Разбудить цербера

Евгений Пышкин

Альтернативная Земля будущего. Процесс глобализации подходит к концу. Границы между государствами, нациями, расами условны. Французский философ пишет книги, однако его сочинения по непонятным причинам становятся подобны магическим заклинаниям, которые призывают в мир Земли цербера – инфернальную сущность. Она воплощается в теле смертного человека. Ребенок растет и, взрослея, становится во главе человечества, чтобы уничтожить его в смертоносной игре. Книга содержит нецензурную брань.

3. Суета вокруг Конгресса

В пригласительном билете, присланном на электронную почту, значилось: «Заседание состоится в десять утра по местному времени. Всех, получивших данное уведомление, просьба не опаздывать». А далее шел перечень тем, которые по мере возможности будут затронуты. Среди прочего получатель мог увидеть в первом пункте книгу Габриеля Санчеса «Открытый путь».

Книга многократно обсуждалась и, не смотря на это, страсти вокруг нее не улеглись. Публичные разборы, критические заметки на форумах, рецензии в сетевых журналах выплескивались до сих пор, удивляя разнообразием мнений. Отзывы читателей возникали в сети волнами: то затихали, то — новая россыпь статей. Это было похоже на перманентный шторм, что, ненадолго ослабевая, принимался с новой силой. Не удивительно, даже ленивый отписался парой слов об этом труде, и, естественно, «Открытый путь» не прошел незамеченным мимо Всемирного Конгресса, и Конгресс включил сочинение в список первым пунктом. Члены его пожелали скорее обсудить труд господина Санчеса и, в конце концов, поставить точку.

Габриель был приглашен на заседание, но он не ощущал себя школьником на экзамене. Душу не будоражил внутренний трепет, о котором он слышал от счастливчиков, чьи работы удостаивались внимания конгрессменов. Душа была спокойна и тиха, как гладь лесного озера, и поначалу ему показалось это странным. Совсем уж не человеческая реакция. Да, интерес присутствовал. Любопытство, как у ребенка в ожидании нового подарка от родителей, было. Но трепет? Он вновь заглянул в душу. Она мерцала прозрачностью и спокойствием. Действительно, озеро, затаившееся в глубине леса в ожидании восхода.

Габриель пришел на заседание Всемирного Конгресса рано, заняв место в средних рядах. Он машинально осмотрел интерьер. Сдержанное величие зала, выдержанное в бело-зеленых тонах настраивало на спокойствие и сосредоточенность. Затем Санчес оглядел присутствующих, ища знакомые лица. Ему показалось, где-то сзади ближе к выходу, среди немногочисленных гостей чуть левее мелькнуло знакомое лицо. Анри Фарме. Габриель присмотрелся, но взгляд не смог вновь выловить известного философа. Скорее всего, Фарме сел так, что его закрыл кто-то из присутствующих.

Наконец, места заполнились, и председатель — грузный мужчина лет шестидесяти, чуть полысевший, но без седины — вышел, не торопясь, на трибуну и объявил об открытии:

— Здравствуйте, дамы и господа. Сейчас в Дели десять часов утра, и я объявляю открытие очередного заседания Всемирного Конгресса. — Он машинально пригладил волосы. — Итак. По протоколу. Конгрессмены изъявили желание начать с книги «Открытый путь» господина Санчеса. Но прежде хочу напомнить. Если кто-то еще не знает, то за неделю до означенного срока автор данной книги был выдвинут на должность председателя. Сие событие случилось восьмого сентября две тысячи сто пятьдесят первого года. Кому интересно, те могут сейчас заглянуть в сеть, где ознакомятся с электронной копией документа. Сам господин Санчес по поводу своего избрания просил слово. Мы его и предоставляем. Господин Габриель Санчес, прошу.

Несколько секунд — и Габриель стоял перед слушателями.

— Огромное спасибо за оказанное доверие, — начал он. — Не буду лукавить, не было для меня неожиданностью выдвижение на пост председателя Всемирного Конгресса, ибо следует учитывать тот резонанс, что произведен книгой «Открытый путь». Безусловно, этого следовало ожидать, и, безусловно, это польстило мое самолюбие, чего греха таить. Но я взошел на сию трибуну не ради благосклонного принятия поздравлений по случаю делегирования мне прав и обязанностей председателя. Вовсе нет. Каждый из вас знаком с моим трудом. Каждый из вас вчитался в тезисы книги и размышлял над ними. Вы ясно осознали, скажу без ложной скромности, тот исполинский размах идей, ту смелость, тот потенциал, что заложены в сочинении. Если он будет реализован в жизни, то затронет всех землян. Но хочу сказать, не смотря на многогранность произведения, труд мой не настолько глубок, как хотелось бы мне, и как показалось вам. Я признаю энциклопедичность книги, но не ее универсальность. К сожалению, должен отметить сей печальный факт. Важно понять, это два различных термина: «энциклопедичность» и «универсальность». Ведь что есть энциклопедия? В древние времена — толстая книга, дающая короткие и ясные ответы на вопросы по всем сферам человеческого бытия, правда, не погружаясь в детали, не заостряя внимания на сути. Триста с лишним страниц «Открытого пути» — это справочник. Он не содержит исчерпывающих определений. Универсальность — есть глубина мысли. Если хотите, считайте ее вертикальным взглядом, пронизывающим вселенную от верхов и до самых низов. Моя же книга — скольжение по поверхности жизни. Я думаю, еще не прошла волна эйфории по поводу «Открытого пути», и как следствие труд мой горячо восприняли, поэтому и посчитали его сигналом к действию по дальнейшему мироустройству. И вот, когда я предположил это, все стало на свои места, разум мой успокоился, увидев четкую картину. Стало ясно, как очутился я сначала в конгрессменах, затем в кандидатах на пост председателя, и наконец-то выдвинут на эту должность. — Габриель, сделав паузу, что-то обдумал. Его взгляд скользнул по слушателям. Он попытался представить в какой части зала сидит Анри Фарме, чтобы направить туда всю силу своего убеждения. — Возможно, вы будете спорить со мной, но я утверждаю: лишь сам автор способен осознать до всей глубины собственное творение. И это не эгоизм. И это не странный тезис. Может, заблуждаюсь, но пусть я останусь при своем мнении. Посему, пользуясь правом избранника, я, пока не началось голосование, снимаю свою кандидатуру. Официальная причина отказа — невозможность выполнять в полном объеме обязанности, возлагаемые на председателя в соответствии с уставом Всемирного Конгресса. Большое спасибо за внимание.

Отказ не был неожиданностью, ибо уже бродили слухи, что господин Санчес сделает самоотвод. Такое не раз случалось в истории Всемирного Конгресса. Да, сначала Габриель откажется, но пройдет время, и он все же выдвинет свою кандидатуру. Дальше — голосование, он станет председателем и через месяц: интронизация и вручение полномочий. Однако господин Санчес умолчал о своей дальнейшей судьбе. Сказав «А», он проглотил «Б». Подпитывая слухи о своем отказе бросанием случайных фраз, Габриель, когда наконец-таки все произошло, не обмолвился и словом, что собирается делать дальше. Останется ли он членом Конгресса? Будет ли баллотироваться? Его молчание означало: из возможных претендентов на пост председателя он не устранял себя, и в тоже время ничего не говорил о том, в каком качестве видел себя во Всемирном Конгрессе.

Пройдут три года, и он будет участвовать в выборах — так решило про себя большинство. Так решил и один господин, незаметно занявший дальнее место в партере и наблюдающий за спектаклем, разыгранным Габриелем. Он, тот господин, был уверен — случилось представление. «Кто же по своей воле отказывается от выгодных предложений? Либо он дурак, либо бессребреник, что, собственно, одно и то же, но господин Санчес не первое и не второе. Он хитер. В его поступке, конечно, присутствует корыстный умысел», — решил гость Всемирного Конгресса и покинул зал, когда заседание закончилось. Гость не стал задерживаться. Ему были безразличны люди, разбившиеся теперь на отдельные группы. Они начали обсуждать результаты встречи. Гость посчитал, что он единственный понял смысл «фортеля» господина Санчеса и что за этим кроется.

Габриеля уже не было в зале. Он давно покинул его, а незнакомец последовал за ним, держась на расстоянии. Он не желал догнать несостоявшегося председателя, лишь хотел оказаться с ним тет-а-тет. Такая возможность могла случиться не где-то на улицах Дели, не за столиком одного из открытых кафе, не в людском гаме, и даже не в ажурной тени деревьев парка, а в тихом номере.

Габриель снял такой номер на время Конгресса вместе со своим секретарем. Комнаты были оборудованы так, что создавалось впечатление: вы сначала оказывались в приемной — небольшое помещение, а затем могли пройти в просторный кабинет.

Незнакомец вошел в приемную и произнес:

— Здравствуйте, я хотел бы видеть господина Санчеса. Он у себя?

— У себя. — Секретарь внимательно изучил посетителя. — Как о вас доложить? — Гость представился. — Хорошо. Подождите минутку.

Секретарь по коммутатору отправил текстовое сообщение. Тут же пришел ответ. Секретарь указал на дверь.

— Благодарю, — ответил гость.

Габриель глянул на вошедшего человека и расплылся в улыбке:

— Да, я вас знаю, точнее, слышал о вас, господин Морган. Вы… Банкир?

— Верно. Правильнее сказать финансист, но да ладно.

— Не удивляйтесь, я вас ждал, хоть наша встреча не была запланирована.

— Вы интригуете.

— Садитесь, пожалуйста.

Господин Морган занял кресло и внимательно рассмотрел Габриеля Санчеса. Финансист бы не сказал, что перед ним латиноамериканец. Конечно, смуглость и иссиня-черные вьющиеся волосы — признаки той этнической группы, но были еле уловимые черты и других рас. Если приглядеться внимательней, то каждый найдет в особом разрезе глаза восточного человека, в мягком контуре лица — европейца, в очертании губ — африканца. И еще, на что обратил Морган, это холеная кожа без единой морщинки, как с фотографий глянцевых журналов.

Габриель соединил в своей внешности признаки всех народов мира. Но странно, лицо его не казалось маской, а уж тем более уродливым. Удивительно, но смешение всех рас и этнических групп земного шара породило на свет самое красивое создание. Да, подумалось гостю, Санчес достоин кисти портретиста и пера писателя, вот если бы не стальной блеск темных глаз. В них присутствовал потусторонний холод, даже когда Габриель улыбался.

— Вы, господин Морган, хотели меня видеть? Верно? Что же привело вас?

— Начну без скучных вступлений. Я предлагаю вам поддержку.

— И какого свойства? И почему я стал предметом такого внимания?

— Это будут инвестиции в вашу деятельность, когда вы вступите в должность председателя Всемирного Конгресса. А мы, финансовая элита, уверены в вашем будущем. И не умаляйте своих заслуг перед обществом. Не смотря на то, что произнесли вы несколько часов назад, все прекрасно осознают что есть «Открытый путь». Это величайшая книга. Да, да, не спорьте. Выскажу свою точку зрения. До вашего труда цивилизация Земли дремала, но пришли вы и разворошили уснувший улей. Только о вас и говорят. Эйфория схлынет, безусловно. Волна почитания откатит, обнажив берег, но он будет другим. Вам ведом закон природы: нельзя войти дважды в одну реку, потому как она течет и в следующую секунду уже иная. Так и берег океана меняется постоянно. Воды накатывают и подмывают сушу, и ваш труд подобен этому движению, изменяющему облик Земли.

— Вы красиво излагаете, и, черт побери, соблазнительно. Даже странно слышать это из уст финансиста, из уст человека прагматичного. Хочется протянуть вам руку и пожать ее, скрепив наше будущее сотрудничество, но… У меня есть время подумать? — Габриель улыбнулся. И что означала эта улыбка, Морган не понял.

— Безусловно. Есть три года. Как раз до будущего Конгресса.

— Прекрасно. Так и сделаем. Ваше предложение остается в силе, и мы еще встретимся и поговорим на данную тему, господин Морган.

Когда финансист покинул номер, Габриель вышел в приемную.

— Бенджамин Морган? — спросил секретарь — Я слышал, он…

— Он самый, Франц, он самый…

— Зачем приходил?

— Еще одна попытка остаться в истории человечества. Последний шанс на бессмертие. Нынешняя действительность отличается от социально-экономической ситуации двадцать первого века, когда финансовые титаны диктовали свои условия. Теперь их роль ничтожна. Вот и господин Морган понимает непрестижность банковской сферы, ведь их считают низшим классом, обслугой, у которой авторитет ниже, чем у технической интеллигенции. Он предложил помощь. Финансовую. Я не отказал. Не хотел расстраивать его.

— Но он ведь прекрасно понимает, что если даже изберут вас в председатели, он не сможет влиять на мировую политику. Ведь его потуги, как слону укус комара.

— Попытка — не пытка, как говориться. С него не убудет, если он прощупает почву.

Габриель задумался, даже не представляя, что собирается делать в дальнейшем господин Морган. Уверенность в своих силах Санчеса была такова, что он сразу решил: Франц прав, это укус комара. Отмахнуться от него или прихлопнуть?

— Да и мечты, грезы о былом величии. Знаешь, Франц, последний шанс всегда заманчив. Это как прыгнуть на подножку уходящего поезда. И пусть прошли времена пиратов…

— А это здесь причем? — удивился секретарь.

— А ты как думал. Морган ведет свой род от пиратов семнадцатого века. Они нажили свои несметные богатства грабежом.

— Хм, господин Морган — морской разбойник.

— Ну, Франц, полегче. Он порядочный человек, а его предложение расценивай как зов крови. Ведь он связан кармически со своими предками. Их голос взывает о реванше.

— Я не понял. Значит, вы все-таки согласились?

— Я не отказал и не согласился. Как тебе пояснить… Главное — выждать. Время, Франц, время. Наша встреча случится спустя три года, но толку, думаю, будет мало. Я предвижу события. Пойми, три года — большой срок, и многое изменится. Я уверен. Это раньше, в двадцатом веке деньги решали все, но уже тогда в горячих головах зародились мысли об иллюзорности некоторых аспектов экономики. Знаешь, Франц, есть такая притча. Один странствующий мудрец повстречал человека. Человек, зная о прозорливости пилигрима, рассказал ему о своих проблемах. Старец выслушал, не перебивая, ибо был мудр, а когда тот закончил, произнес: «У меня есть для тебя две новости. Плохая и хорошая». «Начни с хорошей новости, — попросил человек, — и тогда плохую новость будет легче принять». Мудрец произнес: «Хорошая весть такая: все твои проблемы — иллюзия. Плохая же новость — ты тоже иллюзия». И пилигрим отправился в путь. Мне кажется, господин Морган опасается стать иллюзией.

…

Финансист не ведал об истинном отношении господина Санчеса к нему. Странно то, что прагматик Морган и не предполагал сего. Только смутные догадки тревожили ум, но он отбросил их. «Ибо, что есть пренебрежительный взгляд Санчеса в сравнении с будущими перспективами? Важнее первым вступить в бой, поставив все на карту, и выиграть первый кон. Психологический момент. Важно завладеть инициативой», — наверно так подумал Морган, когда добрался до вокзала и сел в скоростной поезд.

Цепкий взгляд финансиста заметил Анри Фарме, который исчез в дверях соседнего вагона. Знаменитый философ нырнул по проходу к забронированному месту и расположился у окна. Напротив сидел молодой мужчина.

Он явно проявил интерес к господину Фарме, время от времени бросая любопытные взгляды на французского мыслителя.

— Простите, вы господин Фарме? Анри Фарме?

— Да. А почему сомнения?

— Да нет, скорее жест вежливости. Не хочу тревожить вас. Думаю, вам надоели постоянные узнавания.

— Отчасти да, но все зависит от собеседника, молодой человек.

— Понимаю. Вы были на Конгрессе?

— Да.

— А ведь можно посмотреть его и on line?

— Безусловно, но согласитесь вживую лучше? Картинка не передает атмосферы, делая лишь бездушный слепок с реальности. Быть внутри действа куда приятнее.

— Я понимаю, вы приехали из-за Габриеля Санчеса, вашего ученика.

— О, это приевшаяся байка, — и Фарме рассмеялся. Ему понравился молодой человек. — Поверьте, только при поверхностном взгляде создается такое впечатление, а если узреть детали, то сами нонимаете.

— Да, пожалуй. Вы правы. Есть между вами и господином Санчесом различия.

— Думаю, он пойдет далеко. У него своя дорога, а у меня — своя. Возможно, мы идейно сейчас вместе, и так кажется многим, но минет время, и все переменится, поверьте. Так что на Конгресс я прибыл, считайте, из любопытства, а вот вы… Простите, так и не спросил вашего имени.

— Йозеф.

— Так вот, Йозеф, как вы здесь оказались?

— Я из Германии, а оказался здесь из-за своего хобби. Занимаюсь расследованием.

— Очень интересно. А именно?

— Восстанавливаю некоторые периоды жизни Христа. Это увлекательно. Похоже на детектив. И в этом виноват господин Санчес и его произведение. Когда впервые прочел захватывающий сюжет о противостоянии Иуды и Спасителя, я и не заметил, как погрузился в поиски информации о назарянине. Кроме того, дело это новое, ведь специальность у меня техническая и до выхода «Последних дней Христа» особо и не вникал в историю религий. Да и вообще, к религии был равнодушен. А тут такое поле для деятельности открылось. Как говорит пословица: «у каждого свои крысы на чердаке живут». Вот и прибыл на Конгресс, чтоб воочию увидеть автора.

— И как впечатления?

— Пожалуй, он — психократ.

— Простите, что?

— Ну, раньше о таких людях говорили — человек с харизмой. Если отбросить общие слова, что произнес господин Санчес на заседании, согласитесь, он может подчинять чужую волю. Причем, так незаметно, играючи, исподволь. Ты легко подпадаешь под обаяние его личности, и трудно понять, твои симпатии это результат самостоятельного выбора или навязанного мнения?

— Да. Не удивлюсь, что на будущем Конгрессе в Токио его изберут в председатели.

— И здесь кроется опасность.

— Для кого?

— Для всего человечества.

— Право, Йозеф, я не считаю себя глупым человеком, но все ж не говорите загадками.

— Все просто. «Открытый путь». Это книга о всемирном благоденствии, так? Но в конце этого пути человечество ждет тьма.

— Я понимаю, вы аллегорически? Да?

— Нет, нет, нет, — горячо запротестовал Йозеф.

Господин Фарме ненадолго замолчал, обдумывая сказанное попутчиком, но не смог извлечь рационального зерна. Для него оказалось все туманным и надуманным, пожалуй, игрой со смыслами и метафорами.

— Понимаете, Йозеф, я человек, который не верит в мистику.

— Тут ее и вовсе нет. Здесь элементарный закон: благими начинаниями выложена дорога в ад. Знаете, в девятнадцатом веке человечество тоже не думало о своей гибели. Ну, если и были осторожные мысли, то они рождались в умах одиноких мыслителей, видящих опасность пути. Те мыслители не были против научно-технического прогресса, но и не хотели восторгаться могуществом человека без оглядки на этику. Банально звучит, но ученый несет ответственность за жизни людей, ведь он, человек от науки, приносит в мир плоды, а в них спят семена, из которых могут вырасти опасные идеи. Я принадлежу к технической интеллигенции, и, может, странно звучит это в моих устах, но все же… Минувшие столетия я привел для примера. Хочу сказать, что никто не знает, как будет осуществлена доктрина Открытого Пути, какими средствами, если, конечно, господин Санчес вознамерится воплотить ее в жизнь. Человечеству удалось не погибнуть в двадцатом веке. Оно выжило в двух мировых войнах, удалось избежать третьей войны.

— Извините, что перебиваю. Ваша мысль понятна. Безусловно, вы, как и многие люди, боитесь повторения кровавого опыта. Это закономерно. Но, кажется, вы сгущаете краски. Неужели третья мировая войнапо-вашему замаячила на горизонте?

— Господин Санчес не допустит войны, — и слова почему-то прозвучали с грустью. — Ни мировой, ни локальной. Но есть более страшные вещи, чем самые кровопролитные и опустошающие войны. Физическое истребление? Да, это опасно, но опаснее духовное уничтожение, и вот оно мне и видится в перспективе.

— Непонятно одно, откуда вы извлекаете такие мысли?

— Из «Открытого пути».

— Удивительно.

— А вы перечитайте книгу внимательней, когда вернетесь домой.