Люди крепче стен

Евгений Сухов, 2022

Взятие немецкой Познани открывает советским войскам путь на Берлин. Но фашисты не думают сдаваться. Они защищаются до последнего, превратив город в неприступную крепость с бетонными укреплениями и невиданной ранее огневой мощью. На острие нашей атаки действует батальон майора Прохора Бурмистрова. Бойцы метр за метром отвоевывают у противника важное стратегическое пространство пока не упираются в лабиринт древних каменных стен. Но остановиться – значит, сорвать наступление. Бурмистров решается на отчаянный шаг: если нельзя обойти эти стены, значит нужно пройти… сквозь них… Исключительные по своей правде романы о Великой Отечественной. Грохот далеких разрывов, запах пороха, лязг гусениц – страшные приметы войны заново оживают на страницах книг, написанных внуками тех, кто в далеком 1945-м дошел до Берлина.

Глава 3

Завтра атака

На очереди был форт «Радзивилл». Стоявший неподалеку, но спрятавшийся в ночь, он выглядел почти недосягаемым. Следовало пройти через несколько улиц, где каждый дом представлял собой отдельно взятую и хорошо оборудованную крепость. Завтрашнее утро для бойцов инженерно-саперного батальона начнется со штурма…

Некоторое затишье, наступившее в Познани, не могло не радовать. Но бои в отдельных частях города не прекращались ни на минуту, отдыхать немцам не давали. Сейчас затяжной бой с применением минометов завязался глубоко в немецком тылу, где-то на окраине местечка Ротай. Окруженный, уже разделенный штурмующими соединениями на многие части, город продолжал упорно сопротивляться. Следовало отдать должное упрямству немцев: сдаваться они не собирались, и походило на то, что они рассчитывали драться до последнего солдата.

В городе возникло множество раздробленных очагов сопротивления. Окруженные части пытались пробиться к основным силам или вырваться из города. Немногим из окруженцев все-таки удавалось пробиться через плотное кольцо осаждающих, но они быстро уничтожались артиллерией и добивались пехотой. Однако накал сопротивления не ослабевал, наоборот, во многих местах он только усиливался. Причина была проста: немцы, зная город, скрытно передвигались переулками и парками на подмогу к сражающимся. Дома, стоявшие впритык друг к другу, имели пути сообщения, что также позволяло незаметно передвигаться от одного участка города к другому. Огромное количество коммуникаций, проложенных под городом, давало немцам возможность целыми подразделениями и совершенно внезапно появляться в тылу и в труднодоступных местах. Их штурмовики вступали в скоротечный бой с пехотой, наносили ощутимые удары тыловым подразделениям и так же неожиданно скрывались.

Теперь, захватив значительную часть коммуникаций, следовало использовать подземные тоннели уже против немцев.

В какой-то момент Бурмистрову показалось, что стрельба утихает, однако через минуту обстрел неожиданно усилился, но в этот раз в перестрелку вмешалась полковая артиллерия — в упор и под прикрытием дымов она расстреливала укрепленные гнезда.

Засыпалось скверно, все думалось невесть о чем: о фрицах, о семье, о любимой женщине. Казалось бы, нужно думать о том, как выполнить поставленную задачу с меньшими потерями и при этом уцелеть самому, а на ум приходили лишь воспоминания о женских нежностях, и это так бередило душу, что невольно сводило от болезненной тоски скулы.

Своими думами о доме майор Бурмистров никогда ни с кем не делился. Скверная примета! Он и сам терпеть не мог, когда бойцы заводили разговоры об отчем доме, о семье, что означало лишь одно — человеку в затылок задышала костлявая, и каждый, кто слушал такие рассуждения, мог оказаться в ее орбите, а потому они старались поскорее покинуть собеседника.

Как тут не поверить в приметы, когда каждая минута может оказаться последней. Чтобы перехитрить курносую, у каждого бойца имелась своя верная примета: кто-то, пренебрегая новой гимнастеркой, носил старую, занашивая ее до дыр, считая, что она сумеет уберечь его от погибели; кто-то мастерил оберег из осколка снаряда, не убившего его, но серьезно ранившего. Был такой талисман и у Бурмистрова — в кармане гимнастерки он всегда носил патрон из первой обоймы, выданной на фронте. Через сколько боев прошел, сколько всего было пережито, а патрон по-прежнему лежал в верхнем кармашке гимнастерки, сберегая от беды своего хозяина.

Но одну традицию все бойцы соблюдали свято: никогда не брились перед боем. За время боестолкновений лицо порой покрывалось густой щетиной, однако командиры, понимая важность приметы, не слишком журили за внешний вид, особенно когда утро должно было начаться с наступления.

В Познани, как уже было заведено, всякий следующий день начинался с пятнадцатиминутной артподготовки, после которой шли вперед штурмовые отряды.

Батальон расположился в бывшем цеху швейной фабрики. Прохор вытянулся на дощечках, заботливо разложенных ординарцем, но уснуть не мог, хоть ты тресни. Он лежал, глядя в растерзанный, весь в трещинах потолок второго этажа, который каким-то неведомым образом продолжал держаться и не желал рассыпаться, а в голову лезла всякая бестолковщина, в которой трудно было бы признаваться в кругу боевых товарищей.

На фронте вообще следовало бы думать поменьше. Ни к чему хорошему долгие размышления не приводят, непременно вспоминаются эпизоды из мирной жизни, где было беззаботно и сладко, а такие мысли расслабляют. Так ведь и пулю в лоб можно схлопотать по рассеянности.

Поднявшись, майор Бурмистров зашагал по разбитому коридору в противоположный конец здания, где со своей группой разместился Михаил Велесов.

— Товарищ майор, вы куда? — поспешил за Бурмистровым ординарец. Петр, конечно, хлопец неплохой, надежный, но порой бывает чересчур назойливым.

— Послушай, Колисниченко, скоро я у тебя разрешение буду спрашивать, прежде чем куда-то отправиться. — И, заметив, как ординарец обиженно поджал губы, Прохор примирительно добавил: — По делу мне нужно к капитану Велесову. А ты давай поспи, пока есть такая возможность. До утра совсем недолго осталось. Штурмовать крепость будем!

Петр Колисниченко хотел что-то произнести, но, натолкнувшись на строгий взгляд майора, поплелся в свой угол.

Михаил Велесов не спал, при свете огарка свечи писал письмо. С первого взгляда было понятно, что письмо предназначено для Полины: его хмурое лицо разгладилось, а из потемневших усталых глаз пробивался блеск. Выглядел помолодевшим, как если бы сбросил с плеч пяток гнетущих лет.

Увидев подошедшего Бурмистрова, он сложил исписанные листы бумаги и аккуратно спрятал их между двумя тетрадями с потертыми обложками. В них кроме письма Полине были стихи, которые он последние пятнадцать лет записывал в тетрадь, надеясь когда-нибудь опубликовать. Юношеское баловство, через которое прошел едва ли не каждый второй мальчишка, переросло в серьезное дело, которому, как он однажды признался, хотел бы посвятить жизнь.

Михаил стеснялся своего увлечения. Невероятно конфузился, когда Бурмистров расспрашивал у него про стихи. Не самое подходящее дело для боевого офицера марать страницы четверостишиями, когда вокруг грязь и кровь.

Спрятав смущение за деловой озабоченностью, Михаил застегнул полевую сумку и внимательно посмотрел на подошедшего Прохора. Присев рядом на кирпичи, кем-то заботливо сложенные, Бурмистров, не сказав ни слова, достал табачок и привычно-проворно свернул длинную цигарку. Михаил тоже молчал. Каждый думал о своем. И в то же время они находились рядом, чувствовать плечо друга, несмотря на всю сложность в их взаимоотношениях, было приятно. Их многое связывало, включая огромный пласт гражданской жизни. Долгое молчание не тяготило.

Неожиданно в городе установилась тишина. Боевые действия сошли на нет. Хлопали лишь отдельные разрывы. Им отвечали столь же вяло, а потом наступила абсолютная продолжительная тишина. Подольше бы так. Вот только фрицев без пальбы не потеснить, а значит, утром начнется стрельба, от которой будут лопаться барабанные перепонки.

— Ты чего не спишь? — докурив цигарку, наконец спросил Велесова Бурмистров.

— Не спится.

— Мне тоже. Нам завтра брать квартал.

— Знаю.

— У меня идея, как нам лучше это сделать.

— Поделись.

— Нам нужно дойти до форта «Радзивилл»…

— Но ни одна улица не идет к нему по прямой, все полукругом. Как тогда? Не через дома ведь? — возразил Велесов.

Бурмистров улыбнулся:

— Как раз через дома и через стены. Ты послушай… Я уже договорился с командованием на эту тему. Мой план одобрили. Отряды усилим до шестидесяти человек. Увеличим дополнительный штат химиков, пойдем под прикрытием дымовых завес. Пойдем двумя группами. В каждой будет самоходка или танк, а еще полковые пушки. В городских боях весьма полезное орудие. Ты атакуешь вдоль улицы, а я пробиваюсь через дворы и здания по прямой к форту. Взрываем стены и через них двигаемся вперед. Идем все время параллельно и поддерживаем друг друга огнем. В обоих группах будут огнеметчики. Я со своей группой проверяю дома. Самоходки пробивают стены в доме…

— А сумеют?

— Вот что я тебе скажу, — негромко произнес майор Бурмистров, в упор посмотрев на Велесова. — Самоходки и танки в городе — это страшная сила, если они идут под прикрытием пехоты. Чтобы фаустникам их подбить, нужно сначала выглянуть из окна, прицелиться и постараться попасть по движущейся цели. А пехота дожидаться не станет, пока кто-то прицеливаться будет, она палит сразу из всего стрелкового оружия, что у нее есть. Значительная часть фаустников отстреляется, не причинив «коробочкам» вреда, а те гранаты, что достигают брони, не всегда уничтожают экипаж. Да и с прицелом у фаустников не очень… Они ведь тоже понимают, что по ним стреляют, кто же даст им свободно залечь?

— Согласен, — охотно поддержал друга Михаил Велесов.

— Группа захвата заходит в здание и уничтожает всех, кто там есть, — продолжал Бурмистров. — А ты параллельно со мной идешь по улице со своей группой. Бьешь из танков и пушек по чердакам и окнам, где будут выявлены огневые точки. Уничтожаешь их и двигаешься дальше.

— Мы тут на один склад натолкнулись, а там фаустпатроны штабелями упакованы. Вещь серьезная, уже испытали — толщину стен сантиметров на восемьдесят пробивают, для города они в самый раз будут, — заверил Велесов, воодушевляясь идеей товарища.

— Все так. Вижу, что понял. Фаустпатронами тоже запасись, пригодятся. Стены хорошо пробивают… Ладно, пойду к себе, — сказал Бурмистров, поднимаясь. — Я видел, ты письмо писал… Передай от меня привет Полине.

— Она будет рада.