В сердцах

Евгений Олегович Скотников, 2022

Сойти с ума, оставаясь прежним. Возможно ли это? Когда уходит человек прошлого, солнце восходит по-другому.

Привычные нам подковёрные игры

— Да, — выдавила шёпотом она, — я всё думаю о том, что же нас заставляет любить тех, кто относится к нам просто как к элементу жизни. Она говорит, что любит его и ничего не может с этим поделать. Притом, что она в курсе его измен и о его не слишком высоком мнении о ней среди его друзей, которое он сам и распространяет, — моя подруга произносила это всё монотонным голосом, стараясь не давать лишнюю волю эмоциям. — Больше похоже на зависимость, чем на любовь. И, — сделав небольшую паузу, продолжила, — я не понимаю почему. Я вижу её переживания, которые она пытается скрыть, её неуверенность; я чувствую её боль, и мне от этого нестерпимо ужасно на душе.

Мне представилось, что по её щекам покатились слёзы. Я почувствовал себя священником на исповеди. И от этого мне стало не по себе: я не знал, как стоит действовать. То ли дать ей высказаться, безучастно лежа подле, то ли вступить в диалог, который не мог получиться конструктивным. Почему я считаю, что не вышло бы разговора по душам? Да потому что это зона её личной боли, и я не могу принять часть её страданий на себя. Такой диалог был бы похож скорее на неравную дискуссию раззадоренного народа и агитирующего с трибуны политика, которого лично не заботит каждый отдельно взятый человек перед ним, чем на действительное распределение ноши между двумя людьми. Не знаю, почему так вообще происходит, когда искренне стремишься помочь, но, к сожалению, эта возможность как будто отрезана невидимым измерением и между нами не несколько сантиметров пространства комнаты, а две с половиной галактики, соединённые бесшовным монитором глубокой реалистичности.

— Я тебя понимаю, — медленно, вполголоса сказал я; дотронулся до её плеча рукой. — Может быть, действительно любовь и чувства, как ты и сказала, — лишь необходимость в нашей жизни? Самое сильное естественное пристрастие, которое, думаю, даже можно сравнить с наркоманией. У них ведь есть нечто общее: сильнейшая зависимость. А возможный печальный итог — от шприцев и иголок, конечно, чаще — сводится к тому, что порой от невыносимого чего-то в этих блужданиях некоторым проще умереть.

Не думаю, что эта аналогия была утешительной.

— Да. Без лицемерия, цинично, но… Да, да. Ты прав, я всё это понимаю. Она сама не виновата в том, что ничего не может с этим поделать. Только от этого не легче. Даже когда понимаешь, с чем имеешь дело, — от этого не легче. А когда видишь ситуацию со стороны, словно на ладони, и кажется, что только рукой пошевелить стоит — и весь этот пазл вдруг перестроится так, как тебе хочется. Вот только рука не двигается, да и вообще выглядит это всё скорее как полузастывшая картинка, изображение на которой меняется настолько неспешно, но настолько неумолимо, что от своей беспомощности ты даже не можешь кричать, а весь мир, кажется, издевается над тобой: все всё видят и понимают, даже сострадают и сопереживают, но они словно стрелки часов, не способные вырваться из круга, продолжают свой предрешённый танец.

Флёр, скрывающий тайну мироздания, повис над нами. Точнее, мы сами дошли до того рубежа, за которым скрывается что-то секретное, что-то манящее, но за всю историю человечества, так и не открывшееся в полной мере.

— Согласен, ужасное чувство, — ответил я. — Будто над тобой проводят эксперименты. Но я бы хотел начать издалека. С того момента, когда ты обнаруживаешь, что находишься в западне любовных чувств и можешь наблюдать, как мир вокруг меняется на глазах. То, что раньше раздражало, теперь не вызывает никакого интереса, а то, что было безразлично, — начинает нравиться просто потому, что оно тебе не мешает; всё вокруг становится красочнее. Конечно, я понимаю, что не окружающий мир меняется, а только моё внутреннее восприятие. Мой мозг разукрашивает материалистическую картинку мира. Но дело в том, что мозг из реальной картинки, какой бы она ни была, создаёт её усеченную версию, а представляет её нам как полноценную. Ведь мы не слышим большую часть звуков окружающей среды, мы не видим большую часть излучения, которое мы называем светом, мы не чувствуем радиоволн и многих других физических явлений. Нам очень сложно представить реальный мир без добавления наших грёз и предрассудков. Мы заложники нашего разума и нашего тела. Мы настроены на определённую последовательность действий — мы все как стрелки часов, которые никогда не выйдут из круга. Ведь стрелки не могут существовать вне часов, они предназначены только для этого. Только так они могут почувствовать себя живыми.

Конец ознакомительного фрагмента.