно теории вероятности, поставленная передо мной задача не имела решения. Пятьдесят триллионов вариантов — это вам не фунт изюма. На практике, вероятно, тоже. Только меня что-то дёрнуло поспорить с Димкой Аковым, что я этот код сделаю. Наверное, причиной столь опрометчивого заявления был пятый или шестой стакан самогона; впрочем, о мотивах импульсивных поступков я задумывался крайне редко.

Сначала подобрать код мне показалось занятием плёвым. Когда дни рождения кэпа, его жены, тёщи и старшего сына во всех формах синтезатор принять отказался, я призадумался. Человеческий разум не может охватить пятьдесят миллиардов абстрактных чисел. От силы — несколько тысяч. Только как определить нужную мне комбинацию? Я курил прямо на камбузе, благо Санька Норкин благополучно забил на обязанности кока и целыми днями торчал у себя на каюте, проводя досуг за изучением порнодисков. Скорее всего, я бы переиграл Юдина. У меня тогда был и стимул, и необходимая квалификация, и, как я думал, масса свободного времени. Но судьба распорядилась иначе. Мои потуги прервал противный зуммер.

Сам по себе сигнал маршевой тревоги чем-то экстраординарным не является. Галактика похожа на большую свалку, в которой временами встречается самый неожиданный мусор. Когда этот мусор оказывается на пути «Титана», Юдин включает маршевые двигатели. И корабль слегка подправляет траекторию, избегая нежелательной встречи. Но моё счастливое неведение длилось всего несколько секунд. До того, как я посмотрел на пейджер и зафиксировал плановый промежуток работы маршевых двигателей. Полтора часа. При нашем ускорении за это время можно повернуть под прямым углом. Или обогнуть без потери скорости чёрную дыру среднего класса.

В рубку я влетел, ровно через три минуты, пренебрегая всеми правилами безопасности. Кроме Юдина здесь сидели особист Симагин и бортмеханик Димка Аков.

— Что за фигня происходит? — от души рявкнул я.

— Сядь в компенсатор, — спокойно сказал Юдин и повернулся ко мне. — Через две минуты включатся маршевые, а кататься по полу во время ускорения достаточно некомфортно.

Я уселся в эластичное кресло гравикомпенсатора и застегнул ремень.

— Ну а теперь мне кто-нибудь объяснит, что случилось? Вы что, чёрную дыру нашли на занесённом во всех лоции маршруте?

— Не дыру. Планету, — коротко сказал Симагин.

— Ерунда. Откуда здесь взяться планете? Хочешь, я тебе докажу, что всё это чушь. Во-первых, пять месяцев назад приведённым курсом шёл «Альбатрос». Никакой планеты он, разумеется, не нашёл. Во-вторых, чтобы обогнуть по оптимальной траектории планету, достаточно включить маршевые ровно на пять минут. В-третьих, во время проведения штатной корректировки курса присутствие бортмеханика в рубке управления не предполагается.

— Присутствие виртуальщика — тоже, — буркнул Дима.

— А ты посмотри показания приборов, — посоветовал мне Юдин. — А потом делай выводы.

Я надел шлем и считал информацию с корабельного компьютера. Планета была. Без звезды, без спутников. Просто блуждающая планета. А ещё в ней имелась какая-то странность. Я не смог сразу понять, в чём дело, но, определённо, что-то здесь было не так.

— Объясните, что происходит, — спросил я.

— Нет, это ты объясни нам, что видишь, — сказал Симагин. — Ты виртуальщик или где?

— В двенадцати градусах относительно курса фиксирую блуждающую планету земного типа. Корректировать курс не вижу необходимости, мы проходим мимо.

Словно в ответ на мои слова включились маршевые двигатели, и компенсатор со свистом принял мой возросший вес.

— Расскажи нам подробнее про эту планету, — попросил Юдин.

— Планета земного типа, размером с Марс. Гравитация на поверхности 0,8 же. Атмосфера по плотности близка к земной. По составу ничего сказать не могу, нужно посылать зонд. Температура поверхности около двухсот пятидесяти Кельвин. Атмосферное давление…

— Как ты думаешь, что может поддерживать такую температуру на поверхности планеты, у которой нет звезды? — бесцеремонно прервал меня Юдин.

— Внутренние тектонические процессы? — ляпнул я.

— Чушь, — возразил Юдин. — Источник внешней энергии всё равно нужен.

— Ядерный синтез внутри планеты? Масса маловата. Холодный термояд? Считается, что в естественных условиях он невозможен. Единственное объяснение — тектонические процессы. Но хорошо бы посмотреть на это поближе.

— Вот мы и летим посмотреть на это поближе, — ответил Юдин. — Эта планета может оказаться самым громким открытием века.

Капитан как в воду тогда глядел. Ветрянка стала эпохальным событием. А ещё судьбой. Говорят, человек сам делает свою судьбу. Я пытался. Не получилось. Мою судьбу сделала Ветрянка. Впрочем, это справедливо для всего человечества.

Валера тем временем переводит взгляд за окно. Сириус будто передумал подниматься из-за горизонта и сейчас медленно отползает назад. Для Валеры это в диковинку. Не удивлюсь, если он это сугубо астрономическое явление припишет моим проискам. Что делать, если сочетание вращения планеты вокруг своей оси, в совокупности с замысловатой орбитой второго спутника временами дают столь незабываемое зрелище. Моей вины здесь нет никакой, я просто люблю смотреть на Сириус. В такие минуты мне кажется, что необратимых поступков в этой вселенной не бывает.

— Откуда она взялась? — Валера переводит взгляд на меня.

— Кто? — теряюсь я.

— Ветрянка. Ты же говорил, что «Альбатрос» её не обнаружил.

— Может быть, плохо смотрели, — равнодушно замечаю я. — Может быть, она появилась там за эти пять месяцев. Не суть важно.

— Ты что не понимаешь, это же контакт! — Валера в замешательстве.

— Ну да, люди не одиноки во вселенной, есть кто-то ещё, старший брат, который будет нас опекать, прогрессорствовать. Ерунда это всё! Ветрянка суть зеркало. Мы увидели там всего лишь своё отражение. И перепугались.

— Послушать тебя, всё так просто.

— Да не просто всё, Валера. Не просто. Я не знаю, откуда взялась Ветрянка, и куда она потом делась. Но даже если бы Ветрянки не было, её стоило бы придумать. Чтобы мы могли узнать, чего на самом деле стоим.

Ветрянкой планету назвали из-за атмосферы. Скорость ветра на ней даже в периоды затишья не опускалась ниже ста метров в секунду. Моя версия относительно тектоники, казалось, получила первое подтверждение. Вулканическая активность вполне могла быть причиной образования областей с разным атмосферным давлением, следовательно, бешеные ветра были вполне объяснимы. Более-менее приемлемое место для посадки обнаружилось недалеко от экватора. В течение трёх дней там стояло безветрие, что для Ветрянки было чудовищной аномалией. Вообще-то, полагалось выяснить, а почему повсюду ураганы, а здесь ни ветерка. Но мы побоялись, что другой такой возможности просто не представится. В первую группу высадки вошли шесть человек. Дима Аков, Паша Круглов, Илья Дегтярев, Илья Лузгин, Роберт Шнитхе и я. Нашей задачей было разведать местность и взять образцы грунта. Ну и дальше — по обстановке.

На грунт мы опустились без особых проблем. Шнитхе, как всегда, поворчал по поводу турбулентностей, но посадил челнок аккуратно. Атмосфера за бортом была вполне сносной, но мы выходили в утеплённых скафандрах — снаружи было минус тридцать. А потом мы набрели на Источник.

Первооткрывателем Источника можно считать Круглова. Именно Паше пришла в голову мысль, что прямо в центре зоны спокойствия находится подозрительно правильная долина. Естественно, мы теорию Круглова решили проверить. Других предложений не поступало, а в кромешной тьме нарезать спирали, выковыривая образцы мёрзлого грунта, никому не хотелось. Это было совсем не похоже на артефакт. Просто в центре зоны затишья оказалась долина, посреди которой бил родник. Откуда-то из глубины родника пробивался свет, так что, стоя возле Источника, мы прекрасно видели друг друга. А потом раздался голос.

Тогда мы не думали ни о чём судьбоносном. Дегтярев что-то болтал про особые свойства воды, позволяющие ей оставаться жидкой даже при сугубо отрицательной температуре. Голос услышали все. Слова звучали совершенно отчётливо, Лузгин умудрился их даже загнать в аудиофайл. Тогда меня просто поразила их банальность. Эту фразу можно было прочитать где-нибудь в детских комиксах. «Перед тобой выбор. Выпей и получишь могущество. Не пей и останешься человеком». Мы обошли родник по кругу. Каждого из нас сверлила мысль «а что если?». А потом мы, не сговариваясь, приняли решение.

— Максим, почему вы не отдадите Нуль-Т людям? — Валера съёживается и внимательно смотрит мне в глаза.

— Хороший вопрос, — улыбаюсь я. — А ответ прост и банален. Человечество ещё не созрело.

— А судьи кто? — заносчиво спрашивает Валера. — Почему вы решаете за всех? Да кто вы такие? Случайные баловни судьбы, по воле космоса получившие могущество, и теперь не желающие делиться.

— И Остапа понесло… — ухмыляюсь я. — Ты хоть сам-то понимаешь, о чём говоришь?

— Понимаю. Даже слишком хорошо понимаю. Я считал тебя другом…

— Ветрянка всё поставила с головы на ноги, — я наливаю ещё воды и залпом выпиваю. — Знаешь, почему Эйнштейн уничтожил открытую им «единую теорию поля»? Потому что человечество не созрело.

— Эйнштейн сделал изобретение сам, а вы его украли.

— Ты так считаешь? — я непроизвольно улыбаюсь.

— И не надо лыбиться. Ветрянка поднесла Нуль-Т человечеству на блюдечке. А вы решили оставить его себе.

— Человечество не прошло испытания.

— Это вы не прошли испытания. Вы перестали быть людьми. Человечество всегда стояло на титанах. На людях, которые оказались выше своей эпохи. А вы… Вы антититаны. Титаны со знаком минус.

Валера вскакивает со стула и, не оглядываясь, выходит из зала.

— O, sancta simplicitas! — раздаётся у меня за спиной голос Симагина.

Только его мне не хватало для полного счастья. Рука машинально тянется к кобуре с шестизарядным глокком. С некоторых пор я постоянно ношу его с собой. Почему я остановился именно на глокке? Естественно, из-за магазина. Пять пуль — мало. Семь — слишком много.

Председатель совета миров садится напротив и кладёт локти на стол. Поднимаю глаза и холодно смотрю на Симагина.

— Чего тебе надо?

А он улыбается. Почему отрицательные герои всегда улыбаются? Может, потому что они уверены в себе? Ничего не боятся, ни в чём не сомневаются. Совесть находится в зачаточном состоянии, амбиции обнимают галактику. Противно.

— Ничего, — Симагин опять улыбается. — Хотел посмотреть, как от тебя отвернётся последний друг. Это забавно.

— У меня много друзей, — автоматически отвечаю я.

— Давай посчитаем, — Симагин растопыривает пятерню. — Круглов, Аков, Дегтярев, Лузгин, Шнитхе. Пальцы кончились, друзья тоже.

— Ошибаешься, — моему голосу не хватает уверенности.

— Это ты ошибаешься, щенок, — Симагин умеет заставить почувствовать себя ничтожеством. Несколько слов, несколько случайных взглядов, и ты смешан с грязью. — Других друзей у тебя нет. Тебе не нужны друзья. Ты пытаешься противопоставить себя людям. Потому что сам уже не человек. Ты — выродок. Космополит. Ничтожество. Слово «родина» для тебя ничего не значит.

— Не значит, — покорно соглашаюсь я. — Но ещё меньше для меня значат твои идеалы, Симагин. Потому что ты как был жандармом, так им и остался. И таким умрёшь. Ты просто не сможешь понять Нуль-Т.

— А ты попробуй объяснить. Без этих своих «почувствовать прикосновение звёзд сердцем».

Долго смотрю на Симагина. Он так ничего и не понял.

— Без «этих своих» не могу.

— Или не хочешь?

— Или не хочу.

Других доводов Симагин понять не способен. Он морщится, словно от зубной боли.

— Ты сам подталкиваешь нас к крайним мерам.

— А ты попробуй арестуй меня, — я широко улыбаюсь. — А я пройду сквозь стены твоей тюрьмы, потому что у меня есть Нуль-Т.

— Знаешь, Максим, иногда мы можем воздействовать через близких людей.

— Ты сам сказал, у меня нет друзей, — отвечаю я. — А упомянутая тобой пятёрка способна о себе позаботиться.

— У тебя есть дочь, — мимоходом замечает Симагин.

— А её ты не тронешь. Сказать почему? Потому что у тебя есть сын. Ради его блага оставь в покое Ингу.

Симагин смотрит на меня тяжёлым взглядом.

— Тебе говорили, что ты чёртов ублюдок?

— Если ты пришёл сюда, чтобы рассказать мне об этом, иди гуляй.

Сириус тем временем вторично выползает из-за горизонта. Наслаждаясь моментом, гляжу на светило.

— А ты не боишься, что я решу, что благо цивилизации важнее жизни моего сына? — спрашивает Симагин.

— Не боюсь. Потому что ты тоже был на Ветрянке.

— Не хочу вспоминать об этом.

— Именно поэтому вы никогда и не поймёте Нуль-Т, — сообщаю я.

— Почему «вы»? — кривится Симагин. — Ты имеешь в виду человечество?

— Я имею в виду вторую группу высадки.

Примерно через час, после того как мы обнаружили Источник, совершил посадку второй челнок. Изначально его спуск в гравитационный колодец Ветрянки не планировался. Впоследствии мы с ребятами обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что Симагин напихал в наши скафандры жучков. И получив данные телеметрии, тут же рванул вниз.

По возможности, он, конечно, подобрал бы экипаж из своих людей. Вот только команда челнока формируется согласно штатному расписанию, и ни малейшего шанса обойти процедуру у Симагина не было. Да и время его поджимало — мало ли что мы успеем натворить с артефактом иной цивилизации. Хотя правильнее будет сказать «предположительно артефактом предположительно иной цивилизации». Тогда у нас не было ничего кроме предположений. Да и сейчас много ли мы знаем о Ветрянке? Короче, кроме Симагина на поверхности оказались Евсеев, Гришин, Полухин, Жаворонков и Лимонов. Как они нашли Источник, мы не знаем. Сперва мы их банально прошляпили, пребывая в состоянии эйфории. А потом что-либо предпринимать было уже поздно.

Когда Дима Аков заметил их, они стояли вокруг источника и слушали голос. И остановить вторую группу высадки мы были уже не в силах. Я часто задумываюсь над тем, почему две группы людей одного статуса, одного социального положения в критических ситуациях принимают полярные решения. Может быть, судьба каждого человека предопределена от рождения? Вот родился фрукт по фамилии Симагин, и у него на роду было написано, что он должен оказаться на Ветрянке и сделать выбор. И существует специальный подген, отвечающий за этот выбор. Конечно, я прекрасно понимаю, что футурогенетика — это всего лишь лженаука, вошедшая в моду в начале двадцать второго века. Но иногда так хочется всё свалить на природу; хочется верить, что люди не виноваты в том, что они такие свиньи.

— Скажи мне, почему вы сделали это?

Председатель совета миров Симагин долго молчит, потом задумчиво смотрит на меня.

— Сделали что?

— Знаешь, вот только красивые слова оставь для общественности, — взрываюсь я. — Мы оба были на Ветрянке. И ты прекрасно знаешь, что не первая, как считается официально, а именно вторая группа высадки пила из источника. Мы сделали свой выбор — остались людьми. И в качестве утешительного приза получили Нуль-Т. Вы — пили из источника, и людьми быть перестали. Что вы получили от этой сделки, трудно сказать. Но в любом случае — немало. Иначе ваша шестёрка не стояла бы сейчас на вершине власти.

— Человечество само выбирает себе правителей, — жёстко говорит Симагин. — Ты сейчас себе представил горстку инопланетян со склизкими щупальцами, в одночасье захвативших федерацию. Хочу тебя разочаровать, самое совершенное оборудование не нашло никаких аномалий. Мы люди, Максим. Люди.

— Это физически. А морально?

— Раньше с тобой было проще общаться, — вздыхает Симагин.

— А с тобой всегда было трудно, — парирую я. — Лучше скажи мне, почему в результате случайной выборки первая группа единогласно принимает одно решение, а следующая — прямо противоположное. Тебе не кажется, что здесь пахнет мистикой?

— Первооткрыватели всегда получают славу, а сливки снимают идущие следом. Таковы законы общества.

Сириус уже поднялся над горизонтом. Прозрачный купол стал слегка матовым, защищая клиентов старбара от жёстких излучений. Встаю из-за стола и перешагиваю через пространство. Хочу увидеть Ингу. Симагин меня всерьёз напугал, своими разговорами о методах непрямого воздействия. Где ты, моя дочурка?

Инга сидит в саду и обдирает кусты сирени. Ветки тугие, не хотят гнуться, Инга, прикусив губу, пытается сделать из них грубое подобие венка.

— Давай помогу!

— Папка! — восторгу дочурки нет предела. Она виснет у меня на шее и заглядывает мне в глаза. — Я знала, что ты придёшь!

— И откуда же? — спрашиваю я с долей иронии.

— Чуйствовала.

Именно так, не «чуяла» и не «чувствовала», а именно «чуйствовала».

— А что ты ещё чуйствовала? — смотрю на дочку, слегка прищурившись.

— Что ты не пил водичку.

Мою беззаботность как рукой снимает.

— Послушай Инга, это очень важно. Откуда ты это знаешь?

— Мы в вас игрались.

— Игрались? — насторожённо переспрашиваю я.

— Это Колька Аков выдумал.

Колька Аков — сынишка Димы Акова. Сколько раз я слышал от Димы о его талантах и вот на тебе…

— Инга, а кто с вами ещё играл?

— Света Лузгина, Ира Полухина, Андрей…

— Симагин, — машинально подсказываю я.

— Андрей Симагин, Ева Шнитхе… Я всех фамилий не знаю.

Инга смотрит на меня виновато.

— Расскажи, как вы игрались.

— Колька сначала придумал планету с родником. Кто выпьет из этого родника, становиться плохишом, и получает какую-то способность. Потом он объяснил, что плохиши всегда имеют способности. А кто не выпьет, тот тоже получает способность, но другую… Это чтобы плохиши сразу не победили.

— И как вы играли?

— Света сказала, что мы ещё маленькие, а с маленькими чудеса не случаются. И что мы должны играть за родителей. Я играла за тебя, папка! Я хорошо играла?

— Ты просто замечательно играла.

Крепко прижимаю дочку к себе.

— Инга, скажи мне, а как вы определяли, кто будет хорошим, а кто — плохим?

— Мы посчитались. Я была хорошей.

Вот вам и стопроцентная выборка, ниспровергающая теорию вероятности. Они посчитались. Долго рассматриваю Ингу. У неё действительно есть способности. Через пару десятилетий этим детишкам будут принадлежать звёзды. А может и раньше.

В голову приходит бредовая мысль.

— А сегодня вы будете ещё играть? — спрашиваю у Инги.

— Ага, — девочка энергично кивает.

— Хочешь, я научу тебя играть в войнушку?

Достаю глокк и протягиваю его девочке. Почему я чувствую себя в этот момент последним мерзавцем? Наверное, потому что сумел остаться человеком. Не иначе.