От шнурков до сердечка (сборник)

Евгений Клюев, 2014

Эта – уже третья по счету – книга сказок Евгения Клюева завершает серию под общим названием «Сто и одна сказка». Тех, кто уже путешествовал от мыльного пузыря до фантика и от клубка до праздничного марша, не удивит, разумеется, и новый маршрут – от шнурков до сердечка. Тем же, кому предстоит лишь первое путешествие в обществе Евгения Клюева, пункт отправления справедливо покажется незнакомым, однако в пункте назначения они уже будут чувствовать себя как дома. Так оно обычно и бывает: дети и взрослые легко осваиваются в этом универсуме, где всё наделено душой и даром речи. Не одно поколение маленьких читателей выросло на этих сказках: очередь за Вашими детьми и внуками, дорогой читатель.

Одуванчик на крыше

Чего только не бывает на крышах старых домов!.. Бывает даже, что там вырастают целые деревья, — так удивляться ли маленькому жёлтому Одуванчику, выросшему однажды на крыше? Конечно, не удивляться, как не удивляться и тому, что, выросши однажды на крыше, он немедленно принялся улыбаться на весь свет. А почему же, собственно, не улыбаться, если сверху — небо, снизу — земля, и ты — посерединке!..

— Зря он, между прочим, улыбается! — сказал Столб-с-Левой-Стороны-Дороги и добавил: — Я бы на его месте не улыбался.

— И я бы не улыбался, — поддержал приятеля Столб-с-Правой-Стороны-Дороги.

Столбы всегда поддерживают друг друга, этим и сильны.

— Я даже считаю, — сказал ещё Столб-с-Левой-Стороны-Дороги, — что в таком положении, как у него, следует опустить глаза и страшно смутиться. Я бы, между прочим, так и поступил.

— И я, — опять поддержал его Столб-с-Правой-Стороны-Дороги. — Каждый должен представлять себе хотя бы приблизительно, где ему можно находиться, а где нет. Что же касается некоторых жёлтых цветов… — тут он очень строго посмотрел на Одуванчика, хотя, в общем-то, и без того было понятно, о ком шла речь, — так вот… что касается некоторых жёлтых цветов, то они позволяют себе произрастать… гм… мягко говоря, отнюдь не на лугах.

— Отнюдь не на лугах! — с удовольствием повторил Столб-с-Левой-Стороны-Дороги.

Они подождали ответа, как два соловья — лета, но Одуванчик и не подумал отвечать: он не понимал языка столбов — одуванчики и вообще-то языка столбов не понимают. Сомневаюсь, кстати, что столбы, со своей стороны, понимают язык одуванчиков. Но так или иначе, а Одуванчик и не думал отвечать, потому что в данный момент думал он совсем о другом: немножко о небе, которое сверху, немножко о земле, которая снизу, и немножко о себе, который посерединке.

–…в то время как, — заключил Столб-с-Правой-Стороны-Дороги, — совершенно очевидно, что крыша жилого помещения отнюдь не место для произрастания цветов.

— Тут и говорить нечего! — от всей души согласился Столб-с-Левой-Стороны-Дороги, но говорить, тем не менее, продолжал: — Произрастать на крыше жилого помещения — это непорядок. Если каждый станет произрастать, где захочет, начнётся путаница. Произрастать следует не там, где нравится, а там, где положено.

Столбы ещё несколько дней поговорили на эту тему и, наконец, опять примолкли: не последует ли, дескать, какой-нибудь ответ? Однако никакого ответа не последовало — Одуванчик и глазом не моргнул. А зачем ему моргать, когда всё, вроде бы, хорошо: немного неба сверху, немного земли снизу — и ты посерединке… правда, уже поседевший, но что ж за беда! Все мы когда-нибудь седеем…

— Нет, поразительно всё-таки глухи к разумным доводам некоторые Одуванчики! — не дождавшись ответа, опять завёл свою пластинку Столб-с-Левой-Стороны-Дороги.

— Особенно этот Одуванчик! — совсем уж прямо обозначил ситуацию Столб-с-Правой-Стороны-Дороги. — Ему бы прислушаться к тому, что другие говорят, и давно уже слезть на землю, занять подобающее положение — так нет же!

— Есть ещё среди нас существа не от мира сего. Хоть кол им на голове теши!

Это уж они зря: кол на голове Одуванчика тесать было нельзя — тем более теперь, когда голова его совсем облысела. Ветер трепал на ней последнюю пушинку, но вот и она полетела по воздуху… Куда занесёт её судьба, где пустит корни эта пушинка — на лугу, на крыше старого дома, на другой планете?..

Впрочем, столбам до этого дела не было: они настолько вжились в образы блюстителей порядка, что совсем уже не смотрели в сторону Одуванчика. Да и зачем? Для того чтобы осуждать кого-то, вовсе не обязательно его видеть!

— Пора бы нам с Вами, — доверительно обратился Столб-с-Правой-Стороны-Дороги к Столбу-с-Левой-Стороны-Дороги, — как-нибудь вмешаться в это безобразие. Быть не может, чтобы на Одуванчика не нашлось управы! — и Столб-с-Правой-Стороны-Дороги с надеждой огляделся вокруг.

— Управа на каждого найдётся! — заверил его Столб-с-Левой-Стороны-Дороги и тоже огляделся вокруг.

А вокруг давно уже лежал снег. Снегом засыпало и наш старый дом — только весёлая красная труба пыхтела на поверхности, потому что изнутри старый дом отапливался дровами. Но что столбам — снег!.. Столбы ведь они столбы и есть: им в любое время года одинаково, вот они смены времен года и не замечают. Однако Милиционера, перелезающего через высокий сугроб, заметили — и изо всех сил замахали своими фонарями.

— Что-нибудь случилось? — встревожился тот, подходя к столбам.

— Случилось, случилось! — в один голос крикнули столбы. — Вот этот Одуванчик вместо того, чтобы вырасти на лугу, как положено, взял и вырос на крыше старого дома! Вы должны наказать его за это!

Милиционер удивлённо огляделся по сторонам: повсюду лежал снег.

— Я не вижу ни одуванчика, ни дома — о чём вы? — спросил он у возмущённых столбов.

И возмущённые столбы только теперь взглянули туда, где когда-то рос Одуванчик. Весёлая красная труба вовсю пыхтела над высоким сугробом.

— Но Одуванчик был здесь! — взревел Столб-с-Левой-Стороны-Дороги. — И даже если сейчас никакого Одуванчика не видно, всё равно следует наказать его — хотя бы задним числом! Пусть другим неповадно будет!

— Вынесите приговор! — потребовал Столб-с-Правой-Стороны-Дороги.

— Срок давности истёк! — почему-то очень сердито сказал Милиционер, а потом с грустной улыбкой добавил: — Некого уже наказывать.

И, отдав честь, Милиционер зашагал дальше, а столбы… Столбы так и продолжали возмущаться неслыханной дерзостью того, кого давно уже не было на свете.