Между Южным и Северным полюсами

Евгений Гольцов

Каждый персонаж историй этого сборника одержим навязчивой идеей в бесповоротно слетевшем с катушек мире. Каждый из них является частью общего детективного расследования двух полицейских, стремящихся поставить планету на место, но не успевающих найти нужную точку опоры. Где находится истина? В материальном мире или только в нашем сознании? Она где-то рядом, между Южным и Северным полюсами. Книга содержит нецензурную брань.

Сцыкуала

Роман Евгеньевич никогда не плакал на похоронах. Да и вообще, он много чего никогда не делал: не размешивал сахар в жидкости более пятнадцати секунд, не наступал на канализационные люки, не брал сладкой кукурузы в кинотеатре, не отрывал хвостов крупным ящерицам, не чистил зубов на ночь, не подбрасывал бильярдный шар более чем на полметра вверх. Он педантично собирал свои табу, раскладывал их по полочкам своей памяти, тщательно протирал, проверял, все ли на месте, и неизменно любовался километром пустующих полок, на которых могло расположиться еще порядочное количество «никогда». Количество не производимых действий, в конце концов, намного превысило количество событий, происходящих в жизни активного человека. В лексиконе своего внутреннего диалога Роман Евгеньевич называл это «коллекцией пустоты»:

«Рома, ты плюнешь отсюда до забора?» — «Я никогда не плюю дальше двух метров». — Мальчик важно оттопыривает губу и добавляет новую склянку запрета в свою, пока еще небольшую коллекцию. — «Может, ты хочешь, чтобы я была сверху?» — Щербатая шлюха Милана, худая, как бездомная кошка, полна энтузиазма. — «Ну, же, Роман Евгеньевич, желаете, я пососу Ваш член? Уж извольте, я в этом деле профессионалка, и дело это люблю совершенно искренне». — Время опять носится замысловатыми спиралями. События прошлого проносятся по орбитам одна за другой. — «Эй, отмотайте пленку, я хочу посмотреть этот кусок снова!» — «Это не входит в стоимость билета!» — кричит демонстратор, но отматывает. — «Нет, Милана, я никогда в этом деле не позволяю себе вольностей, становитесь-ка задом!» — Худые руки шлюхи, покрытые веснушками, на стареньком комоде. Мужчина и женщина отражаются в зеркале и выглядят как герои старомодного триллера. Жар вагины чувствуется даже через латекс презерватива. Он никогда не обменивался жидкостью с женщиной. Не был в системе альфа Центавра. Не испытывал растянутой на десятилетия грусти анабиоза. Не держал в руках энергетического копья и не поражал им страшных созданий, приходящих из ужасов подсознания. Нет сил сдержаться и остаться в текущем измерении. Мысли прерваны стремительно нахлынувшей волной оргазма. Плоть благодарно дрожит от наслаждения, камертоном усиленная вздохами проститутки. — «Ты знаешь, твоя стабильность и предсказуемость даже возбуждает меня!» — Милана смеется, почесывая худые ляжки. — «Никогда не улыбаться в ответ». — Надежная энергетическая защита легким касанием окутывает лобные доли мозга. Пальцы привычным движением завязывают презерватив в узел. Вуаля! Цель в корзине, наполненной неприятно пахнущими салфетками. Он никогда не промахивался. Дешевый отель резонирует своими тонкими стенами с проезжающими автомобилями. Кто там сказал, что нет ничего прекраснее звездного неба над головой? Чушь собачья! Интересно, что сказал бы этот умник, подхватив венерианских паразитов. Энергетические твари, что-то вроде креветки, образуют колонии вокруг крупных нервных центров. Синапсы жертвы подают друг другу измененные сигналы. Возникает венерианский кошмар, часто использующийся преступниками для контроля. Наиболее известный случай, описанный в литературе, это когда один малый осознал себя гигантским насекомым и, заразив своих родственников венерианской креветкой, заставил их в это поверить».

— Вы тоже один из этих?

Роман Евгеньевич вздрогнул, услышав неожиданный вопрос. Задал его мужчина лет шестидесяти, с аккуратной прической и почти полностью седой бородой. Внешность, что называется, респектабельная, если б не застиранная клетчатая рубаха и чересчур сильный запах дешевого дезодоранта.

— Что, простите? — холодно спросил Роман Евгеньевич.

— Вы один из ее любовников? Не мне же мне Вам рассказывать, что несчастная была шлюхой. Но какой! — седой мужчина сделал вульгарный жест, показывая большим пальцем на одну щеку и языком выталкивая другую.

— Я бы не хотел сейчас разговаривать, если не возражаете.

— Ой, только не говорите, что Вы ее отец, — не унимался седой.

— Я не ее отец.

— Готов поставить что угодно, что его здесь сейчас нет.

На церемонии прощания вокруг могилы собрались сплошь стареющие мужчины. Каждый как будто чего-то стеснялся: кто разглядывал деревья кладбища, или делал вид, что занят своим сотовым телефоном; некоторые стояли с беспристрастным видом, засунув руки в карманы, подчеркивая, что их нахождение здесь не более чем визит вежливости. Священник с красным опухшим лицом энергично помахивал кадилом.

— Упокой боже душу рабы божьей Татьяны! — затянул он. — Для всех нас она была, есть и будет прекрасным, чутким человеком.

— Ага, — зашептал седой, — уверен, что этому алкоголику в рясе она тоже регулярно…

— Да замолчите Вы или нет?! — воскликнул Роман Евгеньевич максимально громким шепотом.

— Она всегда вкладывала душу во все, что бы ни делала, переживала за всех людей, с кем бы ее ни сводила судьба. И вот эта ее открытость, доверчивость и сострадание никуда не уйдет и навеки останется с нами, — продолжал поп.

— Действительно, каким надо обладать способностями, чтобы собрать здесь всех этих старых хрычей, — пробубнил себе под нос седой мужчина, усмехнувшись своим мыслям. — Подобный талант, к сожалению, никогда не признают как нечто выдающееся. Он всегда будет прятаться на темных дорогах, в дешевых отелях, среди сомнительных личностей, презервативов и таблеток для улучшения потенции.

— С меня хватит! — так же, как будто обращаясь к самому себе, заявил Роман Евгеньевич и отправился прочь.

— А ведь она мне про Вас рассказывала! — громко крикнул одиозный седой человек.

Все собравшиеся на мгновение смолкли и уставились в сторону нарушителей церемонии.

Роман Евгеньевич покраснел, но остановился:

— Что? Вам? Про меня?

— Про Вас! Про Вас! — бесцеремонно расхохотался неожиданный собеседник.

— Бред!

— Вы Роман Евгеньевич, не так ли?!

— Да что происходит, кто Вы такой?

— Я все объясню, уйдемте отсюда.

Роман Евгеньевич ничего не ответил и отправился дальше. Неприятный человек пошел за ним.

— И теперь душа рабы божьей Татьяны в раю, одесную Господа нашего — Иисуса Христа, — голос священника затихал среди кладбищенского ветерка.

— Меня зовут Франц Иванович — я доктор, — представился незнакомец.

— Мне, судя по всему, уже представляться не надо, — огрызнулся Роман Евгеньевич.

— О да! — новоявленный доктор хихикнул. — Вы, наверное, желаете объяснений?

— Возможно, — уклончиво ответил Роман Евгеньевич.

— Это случилось во время невинного спора. Собеседником она была неважным, но после секса, знаете ли, хочется потрепать языком; помнится, речь зашла о грехе. Наивная нимфоманка полагала, что, дожив до старости, она раскается во всей своей прожитой жизни и превратится в вечный и добрый пучок света, летящий в бесконечности — довольно милый образ для воображения представительницы древнейшей профессии, на мой взгляд. Я утверждал, что в рамках концепции авраамических религий безгрешных людей не бывает и, по большому счету, мы все являемся шлюхами, в той или иной степени, и света в нас не больше, чем в куске мышиного дерьма. Все, конечно, совсем не так, — Франц Иванович нервно хихикнул, — а Вы как считаете?

— Не думал об этом.

— Вот-вот. И Татьяна… Ну, или как она Вам представлялась?

— Миланой.

— А мне Наташей с Ростова. Не важно. Признаюсь, мне доставляло удовольствие наблюдать за женщиной — жертвой своих страстей в этом зыбком, призрачном мире. Тогда-то она мне и рассказала про Вас: мол, есть у нее человек, настолько стабильный в своих привычках, что встреча с ним успокаивает ее на неделю вперед. Человек, у которого ни-ко-гда не будет другой женщины. Какая метафизическая верность! Она рассказала мне, что это чувство постоянства для нее гораздо важнее любви, если таковая вообще существует. Поэтому, простите мое навязчивое любопытство, но хотелось бы поинтересоваться — это правда?

— Не понимаю, почему я должен Вам что-либо объяснять.

— Конечно, Вы мне ничего не должны. — Франц Иванович запнулся. — Видите ли, это, можно сказать, в сфере моих профессиональных интересов.

— Да, Вы говорили, что являетесь доктором. На основании рассказов этой девушки я вызываю психиатрический интерес?

— О нет, я не психиатр. Все они — шарлатаны! Предпочитаю иметь дело с явлениями более-менее объективными. Я паразитолог.

— Вы издеваетесь надо мной?! При чем здесь паразиты? Я всегда предохранялся! Не понимаю, что за удовольствие Вы получаете от своих сомнительных шуток?

— Послушайте меня. На основании того, что я слышал, Вы находитесь в зоне риска одной весьма опасной особи.

Роман Евгеньевич остановился и пристально посмотрел в глаза доктору. Как ни странно, на его лице не читалось издевательского выражения.

— Сцыкуала, — произнес Франц Иванович.

— С меня хватит! — чеканя слова, произнес Роман Евгеньевич и отправился дальше быстрым шагом.

Доктор последовал за ним почти бегом:

— Она избирательна! Понимаете, это не какой-нибудь червь-сосальщик: эта особь находится в некотором пространстве, между физическим и нематериальным, если это можно так назвать. То, что у человека называют душой — полный бред — на самом деле это паразит в коконе тела, которые размещены в нашем теле некоторой высшей интеллектуальной системой, и, если верить священным писаниям, мы еще и несем ответственность за его созревание! Метафорическое сознание древних писателей библии дает нам подсказку. Как вы считаете, что представлял из себя плод с древа познания добра и зла?

— Простите, я не интересуюсь сказками.

— Совершенно напрасно. Это был глистогонный препарат. Эти, условно первые люди, изгнали из себя паразитов и стали попросту не нужны тому, кто это задумал. Система поменялась, и теперь носители монад имеют ограниченный срок существования и легко подвергаются заражению. Это четкий и логичный механизм: он искусно маскируется культурой, а наукой вежливо игнорируется. Я потратил годы, поставил множество экспериментов, чтобы доказать, что наш вид тотально заражен.

— Причем здесь я?

— Видите ли, существуют редкие случаи, когда носитель настолько растрачивает свою психическую энергию во внешней среде, что паразит начинает голодать. Если же организм погибает, то возникает шанс возникновения несовершенной, или заблудившейся монады. Я назвал ее сцыкуалой из-за характерного писка, который она иногда издает. Она не может покинуть физический мир и бесцельно шатается по знакомой бывшей хозяйке территории, пытаясь прилипнуть куда угодно, как правило, к человеку уязвимому. Почему я упомянул именно хозяйку? Дело в том, что блуждающую монаду порождает женщина, способная безответно любить почти все, к чему бы она не прикоснулась. Бывшие клиенты не приходят толпами на похороны к шлюхам. Она всех любила, и мы чувствовали это, пользуясь телом несчастной девушки.

— Я Вас выслушал, а теперь, простите, но у меня нет времени для обсуждения бредовых теорий.

— Куда Вы так спешите? Послушайте меня: аномальная человеческому обществу способность к любви порождает сцыкуалу. И если она соприкасается с натурой неординарной и чувствительной, наподобие Вашей — Вы можете стать ее пищей!

— Отстаньте от меня!

— Послушайте, это не шутка! Подумайте еще раз, по какой причине вы оказались на кладбище? Сцыкуала всегда женского пола. Она разумна. Меняет жертву только после ее смерти. Ее верности может позавидовать любое существо! Вы потеете по ночам? Вам не кажется, что в правой части головы у Вас яблоко? Вы чувствуете зуд в районе седьмого позвонка?

— Вы больны. Я не намерен больше Вас слушать!

Франц Иванович остановился.

— Если обнаружите под кроватью склизкое пятно — значит, она пришла за Вами!

Паразит может принимать знакомый образ. Если это произойдет, старайтесь почаще менять место жительства: она с трудом приспосабливается к географическим перемещениям. И алкоголь! Не забывайте употреблять алкоголь. Она не любит его. Я знаю, что Вы никогда, — доктор сделал ударение на этом слове, — его не употребляли!

Роман Евгеньевич сидел перед ноутбуком. Настенные часы тикали по-особенному громко. «Сцыкуала», — набрал он в поисковике. «По Вашему запросу не найдено результатов», — ответила всемирная сеть. «Дурак», — выругался на себя Роман Евгеньевич и отправился спать. Звук тикающих часов оглушал, но он никогда их не останавливал.

«Ты больше никогда не будешь притворяться!» — «Он не спит!» — Удар по челюсти — Вспышка сверхновой… — Ряды кроватей наполнены страхом. Если никогда не есть десерта, они придут и заберут его домой. Там, на родной планете, за ним со сверхсветовой скоростью уже вылетели. Если никогда не смотреть в глаза учителю физкультуры — звездолет успеет: он не попадет в астероидное поле, не сгинет в черной дыре. — «На зарядку!» — Никогда не вставать последним в строю, и он выберется из этой ловушки. — «Эй, иди-ка сюда!» — Никогда не кричать, как бы ни было больно и страшно. Дети, запертые в своих кошмарах, рождены монстрами или им просто не повезло? — «Ты же знаешь, что после отбоя нужно спать, а не притворяться с закрытыми глазами?» — Вкус крови на зубах. Никогда не подавать виду, что тебе страшно. Звездолет преодолевает астероидное кольцо. — «Ну что, Малыш, ты ждал нас?» — «О, да! У вас есть какое-нибудь оружие? Дайте-ка мне его!» — Дети-монстры в ужасе вращают глазами. Бах! С хлюпаньем куски плоти отлетают от этих жалких людишек, оставляя в воздухе кровавую пыль. Как весело идти по ним — вперед, в светлое будущее! Страх и скука, хранящиеся в детском доме, — всего лишь кошмар! Пиу! Луч разрезает учителя физкультуры: верхняя часть его, вращая глазами, кричит: «стройся!»; нижняя перебирает ногами, как будто пытаясь убежать. Ха-ха. Жуткий человек оказался жалким биороботом. Мальчик сплевывает сквозь зубы на труп и победно поднимает бластер. — «Вы позволите немного мести?!» — «Конечно-конечно, развлекайся, Малыш, — мы отвернемся». Знакомые лица в ужасе распадаются на части. Да здравствует новая реальность! Что такое? Кто эта испуганная девочка с перевязанными коленками? Шлюха Милана? «Возьмите меня с собой» — умоляет девочка. — «Но ты умерла!» — «Не в этом фильме, Малыш»…

Роман Евгеньевич соскочил с постели: что-то липкое! Он никогда не наступал босой ногой в липкую массу! Ценная склянка падает с полки сознания и безвозвратно разбивается, лишая коллекцию пустоты еще одного «никогда». Хотелось грязно выругаться, но этого Роман Евгеньевич тоже никогда не делал. Он включил свет и присмотрелся: сероватая масса с четкими краями уходила куда-то под кровать. Роман Евгеньевич потрогал субстанцию пальцем, но так и не понял, из чего она состоит — отвратительно. Он отодвинул кровать. Несмотря на густую консистенцию, серая лужа, казалось, медленно перемещалась. В одном месте она имела рельеф и слегка меняла цвет — получалось изображение, как ни крути, напоминающее лицо Миланы-Татьяны, искаженное, но до боли узнаваемое.

— Что за ерунда? — Роман Евгеньевич сказал это вслух.

Он пошел за ведром и тряпкой и начал старательно тереть инородное пятно, счищая ее с паркета. Лужа при этом издавала тонкий неровный писк, словно была живым существом, болезненно реагирующим на экзекуцию с тряпкой.

— Да что происходит? — почему-то на глаза наворачивались слезы.

Счистив пятно с пола, Роман Евгеньевич выбросил тряпку и тщательно помыл ведро. Затем он отправился на службу. Какое-то время все шло как обычно: стук печатной машинки, документы, папки, — работа его всегда успокаивала. Заполнить форму, перепроверить — отправить в архив. Упорядочивание событий — сухое, без эмоций, — нравилось Роману Евгеньевичу. Всю свою жизнь он работал помощником нотариуса и никогда об этом не жалел. Продажа и покупка жилищ, доверенности, дарственные, завещания — вся жизнь в радиусе нескольких километров проходила через его руки, оформлялась и бережно укладывалась на полки. Страсти, привязанности, опасения и страхи — все в конечном счете становилось гербовой бумагой, заверенной печатью, бесконечный беспристрастный роман, фиксирующий жизнь городского района.

— Когда меня не будет, я хочу, чтобы она получила все: и дом, и машину.

— Хорошо. А другие наследники у Вас имеются?

— Вы имеете в виду детей?

— В частности.

— Эти ублюдки ничего не получат! Слышите?! Ничего!

— Я просто обязан уточнить.

— Неблагодарные твари, — они и так лишили меня всего, что можно. Ведь так, Людочка?

— Все так, Котик, не отвлекайся.

Стандартные процедуры. И чья-то история отношений вновь становится заверенным листом. Копия отправляется в архив. Роман Евгеньевич наливает чаю. Если никогда не показывать эмоций — собратья прилетят за ним. Таковы правила. Его личные правила. Наивные посетители — думают, что видят скучного клерка, но не знают, что из глубин космоса за ним придут те, кому он по-настоящему принадлежит. Это знание было с Романом Евгеньевичем, сколько он помнил себя, сначала нелепое и никому не нужное, превратилось со временем в жемчужину — личный клад. Все, что нужно — делать правильные вещи, а неправильных не делать никогда. Расскажи кому про такое, могут и за психа принять, а ведь это всего лишь метод! В свое время пророк Моисей обозначил множество «никогда» для своего народа, что спасло его от культурного растворения, и он, Роман Евгеньевич, тоже справится и улетит на Родину.

Насморк и зуд в районе седьмого позвонка сбивают с мыслей. Помощник нотариуса залезает в карман за платком. «Никогда не пользоваться клетчатыми платками», — проносится в голове. Что-то липкое и писк в ушах. Он вытаскивает платок, полностью измазанный знакомой сероватой субстанцией: «вот дерьмо!» Может быть, это паранойя? Вдруг появилось ощущение, что в голове есть нечто размером с яблоко — Сцыкуала!

Придя домой, Роман Евгеньевич проверил пол под кроватью — чисто. Спал он плохо: раздражало тиканье часов, мелкие шумы, издаваемые соседями, и собственные путаные мысли. Наутро он с ужасом обнаружил серое пятно: на этот раз рельефный портрет покойной Татьяны выглядел четче. Тряпка. Ведро. Помощник нотариуса с остервенением счищает липкую массу. Тошнота вместо утреннего кофе.

Серая масса обнаруживала себя все чаще: появляясь пятном на чашке чая, влипая в пальцы в кармане, оставаясь следом от ботинка. Роман Евгеньевич уже начал привыкать к этой кропотливой борьбе — сменные платки, каждый день новая половая тряпка, но с каждым днем сцыкуала отвоевывала себе все большее пространство.

Однажды утром Роман Евгеньевич обнаружил, что зловещая лужа распространилась дальше своего ареала обитания: серая масса окутала часть его стопы. Несчастный бросился в ванну и принялся тереть ногу мочалкой так, что она покраснела и распухла. Он больше не мог нормально спать; просыпаясь в неровном сне, заглядывал под кровать — убедиться, что паразит не проник к нему из темноты ночных кошмаров. Но каждый раз, забываясь под утро нервным сном, Роман Евгеньевич обнаруживал все разрастающееся пятно. Оно нахально выбиралось из-под кровати и окутывало несчастного липким одеялом все больше. «Если так пойдет дальше, можно и не проснуться с утра», — думал Роман Евгеньевич. Образ собственного трупа, укутанного липкой массой с проступающими чертами лица покойной Татьяны, постоянно вставал перед глазами. Вспомнились слова неприятного знакомого с похорон: алкоголь и смена места жительства. Кажется, пришла пора разорить свою коллекцию запретов.

— Бутылку водки — «Пять озер», ноль пять, и пиво.

— Какое пиво?

— Самое дешевое, двухлитровую пластиковую бутылку. Есть же у вас?

— «Охота крепкое», — продавец со стуком ставит товар на прилавок.

Роман Евгеньевич откупоривает бутылку прямо на улице, чем-то серым мазнув по этикетке. Сцыкуала стала намного агрессивнее, но пока не успевала за бывшим помощником нотариуса, с тех пор, как тот начал пить и перемещаться по недорогим ночлежкам. Правда, пока первые сто пятьдесят граммов не оказывались в желудке, труднообъяснимые страхи преследовали несчастного с завидным упорством.

«Они не прилетят. Доблестные герои оттуда — издалека. Произошла авария. Может, кусок астероида пробил корпус, или была подхвачена незнакомая инфекция? Звездолет с мертвой биомассой дрейфует в бесконечной пустоте. Больше нет цели и смысла: В родной галактике не узнают о пропавшем брате». Склянки из коллекции пустоты падают одна за другой. Они никогда не заберут его! Сосуд с серой жидкостью водружается на полку. Из него проглядывает расплывающееся женское лицо, зависнув в ней с мученическим, аморфным выражением лица. — «К черту! Расшатать полки, обрушить десятилетиями собираемую невозможность действия!» — Он будет метаться, как зверь, запертый в клетке, в последней, бесшабашной агонии. — Но полки не поддаются. Склянка с серой жидкостью нерушимым монументом смотрит на своего хозяина. — «Никогда не пить больше пол-литра». — «Вы смеетесь? Кто установил все эти правила? Самодовольные ублюдки, запертые в своих жалких жизнях. Вы будете указывать, сколько мне пить?» — Пробка летит на газон. — Божественный яд, лекарство больной души вливается, обжигая изнутри. — «Дайте-ка мне еще пива! Две!» — Сумерки спускаются на улицы. Да здесь, если присмотреться, — серый полумрак, и есть среда существования. — «Вот ваше истинное лицо. Вы — улитки в каменных панцирях, которые называете домами. Вы любите свои тюрьмы. А там! Там, куда не достанет даже ваше воображение — разбился звездолет. Зве-здо-лет!» — Лица, похожие на прошлогоднюю картошку. — «Еще пива!» — Планета движется под ногами, как будто хочет сбросить чужака. — «Я еще и спою!».

— А звезды, тем не менее, а звезды, тем не менее — чуть ближе, но все так же холодны! — Роман Евгеньевич затянул известный шлягер прошлого, знакомый с детства.

— Эй, напился, веди себя спокойно, тут люди отдыхают, — спокойно говорит швейцар, похожий на уголовника.

— Я эту песню в хоре пел, в детском доме. И снится нам не рокот космодрома, не эта ледяная синева-а-а!

— Эй, космонавт, у тебя тут долг за двое суток, я могу вытолкать тебя прямо сейчас!

Роман Евгеньевич, запрокинув голову, отпил из бутылки, запустил пятерню в карман и высыпал на стойку обильную кучу мелочи.

— Проходи. Будешь шуметь — отправишься на улицу.

Роман Евгеньевич поднялся на второй этаж гостиницы, напоминающей общежития советских времен, неровной рукой открыл дверь и, поскользнувшись на сером липком пятне, рухнул в кровать.

Проснулся он от топота и громких разговоров в коридоре. Голова гудела так, будто внутри звонил гигантский колокол. Роман Евгеньевич встал с кровати, удалил пятно грязными салфетками, которые он накануне украл в кафе, и смыл их в унитаз. Пора идти за добавкой.

Выйдя в коридор, бывший помощник нотариуса у соседнего номера обнаружил толпу, состоявшую из персонала гостиницы, медиков и полицейских.

— Да все было тихо, он всегда приходил только ночевать.

— А что это вообще за ерунда?

— Бог его знает?

— Никогда не видел подобной мерзости.

— Так, хватит разговоров — составляем протокол!

Роману Евгеньевичу не нравилось это собрание, и он хотел незаметно проскочить мимо, но случайно взглянул в открытую дверь: там, на кровати, лежало тело, густо укутанное серым коконом. Он вздрогнул, но поддавшись необъяснимому внутреннему порыву, пробрался через толпу и замер.

— Эй, вы кто такой? Тут вообще-то преступление произошло. Вы тут не на аттракционе в комнате ужасов, — одернул нарушителя полицейский с седыми усами.

Сквозь медленно шевелящийся кокон проглядывало лицо неприятного знакомого — Франца Ивановича. На лице погибшего в серой массе узнавались черты шлюхи Татьяны — казалось, она улыбалась умиротворенной, спокойной улыбкой.

— Я знаю ее! Это Сцыкуала! — Роман Евгеньевич задрожал.

— Ваши документы? — спросил второй полицейский.

— Да местный он. Алкоголик. И паспорт его у меня, — вмешался швейцар — допился, гад, до белой горячки!

— Это Сцыкуала! Паразит! Она убила его! Никогда не меняет жертву, — повторял Роман Евгеньевич.

— Пошел! Пошел отсюда!

Могучий швейцар схватил его за шиворот и вытолкал наружу.

— Заберешь паспорт, расплатишься, и чтоб больше я тебя в этой гостинице не видел, понял?!

Роман Евгеньевич вышел на улицу. Было холодно. Солнце только всходило и слабо виднелось сквозь серую, липкую массу атмосферы. Роман Евгеньевич вздохнул и пошел навстречу чужому, недружелюбному светилу.