Открытое обращение к правителям стран на планете Земля (миссия светлой души, в гостях у Галактики бывающей)…

Евгений Иванович Белянский (2022)

Земля терпеть устала… В подтверждение данного тезиса, считаю себя обязанным, люди, ознакомить вас с двумя увиденными мною картинами, которые трагичностью положения отличаются от всех ранее виденных картин тем, что они в той или иной степени касаются буквально каждого человека на планете. Это не фантастика, не вымысел. Это трагическая реальность! Обозначенная Вангой великая скорбь в данной реальности, это судного дня предтеча, спасение разума в нём…

Путь Души из рая в ад попавшей

Вновь воплотившись в биологическом домике своём, по возвращении из галактического “турне”, картины моего посещения планов бытия Галактики я вижу теперь всегда. На дню не раз я там бываю. Бывая там, я вижу там покой, страданья вижу, возвращаясь: мир сообщества людского, в котором воплотился я, предстал передо мною мёртвым миром, запущенным к потопу самым первым от Земного нашего Явления “сверхумным” недоумком, программу которого, его сменяющие друг друга последователи, не смотря на страдания, которые они несут всему живому на планете, рьяно выполняют до сих пор…

Какой же предстала программа сия предо мною?

Отравившись популяризацией несоответствия слов и поступков окружающих моё детство людей, включая обилие героев, калек-победителей, кому в аду огня случилось выжить, чтоб на ужасно замусоренном центральном рынке Сталинграда потом, где мама усаживала меня продавать водичку со льдом (мне было четыре года), они во славу геройства своего, вынуждены были потом во множестве валяться предо мной, без ног, без рук, облёванные, чтобы залить в сознанье детское моё своей обиды зелье. Итогом, в юности уже, по причине употребления спиртного, я попал в малолетку, где “невинно” формируемый обществом порок, выражающийся в формуле назидания: “У нас такой закон!”, повышает свою квалификацию до особо опасного статуса, как потом со мной произошло…

Стоит заметить, что в колонию для малолетних я попал за чужие грехи, руководствуясь самопожертвованием, романтической формулой: на кого указали, тому и отвечать — сам погибай, а товарища выручай.

О благородство, нет тебе предела! Душе покоя в стаде не вернуть. Помыслить мне б тогда, на что себя я этой жертвой обрекаю, в рассадник зла ввергая свою суть…

Поясню мысль. В начале шестидесятого года, по прибытии нашего этапа в воспитательную колонию “Бобры” Воронежской области (нас было двенадцать человек), нас по одному заводили в кабинет оперативника, который каждому задавал один и тот же вопрос: “Ты вор или мужик?” (?!). Такой значок по тексту ставлю я всегда, когда абсурд встречаю… Итог моего пребывания в “воспитательной” колонии впоследствии определился неволей в двадцать семь лет, восемнадцать из которых — камера и общественный туалет одновременно. Малолетний, строгий, особый режим за разбойное нападение на магазин и на сберегательную кассу… “Воспитали”, одним словом. Теперь я понимаю причину произошедших со мною трагедий — употребление спиртного. Невозможно теперь не понять, что употребляющий спиртное себе не принадлежит при любом достатке и воспитании. В сорок шесть лет, придя в себя, я вмиг его отринул…

О естественном природой дарованном мне лекарстве…

Руководители стран, попивая в своё удовольствие искусственно производимую отраву — спиртное, по сути психотропный яд, тяжелейший наркотик, как справедливо оценил его однажды представитель Госдумы РФ, на мой защитительный аргумент, что предложенное природой растение, в отличие от спиртного, это естественное дарованное мне лекарство, что я не выношу спиртного, что от него мне плохо, что все несчастья, которые я принёс себе и окружающим именно от него, несмотря на это, они теперь мне за траву, предложенную мне природой, раз за разом путёвку контроля оформляют, чтобы наблюдать меня, как подопытного кролика то в камере за колючей проволокой, то в клинике, область специализации которой эксперименты над людьми с анализом влияния на человеческий организм различных убивающих его препаратов, изготавливаемых во всевозможных исследовательских мед-лабораториях, навязывая в соответствующих “клиниках” мне потом курс моего “излечения”.

(Сменяющие друг друга правители на планете Земля! Стремясь достучаться до Разума в вас, обращаюсь к вам с вопросом: сколько всяких разных душегубок химического, бактериологического, атомного толка или над чем плутая в тьме, в себе не видя Света, вы ещё тут маракуете. Сколько всякого всего вы тут натворили?! Терпеть подобное планета уж не в силах…).

После выписки я не падаю, как мы падали в “лечебнице”, где, пичкая отравой, нас держали под замком. Остаточное влияние, от пагубных препаратов, вымываются с водою из меня вот уже два года. Дрожание кистей рук не проходят… Достойна ль уважения система, которую сменяющие друг друга правители, создали на Земле?!

Затуманилась даль берегов,

Не видать ни огней, ни причала…

Если б только забыться я мог,

Всё забыв от конца до начала.

Всё отбросив, как мерзкую дрянь,

Всё, что Душу терзает и гложет,

Я сказал бы тогда, что не зря

Свою жизнь на земле этой прожил.

Но теряясь в туманистой мгле,

Для забвения сил не имею,

Значит, нужно пройти по земле

И прожить свою жизнь как умею.

Только всё непосильней она —

От решёток, этапов, конвоя…

Как же ты допустила, страна,

Чтоб всё это случилось со мною?!

По чьей же инициативе со мной происходит всё это? Фальши и лжи не приемля, на свой вопрос отвечу сам. Это происходит по инициативе работников наркоконтроля, с их оперативными разработками в отношении меня. Встретившись с открытостью моей (я фальши и лжи не приемлю!), они не знают, как быть со мною. Свалившееся на них обстоятельство побуждает то одного из них, то другого периодически навариваться на мне, ваять тут из меня какие кому выгодно фигуры, булкой с маслом себе к чаю меня представлять. Кто только здесь не представляет меня ею — живут тела в себе не видящие бога…

Эксклюзив от представителя наркоконтроля: “Евгений, мы понимаем, что растение конопля для тебя является лекарством, спасением. Мы введём тебя в исключение, как ты просишь, и оставим тебя в покое при условии, если ты согласишься информировать нас о том, кто в селе чем занимается” (?!). Стыдился я в глаза ему смотреть… Итог моего естественного отказа — двухлетнее пребывание в клинике соответствующего профиля. “А как же, у нас такой закон”, — твердят мне прокурор с судьёю на суде, определяя мне эту двухлетнюю меру(?!). И это после того, когда, очнувшись ото сна, я с ужасом увидел крестный путь, которым прошёл мой биологический домик, именуемый человеком, который, в момент моего пробуждения предстал предо мною бессмысленной скотиной в пьяном стаде.

О спиртном…

Употребление спиртного престижной категорией людей — не говоря уже о среде “простых” обывателей — стало настолько естественным и привычным, что не употребляющий его (в данном случае я говорю о биологическом домике своём, не употребляющим ни спиртного и ни табака со дня, когда на земле его мамы не стало) выглядит среди них белой вороной, определённо что-то теряющей в жизни и имеет репутацию чуть ли не больного. Не знай спиртного от рожденья домик мой, иной бы путь им был бы прожит…

Спиртное, если быть честным перед собой и своими детьми, относится, как я уже говорил, к разряду веществ наркотического свойства. Оно является исключительно тяжёлым искусственно производимым стимулятором. Оно беда, отрава, яд для поколений, но нам всё нипочём: гулянье подавай и денег, чтобы куры не клевали! “Налывай и выпывай” — презренней нет призыва.

(Для клеток наших водка или другой какой искусственный продукт, который со спиртным я ставлю рядом, — всё одно. В любом случае, даже при самой “изысканной” мере потребления, пагубность от соприкосновений с любым из них порочна. Един порочный их союз, как ложь и лицемерие едины).

Сравнением подобным оскорбясь, кристальною мораль свою считая, заученно твердят в свою защиту все: мол не наркотик алкоголь, что он в себе содержит это и вон то, а этого не сыщешь в нём вовеки… Что мне сказать на это им? Организму до лампочки, Что содержит в себе тот или иной пьянящий его продукт и как Оно в нём называется. Не желая дистанцироваться от своих пристрастий, они лишь выгодно что-то классифицируют под себя, удовлетворяя плоть свою и только. Считаю, что им нужно руководствоваться не традиционными шаблонно выверенными кем-то амбициями, ограничивающими их возможность Мыслить, а осознанием Себя, кто Есть ты, Человек!

Из множества стимуляторов, от рождения предложенных мне страной, я остановился на единственно несущем мне спасение — страна виною это мне… Где ж, страна, разумность в твоём праве, в чём предназначенье права твоего? В данном случае оно возмущает!

Чаще всего, когда дело касается какого-то негатива, мы ссылаемся на неблагополучные семьи… На мой взгляд, проблема выходит за рамки подобных представлений. Она не в отдельных семьях. Они по ситуациям разные, как различны и судьбы людей в них. Проблема в обществе в целом — оно не благополучно всё, и исходит это общее неблагополучие от образа жизни его руководителей, со всеми их секретами, никоим образом не подлежащими разглашению, хранящими в себе не имеющие аналогов по своей жестокости преступления по отношению к людям.

Когда мне исполнилось сорок шесть лет, находящаяся за тысячи километров от меня, моя земная мама ушла, сказать точней — взлетела. Не могла не взлететь: осталась одна. Ни профессии, ни жилья. Не грамотная, с четырьмя детьми. Я младший. Мне восемь месяцев… Пространству лишь ведомо, что мамочке в аду пришлось перенести, себя и нас спасая… Покидая Землю, она оттолкнула от мёртвой системы меня, чтобы в себя пришёл я. Прижав известие к груди (в котельной это было, в которой, находясь в тот момент в заключении, я исполнял обязанности истопника), мне вспомнилось вдруг всё: где был, что мне Там показано было и где теперь я нахожусь. Что я осиротел, что больше здесь я никому не нужен. Вдруг чуждым здесь всё стало для меня. Потрясение было безграничным! Я как бы спустился вдруг с высот. Впервые вдруг задал себе вопрос: где нахожусь я? В одно мгновенье мысль всё охватила. Запеленатого я в зыбке увидел себя. Четыре широкие резинки, державшие моё ложе, сходились на кольце, что было в потолочной балке, концы резинок все в кольцо входили, загибаясь, и каждый белой нитью стянут был; увидел, как кормился молочком я мамы, свою ручонку на её груди, на безымянном пальчике чистейшие узоры. Потом, явивший в ложе моём мне, вкус жёвок жмыха сои…

В одно мгновение увидел вдруг я всё с чем встретился в системе, что предложила мне она. Увиденное в мире людей потрясло своей примитивной ограниченностью, повсеместной жестокостью, ложью, фальшью и несправедливостью. Позвоночник ожгло. Корни волос пришли в движение. Вдруг я почувствовал, что нахожусь в каком-то успокаивающем энергетическом поле. Сероватая структура показала мне это поле со стороны в фокусе пространством растворённой стены предо мною, до которой было метра полтора. Уже в её овалом растворённых пределах, далеко и отчётливо просматривающегося пространства, это выразилось светлой равно удлинённой по росту человека капсулой, своеобразным матово-непроницаемым яйцом, горизонтально парящем в тёмном пространственном мареве… Пространство защитило меня, чтобы с ума я не сошёл, поняв, где оказался.

С исчезновением точки на земле, куда всегда стремился я вернуться, себя я обнаружил вдруг в безликой массе себя непомнящих людей искусственного мира, с утраченным ориентиром смысла и направления. Неожиданно резко обозначилась причина произошедшего тут со мной: я спал все эти годы, я был лишь единицею, частицей людской массы, системой, втянутою в сон.

Оставшись в безликой толпе один, я вдруг остро осознал привитую мне обществом его наивно-романтическую инфантильность, помешавшую Собою тут мне быть, от воплощения Собою оставаться. Именно это обстоятельство указало мне, что здесь, на земле, я — это не что иное, как итог несовершенства существующих людских на ней законов, что здесь я стал виновным, ещё не родясь, что я обречён был питать эти несовершенные законы своею плотью и кровью, струиться в их лицемерных артериях этапами бесконечных страданий. Я был в растерянности: что делать мне?!

Вспомнился совет одного из сокамерников — семидесятилетнего старателя-одиночки, романтика-золотоискателя, всю жизнь проработавшего на Крайнем Севере. Тогда он советовал мне уехать в Якутию работать в шахте: льготный стаж, зарплата, пенсия, жильё… Его совет тогда был взят мной на заметку…

Каких только работ мне не приходилось выполнять… На мою долю в основном выпадали самые трудные и вредные. Этим обстоятельством объясняются и болезни: паховая грыжа, геморрой, туберкулёз, радикулит. А тут ещё с рожденья нытие в груди… Казалось мне, не хватит моих сил!

В конце концов, осилил Крайний Север я. Работая в шахте Крайнего Севера (сначала в полюсе холода Оймякона, потом уже в тундре заполярья — до Ванькиной Губы 75 км), я четыре километра на работу и обратно, пренебрегая транспортом, ходил по тундре, бегал и летом, и зимой…

Не даёт лишь покоя вопрос: почему моя жизнь на земле оказалась трагичной? Кому я “обязан” этим? В Зове Разума я постарался ответить на него как мог. Зов Разума, это не художественное произведение. В нём нет ни плана, ни сюжета. В нём боль, текущая рекой, призыв в нём Думать… Написание Зова Разума, даже при отсутствии образования, мешающего мне кратко, без последующих поправок изложить своё ви́дение, считаю в этой моей жизни на земле своим предназначением, смыслом своего присутствия здесь. Ради того, чтобы мир людей изменился к лучшему, я обязан был сделать это. Несмотря ни на что! Обязан ради тех, кого мы сейчас воспитываем (их судьбы по ранжиру выставляя!), кто только что родился или ещё рождается, кто стремительно ещё летит к нам, доверчиво вверяя нам свои для счастья предназначенные судьбы. Ради них не сделать этого я не имел права!