К другому берегу

Евгения Перова, 2017

У Марины роман с человеком, обремененным семьей, а Алексей женился «по залету» и, хотя брак не задался, болезненно привязан к дочке. Судьба упорно сводит их, но Марина и Алексей отворачиваются от ее явных знаков. У каждого – свой дар: он талантливый художник, а она способна читать чужие мысли. Оба хранят за душой страшные тайны, и обоим на пути к счастью придется пройти сквозь огонь, воду и медные трубы.

Она произносит: лес, — и он превращается в лес

с травой по колено, с деревьями до небес,

и входит она в свеченье зелёных крон,

и лес обступает её с четырёх сторон,

она произносит: свет, — и он превращается в свет,

и нет никого на свете, и слова нет,

и облако белой глиной сворачивается в клубок,

пока еле слышно она произносит: бог…

Сергей Шестаков

Пролог

Автобус опоздал — всегда опаздывал, Леший привык. Сидел на корточках, привалившись спиной к стене автостанции, и ждал. Подставил лицо августовскому нежаркому солнцу, смотрел, как лениво плывут облака — так же лениво плыли мысли: «С одной стороны — хорошо, что Кондратьевы приедут, не так дико будет, а то вообще как в пустыне — тетка Маша с овцами да кошками, и всё. А с другой стороны — привык уже один, сам по себе…»

Автобус наконец подъехал, открыл двери. Народ вываливался сомлевший, спрессованный, распаренный двухчасовой дорогой, — как всегда, битком набито. Первыми выскочили мальчишки, Сергеичи — Сашка и Мишка. Старшего так и звали дома — Пушкин, а младшего — уважительно: Михал Сергеич!

Сгреб ребятишек в кучу, слушая звонкое верещание:

— Дядя Леший! Дядя Леший, а катер не ушел? А вода высокая? А мы по дороге поломались!

— Не укачало вас, ничего? — краем глаза заметил бледную до зелени тетку, скользнувшую за угол: вот уж кого укачало до рвоты.

— Какой он вам Леший! Ну-ка! Дядя Лёша! — встряла Татьяна.

— Да ладно, пусть их!

Обнялись с Серёгой, поцеловались с Татьяной.

— Ну что? Как там с катером? — спросил Серёга.

— Время есть, — ответил Леший. — Вода высокая, катера ходят. Один упустили, другой должен где-то часа в два подойти. Так что можно поесть сходить.

— Ага! К дяде Мите? — обрадовалась Татьяна.

— Ждет! Вы идите, а я посижу с вещами, чтоб не таскать туда-сюда.

— Хорошо! Марин, как ты? — обернулась Татьяна. — Мы хотим к дяде Мите сходить, время есть. Перекусим.

— Нет, вы идите. Я здесь посижу…

Леший с удивлением оглянулся: давешняя зеленая тетка стояла рядышком. Господи, это еще кто?

— Не пойдешь? — участливо спросила Татьяна.

— Да нет, не могу. Я посижу, отдышусь.

— Лёш, тогда пойдем? А Марина с вещами останется, — сказала Татьяна.

— Ладно, пошли, — кивнул Алексей.

По дороге он спросил у Таньки:

— Что еще за Марина?

— Так Марина же! Ты не узнал, наверное?

— Марина?! Как… Марина? Подожди… Что с ней такое?!

— А! Горе горькое! У нее мать в прошлом году умерла. А теперь вот… друга своего… потеряла, совсем недавно.

— Подожди! Друга? Так это что? Это что же — Дымарик умер?!

Леший остановился, оглянулся. Сидит сгорбленная фигурка на рюкзаках… Боже!

— Ну да. Сердце. В одночасье, — пояснила Татьяна.

— Он же молодой еще совсем!

— Почти сорок пять было.

— Господи, Дымарик… — Леший все никак не мог поверить.

Все так его и звали, по фамилии, уж больно вкусно звучало — Дымарик! Вадим Павлович Дымарик. Врач был, кардиолог. Хороший врач — Леший сам к нему обращался, когда отец заболел, тот помог.

Марина… Что же с ней стало: бледная, худая, стриженая! А раньше волосы были ниже пояса: лунные, русалочьи — долгие, как бабка говорила. А отец называл: мечта моряка. Бывало, взглянет Марина серыми глазищами-озерами — аж все внутри ёкает. Акварель прозрачная! А сейчас — ни волос, ничего. Рисунок карандашом. Графитным, жестким — по серой оберточной бумаге. Бумага рыхлая, острый кончик карандаша рвет ее, царапает, оставляя резкие блестящие линии. И глаза — мертвые…

Погрузились на катер, поплыли. Марина осталась наверху: мне тут лучше, и все. Леший не выдержал, пошел проведать: сидит на ветру, видно — озябла.

— Спустилась бы вниз, а то простынешь!

— Нет, здесь лучше, на воздухе… Долго нам плыть?

— Часа полтора-два, не иначе. Что-то уж больно медленно тащимся!

— Долго… — Вздохнул, покачал головой. Снял куртку, укрыл ее сверху.

— Спасибо…

Пошел, принес термос с чаем и пирожков в пакете.

— Я не могу…

— Надо. Тебе лучше станет. Утром-то небось не ела ничего. Давай.

Налил ей чаю, подал. Вздохнув, отпила, потом еще:

— Вкусно как! Это что за чай? Пахнет как замечательно…

— С кошачьими лапками. Дядя Митя хороший чай делает, сам траву сушит.

Еще отпила, потом, шмыгнув носом, взяла пирожок. Он смотрел на бледное лицо, синие тени под глазами, на тонкие дрожащие пальцы, держащие румяную сдобу, и сердце сжималось от жалости и… ярости! Что сделала с собой! Черт! Марина подняла к нему лицо:

— Спасибо! — И улыбнулась. Одни губы улыбнулись, а глаза смотрели все так же мертво, не видя. Наконец показалось Афанасьево — первый дом на высоком берегу, пустой, заколоченный.

— Ой, какой берег крутой! — завопили мальчишки.

— Хорошо, вода высокая, а то еще ниже причалили бы, — сказал Леший. — Ну ладно! Полезли!

— Еще глина эта… — ворчала Татьяна. — Вот черт!

— Эй, а вы куда? — прикрикнул Серёга на пацанов. — Ну-ка, взяли, потащили! Вы мужики или кто?

— Ну, па-ап!

— Что пап? Быстро! — сказал Серёга.

Леший засмеялся, увидев, как мальчишки, оскальзываясь, полезли вверх со своими рюкзачками, и подпихнул младшего под тощий зад — вперед! Он оглянулся на Марину — карабкается потихоньку.

— Подожди-ка! Дай помогу! — предложил он.

— Да я сама…

Сама… Леший снял с нее рюкзак и потащил вверх. У дома рухнули все.

— Ох, господи! Полжизни… — пыхтел Серёга. — Лёшка, спасибо тебе!

— На здоровье! Я избу вам протопил, так что тепло будет.

— Зачем? Дядя Леший, зачем? Ведь лето! — закричали мальчишки.

— Север здесь, ночи холодные, и дом нежилой стоял.

— Лёш, ты обедать приходи… — сказала Татьяна.

— Да ладно, разбирайтесь. Потом погуляем! Отметим, — кивнул он и пошел к себе, оглянувшись на Марину: стоит, в небо смотрит. Ох, горе…

А Марина смотрела на облака и думала: «Так бы и стоять. Вечно. Окаменеть тут окончательно, стать каменной бабой — вроде тех, что в половецкой степи в землю вросли. Ничего не болит, ничего не страшно…» Оглянулась — Леший идет по траве, уже далеко.

Леший… Где ж ты раньше был? А теперь — и не узнал вот. Сама его с трудом узнает, в этой бороде. И что-то в нем поменялось. Поломалось. Другой стал.

Зачем это, а? Зачем это сделалось, что они опять встретились?

Зачем?!