На реках Вавилонских

Е. К. Зелинская, 2012

Первый роман публициста Елены Зелинской сложно уложить в жанровые рамки: здесь слишком мало деталей для семейной саги, сила художественных образов не позволяет отнести «На реках Вавилонских» к документальной прозе, реальные люди и события являют перед нами полуторавековую историю страны. Размеренная, мирная жизнь героев на окраине Российской империи, живо описанная в начале романа, не должна вводить в заблуждение читателя – реки унесут их в страшные водовороты XX века: кровавые сражения, репрессии, расправы, мор, голод – ничто не обойдет семьи Магдебургов и Савичей. Автор намеренно не упрощал сюжет. Дотошно, с указанием хронологических и географических деталей, он выделяет исторические вехи, сцены кровопролитных битв, забастовок, городской жизни. Диалоги, переданные языком авторов белогвардейских мемуаров, резко перемежаются в романе с голой исторической справкой стиля энциклопедии. Изложение дополнительных линий представлено в романе как бы невзначай, но видно, что для каждого абзаца было изучено много мемуаров, документов, свидетельств – перед нами открывается судьба видных ученых, писателей, педагогов… Уложить эти пазлы в общую картину неподготовленному читателю будет трудно, но интересно. Трудно и самому автору, и он не выдерживает – в романе появляется новый герой – публицист, потомок славных родов, который дает безапелляционные оценки событиям прошлого.

От автора

В этой книге нет вымышленных персонажей, и все события — реальны. Несколько лет назад я начала исследовать историю собственной семьи. Шаг за шагом, архив за архивом, город за городом вело меня страстное желание восстановить разорванные нити. На генеалогическом древе, корни которого уходили глубоко в вековые пласты истории, обожженном, с обрубленными ветвями, уцелело всего два-три ростка. Войны, восстания, революции, эпидемии — ничто не прошло мимо семьи…

Во многих разоренных домах родители скрывали от детей прошлые беды, уничтожали документы, фотографии и прочие следы растоптанной жизни. Нет, однако, ничего тайного, что не стало бы явным, рукописи не горят, на архивных полках ждут перевязанные веревочками папки, а память хранит имена и лица.

На заброшенном кладбище в Вологодской губернии я нашла могильный холмик и поставила крест вместо воткнутой в него палки с дощечкой «1937». Я узнала номер, под которым покоятся на Пискаревском мемориале мои родственники. В самом мрачном из домов я прочитала последнее слово деда, осужденного по 58 статье. Украинский ученый положил передо мной список участников Зимнего похода, где красивым витиеватым почерком была выведена фамилия прадеда, Григория Трофимовича Магдебурга. Письма, присланные бабушкой из ссылки, записки из тюремной больницы, послужные списки, дело «шляхтенского разбора», карты боев Великой войны, дневник хирурга санитарного поезда и черно-белые снимки с трещинками, с которых смотрели на меня родные лица, похожие чем-то друг на друга, на меня и моих детей — передо мной вставала жизнь рода: ручейки судеб сплетались, обрывались, сходились снова и вливались в могучую реку — историю страны. Так родилась эта книга.

Как я уже сказала, в ней нет ничего придуманного. Исключение составляют три героя. Унтер-офицер Геннадий Борисович Москаленко, который сопровождает одного из главных героев — служебный персонаж. Штабс-капитан Леонтий Ломаковский, по роману — брат супруги моего прадеда, — собирательный образ. Мне удалось найти послужные списки отца Александры Ломаковской, ее дядьев и братьев. Все они были военными и служили Отечеству в разных родах войск. О судьбе их узнать не удалось, боевой путь Леонтия — типичная история русского офицера.

Особый случай — юнкер Антон Левченко. И фамилия, и внешний облик героя перенесены в роман из наших дней. Артем Левченко — украинский историк и журналист — много трудов посвятил исследованию истории Чугуевского военного училища и щедро поделился со мной всем, что узнал. Преданность его и любовь к судьбе юнкеров училища, где преподавал мой прадед, почти мистически связали Артема со временем, когда Россия переживала муки. Эпизод со знаменем из пятой главы тоже не случаен, Артем не оставляет надежды, что символ училища надежно спрятан офицерами-чугуевцами, и в назначенный срок он сумеет его найти.

Больше исключений нет. Все события, повороты судеб, служба и личная жизнь всех персонажей основаны на архивных документах. Мне никогда не справиться с таким огромным трудом, если бы не помощь историков, архивистов, сотрудников музеев, юристов, краеведов и журналистов.

В работе мне помогала петербургский историк Ирина Борисовна Мулина. Она проделала огромную работу по розыску документов семьи Савич.

Глубокая моя благодарность украинским историкам, а особенно Леониду Абраменко, автору книги «Последняя обитель». Его усилиями были обнародованы протоколы о регистрации офицеров, убитых в Крыму во время Красного террора. Искренне признательна я за помощь известному киевскому историку и журналисту Ярославу Тинченко и ученому из Феодосии, автору выдающихся исследований по истории Гражданской войны, Андрею Бобкову.

В мою жизнь вошли и останутся в ней навсегда керченские друзья: старший научный сотрудник Керченского историко-культурного заповедника Владимир Филиппович Санжаровец, предводитель Керченского союза монархистов Геннадий Борисович Григорьев, молодые исследователи братья Владимир и Константин Ходаковские, протоиерей Николай (Зиньков) — настоятель храма Святого апостола Андрея Первозванного. Вместе с ними мы опустили с Царской пристани венки, и они поплыли в сторону Дарданелл, куда 90 лет назад ушла эскадра Врангеля. Вместе с ними я прошла по крестному пути своего прадеда. Вместе установили мы в городе Керчи Поклонный крест в память жертв Красного террора.

Моя глубокая благодарность губернатору Вологодской губернии Владимиру Евгеньевичу Позгалеву. Не мне одной помог он найти документы и установить могилы родных в крае, который служил для многих горьким пристанищем.

Искренне признательна я сотрудникам музеев в городе Нежине, Тотьме, в Днепропетровске, работникам Нежинского архива, университета и местной газеты, руководителю дома-музея Булгакова в Киеве.

Неоценимую помощь оказала мне в работе над книгой Ирина Кравченко. Моя молодая помощница разделяла со мной тяготы путешествий, писала под мою диктовку и искала ошибки, молилась со мной в керченских храмах, спорила, выбирала и сканировала фотографии, записывала показания родственников; в конце шестой главы родила девочку, запомнила корректорские знаки и научилась писать почти не хуже меня.

Мне трудно определить жанр этой книги. Документально-художественный роман, в котором реконструируется история рода.

Я посвящаю его своей маме.

Елена Зелинская

На реках Вавилонских, тамо седохом и

плакахом, внегда помянути нам Сиона.

На веркиих посреде его окесихом органы

наша. Яко тамо вопросиша ны пленшии

нас о словесех песней и ведшии нас о пении:

воспойте нам от песней Сионских.

Како воспоем песнь Господню на земли

чуждей? Аще закуду теке, Иерусалиме,

заквена куди десница моя. Прильпни

язык мой гортани моему, аще не помяну

тебе, аще не предложу Иерусалима, яко

в начале веселия моего. Помяни, Господи,

сыны Едомския, в день Иерусалимль

глаголющия: истощайте, истощайте до

оснований его.