Путь в Никуда

Евгений Пышкин

Неизвестное существо нападает на солдата из леса, даруя ему сверхспособности. Планы двух королевств меняются, и они начинают охоту за солдатом, но добыча и охотник меняются местами.Часть текста ранее опубликована в книге «Путь в Никуда. Кровь короля».

5. Повод к войне

Барр вспомнил детство. Тогда, в той далекой и волшебной стране было все иначе. Теперь ему казалось именно так: в волшебной стране. Он задался вопросом: а была ли она? Было ли детство? Или воспоминание о нем — вымысел? Прихоть? Минутный каприз? Вот захотел и придумал его. Нет, не вымысел, было.

Детство…

Самое сладкое воспоминание оттуда — сказки матери. Он любил их слушать, засыпая. Барр погружался в сладкий и теплый мир сновидений, и где-то вдали звучал материнский голос. Он рассказывал ему тихо, спокойно и нежно. Но вскоре и он гас, как исчезает солнце, закатываясь за горизонт.

Барра не интересовали сказки о воинах, о легендарном короле Вертране, основавшем королевство. В тех сказках король представал исполином, обладающим не только невероятной силой, но и мудростью. Эта седая древность была для него исчезающим призраком или ветхим преданием, которого не существовало на самом деле. Он слышал от матери, да и на празднике Вертранского королевства, легенды и сказания о Вертране, но они не коснулись души, оставив блеклые воспоминания: слышал, помнил. И всё.

Барру больше нравились сказки о лесных жителях: о своенравных духах, что могли навредить или помочь человеку. И именно сейчас Барр невольно вспомнил о них. Когда он был ребенком, сказки о лесных проказниках вызывали в душе сладко-жуткие ощущения, в которых невероятным образом сплетались страх и любопытство, радость и настороженность, боязнь и восхищение. Они, жители леса, казались Барру и забавными, и могущественными, и страшными, и справедливыми, и жестокими. Лес в детстве воскрешал в нем именно эти чувства. Кто прятался за кустом? Почему пошевелились лапы елей, ведь ветра нет? Воображение разыгрывалось, и лес преображался благодаря сказочным духам, но маленький Барр ни разу не встречал лесовиков, ни болотовиков, ни водяных, ни змеелюдов.

Он повзрослел, и лес стал другим. По крайней мере, решил Барр, он не виделся враждебным, даже не смотря на то, что поблизости должен располагаться военный лагерь Лиргийского королевства.

— Тихо. Смотри. Это здесь, — отвлек голос солдата.

Барр и остальные воины, осторожно раздвинув ветки, осмотрелись.

Группа солдат, что пробиралась густыми зарослями, обошла стороной Лесную Купель — озеро с дурной славой колдовского места — и, наконец, добралась до опушки леса. Теперь разведчики затаилась среди деревьев и рассматривала поле.

Лесная Купель? Стоило ли верить в сказания о ней. Будто в воде этого озера жили странные и могущественные то ли существа, то ли сущности. Их невозможно убить, и цели их неизвестны. Неизвестность — это и пугало. Страх, имеющий четкие очертания, считай побежден. Страх, не имеющий формы и объяснений, выбивал из-под ног почву, делая человека беззащитным.

— Видимо, они вон за тем холмом, — произнес все тот же солдат. Его командир Глоз назначил старшим в группе. — Самое удачное положение для лиргийцев. Остальные места так, не очень. Я бы выбрал именно то место.

Барр и другие солдаты закивали. Один из них произнес:

— Надо по опушке обогнуть холм. Посмотреть на него с другой стороны, прикинуть одно к другому.

— Хм, — усомнился старший. — Только бы не нарваться. Ладно, двигаемся тихо. Если заприметим чужаков, или неладное, сразу назад.

Солдаты углубились в лес. Было холодно. С наступившими заморозками птицы умолкли и почти никаких звуков, лишь иногда еле заметно покачивались ветки, мерзлая паль хрустела под ногами. Воины ступали осторожно. Хорошо, что не выпал большой снег, иначе передвигаться в лесу было бы тяжело, да и на белом фоне их темные фигуры выделялись бы явственней.

Сосредоточенно осматриваясь, Барр вновь поймал себя на мысли, что лес не кажется ему враждебным, даже наоборот: лес принес умиротворение. Теплая и успокаивающая волна завладела разумом, словно вернулся домой. Впечатление, будто ты родился здесь, жил и по воле нелепого случая вдруг очутился среди людей, обзавелся семьей, жилищем.

Барр хмыкнул про себя: «Ну, что за ерунда лезет в голову, рассказать кому — засмеют». Он потер тыльной стороной ладони бороду и опять осмотрелся. Он ничего не заметил, но взгляд его застыл. В затылке, так ему показалось, что-то щелкнуло, тонкая веревочка порвалась и свободным концом прижгла. Барр быстро зажмурился — красные круги замельтешили — и тут же открыл глаза. Что-то не так с головой. Он вновь осмотрелся, уверенный в том, что все-таки кого-то заметил в зарослях. Лигргийских солдат, кого же еще. Нет, как ни вглядывался в бурое пространство — ничего, точнее никого, но щелчок повторился. Теперь он был похож на смачный цокот языком, но все также возник в затылке. Неприятные ощущения, но больше всего беспокоили не щелчки, они теперь зазвучали чаще, а беспокоила нарастающая тревога.

— Барр, что с тобой? — удивился старший.

— Здесь кто-то есть, — машинально проговорил Барр.

Цокот в затылке прекратился. Он услышал сухой скрип похожий на скрип новых кожаных сапог. Нет, это не кожа, а дерево. Это скрипит дерево. Кто-то намеренно и осторожно выгибает ветвь, чтобы… Лук! Барр, выхватив меч, взмахнул им наискось снизу вверх. Лезвие встретилось с летящей стрелой, перерубив ее пополам.

— Засада! — крикнул старший.

Откуда-то взялись лиргийские мечники, будто лесные духи. Барр видел их как в тумане. Они двигались, словно мухи в меду, медленно-медленно, словно чем-то опоенные.

Началась кутерьма и паника, и только Барр был спокоен. Он, отступая, с успехом отбил вражеские атаки и ранил многих. Разведчикам удалось уйти от лиргийцев, да и противник, не ожидая такого отпора, растворился в лесу. Все это Барр потом смог вспомнить и хоть скупыми фразами рассказать командиру Глозу, но вот каким образом успевал сбивать редкие вражеские стрелы, объяснить даже себе был не в силах. Он просто этого не помнил. Старший, да и другие воины в один голос заявили, что Барр сражался как дикий зверь: бешено и стремительно. И да, они видели, как меч вертелся в его руках, словно заговоренный и легко сшибал стрелы. Отпираться было бесполезно, ибо, когда налетчики исчезли, старший предусмотрительно собрал несколько поломанных лиргийских стрел, какие нашел, и в качестве доказательства предъявил Глозу. Командир, осмотрев поврежденные стрелы, неодобрительно покачал головой:

— Только Двуликий ведает. — Глоз поднял глаза на молчавшего Барра. — У солдата всегда должно быть обостренное чувство опасности и отменная реакция, но это… — Он показал Барру стрелы. — Это выше моего понимания. Это… — И уже обращаясь ко всем солдатам: — Короче, похоже, жизнь наша перестала быть скучной. Вашу группу обнаружили, и теперь лиргийцы предпримут ответный ход. В этом я уверен, и чем раньше случится сражение, тем лучше для нас. А за провал вашей кампании, вы все пойдете в первых рядах. Всё! Свободны!

Солдаты ушли. Глоз, опустив взгляд на охапку сломанных стрел, зажатых в руке, бросил их на землю. Он отвечал за свои слова перед солдатами, тем более время опережало мысли и намерения. Как только вылазка провалилась, прискакал переговорщик от лиргийцев, вручил письмо и скрылся той же дорогой. Создалось впечатление, что послание на имя маршала Кербента было составлено задолго до кампании. Враг знал каждый шаг и всего лишь наблюдал, желая потешить собственную прозорливость.

Письмо было пропитано вычурно-издевательским тоном и звучало так:

— Уважаемый маршал Кербент! Не соблаговолите ли вы уделить хоть толику внимания, чтобы прочесть ниже изложенный текст не ради времяпровождения, а токмо чтобы выслушать меня, мою точку зрению, мой взгляд на сию ситуацию, сложившуюся не по воле случая, а по воле людей нам хорошо известных и высоко почитаемых. Хотелось бы мне в первых строчках, не лукавя, не прибегая к оборотам речи красноречивым приступить к изложению, а изложить желалось бы многое, ибо многое накопилось с того давнего времени, когда наши королевства провели границу и обнажили мечи и натянули луки друг против друга. Ополчившись и озлившись мы совершенно забыли о сути вещей, о сути события того дня, послужившего поводом к вражде. И, казалось бы, достопочтенный маршал Кербент, время залечило бы раны, и сие справедливо во всех случаях, если бы не одно маленькое условие, соблюдение которого помогло бы забыть вражду на веки вечные, и условие это нам, да и не только нам, а всем, известно: не бередить ран. Но, то ли Двуликому, то ли силам иным захотелось свершить иначе и судьба королевств Лиргийского и Вертранского изменилась, и стезя направила народы в русло иное, однако ж, хочу вас заверить немедленно, силы потусторонние здесь ни причем и, считаю, длани Двуликого здесь нет, да и не может быть, ибо сие дела людские. Люди виноваты в том, что раны не заживают, и вражда длиться уже без малого тридцать лет, порой затухая, но, не исчезая полностью. Мы раны бередим — в это я верил, но не до конца, и до вчерашнего дня думал о том, что ошибаюсь, что слухи слухами, новости новостями, и есть повод для неверного толкования, не может противостояние длиться вечно, не могут люди бередить старые раны, но вчера все изменилось. Вчера, многоуважаемый маршал Кербент, ваша разведка заставила обеспокоиться наш отряд, заставила привести силы в боевую готовность, а меня поверить в то, что людям почему-то свойственно тревожить собственные раны. Странно сие, но свершившееся убедило в ином. Вчера я поверил в желание людей тревожить раны, я убедился, что не дадут вертранцы спокойствия никому, даже себе, но главное они не дадут спокойно заглушить вражду, забыть о ней и не дадут жить с новыми силами и чистым умом и сердцем. Я не знаю, каковыми окажутся причины, что подвигли вас выдвинуть отряд на нашу территорию, но признаюсь честно, маршал Кербент, не волнуют меня сии причины, я лишь смотрел за следствиями, а они явно указали на то, что вертранцы не желают забыть о конфликте, не желают, чтобы раны вражды затянулись, посему следует поставить точку не только в этом послании, но и в старой войне. То место в лесной чаще, где встретились наши отряды, станет местом, где, я надеюсь и уповаю на Двуликого, будет поставлена точка. Рядом с той чащей есть поле, известное всем, и я предлагаю сие место для новой встречи. Надеюсь, вы не станете возражать и согласитесь, я готов пойти на уступки и назначить именно вас инициатором новой встречи в любое удобное для вас время. Да, не благодарите меня, а в ближайшее время постарайтесь направить гонца — адъютанта — с ответом. С моей стороны обещаю ему безопасность, и кроме того, пока не забыл: я жду вашего ответа, достопочтенный маршал Кербент, в ближайшие дня два. С огромным уважением к вашей персоне, главнокомандующий лиргийских войск маршал Дерч.

Маршал Кербент закончил чтение и, окинув взглядом адъютантов и командиров отрядом, произнес:

— Какова наглость, а? Он издевается надо мной? Тут голову сломать можно! Красиво изложить на бумаге пасквиль, ибо да, это он и есть. Пасквиль. Он еще назначает меня главным. Он явно хватил через край. Я понимаю, это только чтобы раззадорить, не более, и все ж неприятный он человек — Дерч.

— Господин маршал, как мы ответим на это послание? — спросил один из адъютантов, указав на бумагу.

— А никак! — Кербент бросил сверток, тот прокатился по столу и упал на пол. Маршал посмотрел на адъютанта. — Ничего делать не будем, то есть не будем отвечать на сию мерзость. Если он хочет сражения, он его получит. Наша задача не тратить время на болтовню, а готовить солдат к бою. Кстати, Глоз, а как там Барр? Просветление в голове не наступило.

— Нет, господин маршал.

— Ну, это не так и важно. У меня всё.

Адъютанты и командиры встали с мест. Как по волшебству появилась карта местности, на ней обозначены лес, прилегающее поле, небольшая возвышенность в поле. Карта легла на импровизированный стол из бочек, края карты прижали светильниками.

— Вот этот холм, — начал маршал, — важная высота. Это вы все понимаете. С нее хорошо вести обстрел, ее нужно занять в первые минуты боя. Как оказаться на холме? Слушаю ваши предложения.