Мой знакомый гений. Беседы с культовыми личностями нашего времени

Евгений Попов, 2018

Последние два десятилетия «запоздавший шестидесятник» Евгений Попов встречался, беседовал со многими великими людьми, почти со всеми из которых дружил и дружит, и вместе с ними подводил итоги уже окончательно завершившегося ХХ века. Среди его собеседников – поэты Евгений Евтушенко и Белла Ахмадулина, режиссеры Юрий Любимов и Отар Иоселиани, литературоведы Мариэтта Чудакова и Вячеслав Иванов, президент СССР Михаил Горбачев и мало кому известный сантехник Владимир Хомяков по прозвищу Хомяк – и многие-многие другие… «Это знаменитые люди, настоящие звезды, а не попса или дутые телевизионные рожи, – пишет автор. – Они – живые, хотя кто-то из них уже покинул сей вещный мир. Я люблю их». Полюбите их и вы, дорогой читатель!

Василий Аксенов

Отцы, по домам, или Звездный билет, но куда?

Кумир многих поколений российских читателей Василий Аксенов был свезен коммунистами в дом для детей «врагов народа» 20 августа 1937 года, ровно в тот день, когда ему исполнилось пять лет. Он утверждает, что навсегда запомнил не только ту чекистку в кожаном реглане, которая тащила его в черную «эмку», но и свою простоволосую русскую няньку, которая по-звериному завыла с крыльца, провожая любимое «дите». Всхлипывая, он впервые заснул на казенной кровати, прижав к мокрой щеке любимую игрушку, тряпичного львенка. Утром игрушка исчезла, начались «этапы большого пути»: нищета и богатство, слава и хула, изгнание и возвращение (во всех смыслах всех этих слов, включая метафизический). «Добрый вечер, господа!» — обращался он по волнам «Голоса Америки» к землякам, ошалевшим от «развитого социализма», задолго до того времени, когда перестроечные «товарищи», с коммунистической прямотой приватизировавшие все, что плохо или хорошо лежало, стояло, летало и плавало в бывшей «империи зла», пустили это некогда белогвардейское слово в казенный оборот.

Смиренно жить ради правого дела

Дж. Д. Сэлинджер. Над пропастью во ржи

Открытая веранда на Чистых прудах в окрестностях бывшего индийского ресторана «Дели» привлекла внимание ЕВГЕНИЯ ПОПОВА и его старшего коллеги ВАСИЛИЯ АКСЕНОВА возможностью беседовать хоть и на людях, но в тишине, изучая жизнь, как это и положено писателям. Однако не успели они сесть, как тут же из динамиков, скрытых в чаще искусственных, но очень зеленых кущ, вдруг грянула легкая, но противная музыка.

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ (борясь со стихией, пытаясь перекричать ее): Это… мы вот… сейчас быстренько обсудим несколько простых вопросов… Тебя читатели очень любят, несколько поколений читателей. Читателей советских, антисоветских, просто читателей…

ВАСИЛИЙ АКСЕНОВ: Что-то слишком громко завыли эти бесы, может, пойдем отсюда?

Музыка как по мановению волшебной палочки стихает. А еще говорят, что народ теперь не уважает писателей. Очень он их даже уважает, особенно если они сделали заказ и явно собираются заплатить за это деньги.

Е.П.:…например, ловишь ли ты своим ухом, большую часть года находящимся вне пределов родины и не погруженным в ежедневную героику наших новых буден, трансформацию русского языка по ту и по эту сторону океана?

В.А.: Эмигранты отстают от языка, и в обыденной речи за рубежом появляются всевозможные искажения. Пошли поланчуем… Возьмешь двадцать седьмой экзит, повернешь на втором лайте, то бишь светофоре. С другой стороны, когда я оказываюсь здесь, мое упомянутое тобой ухо замечает то, что для обычного московского люда стало обыденным…

Е.П. (кривляется): Чаво? Мы не знаем русского языка?! Мы русского языка очень даже хорошо знаем!

В.А.:…Когда говорят, например: «В наводнении погибло много человек» вместо «людей». Или это зловещее «как бы»… Мы с тобой сейчас как бы сидим типа ужинаем…

Е.П.: Я с детства помню из советской пропаганды — мошенник типа Лю Шаоцы…

В.А.: Русское слово «типа» для китайца звучит крайне неприлично. В начале 50-х мои сокурсники-китайцы в питерском мединституте тихо хрюкали от хохота, услышав от лектора по научному коммунизму: «Социализм — это общество нового типа». Потому что «типа» по-китайски будет… (произносит всем известное слово из трех русских букв).

Е.П. (пораженный новым знанием): Лю Шаоцы — …? (повторяет всем известное слово из трех русских букв).

В.А.: Плюс — чудовищное употребление предлога «о». Это «О» катится по русскому языку, как колесо джаггернаута, и разрушает наш великий-могучий-правдивый-свободный больше, чем все американизмы вместе взятые. «Он представил нам список о недостатках». А еще «в». «Ему указали в том, что»… Ты прислушайся, что плетут по телевизору даже люди интеллигентного сословия…

Е.П.: Сам я романтик, товарищи, люблю Антуана де Сент-Экзюпери, а по жизни работаю говночистом.

В.А.: Это у нас с тобой, конечно, отчасти пуристское требование к языку. Я погрешности улавливаю, пока сам не начинаю говорить, как все.

Е.П.: Как все ЗДЕСЬ или ТАМ?

В.А.: И здесь, и там. Мой сын Алексей как-то мне сказал: «Когда ты приезжаешь, то примерно неделю говоришь с ненашей интонацией. Тебя по интонации можно вычислить, что ты не совсем свой». Правда, я сейчас здесь очень часто бываю, а когда приезжал редко, тоже замечал: что-нибудь произнесешь, и твой собеседник мгновенно поднимает глаза и как-то по-особенному тебя оглядывает, кто, мол, такой? Уж не эстонец ли? Все это тонкие вещи. Вот есть расхожее мнение, что старая аристократия в эмиграции является хранительницей чистоты русского языка…

Е.П.: А разве это не так?

В.А.: Смешно, но даже в речь американского русского истеблишмента иногда пробирается акцент с Брайтон-Бич… Вернее, не акцент, а интонация… Ну и даже Набоков не знал, что в русском языке начала шестидесятых уже было слово «джинсы», отчего героиня его «Лолиты» носит синие «техасские панталоны»… Наши вашингтонские князья — Оболенский, Гагарин, Чавчавадзе Давид, граф Владимир Толстой — изумительные люди, но с самыми разными лексическими странностями. Их жены, например, любят друг к другу обращаться «душка»… Или кто-то произносит тост со словами «из самого дна моего сердца», что является калькой английского from the bottom of my heart.

Е.П.: Все смешалось в доме Облонских и Обломовых… После революции 17-го года и эволюции 91-го: ПЯТИЛЕТКА, КОЛХОЗ, ГУЛАГ, ОТСТОЙ, КОЗЕЛ, ЗАБОЙ, ЗАБЕЙ, ПЕРЕСТРОЙКА, ТИП-ТОП, УРА, ВПЕРЕД, ЧУВАК.

В.А.: А я помню, как прокололся в Союзе писателей наш оргсекретарь Ильин Виктор Николаевич, гэбэшный генерал, который ругал-ругал диссидентов с трибуны собрания и вдруг ляпнул: «А теперь, товарищи, в подробном изложении». Зал пришел в восторг, потому что это была фраза из передач «Голоса Америки», а «Голос Америки» и «Свободу» тогда слушали все, кому не лень, хотя это строжайше запрещалось.

Е.П.: Ты ведь ввел в современную печатную русскую литературу не только «бочкотару», «звездный билет» или «остров Крым», но и еще кое-какие… ну, скажем, специфические слова, например в роман «Ожог»… Последние годы, я заметил, ты стал прибегать к звукоподражанию…

В.А. (поняв, куда клонит деликатный младший товарищ): Да, ведь здесь не буква важна, а интонация. Всем понятно, это с нашей-то историей, особенно советского периода, когда двумя главными лингвообразующими элементами были армия и тюрьма, что «гребена плать», «напереули по гудям» — синонимы известных матерных русских выражений. А насчет ТОГО мата? Его полный запрет — это кастрация русской литературы, хотя меня сейчас гораздо больше интересует язык, созданный новым поколением, поколением людей дела, а не слова. Мне кажется, эти новые русские при всей анекдотичности их поведения колоссально изменили облик россиянина во всем мире. До этого наш человек был несчастный, задроченный, совсем униженный, естественно, без денег. Или — страшный кагэбэшник, убийца. И вдруг появляются какие-то парни, может быть, вчерашние пэтэушники, вчерашние бедные скоты социализма. Отвязанные, в отличных костюмах. Тратят деньги, ведут себя независимо. Красивые девчонки с ними приезжают. Такие ребята повсюду на Западе, и это не такой уж маленький процент россиян, как ни странно.

Е.П.: А я тут сцепился с одним хорошим, но ученым человеком, который утверждал, что всего лишь два процента нынешних русских (или — российских, как кому больше нравится) живут хорошо, а остальные — за чертой бедности.

В.А.: Неправда. Я как-то в Барселоне просидел несколько часов в аэропорту. Так за это время прибыли четыре или пять чартерных рейсов из России. Иркутск — Барселона, Омск — Барселона и так далее, откуда выходили обыкновенные люди, отнюдь не богачи. В Лиссабоне русских тоже полно. Бродят по улицам, прицениваются к ресторанам. В Биарицце на гостиницах и курортах реют флаги Франции, Британии, Европейского сообщества и непременно — Российской Федерации…

Е.П.: Давай вернемся к теме запретов. Мне раньше шили при коммунистах, что я пишу «только о пьянстве и половых извращениях», а тут я был на публичном выступлении одного молодого, но лысого писателя, который читал рассказ о том, как гоголевский нос превратился в сам знаешь что, типа — «типа». Смотрю, в зале прогрессивные литстарушки сидят, краснеют, потеют, но крепятся, чтоб «либеральная жандармерия» не записала их в ретрограды. Я встал да и ушел, потому что я латентный анархист и мне на любую жандармерию плевать. К тому же эпатировать, когда все и так в раздрызге, — масла масленнее.

В.А.: Власть не должна в литературу вмешиваться, это не ее дело. Но общество, общественная, неправительственная организация имеет право на отвращение. Хотя и тут один шаг до зловещего ханжества… Можно было обойтись без таких идиотских, по-настоящему идиотских акций, как нашумевший обмен безнравственных книг на нравственные… Или обвинения в порнухе…^[2]

Е.П.: Не говоря уже о том, что это замечательная бесплатная реклама. Или, может, все они в доле находятся и просто дурят бедного потребителя? Говорят, что возвращенные книги издатель теперь продает втридорога с автографом сочинителя.

В.А.: С моей точки зрения, сожжение книг и то было бы более естественным. И я повторяю, что все это крайне глупо, хотя мне эти скандальные книжки, из-за которых разгорелся сыр-бор, тоже не нравятся: мертвечина и малоизобретательная графомания…

Е.П.: А другие запреты? Как ты относишься к тому, что россияне хотят иметь оружие, чтобы обороняться от бандитов и шпаны?

В.А.: Я категорически против. Знаю на опыте Америки, к чему это приводит. Штаты занимают первое место в мире по убийствам. Там, где русские или другие мужики обошлись бы простым мордобоем, американцы вытаскивают «пушки». Если бы во время недавнего футбольного погрома на Манежной у кого-то было бы оружие, то убитых оказалось бы не двое, а двести. Оружие в первую очередь попадает к шпане.

Е.П.: А у нас измученные граждане рассуждают так: «Дай мне оружие, ко мне полезет бандит, я его убью. У бандита ведь все равно есть оружие, а у меня его все равно нету».

В.А.: Та же аргументация и в Штатах. Кстати, сенаторы и конгрессмены, которые готовы проголосовать против оружия, этого не делают, боятся, что их не переизберут.

Е.П.: А как ты относишься к смертной казни?

В.А.: Это — сложный вопрос, и у меня нет четкого мнения. Думаю, что смертную казнь нужно оставить для самых исключительных и бесспорных случаев, существенно сузив возможности судебных органов для вынесения такого крайнего решения. Скорее всего, такие решения должен брать на себя президент. Смертную казнь должен назначать только он, и больше никто в стране. Он должен взять на себя и эту ношу. Потому что есть все же такие чудовищные преступники, от которых общество должно избавляться. (Пауза.) Навсегда.

Е.П.: Ладно, не будем о мрачном. Давай лучше поговорим о патриотизме.

В.А.: По-моему, где-то в недрах вызревает какой-то ужасно говенный патриотизм и вновь возникает такое великодержавное сумеречное сознание… Нарастают антиамериканские, вообще антизападные настроения…

Е.П. (горячо): Все, о чем ты говоришь, непременно есть. Однако, на мой взгляд, вырабатывается не анти-, а позитивная модель мироощущения. Идеалом является скорее не Запад, а Россия в период с 1905 по 1914-й, когда здесь все поперло как на дрожжах — и экономика, и культура, и мысль… (Сникая.) Все, в том числе и революция во главе с лысым Лениным…

В.А.: Церковь еще…

Е.П. (встрепенувшись): Что церковь?

В.А.: Поддерживает такое сознание… Я смотрю по воскресеньям канал «Московия», и там сидят иерархи, писатели, иногда даже какие-то ученые, и все они высказывают совершенно мракобесные идеи. Видимо, это отражение какой-то постоянной шизофренической каши в обществе. Какой-нибудь крупный священнослужитель может начать говорить об избиении церкви при большевиках, а закончить тем, что в течение семидесяти лет советской власти весь наш народ был одухотворен Великой Идеей. О том, что иерархи сотрудничали с безбожной властью — никто опять не промолвит и слова, зато интеллигент — опять теперь чуть ли не ругательство… И вообще — Государственная дума с ее трехцветным российским флагом заседает под гигантским государственным гербом несуществующего Советского Союза. Гимн, опять же, на слова вечного «гимнюка» Михалкова… Странно, что это считается проявлением какой-то там сбалансированности, доброй воли, стремлением к стабильности, миру в обществе, хотя это самая натуральная шизофрения. От греческого «схизо» — расщепляю.

Е.П.: Ты вот, как дипломированный врач, выпускник Ленинградского мединститута, считаешь, что шизофрения излечима?

В.А.: Пока нет.

Е.П.: А как «гуру Вася» считаешь?

В.А.: Возможно! Путин поначалу пошел у коммуняк на поводу, но, очевидно, поездив по миру, пообщался с лидерами мирового сообщества и теперь более реально представляет себе ситуацию. Особенно на фоне всемирного терроризма и экстремизма. На самом-то деле идет противостояние Средних веков и Ренессанса. И речь здесь не только о России, но и обо всем мире, который становится все более странным, если не сказать хуже, все простое становится сложным, и «быстренько ответить», как ты сказал в начале нашей беседы, не удастся ни на один простой вопрос. Для чего, скажи, возник человек? Для чего существует?

Е.П.: Лучше ты скажи, я ведь глупый, молодой. Нынче уж 2002 год. Тебе 20 августа, дай бог, 70 исполнится, а мне пока всего 56.

В.А.: Единственная цель человеческого существования — преодоление первородного греха. Что такое первородный грех? Биология, ненасытная биология. Что-то сожрать!

Е.П.: Молодежь скажет: «Ах вы, суки! Сами попили на своем веку, пожрали, нагулялись, потрахались, а нам теперь рекомендуете биологию преодолевать?»

В.А.: Молодежь — это все человечество. Человечеству всего шесть тысяч лет. А что такое шесть тысяч лет для истории, где счет идет на миллионы и миллиарды? Мы все никак не можем понять, куда идем. Куда мы идем?

Е.П.: А куда?

В.А.: К Апокалипсису. Как и говорит Священное Писание…

Е.П. ежится.

В.А.: Ты что, замерз?

Е.П.: Нет, представил, что если сейчас в этом кабаке Ангел с мечом все крушить начнет, то уже никакой ОМОН не поможет. И правительство — тоже. Хотя если смерть — мгновенный переход в другое состояние, то ведь и Апокалипсис мгновенен…

В.А.: Слабым человеческим умишком нам трудно представить иную жизнь, кроме данной нам в ощущениях. Коммунисты о чем-то догадывались, когда толковали о новом человеке. Правда, сами, вопреки своему учению, мгновенно освинели и стали жировать среди нищеты. Но они были шагом на Пути, без них человечеству нельзя было сделать следующий шаг.

Е.П.: Шаг, но куда?

Однако гуру Вася не успел ответить даже на этот простой вопрос, потому что из динамиков, скрытых в чаще искусственных, но очень зеленых кущ вдруг вновь грянула легкая, но противная музыка.

Е.П. (пытаясь перекричать музыку): Это нам знак! Дескать, попили, погуляли, а теперь платите и — ОТЦЫ, ПО ДОМАМ! Эту гениальную фразу нам однажды сказали юные милиционеры, окружившие нас, то есть меня, поэтов Генриха Сапгира, Игоря Холина и писателя Александра Кабакова, когда мы после совместного выступления в Доме кино решили распить из горлышка бутылку водки на морозце ночью, около Белорусского вокзала…

В.А.: Литература — это ностальгия, и жизнь — это ностальгия по тому, утраченному раю, утраченному миру. Если еще имеется у нас возможность читать священные книги, нужно прочесть их сейчас иначе, не так, как мы читали раньше, попытаться по-новому понять скрытую в них непостижимую метафору. Эти попытки должны постоянно продолжаться, в них заключается секрет жизни и секрет творчества. Ведь нельзя же сказать, что человечество будет всегда. Вот с астероидами в ближайший миллион лет что-то там будет происходить, это уже предсказано. Но мы не знаем, что будет с человечеством, уцелеет ли оно вообще. Вполне вероятно, что оно проживет миллион лет и один день, а может, десять миллионов и один день… Путь человечества — аллегорический путь того самого Адама, или, наоборот, Адам — это и есть путь, исчисляющийся огромным числом лет. И нет никакого противоречия между теорией эволюции и идеей творения. В каком-то смысле можно представить, что Адам когда-то был динозавром, то есть прошел эту фазу и тем самым как бы наметил весь смысл своего существования как самоусовершенствование на пути возврата к идеалу, то есть выходу из времени. Ибо время — это и есть изгнание. И не идем ли мы из материального мира, через биологию, в которой ДНК, макромолекула, обеспечивающая хранение, передачу из поколения в поколение генетической программы развития и функционирования, является формулой изгнания из рая, — обратно, в нематериальный мир? Так сказать, в райские кущи… Так или иначе, пусть все движется своим чередом. Платим и уходим, Женя.

2002

Примечания

2

Много за эти годы и чего другого было идиотского, но не будем о грустном, когда и так иной раз невесело, особенно когда вспомнишь, что моего старшего друга, товарища и брата Василия Аксенова уж восемь с лишним лет нет с нами на Земле.