Сколько стоит корона

Е. Гитман, 2018

Средние века. Торден Дойл – младший брат короля, глава тайной службы, горбун. Всеми силами он помогает брату поддерживать мир и спокойствие в стране, ищет врагов и казнит предателей. Он привык к сложным загадкам и грязной работе. Но в этот раз враг, кажется, ему не по зубам. На жизнь короля покушаются ведьмы, и главная среди них, по слухам, прибыла в столицу. Проблема в том, что женщина, которую Торден подозревает, умна и хороша собой. Даже слишком. Первый роман «Стенийских хроник». Действие происходит в мире, очень похожем на наш, с одним маленьким отличием – охота на ведьм оправдана, потому что ведьмы существуют.

Глава 11

Следующий месяц не прошёл — промчался галопом, принеся с собой бесконечные обыски и допросы. Дойл обещал перевернуть город вверх дном — и он это сделал. Комната, куда он складывал изъятые запрещённые предметы, была забита почти до потолка, подземелье наполнилось бедняками и лордами, одинаково лепечущими оправдания, но настоящая ведьма ускользала.

Дойл был в ярости. И не только потому, что ничего и никого не нашёл, но и потому, что не уложился в отведённый самому себе срок: наступала Большая охота, и отговорить от неё Эйриха было невозможно.

— Брось, брат, ты становишься похож на сумасшедшего охотника на ведьм, — сказал ему Эйрих за неделю до выезда. — Твоя ведьма, должно быть, уже убралась из столицы. Или влюбилась здесь в какого-нибудь лорда и сейчас занята не кознями, а…

Король не договорил, только подмигнул. Дойл махнул рукой:

— Хорошо, что ты всё ещё шутишь.

Чем ближе была охота, тем больше Дойл укреплялся в мысли, что она не пройдёт гладко. Действительно, в замке, в столице король под надёжной охраной, тогда как в лесу он станет значительно более уязвим. Поэтому когда Эйрих спросил, едет ли он, Дойл однозначно ответил:

— Разумеется.

Эйрих кивнул и уточнил:

— А королева?

Он был готов рисковать своей жизнью, но вряд ли поставил бы под удар жизнь своего ещё не рождённого ребёнка.

Вопрос с королевой волновал и Дойла: он понятия не имел, что будет правильнее — взять её с собой и не спускать с неё и с Эйриха глаз или оставить в замке, под охраной Рикона. Наконец он сказал:

— Полагаю, королеве в её положении не пойдёт на пользу долгая дорога и тяготы походной жизни.

Королеву было решено оставить. Узнав об этом, она кусалась и плевалась ядом, билась в истерике и даже пыталась (по словам теней) поколотить Эйриха маленькими, но жёсткими кулачками, но, кажется, этим ещё больше убедила его в верности принятого решения.

Отец Рикон тоже остался — охранять королеву и, главное, её утробу от врагов, ведьм и собственной королевской глупости.

— У меня есть две женщины, — задумчиво произнёс отец Рикон, узнав, чем ему предстоит заниматься, — благочестивые монахини из монастыря Святейшей Рощи. Они обучены грамоте и этикету, неболтливы и некорыстолюбивы. Согласится ли милорд, чтобы я пригласил их в услужение Её Величеству?

— Если они надёжны — зови. Пусть глаз с неё не сводят, спят по очереди. И позаботься о том, чтобы тени всегда дежурили где-то поблизости.

Женщины выглядели внушительно: обе фигурами напоминали кормилиц, широколицые, с крупными мужицкими руками. Поклонились по-церковному, от пояса, но говорили чётко и грамотно. Побеседовав с каждой из них по два часа и удовлетворившись всеми ответами на свои вопросы, Дойл представил их брату и его супруге.

Сначала королева оскалила мелкие зубки и, кажется, собралась устроить ещё одну истерику. Но первая из женщин — матушка Сюз — расплылась в улыбке и проворковала:

— Как вы красивы, Ваше Величество, простите матушку Сюз. Бремени ещё не видно, но как оно красит женщину.

Королева инстинктивно положила руку на плоский живот и тоже слабо улыбнулась.

— Кажется, все довольны, — быстро сообщил Эйрих, и дело было решено.

Дальше были сборы в дорогу, несколько коротких перебранок с портным, который превратил охотничью куртку Дойла в инструмент пыток, и наконец длинная процессия, возглавляемая Эйрихом, вышла из замка и торжественно, но до зубной боли медленно поползла по улицам Шеана.

Эйрих поражал воображение подданных: для охоты ему сшили костюм из кожи белого вепря, оторочили каким-то белоснежным мехом, и в солнечных лучах он как будто светился. Дойл отводил взгляд и вполголоса бормотал, что сейчас ослепнет от этой блистательности. Эйрих — единственный, кто слышал его бормотание — также шёпотом советовал пошире улыбаться и временно спрятать куда-нибудь «эту кислую мину». Дойл с сожалением объяснял, что не может, поскольку эта мина и есть его лицо.

Когда ворота столицы остались позади, все вздохнули свободней, пришпорили коней и перешли с утомительного шага на бодрую рысь.

Сначала Дойл ехал возле Эйриха, отставая на полкорпуса, но потом, убедившись, что пока всё спокойно, позволил себе немного расслабиться, натянул поводья и остановился, пропуская вперёд уже вспотевших от скачки милордов, и дождался, пока к нему не приблизятся разноцветные кареты дам.

Та, которая его интересовала, была одной из самых скромных и однозначно самой тёмной: ни капли золота, никакой отделки. Пустив коня так, чтобы ехать вровень с этой каретой, он почувствовал неприятное волнение, отдавшееся горькой сухостью во рту, но запретил себе о нём думать и аккуратно постучал по закрытой ставне.

Окно открылось, и в него выглянула леди Харроу.

— Доброе утро, леди, — произнёс Дойл, а потом мысленно выругался: зачем он, спрашивается, сюда подъехал? Что здесь забыл?

На самом деле, у него был ответ на оба этих вопроса. Он хотел подъехать к этой карете, причём именно так, верхом. Ему хотелось поговорить с леди Харроу из седла, сверху вниз, когда его уродство и отвратительная несоразмерность фигуры не бросаются в глаза и когда он выглядит так, как выглядел бы, не пошути над ним природа.

— Милорд Дойл? — леди Харроу нахмурилась. — Что-то случилось? Новые подозрения?

Справедливое замечание. Покинув её тогда после обыска, он больше не появлялся у неё дома, а на пиры и прочие увеселения не ходил: жалко было терять драгоценное время.

— Отнюдь нет, леди. Простое пожелание доброго утра.

Леди Харроу о чём-то задумалась, её глаза опустились вниз, но вскоре снова блеснули прежней живостью, и она спросила:

— Поможете мне пересесть в седло?

От козел отвязали уже осёдланную кобылу, и Дойл вместе с молчаливым слугой леди Харроу помог ей выйти из кареты и сесть верхом.

Теперь можно было не тащиться возле карет и не глотать лишнюю пыль, поэтому они переместились в середину вереницы всадников и подстроились под общий темп. Леди Харроу держалась в седле отлично и, кажется, чувствовала себя верхом великолепно.

— Не думала, что вы присоединитесь к охоте, милорд, — сказала она спустя некоторое время.

Дойл скрипнул зубами, чувствуя, как по жилам растекается густая ярость. Он ненавидел любые намёки на собственное уродство, даже понимая, что от них никуда не деться. И особенно его злили такие — касающиеся не внешней стороны, а его способностей. Пальцами здоровой руки он стиснул повод так, что побелели костяшки. Проклятье, он был одним из лучших мечников страны — и всё равно был вынужден слышать нечто подобное. Но он не успел ничего ответить, потому что леди Харроу продолжила:

— У вас столько дел в столице. Это правда, что вы арестовали половину города?

Ярость схлынула.

— Четверть, не больше, — ответил Дойл и слабо улыбнулся.

Леди Харроу не ответила на улыбку.

— Значит, на рыночной площади запылают костры?

— Леди Харроу, боюсь, это не тот вопрос, который я могу с вами обсуждать. Чтобы утешить ваше… — он хмыкнул, — сострадательное сердце, заверю, что казнены будут только те, кто действительно виновен.

Конец ознакомительного фрагмента.