Прививка от ничего (сборник)

Евгений Ехилевский, 2014

Жанр сборника определяется просто, хотя такого и нет в литературном справочнике. «Байки». Короткие рассказы, основанные на реальных событиях, с некоторой долей художественного вымысла. Смешные и не только.

Экзамен

Школа даёт множество полезных знаний. Но никакого представления о реальной жизни. Потом с удивлением узнаёшь, что люди не обязаны к тебе хорошо относиться только потому, что ты хороший парень. «Хороший парень» — не профессия. А школьные преподаватели ставили тебе положительные оценки именно за это.

Один мой приятель заявил на экзамене, что «булка во рту разлагается на спирт и коньяк».

Другой одноклассник на вопрос «чем объясняется увеличение в последнее время количества межвидовых скрещиваний» гордо ответил:

— Падением нравов!..

Я же вообще заявил, что «не буду отвечать на теоретические вопросы по генетике, потому что я — практик!»

Все мы получили хорошие оценки. Потом поступили в Политехнический.

Разочарование настало уже на первом курсе. Преподаватель физики считал, что «на пять предмет знает бог, на четыре — он сам, а студент, соответственно, — максимум на три». С другой стороны, на Физико-техническом факультете тройка по профильному предмету была невозможна. Возникала патовая ситуация.

Я пришёл на экзамен после бессонной ночи, проведённой за учебниками. Я был небрит и помят. Преподаватель, несмотря на хронический алкоголизм, ежедневно носивший свежевыглаженные рубашки, безукоризненные костюмы и шикарные галстуки, осмотрел меня с ног до головы и поставил два.

В следующий раз я появился в двубортном костюме и лучшем своём галстуке, недавно привезённом из Риги. Преподаватель долго смотрел на него и, видимо, счёл, что «на пять галстуки носит бог, четвёрки заслуживают его собственные, а галстук студента не должен превышать слабой троечки»…

Следующая попытка перешла из плоскости моды в сферу тактики. Я обратил внимание, что экзаменатор выставляет двойки утром и вечером, а днём, сразу после небольшого «обеденного» перерыва бывает благосклонен. Именно в этот небольшой промежуток времени я и проскочил со своими скудными знаниями. А вот «противник падения нравов» ходил сдавать физику двенадцать раз.

К третьему курсу мне подумалось, что экзаменационные мучения связаны с неправильным выбором будущей профессии.

Однажды преподаватель электродинамики сказал:

— В эту курсовую работу вы должны вложить душу…

Все засмеялись, а я пошёл в деканат с заявлением об уходе. Я чувствовал, что в курсовик о Достоевском смогу вложить душу.

Целый год я готовился к поступлению на Филологический факультет Университета. Ходил, как на работу, в библиотеку. Занимался с преподавателями английским языком и историей. Наверное, никогда больше у меня не было в голове стольких академических знаний.

Сочинение я написал на пять — единственный во всем потоке. Хотя меня отвлекали вопросами о количестве букв «с» в слове «прогресс».

Следующим был английский. Этот язык для меня, как музыка. То есть — вызывает большое волнение души, смутные образы, но ничего конкретного.

Я уставился на незнакомые слова в тексте для перевода. Через несколько минут встретилось одно знакомое — впрочем, многое объясняющее. Слово было — «Офелия». Передо мной лежал американский пересказ классики для школьников, позволяющий при минимальных «затратах» выглядеть вполне начитанным человеком. Я стал думать о том, каким фаст-фудом подменяют классику, но тут меня вызвали отвечать.

Пока я пересказывал «Гамлета», преподаватель удовлетворённо кивал. Но потом попросил переводить «с листа».

— Не могу! — честно признался я.

— Почему? — удивился экзаменатор, не ожидавший подвоха.

— Я слов таких не знаю, — промямлил я, на всякий случай ещё раз заглянув в листок.

Пару минут мы молчали. Смотрели друг на друга. Потом по его лицу пробежало озарение, и в аудитории прозвучала фраза, полная гнева и радости разоблачения:

— Да вы просто читали Шекспира!

Я воровато огляделся.

— Ну, в общем, да… А что?

— Идите! Три!

Мне было стыдно. Не то за тройку на экзамене, не то за подпольное чтение Шекспира. Тем не менее, у меня было 8 баллов за два экзамена, что оставляло шансы. Следующей была история, к которой я готов блестяще. Да и вопрос попался прекрасный — культура начала XX века. Ничто не предвещало беды.

Мой рассказ был прерван вопросом, заданным с интонацией следователя:

— Кто был основоположником символизма?

Я сдержал желание быстро ответить «не я!» и повел речь о французских символистах, Соловьеве и прочем декадансе. Но меня перебили:

— Основоположником символизма, молодой человек, был Валерий Яковлевич Брюсов… Вы же понимаете, что с такими знаниями…

Я уже понимал. Оставалось только доиграть сцену до конца.

— Брюсов… Брюсов… Что-то знакомое… Это не тот ли Брюсов, которому Блок руки не подавал? Не тот ли Брюсов, которому в трамвае Гиппиус в лицо наплевала? Да, точно! Вспомнил! Продажный функционер Брюсов, из-за которого расстреляли Гумилёва…

Я вышел на улицу. На душе было необыкновенно легко. Что, к сожалению, не отменяло необходимости «порадовать» родителей.

Я зашёл в телефонную будку и набрал номер. Сквозь треск прокричал:

— Два!

— Что? Сдал? Молодец! Твоя жена в роддоме!

Я купил две бутылки портвейна. Одну положил во внешний карман костюма-тройки, а другую открыл. И пошёл к роддому.

Однажды к нам заехал родственник из Москвы.

Две «столицы» существуют в стране для того, чтобы жителю одной из них было, где спокойно попить водку — без назойливых звонков родственников и приятелей, без необходимости врать на работе… Встать с утра, выпить рюмку и пойти гулять по одной из «столиц».

После моего рассказа о поступлении в университет, а то есть — после второй бутылки, родственника осенило:

— Слушай! Ты же пишешь чего-то там… Давай к нам в Литинститут! Академическая программа та же. Плюс компания хорошая.

Возразить было нечего. Я отдал ему свои рукописи, чтобы он занёс их в приемную комиссию. И забыл об этом. Потому был сильно удивлён, когда мне пришло приглашение на экзамены.

Тут я применил совершенно другую тактику. Мало того, что я не готовился. Я даже не ставил будильник на утро. Может быть, именно поэтому получил 29 баллов из 30 возможных и стал студентом.

С экзаменами и курсовиками было, действительно, проще. Я изучал то, что хотел изучать, что понимал и чувствовал. Однако и тут не обошлось без приключений. Взять хотя бы тот же английский.

— Я буду вас всех спрашивать, а потом вы подойдете с зачётками, — сказала типичная «англичанка», сухонькая и ухоженная.

— Быстро за колонну! — сказал типичный поэт Дима, небритый и растрёпанный.

Мы стояли за колонной, пока весь курс на незнакомом языке рассказывал о своих семьях, любимых животных и летнем отдыхе. Потом подошли с зачётками.

Зачем-то современным литераторам понадобилась экономика. Я стоял перед дверью в экзаменационную аудиторию и думал, зачем. Наверное, чтобы квалифицированно торговаться с издательствами. Рассуждения прервал вбежавший Владик:

— Ты что-нибудь знаешь?

— Нет, конечно!

— Боишься?

— Ну, в общем да…

— Тогда пойдем!

Мы вышли из института. Купили бутылку портвейна. Выпили её в сквере и снова вернулись к аудитории. Очередь ещё была.

— Ещё боишься? — спросил Владик.

Я ничего не ответил и мы снова пошли.

Тянуть билеты пришлось, задержав дыхание. Посреди аудитории меня догнал Владик и спросил громким шёпотом:

— Слушай, а вот «естественная монополия» — это про что?

— Ну, наверное, про то, что в Бразилии кофе растёт, а не в Бразилии не растёт, — предположил я.

— Понял! — уверенно сказал Владик и пошёл к преподавателю.

Стараясь дышать в сторону, он полчаса рассказывал о Бразилии, кофе и всех несчастных странах, где этот самый кофе не растёт. Я слушал, как завороженный, проникаясь сочувствием к сложной экономической ситуации, созданной всего лишь отсутствием этих маленьких зёрнышек.

Я думал о том, что мир действительно несправедлив. Берётся откуда-то маленькое, но очень важное зёрнышко, и человек абсолютно счастлив. А у кого-то этого зёрнышка нет и быть не может.

Жизнь — монополия. Только что ж в этом естественного?