Исповедь на краю

Евгения Михайлова, 2011

Вера пораньше ушла с работы – хотела застать мужа с любовницей. Вместо этого она обнаружила в своей квартире то, что повергло ее в ужас… Журналистка Дина сразу откликнулась на просьбу частного детектива Сергея Кольцова помочь в расследовании этого чудовищного преступления. А вскоре ей позвонила главврач дома ребенка и рассказала о похищении мальчика. Дина сразу заподозрила: между этими делами есть что-то общее… У нее много лиц и имен. Она с детства ненавидела того, кто испортил ей жизнь, и поклялась отомстить… Игры, в которые играют люди, часто бывают очень жестоки. Как остановиться и не перейти грань, за которой к прежней жизни не будет возврата?..

Глава 6

Кармелло Тартина, итальянский миллиардер, владелец самой крупной на Сицилии рыбной компании, дал знак слуге наполнить второй раз глубокую тарелку спагетти с мидиями под розовым соусом. С лицом знатока отпил из бокала темно-красного старого вина. Не стесняясь присутствия супруги, расстегнул ремень на брюках. Мария ласково улыбнулась. Бедный Кармеллито! Он так страдает целый день в своем строгом костюме. Она больше всего на свете любила минуты возвращения мужа домой. Кармелло переступал порог их огромного, роскошного особняка, медленно проходил холл, отделанный полудрагоценными камнями, и, войдя в гостиную, смотрел на циферблат массивных напольных часов из цельного серебра, инкрустированных сапфирами и рубинами. На них было девять вечера. Много лет подряд он приходит домой в это время, и ни минутой позже. Затем он грузно опускает все сто сорок килограммов своего веса в гигантское мягкое кресло, обтянутое темно-синей лайкой. Ищет взглядом ее, Марию. Она идет к нему со стаканом ледяной минеральной воды с лимоном и видит, что тайное ежедневное чудо произошло. Известный магнат, жестокий делец, финансовый гений остался где-то там, за неприступными воротами их жилища. А к ней вернулся трогательный и мечтательный сын рыбака — Кармеллито, самый добрый, самый ласковый парень на Сицилии, самый преданный муж на свете. Они женаты пятнадцать лет. За это время Кармелло без всякого семейного капитала достиг неслыханных высот в мировом бизнесе. Они могли бы путешествовать по миру в личном самолете, посещать балы, приемы, презентации для избранных. Но всему этому они предпочитают тихие, спокойные вечера вдвоем, находя в них все, что им нужно для счастья.

После ужина Кармелло улыбнулся Марии и вышел на террасу. Там, в необъятном плетеном кресле, у стола с белой крахмальной скатертью, под вычурным и в то же время очень уютным старинным торшером из чистого золота, он проводил час в одиночестве. Курил свою единственную за день сигару, пил некрепкий кофе из большой чашки, щедро добавляя в него густые деревенские сливки. Вдыхал вечерний воздух, смотрел на яркие звезды, чувствовал на губах ветерок с моря, и душа его открывалась, как цветок, для любви, нежности, заботы.

Ровно в одиннадцать Кармелло уже выходил из ванной в роскошном халате. В спальне, на огромной кровати под шелковым балдахином, его ждала Мария, сияла навстречу прекрасными черными глазами и белоснежной улыбкой. Он никогда, даже в первые дни после свадьбы, не бросался к ней со страстными поцелуями и объятиями. Он любил какое-то время просто полежать рядом, подержать ее за руку, послушать милый женский вздор, посмотреть с ней телевизор. И на этот раз Кармелло добросовестно следил за сюжетом очередной серии бесконечного сериала. Затем они посмотрели передачу с фестиваля в Сан-Ремо. Мария взяла пульт, чтобы выключить телевизор, но нечаянно нажала не ту кнопку. Они увидели снятого крупным планом изможденного крошечного негритенка. Мария испуганно посмотрела на мужа.

— Я выключу?

— Да нет. Как хочешь. Давай посмотрим.

И они посмотрели английский документальный фильм «Сироты земли». О брошенных детишках Конго, Ирака, Румынии, России.

Кармелло старался не слишком громко вздыхать и не глядеть на Марию. Он знал, что в ее глазах сейчас стоят слезы и она не хочет, чтоб он их заметил.

«Мама», — вдруг произнесла красивая темноглазая девочка, глядя в объектив, прямо на Кармелло и Марию.

— Ох! — сорвалось с губ Марии.

Голос диктора за кадром произнес: «Напрасно ждет маму девочка Арина из московского дома ребенка № 15. Родная мать отказалась от нее в роддоме, узнав о том, что у девочки букет врожденных заболеваний. А удочерить ее по российским законам практически невозможно. Из-за тех же болезней, которые, кстати, при современном уровне медицины вполне излечимы».

— Выключай, Мария, — мягко сказал Кармелло. Он погасил свет, притянул к себе упругое тело жены и поплыл по реке неги и желания.

Но потом, уже стараясь уснуть, он отчетливо увидел лицо московской девочки Арины, услышал слово «мама», произнесенное сладким детским голоском. У Кармелло и Марии в том раю, который они так любовно для себя создавали, оказалась одна печаль. Мария, статная, женственная, с высокой грудью и широкими бедрами, оказалась бесплодной. И его миллионы в этой беде бесполезны. Ее нельзя вылечить.

* * *

Накануне похорон Марины Федоровой Дина увидела в окно, как двор быстро пересекает участковый Иван Николаевич с двумя милиционерами. Они вошли в их подъезд. Что еще случилось? Дина быстро надела ошейник на Топика, влезла в куртку, и они, не дожидаясь лифта, который уже был занят, понеслись с двенадцатого этажа. На седьмом Дина остановилась, подождала. Участковый с милиционерами, как она и предполагала, вышли на шестом. Позвонили в квартиру Веры.

Дина с Топиком спустились во двор и начали свою прогулку, пятую на дню.

Милиционеры освободились примерно через полчаса. Дина постаралась оказаться на их пути. Участковый поздоровался и остановился.

— Что-нибудь случилось, Иван Николаевич?

— Вера пропажу обнаружила. Не нашла метрику Марины и свое брачное свидетельство.

— Она считает, что они потерялись или их украли?

— Она уверена, что украли. Причем в день убийства. Вера документы держит в шкатулке, которая стоит открыто на столике у зеркала. А накануне она получила зарплату и положила на документы сверху две тысячи. Она заначку так откладывает. Все деньги прятала в шкаф, под белье, а немного — в шкатулку. В тот день, конечно, про эту заначку не вспомнила. А сейчас открыла: две тысячи на месте, все документы тоже, а двух свидетельств нет.

— Может, муж взял?

— Да нет. Они ж эти дни у родителей жили. Олег знал, что Вера пойдет сюда за документами.

— Отпечатки пальцев взяли со шкатулки?

— Взяли, протокол составили. Вот он.

Иван Николаевич полез во внутренний карман куртки и вынул листок бумаги и черную ручку.

— Ох, надо же. Верину ручку прихватил. Придется возвращаться.

— Не нужно, Иван Николаевич. Давайте я отнесу. Мне хотелось бы с ней познакомиться, а без повода я не решалась.

Вера оказалась полноватой женщиной лет тридцати пяти — тридцати восьми с простым, незапоминающимся лицом и тяжелым взглядом. «Не подходи близко», — расшифровала этот взгляд Дина.

— Здравствуйте, я ваша соседка Дина. На двенадцатом этаже снимаю квартиру у Ларисы. У меня дома ремонт, вот Иван Николаевич, участковый, меня и порекомендовал. Он знакомый моего отца. А сейчас попросил вам ручку передать. Нечаянно прихватил у вас. Можно я войду на секунду? «Молния» на брюках расстегнулась. Я с собакой во дворе гуляю. Она, то есть он, меня там ждет.

Вера молча посторонилась, давая Дине возможность пройти. Та, отвернувшись от нее, подергала вполне застегнутую «молнию». Ничего, что можно было бы использовать как предлог для разговора, на ум не шло. И потому она сказала прямо, заглянув Вере в глаза:

— Я знаю, какую страшную боль вы сейчас испытываете. Я тоже потеряла ребенка.

Вера хотела что-то сказать, но у нее вырвался лишь хриплый стон.

— Вера, — торопливо произнесла Дина, — если я смогу вам помочь… Вы просто помните: в любое время дня и ночи я готова прийти вам на помощь. Просто посидеть рядом, выслушать, помолчать, чаю вскипятить. Я живу одна. Квартиру вы знаете. Крепитесь, дорогая.

И, не ожидая от нее ответа, Дина быстро вышла на лестничную клетку.

Топик обиженно тявкнул, когда она вернулась во двор. Они сделали еще несколько кругов по периметру. Стемнело. Дина заняла удобную позицию и стала смотреть, как зажигаются окна в квартирах. Никогда не считала неприличным это занятие — заглядывать в чужие окна. Точнее, никогда в них не заглядывала, просто смотрела издали. И окна переставали быть чужими. Они приглашали в свой уют, знакомили с людьми, такими трогательными в этой оправе, такими беззащитными, лелеющими свою радость, притягивающими беду…