Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая

Ева Наду

Жизнь непредсказуема. Кем бы ты ни был: вернейшим ли слугой Короля или дочерью скромного провинциального графа, всегда есть вероятность, что жизнь твоя перевернется в одночасье и, чтобы выжить, понадобятся все твои силы, мужество и жизнелюбие. Так Клементина де Брассер, все детство проведшая в небольшом замке на берегу Гаронны, и доверенное лицо Короля-Солнца, граф де Мориньер, волею судьбы однажды оказываются в Новой Франции. Им приходится многое преодолеть, прежде чем они снова вернутся Домой.

Глава 7. Бриан

Собственно, — Мориньер улыбнулся, вспомнив эти «учебные» дни в Марселе — это был, кажется, последний брошенный Саватом вызов. Убедившись, что пробить броню его, Мориньера, самообладания не удастся, Сават отступился с лёгкостью, с какой отступается всякая шпана, получившая соразмерный вызову отпор.

Только однажды ещё, оказавшись свидетелем беседы Мориньера с Рене, пробормотал он угрюмо:

— Ну уж, прям «монсеньо-ор». Бандит бандитом.

Мориньер засмеялся тогда:

— Одно другого не исключает. Займись-ка делом.

*

Мориньеру понадобилось около двух месяцев, чтобы усвоить все эти злодейские приёмчики. И, надо сказать, знание их уже дважды спасло ему жизнь. Поэтому он считал нелишним обучить им мужчин, обитавших теперь в форте.

Так что когда Обрэ, заглянув в комнату, проговорил:

— Ну и ну! Удивили вы моих парней, монсеньор!

Он ответил:

— Я рассчитываю, что с завтрашнего дня удивлять меня будут они.

Старик-знахарь, просочившийся в комнату следом за Обрэ, взялся обрабатывать свежие царапины, полученные Мориньером в драке. Прижёг ромом ссадину на скуле, принялся смазывать какой-то мазью бровь. Бурчал:

— И что вам вздумалось, монсеньор? Если так уж надо было их поучить, можно было обойтись словами. Или вы соскучились по моим припаркам и настойкам? Или вы хотите, чтобы ваши раны опять воспалились? Зачем вам новые травмы? Прежние-то ещё не до конца зажили.

Мориньер сидел, прикрыв глаза. Пока лекарь возился с его ссадинами, размышлял. Скоро в форте их останется всего несколько человек: он сам, старик-лекарь (тот наотрез отказался возвращаться в Квебек), да слуги, прибывшие в Новую Францию вместе с ним. Обрэ со своим экипажем отправится домой, в Бретань. И хоть он теперь обещает к следующей зиме вернуться, расчёт делать на это нельзя. И на летнее время форт без защиты оставлять — тоже нельзя. А это значит, что, едва позволит погода, ему придётся отправляться в Труа-Ривьер. Завершить, наконец, сделку. Передать тамошнему коменданту обещанные тому в последнюю их встречу лёгкие испанские кремнёвые ружья. Прекрасные ружья, которые он приобрёл в одной из голландский факторий, расположенных на берегу Пенобскота! И вернуться обратно во главе отряда…

Бертен прервал его размышления. Приоткрыл дверь, сунул в образовавшуюся щель голову, о чём-то заспорил с Обрэ. Очнувшись, Мориньер открыл глаза.

— Что, Бертен? — прервал он тихую, но яростную их перебранку. — Что тебе нужно?

— Я хотел уточнить, монсеньор, вы сегодня сядете за общим столом? Или подать ужин сюда?

— Сюда. Ты составишь мне компанию, Жак?

Обрэ склонил голову:

— Конечно, монсеньор. С удовольствием.

Мориньер улыбнулся.

— Вот насчёт последнего — не уверен. Я намерен испортить тебе аппетит парой неудобных вопросов.

*

Он спрашивал уже однажды об этом, едва возвратившись в последний раз из Квебека. Тогда ответ не удовлетворил его. Но он так отвратительно чувствовал себя, что не стал уточнять. Всё равно заняться этим вопросом в тот момент он не мог. Теперь же он готов был слушать.

— Расскажи мне о Леру, — сказал, когда они оба утолили первый голод.

— О Леру?

— Ты забыл, кто это?

— Нет, монсеньор. Но я не знаю, что я мог бы о нём рассказать.

Мориньер посмотрел на него внимательно.

— Он ушёл весной, не так ли?

— Совершенно верно.

— Почему?

— Сказал, что жизнь в такой компании его не устраивает, и он будет строить себе дом, как и планировал прежде.

— Где?

Обрэ повёл плечом:

— Я не знаю.

Мориньер приподнял бровь — неужели? Смотрел на него настойчиво, с лёгкой усмешкой, не сводил взгляда.

Обрэ вздохнул:

— Я покажу примерно. Уходя, он милостиво ткнул пальцем в карту.

— Хорошо.

Мориньер наполнил вином кружку Жака, налил себе.

— Он враждовал с кем-нибудь?

— С кем-нибудь? — Жак усмехнулся. — Проще сказать, с кем не враждовал.

— С кем же?

— С Рене.

Мориньер кивнул иронично:

— Я был почти уверен. Рене умеет держать себя в руках.

Жаку нечего было на это возразить. Рене в самом деле оказался единственным, кто умел общаться с этим несносным, неуживчивым типом. Из прочих — не было ни одного, кто хотя бы раз не повздорил с ним. Ни дня в форте не проходило без конфликтов. По ерунде ссорились — из-за косого взгляда, недостаточно любезного тона, не на месте брошенных снегоступов. Он должен признать, его ребята тоже не ангелы. Но Леру — просто дьявол. Вспыхивал на пустом месте.

— Ты не мог с ним справиться? — дослушав, спросил насмешливо Мориньер.

— Леру — хищник. Ему непременно надо знать, кто в стае вожак.

— А разве остальные твои парни — не такие же?

Мориньер усмехнулся.

— Не обольщайся насчёт их смиренности. Каждый из них — зазевайся только! — откусит тебе голову.

Обрэ улыбнулся в ответ:

— Я давно их знаю, монсеньор.

*

Когда Мориньер сообщил о намерении задать ему, Обрэ, пару неприятных вопросов, он напрягся. Пытался сообразить, о чём может пойти речь, вспоминал, где он мог проштрафиться.

Мориньер никогда не был груб и крайне редко по-настоящему отчитывал провинившихся. Но одним взглядом, словом одним он ухитрялся заставить самого толстокожего из виноватых краснеть. И больше всего Мориньер не любил, когда ему отвечали: «не знаю».

Именно поэтому, произнеся это идиотское «не знаю», Обрэ готов был самолично откусить себе язык. Надо же было так опростоволоситься! Хорошо ещё, что он догадался спросить у этого чёртова Леру, куда тот направляется. Не факт, что тот в самом деле выстроил дом в том месте, которое указал. Но, по крайней мере, у него, Обрэ, чиста теперь совесть.

Обрэ усмехнулся — и Рамболя с ним рядом нет, чтобы разделить ответственность.

— Что? — спросил Мориньер, не отрывая взгляда от разложенной на столе карты. — Что тебя забавляет?

Одновременно Мориньер поманил Обрэ, подозвал его:

— Показывай.

Тот быстро нашёл нужное место.

— Он сказал, что собирается выстроить дом здесь.

— А чему ты ухмыляешься?

— Вспомнил Бриана.

— Что именно вспомнил?

— Да вот… — Обрэ замялся. — Вспомнил, как досталось нам тогда с Рамболем от вас, монсеньор.

Мориньер выпрямился. Лицо его выражало удивление.

— Досталось?

— Вы не знаете своей силы, ваша милость, — саркастически ответил Обрэ. — После той выволочки Рамболь ещё неделю озирался — всё старался не попадаться вам на глаза.

— Не говори глупостей, — пожал плечами Мориньер. — Я только сказал, что знать всё о своих людях — обязанность всякого ответственного человека.

— Именно, — улыбнулся Жак.

*

Так оно и было. Именно это он, Мориньер, тогда и произнёс. Мог бы сказать и больше, но, говоря откровенно, он был зол не только на Рамболя. И ещё менее — на Обрэ. Он был зол на себя.

Бриан, этот глупый мальчишка, ухитрившийся стать причиной — не главной, не очевидной, но все-таки причиной — казни одного из членов команды Обрэ, сидел в памяти Мориньера занозой.

Долгое время, пока команда «Целестины» находилась в форте, имя его не сходило с уст насмешников.

Бриан был главным объектом для шуток. Если он не опрокидывал на себя миску с похлёбкой, значит, он проливал вино, если он, входя в дом, не бился головой о низкую притолоку можно было быть уверенным, что он приложится об угол, впечатается в косяк, наступит на ногу рядом стоящему.

Стоило ему появиться в компании, моряки принимались подтрунивать над ним — припоминали его ежедневные промахи, потешались, заставляли краснеть. Пытаясь противостоять насмешкам, мальчишка начинал пререкаться. И, конечно, проигрывал. Смущаясь, становился ещё более неповоротлив и нескладен.

Неловкость Бриана так раздражала Мориньера, что он старался не поручать тому никаких дел. В конце концов, в форте находилось две корабельные команды. Очень просто было исключить из зоны внимания одного нелепого подростка.

Всё изменилось в один день. Он, Мориньер, приказал устроить очередные учения. Капитаны выстроили свои команды на главной площади. Вывесили мишени, раздали порох и пули. Мориньер стоял сбоку, наблюдал за тем, как отрабатывали моряки стрельбу.

Те стреляли по-разному. В целом, лучше, чем он ожидал.

Когда подошла очередь Бриана, он, Мориньер, почувствовал сильнейшее желание уйти, отвернуться, не смотреть. С трудом заставил себя остаться.

Он был готов к тому, что мальчишка опять проявит свою неуклюжесть, поэтому и бровью не повёл, когда Бриан, взявшись заряжать мушкет, просыпал порох. Не двинул ни единым мускулом, когда тот достал зачем-то из подсумка несколько пуль разом. Услышав смешки, мальчишка дёрнулся, покраснел, выронил пули. Те упали, раскатились по сторонам. Бриан наклонился, чтобы поднять их, зашарил рукой по утоптанному снегу. И тут горячая волна понимания обожгла его, Мориньера, лицо. Он наблюдал ещё какое-то время, как неловко, неуверенно собирал тот свинцовые шарики. Потом подошёл к нему.

Бриан при его приближении вскочил. Смотрел на него смущённо, едва заметно дрожал губами. Мориньер забрал у него мушкет, передал подошедшему Обрэ.

— Продолжайте, Жак!

Посмотрел снова на мальчишку:

— Иди за мной.

*

Он был тогда зол на себя так, как не был зол никогда. Думал: как случилось, что он столько времени не обращал внимания на то, что не заметить было просто невозможно?

Поговорив с Брианом и удостоверившись, что догадка его оказалась правильной, он отправил того отдыхать. Вызвал к себе Рамболя.

Он стоял тогда у стола. Когда вошёл Рамболь, он, Мориньер, какое-то время молча смотрел на него. Потом спросил:

— Что вы могли бы сказать о Бриане, господин Рамболь?

Заметил удивление в лице молодого помощника капитана.

— Парень как парень. Несуразный, но добрый.

— Что ещё?

Рамболь пожал плечами:

— Это первый его рейс.

— Чем он занимался на судне?

— Да чем… Палубу драил, матросам помогал. Труслив он. Неловок. Высоты боится. На мачты лез, дрожа, зубами клацал, белел. Так что всё, что делал — всё внизу.

— Труслив?

Он стиснул зубы. Проговорил жёстко:

— Мальчишка ни черта не видит. Как получилось, что вы этого не знаете?

Он помнит: именно тогда он и произнёс то самое, о чём напомнил ему теперь Обрэ — «знать всё о своих людях — обязанность всякого ответственного человека».

Говоря по правде, он говорил тогда о себе больше, чем о Рамболе. И корил — себя.

*

С того дня в форте глумиться над Брианом перестали. Иногда, изредка, по старой привычке, случалось, комментировали насмешливо очередной его промах, но тут же прикусывали языки. Что при этом они вспоминали: его, Мориньера, приказ или пылающее от стыда лицо Рамболя, — Мориньер не знал. Да и ему это было безразлично. Его интересовал результат.

Мориньер усмехнулся: следствием сделанного им «открытия» стало то, что Бриан принялся ходить за ним по пятам. Готов был услужить чем угодно. Едва заслышав очередное распоряжение Мориньера, бросался его исполнять. И не было больше никакой возможности его от этого отстранить.

Мориньер посмотрел на Обрэ. Тот крутил в руках деревянную ложку с причудливо изрезанным черенком.

— Не таким уж никчёмным оказался этот мальчишка, — проговорил легкомысленно Обрэ. — Вон каких узоров навырезал.

— Не таким уж, — сухо ответил Мориньер.

*

Обрэ отдал Мориньеру эту ложку уже после того, как судно капитана Моленкура покинуло берега Новой Франции, после того, как он, Мориньер, окончательно пришёл в себя.

По зиме вернувшись в форт, он провалялся ещё какое-то время в постели. Восстанавливал силы, истраченные в пути. Справлялся с проклятым жаром, который не отпускал его всю дорогу. Лекарю Натаниэлю, преодолевшему вместе с ним долгий путь, пришлось немало потрудиться, чтобы снова поставить его на ноги.

И вот в один из первых после выздоровления дней к нему в комнату постучался Обрэ. Зашёл, улыбаясь смущённо.

— Простите, монсеньор, я к вам — с подарком.

— С каким подарком?

— Да вот… — он протянул ему ложку. — Бриан просил передать вам. Несколько дней ковырялся — всё вырезал что-то, поправлял.

Мориньер долго смотрел тогда на Обрэ. Потом протянул руку, взял ложку.

— Спасибо.

Вспомнил, как Моленкур, явившись к нему в Квебеке, произнёс:

— Монсеньор, Бриан умолял замолвить за него слово… Он просит позволения остаться с вами.

— Нет, — сказал тогда Мориньер.

Взглянул в глаза капитану.

— Нет, — повторил твёрдо. — Вы должны понимать, господин Моленкур, что это невозможно. Позволить ему остаться — всё равно, что самолично совершить убийство. В этой стране он не выживет.

Моленкур кивнул.

— Я сказал ему то же. Но он так настаивал.