Воровской дозор

Евгений Сухов, 2015

Виртуозный карточный шулер Потап Феоктистов обыгрывает очередного «клиента» и получает в счет долга подлинную картину Рембрандта. Преступник берет в руки бесценное полотно и мгновенно и навсегда заражается страстью к коллекционированию. Всю дальнейшую жизнь Потап посвящает собирательству и через тридцать лет становится обладателем одной из самых дорогих коллекций в мире. Он богат и счастлив. Но однажды жизнь Потапа рушится. Неизвестные взламывают его хранилище и выносят самые ценные экспонаты. К поискам шедевров подключаются МУР и Интерпол, но и сам Потап не сидит на месте. Он летит в Лондон в надежде обнаружить свои картины в местных аукционных домах. В британской столице его уже ждут. Ждут, чтобы убить…

Глава 3

Один волосок, или Важная улика

Следователь Следственного комитета майор юстиции Хабаков Арсений Юрьевич уже десять лет служил в четвертом отделе (иначе, в отделе искусств), занимавшемся раскрытием краж произведений искусства, к чему ощущал настоящее призвание. Если одни его коллеги хотели работать в убойном отделе, другие были склонны к оперативному розыску, третьи мечтали быть внедренными в преступную среду и вести двойную игру, чувствуя вкус романтики в том, чтобы ходить буквально по лезвию ножа, то Хабаков всегда хотел работать с произведениями искусства. Возможно, что его выбор во многом предопределила наследственность: отец и мать посвятили себя истории — оба работали преподавателями на историческом факультете университета и очень надеялись, что сын продолжит семейную традицию.

Собственно, поначалу так оно и складывалось: Арсений поступил в университет на исторический факультет и вскоре всерьез увлекся греческой античностью. Учебную практику он проходил на побережье Крыма, где отличился тем, что сумел отыскать пару золотых монет Боспорского царства. По собранному материалу великолепно защитил диплом, и далее была прямая дорога в аспирантуру, так что в своем выборе он не сомневался. Все планы поменялись в одночасье, когда едва ли не у самого дома его ограбили трое подвыпивших мужчин. Банальнейший случай, каковых только в одной Москве случается в день не один десяток! Просто приставили нож к горлу и тихим голосом, от которого застыла в жилах кровь, потребовали наличность и портфель. Заглянув в протянутый кошелек, посетовали на скромную наличность и, забрав впридачу новый кожаный портфель, спокойно удалились. Его даже не обозвали, не ударили, но состояние было такое, будто окатили с ног до головы помоями.

Именно с этой минуты в сознании Арсения что-то переменилось, и он неожиданно для себя уяснил, что у него иное предназначение — ловить преступников. Возможно, после ограбления в нем проснулась кровь его прадеда, известного сыщика, работавшего под началом знаменитого начальника Московской сыскной полиции Аркадия Францевича Кошко. И уже на следующий день Арсений отнес документы не в аспирантуру, как предполагалось поначалу, а в уголовный розыск. Удивительно, но со стороны родителей сопротивления не последовало, лишь отец, глубоко вздохнув, произнес:

— Служи… Главное, чтобы тебе нравилось. Нашего прадеда там помнят… В музее ему посвящен отдельный стенд.

Историческое образование было востребовано сполна.

Уже в ближайший год Арсений сумел раскрыть нехитрую схему, по которой фальшивые картины выдавались за утраченные шедевры. В это прибыльное дело были вовлечены сотрудники музеев и эксперты. На него обратили внимание в следственном управлении и пригласили работать в отдел, занимавшийся произведениями искусства. Уже через несколько лет Арсений Хабаков имел впечатляющий послужной список и пару громких дел по краже раритетов из столичных музеев, всколыхнувших дерзостью исполнения всю российскую общественность.

И вот сейчас ему предлагали новое дело…

День начинался как обычно: проснулся, умылся, побрился. Что там еще?.. Сделал с пяток запланированных звонков и парочку необязательных. Посмотрел на Полину, свернувшуюся калачиком на своей половине кровати. При всех своих положительных качествах она имела одно отрицательное — по утрам никогда не провожала его на работу. А ведь так иногда хочется, чтобы любимая женщина сварила чашечку кофе!

О том, что день задастся непростой, Арсений Хабаков понял, когда уже подходил к управлению. Сработало какое-то предчувствие. И поди тут разберись, что за причина натолкнула на тревожащие ощущения: то ли гранитный фасад, омытый недавним дождем и смотревшийся в эту минуту как-то по-озорному, то ли солнце, тускло пробивавшееся через серую дымку облаков, но что день будет особенным, он осознал сразу, как только взялся за бронзовую ручку тяжелой двери. Очевидно, это и называется интуицией. Еще ничего не произошло, и, на первый взгляд, вроде бы все как обычно, но где-то в подкорке головного мозга уже закладывалась мысль о предстоящем важном событии. А когда он увидел секретаря шефа, выходящую из кабинета, старшего лейтенанта Варвару Ступилину, предчувствие достигло своего максимума, как будто бы в макушку шандарахнула молния. А ведь во внешности девушки не было ничего устрашающего, скорее, как раз наоборот: добра, мила, приветлива, с белозубой улыбкой. А еще до невероятности хрупкая, тоненькая, как хворостинка. Самыми запоминающими в ее внешности были глаза цвета вызревшей вишни и темно-каштановая копна волос. Стрельнув задорным взглядом в подошедшего майора, она произнесла:

— Вас хотел видеть Семен Иванович. Это срочно, — и пошла дальше по коридору, накручивая бедрами упругие восьмерки.

— Что, попал под раздачу? — спросил шедший навстречу капитан Беликов.

— Только самую малость, — ответил Арсений.

— Варя у нас сегодня не в настроении, так что будь поосторожнее… — усмехнулся капитан.

Так уж было заведено, что в управлении у начальников отделов секретарями работали молодые мужчины, а в отделе убийств и вовсе был пятидесятилетний прапорщик, проработавший под прикрытием лет двадцать, вот только у полковника Семена Ивановича Приходько служила двадцатичетырехлетняя старший лейтенант с красивым именем Варвара.

Однажды на откровенный вопрос генерала, почему он взял в помощники старшего лейтенанта юстиции Варечку Ступилину, полковник вполне серьезно ответил:

— Возглавляю отдел искусств, а значит, имею полное право на то, чтобы меня окружали не только красивые полотна, но и симпатичные люди.

Негромко постучав, Хабаков прошел в кабинет шефа.

— Разрешите…

Приходько сидел за большим полированным столом, правый угол которого был заставлен кипами толстых белых папок, из-под которых неряшливо торчали исписанные листки бумаги. Мощный, с толстой шеей борца, он, угрюмым взглядом впившись в стол, что-то увлеченно записывал на листке бумаги.

— Присаживайся, — великодушно предложил полковник и, отложив в сторону ручку, продолжил: — Час назад ограбили коллекционера, займешься этим делом.

Майор Хабаков не сумел сдержать досады: губы невольно сжались, обозначив упрямую линию. Он не без основания считался в отделе одним из лучших специалистов по произведениям искусства, и ему поручали распутывать самые запутанные и сложные дела. За десять лет службы он накопил колоссальный розыскной опыт, сформировал широкую агентурную сеть (в том числе среди коллекционеров, собирающих произведения искусства), немало его информаторов было и в среде антикваров. Были у майора осведомители и в преступной среде. Так что об ограблениях он нередко знал даже раньше, чем об этом появлялась официальная информация.

Приходилось заниматься кражами в крупных государственных музеях. Например, весьма непросто проходило расследование кражи двух картин фламандской школы из Пушкинского музея. Вором оказался музейный сторож… В прошлом году пришлось изрядно поломать голову, когда прямо с выставки были похищены две картины Марка Шагала. Как впоследствии выяснилось, полотна украли рабочие, монтировавшие витрину. А чего стоит подмена подлинников в Эрмитаже?! Там и вовсе работала целая преступная цепочка. Последнее дело было раскрыто буквально по горячим следам, чем Хабаков укрепил свой авторитет как лучшего сыскаря отдела.

Вот только заниматься кражами из частных коллекций до сегодняшнего дня ему не поручали. Обычно такие дела ведут стажеры да начинающие следователи.

Заметив недовольную физиономию майора, Приходько лишь хмыкнул:

— Ты тут давай мне не дуйся, не на свидании… Думаешь, это не твой уровень? Так вот, здесь я тебя хочу разуверить, ограблен сам Феоктистов! Надеюсь, слышал о таком?

Не знать Феоктистова — это все равно что не слышать о Микеланджело, занимаясь живописью. Потап Викторович Феоктистов считался одним из авторитетнейших коллекционеров. В какой-то степени он был легендой. У него имелась не просто коллекция, а огромный музей, запрятанный в просторной четырехкомнатной квартире.

— Конечно же слышал. Неужели его ограбили? — с сомнением спросил Хабаков. — У него ведь в доме серьезная сигнализация. А потом, уровень коллекции…

— Ты думаешь, я тебя разыгрываю? — хмыкнул полковник.

— Ну…

— По-твоему, мне заняться больше нечем?

— Как-то неожиданно, что ли, товарищ полковник, — пожал плечами майор. Дело стоило того, чтобы им заняться.

— Жизнь вообще штука непредсказуемая, — вздохнул Приходько, — а в сыскном деле особенно… Знаешь, какова стоимость его коллекции?

— Могу только догадываться.

— Около ста миллионов долларов. И это по оценкам западных экспертов.

— Немало, — сдержанно произнес Арсений.

— Это ты верно заметил. Немало… Но в действительности она стоит еще больше.

— Возможно.

— И кого, по-твоему, я должен к нему отправить? Какого-нибудь стажера?.. Так, что ли? — строго посмотрел на подчиненного полковник. Хабаков благоразумно промолчал. — Вот то-то и оно! Этот Феоктистов — весьма уважаемый человек, имеет связи на Западе среди коллекционеров, известен в кругу авторитетных экспертов. Его знают в торговых домах, на аукционах. Пропавшие картины занесены во многие европейские каталоги. И потом, министру уже звонили, — многозначительно поднял глаза кверху Приходько. — Это он отдал мне распоряжение, чтобы я в кратчайшие сроки нашел похитителей и вернул все раритеты хозяину. Так что кроме тебя заняться этим делом как будто бы и некому.

— А как быть с другими моими делами? — вспомнил Хабаков про кражу миниатюр в Музее западного искусства. За последнюю неделю он допросил десятка два свидетелей, но дело так и не сдвинулось с места. Как к нему подступиться, он пока не представлял.

— Прежних дел с тебя никто не снимал. Так что на одно дело у тебя теперь будет больше. А теперь выезжай по адресу.

На квартиру Потапа Феоктистова майор Хабаков приехал уже через сорок минут. Первое, что он увидел, когда открылась дверь, так это унылое лицо хозяина. Голова перевязана, в глазах — невысказанная тоска. Впечатление он производил удручающее: выглядел так, словно узнал о страшном недуге и намеревался в ближайшие сутки подвести черту под всеми земными делами.

— Я — следователь Следственного комитета Хабаков, — припустив в голос сочувствия, представился Арсений. — Можно пройти?

Феоктистов едва взглянул в раскрытое удостоверение и, распахнув дверь пошире, тихо отозвался:

— Пожалуйста.

Арсений прошел в просторный коридор, в самом углу которого устроилась вешалка в виде растопыренной пальмы. На полках, выстроившись в два ряда, стояли какие-то милые безделушки из темно-синего фарфора и цветного тонкого стекла. Дальше зал: большой, просторный, с большим количеством света и с французским балкончиком, выходящим на центральную улицу. На стенах вразнобой висело несколько картин, судя по потемневшим краскам — старинных. Пустые места с торчащими из штукатурки колышками указывали на то, что здесь тоже висели полотна. Множество застекленных шкафов, за которыми царил хаос из того немногого, что еще оставалось, — скульптуры, стеклянные фигурки людей и животных, две расколоченные миниатюры.

Заглянули в другие комнаты, столь же просторные: при должной сноровке в помещениях можно было заняться велотреком, а уж развесить на стенах с полсотни картин, так и вовсе пустяк! Даже в ограбленном состоянии квартира смотрелась невероятно богато, кража как будто бы не уменьшила достаток, а лишь только соскребла позолоту. По углам выпирали громоздкие шкафы и секретеры прошлых исторических эпох, создавая в некоторых местах ощущение тесноты и неуюта.

Видно, так и должно выглядеть логово настоящего коллекционера: несуразно заставленное старинной мебелью, где перемешались все эпохи последнего тысячелетия, с нагромождением старых вещей и прочими предметами быта. Но картины, развешанные на стенах, находились в безукоризненном порядке. Было заметно, что подобраны они были не по золоченым узорчатым рамам, а по художественной школе и мастерству исполнения.

Собственно, Потап Феоктистов был из тех самых классических интеллигентов, которых более всего интересовало дело (его надлежало держать в безукоризненном порядке), а остальное, не имевшее отношения к собирательству, служило всего лишь некоторым гумусом и оттого содержалось в пакетах, в неказистых мешках, было бестолково разбросано по полу, а то и просто спрятано за шкафами и занавесками.

— И что вы на это скажете? — спросил Потап Викторович, посмотрев на майора помутневшим взглядом.

— Вижу, что вы человек осторожный. Как так получилось, что грабители сумели проникнуть в квартиру?

— А тут особой хитрости и не требуется, — печально вздохнул Феоктистов и принялся за невеселый рассказ: — Когда я вышел из квартиры, прямо на меня шагнул какой-то громила. Я его даже толком рассмотреть не успел. Помню только, что на нем были какие-то спортивные штаны, а за ним другой… Сначала в лицо меня ударили, а потом шарахнули чем-то тяжелым по голове и, затащив обратно в квартиру, стали избивать. Помню, что сознание как-то помутилось. Потом мешок на голову напялили, едва не задушили. Так что рассказывать особенно нечего.

— Значит, их было двое?

— В квартиру сразу зашли трое. Третьего я не заметил, но по голосу отличил от других… А потом уже четвертый подошел.

— С чего вы решили?

— Я слышал, как они ему дверь открывали.

— Какие у них были голоса, можете вспомнить?

— У одного голос был прокуренный, хрипловатый, у другого низкий, у третьего звонкий. А у четвертого какой-то очень неторопливый и начальственный. Обычно такой голос принадлежит людям, которые привыкли, что их слушаются.

— Значит, вы их не сумели разглядеть?

— Не сумел.

Выглядел Феоктистов подавленно. Под глазами проступили отеки, на щеке выделялась огромная багровая ссадина. Голос усталый, порой едва шелестящий, казалось, что слова давались ему с трудом, а в интонациях сквозило раздражение.

— А что было потом?

— То же самое, — отмахнулся Феоктистов. — Понял, что меня грабят, попытался развязаться, так мне еще добавили. Едва в себя пришел, голова до сих пор трещит. — Посмотрев на стену с пустыми местами из-под картин, продолжил тоскливо: — Вот здесь висела гордость моей коллекции — фламандцы, а теперь только потертые обои.

— Значит, они знали, что брать?

— Знали… Шли по наводке. Взяли только самые дорогие картины и предметы. Миниатюры, скульптуры… Иконы забрали… Хотя мелочь тоже пропала… Думаю, что они захватили ее из жадности. Просто попадалась под руки. Некоторые из прихваченных стоили недорого.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Сложный вопрос, — не сразу отозвался Феоктистов. — Даже и не знаю, кого следует подозревать. Не хочу сказать, что я мил всем и что у меня нет завистников или каких-то недоброжелателей… Так не бывает, когда занимаешься какими-то серьезными вещами. Обязательно найдутся люди, которые тебе позавидуют. Немало коллег бывало у меня в квартире… Конечно, мой дом — не проходной двор, но, когда собираешь коллекцию, часто приходится вести дело с людьми, которые тебе не очень симпатичны. Они ходили по комнатам, осматривали картины, я с ними вел какие-то переговоры, составлял договоры, заключал сделки…

— Кого вы имеете в виду?

— Например, экспертов, посредников. За долгие годы таких людей в моей квартире побывало предостаточно. К тому же моя коллекция широко известна, ко мне приезжают специалисты из Англии, Франции, недавно были из Голландии. Мои картины и предметы старины фотографируют, вносят их в каталоги. Я активно участвую во всевозможных выставках по стране, выступаю с лекциями за рубежом. Так что мое местожительство известно очень многим людям.

— Значит, вы конкретно никого не подозреваете?

— Увы, ничего не могу сказать по этому вопросу. У меня есть узкий круг людей, с которыми я очень плотно общаюсь, но эти люди вряд ли причастны к ограблению.

— А как вы думаете, сколько времени преступники пробыли в вашей квартире?

— Думаю, что где-то часа два, может, около того… Я очнулся через полтора часа, а их уже не было.

— Вы где-то работаете?

— Я возглавляю фонд «Возрождение», — ответил Феоктистов после некоторой паузы.

— А чем занимается ваш фонд?

— Проблемами российского искусства. Мы организовываем различные мероприятия, устраиваем выставки, проводим встречи с художниками, писателями… Активно участвуем в различных семинарах с деятелями искусства. Если говорить откровенно, то дел хватает.

— Весьма интересная работа. А за счет каких средств существует ваш фонд?

— Вы глубоко копаете, — с некоторым недовольством посмотрел Феоктистов на майора, — еще немного, и я окажусь в числе подозреваемых. Ну, скажите, какой мне резон организовывать кражу собственных картин?

— Вы преувеличиваете, я так не думаю, — слегка улыбнулся Хабаков, — но мы должны работать по всем направлениям. По своему опыту могу сказать, что преступником может оказаться самый неожиданный человек. Часто он находится рядом, а увидеть его бывает невозможно.

— Ну что ж, если это нужно для дела… В основном фонд составляют частные пожертвования состоятельных граждан. Многие пересылают деньги из-за рубежа на поддержание моей коллекции, на реставрацию полотен, ремонт рам (а некоторые из них очень старинные), на приобретение новых картин. Как говорится, поводов для финансирования хватает… Перечисляют деньги и различные некоммерческие организации, есть даже два международных фонда и два банка, один находится в Англии, а другой в Испании. Оба банка занимаются поддержкой частных коллекций.

Из распахнутого шкафа торчали какие-то бумаги, исписанные черными чернилами. Внимательно всмотревшись, Арсений увидел, что написаны они на немецком языке и готическим старинным шрифтом. Бумага выглядела какой-то особенной, такую в обычном магазине не приобретешь. Семнадцатый век, не позже. Поверх небрежно сложенных рукописей стоял небольшой фаянсовый чайник, расписанный красными фиалками. Не удержавшись, Хабаков взял его в руки.

— Осторожнее, — произнес Потап Викторович, — это фаянс Гребенщикова. Посуде без малого триста лет.

— Понимаю, — ответил майор, ставя чайник на прежнее место. — А что у вас еще пропало?

— Честно говоря, я даже не оценил в полной мере масштаб ущерба. Но могу сказать совершенно точно, что пропали две старинные иконы, одной пятьсот лет, а другая еще старше… Украдены работы русских мастеров — Шагала, Кандинского. У меня была очень хорошая коллекция старинного оружия: ружья, пистолеты… Их просто так не извлечешь, они лежали в сундуках, под замком. Крышки на сундуках проломили, а оружие унесли. Некоторые из ружей были просто уникальны. — Глаза Феоктистова яростно вспыхнули. — Например, в моей коллекции было ружье, которое принадлежало императору Павлу Первому. Приклад этого ружья был сделан из двадцати двух ценнейших пород дерева! Металлические части инкрустированы золотом. Вы представляете его ценность?! И не только в денежном эквиваленте…

— Мне даже трудно представить.

— Пропали еще и антикварные ювелирные изделия…

— Что именно?

— Трудно сказать с ходу, но я вам составлю полный перечень всего пропавшего.

— Это сильно облегчило бы нашу работу, — согласился Хабаков.

— Могу назвать наиболее значимые вещи. Это бриллиантовое колье работы Антония Ратека, парные серебряные браслеты Карла Фаберже, изумрудный кулон Андриенно Филиппа, сапфировая диадема Михаила Перхина. — Феоктистов махнул рукой и в сердцах добавил: — Любая пропавшая вещь по-своему уникальна!

— Когда вы сумеете составить полный список?

— Списки у меня есть, просто нужно будет кое-что уточнить. Добавить обновленные фотографии. Знаете, я сейчас скверно себя чувствую, и не только морально, но и физически… У меня очень болит голова.

— Советую вам обратиться к врачу.

— Я так и сделаю… А когда восстановлюсь, через день-другой, тогда и представлю вам полный перечень.

В дверь позвонили.

— Вы кого-нибудь ждете? — поинтересовался майор.

— Кто сейчас может появиться в моем доме? — отмахнулся Феоктистов. — Разве только те, кто хочет посмотреть на разграбление и позлорадствовать над моим горем? Ведь я даже жене еще не сообщил о случившемся!

— Позвольте, я сам открою.

— Ради бога!

Хабаков подошел к двери и, сбросив цепочку, глянул в щель. На пороге стоял эксперт-криминалист майор Липеровский, из-за плеча которого выглядывал его помощник, техник-криминалист Лосев Геннадий. Эту несуразную и неразлучную пару, как на службе, так и в быту, майор Хабаков знал по прошлым делам. Обычно их привлекали именно к делам, требующим особой дотошности, усидчивости, и, надо признать, что они всецело оправдывали ожидания начальства. Если руководство направило их на это ограбление, значит, ставило его в приоритетные и придавало ему особый статус.

— Так ты пропустишь, — усмехнулся Липеровский, — или так и будешь держать за дверью?

— Проходи, — широко распахнул дверь Арсений. Время играло против него, он был один из первых, кому было сообщено об ограблении. Пройдет каких-нибудь полчаса, и в четырехкомнатной квартире будет не протолкнуться от нахлынувшего начальства. Дело обещало быть резонансным.

Оба эксперта выглядели, как отражения в кривом зеркале. Липеровский был долговязым, сухим, как прошлогодний лист, немного сутулым. Его же напарник, напротив, — низкорослый, с большим животом, напоминал бочонок пива. Руки полные, ноги короткие, шагал с отдышкой и не спеша, словно только что выбрался из-за стола и опасался расплескать содержимое. Полные красные щеки смотрелись наливными яблоками, а кожа на подбородке, собравшись в три добродушные складки, неряшливо спадала на воротник. Внешне он напоминал добродушного шарпея и располагал к себе всякого собеседника с первой же минуты.

— И что тут? — на правах старшего спросил Липеровский, по-деловому осматривая стены квартиры.

— Ограбление… Вытащили дорогие картины, ценные вещи… Попробуй чего-нибудь отыскать, — отозвался Хабаков. — Я тут осмотрел немного, действовали чисто, явно профессионалы.

— На то мы и эксперты, чтобы отыскать следы, — негромко объявил майор, положив сумку на стол. Внутри нее что-то подозрительно звякнуло. Не зная о том, что в сумке пузырьки с жидкостью и прочей атрибутикой непростого экспертного ремесла, можно было предположить, что в ней находится бутылка недопитого вина со стаканом. Заметив улыбку, тронувшую тонкие губы Арсения, эксперт-криминалист расценил ее по-своему: — Все свое ношу с собой.

Лосев, обвешанный тремя фотоаппаратами, аккуратно переступал через предметы, разбросанные на полу. Взяв широкофокусный фотоаппарат, болтавшийся на упругом животе, сделал по нескольку снимков коридора и комнат.

— Ничего не трогали, все так и было? — обратился он к Феоктистову, продолжавшему уныло посматривать на разоренные стены.

— Да, так и было.

Майор Липеровский уже всецело освоился в чужой квартире и заботливо собирал с пола брошенные окурки, складывая их в пластиковые пакетики.

— Осторожнее, не наступи сюда, — показал Липеровский на след от обуви, отчетливо отпечатавшийся на плотном ворсе ковра.

— Как нарисованный, — согласился довольный Лосев, подбирая нужную позицию для очередного снимка. — Красивый… Так и хочется сфотографировать и на стену повесить. — Слегка присев, выбрал правильный угол, и фотовспышка, ударившая по глазам, запечатлела отпечаток. — Накануне дождь прошел, так что нам это только на руку. В комнате я еще заметил пару следов, но уже от другой обуви.

— Сколько, вы говорите, человек было? — повернулся Липеровский к Феоктистову.

— Думаю, что четверо.

— По следам так оно и есть.

— Лиц-то я их не рассмотрел, видел только ноги. Одеты были в какие-то спортивные костюмы.

— Во-во, — охотно поддакнул Лосев, — вижу, протектора слишком уж красивые, такие могут быть только у спортивной обуви. Вон еще один отпечаток… — показал он в сторону распахнутого шкафа, где отчетливо обозначились два следа сорок четвертого размера. — Одно можно сказать твердо, это была явно не девочка. Во всяком случае, женщины с таким размером ноги встречаются не часто.

— А вот это уже не кроссовки, — указал Липеровский на след в конце коридора. — Отпечаток тоже свежий. Смотри, какой каблук аккуратный. Обувь дорогая, человек явно не бедный, вот только по одному следу установить, что это за обувь, невозможно.

Прошли на кухню, больше напоминающую столовую, где в самом центре стоял огромный стол из мореного дуба, тоже, видно, пришедший в эту квартиру из каких-то глубинных веков. Арсений поймал себя на мысли, что совершенно не удивился бы, если вдруг хозяин квартиры стал бы рассказывать историю о том, что за этим столом потчевал самодержец Иван Грозный.

На столе, гладко выструганном, имелись небольшие отметинки от тяжелых угловатых приборов. Кто знает, может, от кубков и братин. В центре стояла медная пепельница в виде лебедя, сложившего крылья, а в ней покоились четыре примятых окурка.

— Потап Викторович, — обратился майор к хозяину, — а вы курите?

— Нет, — ответил Феоктистов. — И уже давно… Мать когда-то выдрала меня за такое баловство, с тех самых пор и не курю.

— Может, гости ваши курят или жена?

— Жена не курит, это я вам точно могу сказать. Да и другим я тоже не разрешаю. Это может сказаться на внешнем облике картины, в комнате должен быть свой микроклимат, и я стараюсь его поддерживать.

— Понятно…

Что же такое получается: пришли грабители, выкурили полпачки сигарет, а окурки аккуратно сложили в пепельницу, чтобы не сорить? Интеллигентный, однако, народец!

— Что ты об этом скажешь? — спросил Хабаков у Липеровского.

Тот аккуратно поднял один из окурков, внимательно осмотрел его со всех сторон.

— Курил мужчина, это точно!

— Губной помады, что ли, нет? — хмыкнул Арсений.

— И это в том числе. Видишь, зубами прижал. За женщинами такой особенности не наблюдается, и потом, женщины не курят до фильтра, затянутся разок-другой, скурят до середины и бросают в мусорный бачок. — Достав из сумки очередной надписанный мешочек, эксперт бережно положил в него окурок. — Посмотрим на ДНК, может быть, это что-то даст. База данных у нас солидная, поэтому хочется верить, что они от нас никуда не денутся. Ага, курили с двух разных пачек, — поднял он очередной окурок. — Даже надпись прочитывается… Это у нас будет «Кэмел». Вот эти будут «Мальборо». А третий грабитель, выходит, был некурящий. А это что еще за бутылка? — показал он взглядом в угол кухни, где стояла пустая бутылка из-под «Столичной». — Вы пьете водку?

— Не буду утверждать, что абсолютный трезвенник… — неопределенно пожал плечами Феоктистов. — Бывает, по праздникам вина, например, могу красного выпить. Коньяк какой-нибудь качественный, виски… А вот к водке душа не лежит. Но держу ее для гостей.

— Значит, это ваша водка.

— Моя.

— Что же это такое получается? — невольно скривился Арсений. — Пришли в квартиру преступники, обокрали подчистую, поснимали со стен картины, вытащили все ювелирные изделия, а потом, уже никуда не торопясь, покурили тихонько на кухне и распили на троих бутылку «водяры». Так сказать, решили отметить завершение рабочего дня.

— Очень похоже на правду, — согласился Лосев. — А вы бы заглянули в холодильник, может, преступники еще и вашу колбасу съели? Вдруг на ней отпечатки зубов остались или еще что-нибудь?

— Вы правы, тут колбаса была сырокопченая, — открыв холодильник, произнес Потап Викторович, — а теперь ее нет… Еще банка соленых огурцов, жена позавчера закатала… Ее тоже нет.

— Они что, банку соленых огурцов с собой, что ли, забрали?

— Почему бы и нет? Сначала взяли по одному огурцу, закусили под водочку, а потом самый хозяйственный забрал с собой все остальное. Например, жену угостить, — съязвил Хабаков. — В нашем деле и не такое случается. Помню, однажды одного домушника брали. Вскрыл он металлическую дверь с тремя серьезными замками, потом просверлил бронированный сейф, сложил в сумку все самое ценное и уже собирался уходить, а тут возьми и загляни в холодильник. А там борщ стоит. Он его подогрел, налил себе в тарелочку, понравилось… Еще добавки стал наворачивать… Вот мы его за этой добавкой и застали. А потом спрашиваем, не жалеешь, что сразу не ушел? А он говорит, что за такой борщ несколько лет жизни не жалко на «киче» провести. Единственное, о чем он пожалел, что мы добавку не позволили до конца доесть.

— Гурман… Такие тоже встречаются. Без таких ценителей в этой жизни было бы скучновато, — усмехнулся Липеровский, затем осторожно поднял бутылку, держа ее кончиками пальцев за самое дно и горлышко, и, всмотревшись, объявил: — Никаких отпечатков не вижу. Профи работали, отпечатки стерли.

— Но нужно все равно отдать на экспертизу, вдруг что-нибудь проявится, — заметил Арсений.

— Это обязательно… У вас и вашей супруги придется взять отпечатки пальцев, — обратился эксперт к хозяину.

— Конечно, все, что нужно, — отозвался Феоктистов.

— К вам никто не приходил в последние два дня?

— Были близкие друзья. Знаете, мы играем в лото, а бывает, картишки разложим… Мы дружим уже не один десяток лет, я не думаю, что эти люди причастны к ограблению. Честно говоря, даже мысли такой не допускаю.

— Нужно будет взять отпечатки пальцев и у них.

— Да, конечно, я им сообщу.

— А это что еще такое? — воодушевился Липеровский. — Никак волос прилип к бутылке. Бутылочку-то они протерли очень тщательно, а вот волосок не заметили. Оно и к лучшему, проверим, кому он может принадлежать. Ерофеич, — окликнул он напарника, — готовь еще один пакетик.

— Будет сделано.

— Кто же это нам попался? — внимательно всмотрелся в волос эксперт. — Шатен или блондин?.. Просто так не скажешь. Ладно, по экспертизе выясним.