Грани безумия. Том 1

Евгения Соловьева, 2021

«Грани безумия» – фантастический роман Даны Арнаутовой и Евгении Соловьевой, первый том третьей книги цикла «Королева Теней», жанр романтическое фэнтези, приключенческое фэнтези, эпическое фэнтези. Правление нового короля постепенно вытаскивает Дорвенант из пучины бедствий, но счастлив ли сам Аластор? Грегор Бастельеро готов на все ради Айлин, но почему она все реже улыбается? В Академии появилась крайне подозрительная личность, и Совет Магистров то и дело противодействует своему главе… Ради редкого счастья настоящей дружбы Лучано решил поторговаться с родной Гильдией за свою свободу, но на его сердце по-прежнему лежит проклятие…

Глава 2

Странное прошение

Аластор отложил очередной прочитанный и подписанный лист в увесистую стопку, которая неуклонно росла на краю стола, сплел пальцы перед собой и сладко потянулся всем телом. Время близилось к обеду, и вполне можно было прерваться хотя бы на чашку шамьета. А может, и на две. Из еще не изученных бумаг, требующих незамедлительного внимания короля, остался всего один документ. Он состоял из нескольких аккуратно сшитых листов, на верхнем из которых жирно чернели сразу три печати разных королевских департаментов. Узнав ту, что принадлежала судебному ведомству, Аластор вздохнул — наверное, снова прошение о помиловании, самое нелюбимое из дел, которыми приходится заниматься.

Каждый раз, когда ему нужно было решить судьбу человека, он боялся, что не сможет вынести верный приговор. Что-то не поймет, не учтет, оценит неправильно и погубит невиновного или даст виноватому уйти от наказания. Иногда дела были простыми и понятными, иногда — весьма запутанными, и тогда он, скрепя сердце, полагался на совет лорда Аранвена, Лу или магистра Дункана. Однако всегда понимал, что последнее слово принадлежит ему и ответственность за решение, каким бы оно ни было, тоже на его совести…

Эх, а ведь этот день начинался так славно!

Аластор мечтательно улыбнулся, глядя в открытое окно и невольно оттягивая момент очередного погружения в грязь человеческих преступлений. Чудесный день! Сегодня Беатрис призналась ему, что ждет ребенка.

«Я стану отцом, — подумал он в никак не проходящем восторженном изумлении. — Подумать только! Меньше, чем через год, я смогу взять на руки своего малыша… Интересно, сын это будет или дочь? И на кого похож? Хотя что это я, на меня, разумеется! Законы крови… Даже немного жаль. Девочке лучше было бы пойти в мать, выросла бы такой же красавицей. Ну, ничего, у нас есть Алиенора с Береникой… Зато девочку я смогу назвать Джанет. Или Айлин? Сложный выбор, надо признать! С мальчиком проще, мой сын будет Себастьяном, тут и думать нечего. Хорошо бы еще одного — Жозефа в честь месьора д’Альбрэ, но…»

Он с сожалением осадил уже полетевшие вскачь мечты о нескольких детях. Надо смотреть правде в глаза, Беа вряд ли сможет подарить ему их столько, сколько хочется. Лейб-медик, который подтвердил ее слова, сказал, что каждая беременность и роды дорого стоят женскому телу, так что сейчас королеве придется особенно беречь себя. Наверное, не стоит рассчитывать даже на второго ребенка, хотя если это случится…

Аластор блаженно зажмурился, представив крепкого светловолосого мальчишку, как две капли воды похожего на его собственный детский портрет. А рядом с ним такую же светловолосую девочку с глазами матушки и ее улыбкой. Сморгнул затянувшую вдруг глаза пелену и смущенно, хотя в кабинете никого не было, встряхнул головой. Целых девять месяцев! Ну хорошо, пусть даже чуть меньше… Лейб-медик сказал, что Беатрис понесла дитя вскоре после брачной ночи, значит, полтора-два месяца уже прошло.

А еще говорят, что опытный целитель может определить пол ребенка задолго до появления на свет. «Всеблагая, пусть это будет мальчик! — от всей души попросил Аластор, глядя на толстую бархатную пчелу, важно ползущую по подоконнику. — Ты сама знаешь, я буду любить дочь ничуть не меньше, но когда-нибудь моему ребенку придется править Дорвенантом, а мужчине это куда проще. Поэтому лучше бы мальчик. Сын… Хотя все в воле твоей, не прими мою просьбу за дерзость или неблагодарность!» — спохватился он.

Пчела — любимое создание Всеблагой — словно услышала его, потому что доползла до края подоконника, взлетела и сделала круг по кабинету, а потом умчалась куда-то в благоухающий за окном сад. Может быть, понесла его просьбу великой богине?

Аластор снова вздохнул и с неохотой потянул к себе последний на сегодня документ, понимая, что дела нужно закончить. А потом он обязательно выпьет шамьета с Лу и выслушает последние придворные новости.

Внутри тревожно кольнуло напоминание, что шесть месяцев сравнительной свободы, отпущенные другу, тоже утекают, как песок в хронометре. Минуты сливаются в часы, часы — в дни, а те — в месяцы. Может, конечно, гильдия убийц без возражений продлит контракт, но что если нет?

Лу, когда с ним об этом говоришь, только улыбается и заверяет, что беспокоиться не о чем. Но эти улыбки у него отличаются от настоящих, как фальшивая монета от полновесной, Аластор давно уже научился понимать их подлинную цену. Лучано страшно. Иногда Аластор чувствовал это глухим отголоском даже через блоки, поставленные целителями, какова же должна быть истинная сила этого страха?

Но Лу все так же улыбается и целыми днями пропадает то в городе, то во дворце, однако непонятно как всякий раз оказывается рядом, когда нужен. Всегда веселый, всегда почтительный на людях и ласково-насмешливый наедине, умеющий вовремя уронить едва слышную подсказку или молча сварить шамьет, когда дела наваливаются вовсе беспросветно. Настоящий друг и помощник, без которого новоиспеченному неопытному королю пришлось бы куда тяжелее.

Отогнув первый лист с печатями, Аластор вчитался в докладную записку, составленную, судя по подписи, одним из секретарей канцлера. Мгновенно заинтересовавшись, принялся читать вторую бумагу из подшитых к первой. Потом — третью и все остальные. Дойдя до конца, вернулся к началу и перечитал еще раз. Мда, таких прошений о помиловании у него еще не было! Похоже, и правда пора навестить Лу. Пусть этот итлийский кот, как Фарелла открыто зовут при дворе, выслушает суть дела — Аластору это всегда прекрасно помогало привести в порядок собственные мысли. А может, и подскажет что-нибудь…

Прихватив документ, он вышел из кабинета и бросил вскочившему при его появлении секретарю:

— Можете забрать готовые бумаги с моего стола. И если меня будут искать, я у лорда Фарелла. Вернусь после обеда.

— Как прикажете, ваше величество, — поклонился мэтр Вильмон, тот самый молодой разумник, который раньше служил у канцлера.

Лорд Аранвен расстался с ним с большой неохотой, но вынужден был признать, что королю без толкового секретаря тоже не обойтись. Аластор думал завести еще двоих-троих секретарей, но пока не нашел таких, чтобы справлялись с работой, были полностью достойны доверия и не раздражали своим присутствием.

Последний, которого он взял на испытательный срок две недели назад, вернулся на прежнее место службы, потому что втихомолку пнул Флориморда, когда был уверен, что король этого не видит. Аластор признавал за любым человеком право не любить котов, особенно таких обнаглевших, но тот, кто пакостит собаке, коту или лошади своего хозяина, и самому хозяину вряд ли будет верен.

Он вышел из приемной и поинтересовался у пажа, который дежурил в коридоре, ожидая королевских поручений:

— Лорд Фарелл у себя?

Мальчишка, привыкший, что король в любое время может потребовать фаворита к себе, а то и сам зайти к нему, поклонился и торопливо ответил:

— Его светлость вернулся из города час назад. Прикажете позвать?

— Сам схожу, — решил Аластор. — А ты сбегай к садовнику. Отнеси от меня ее величеству букет ее любимых лилий и передай, что я прошу позволения ужинать с ней.

— Да, ваше величество! — просиял паж и умчался.

Аластор неторопливо прошел по дворцу, кивая в ответ на почтительные поклоны и реверансы встреченных придворных. Настроение снова стремительно улучшалось, его не могло испортить даже странное прошение о помиловании, хотя подпись на одной из бумаг Аластору очень не нравилась. Ох уж эти дражайшие родственники… Ну почему родню нельзя выбирать так же, как друзей?

Не замедляя шага, он кивнул гвардейскому караулу и напомнил себе, что вечером очередная тренировка с месьором д’Альбрэ. Фехтовать каждый день, как в поместье, теперь не получалось, но уж три-четыре раза в неделю Аластор все равно выкраивал. А еще месяц назад на одну из тренировок явился ярл Ольвар и с удивительной для вольфгардца деликатностью заявил, что местные зубочистки, конечно, тоже оружие, особенно для тех, кто давно не носит доспехов. Но славному воину не следует забывать оружие предков, посему не хочет ли конунг размяться с доброй секирой и щитом? Как не умеет?! А говорят, что секиры бросает, словно вырос на Севере!

Аластор сконфуженно признался, что бросать секиру его учил Долгий Мартин, но щитовым боем кузнец то ли не владел, то ли не видел необходимости его показывать, так что… Ольвар подозрительно возрадовался, кликнул своих людей, чтобы сбегали за оружием на постоялый двор, где остановилось посольство, и теперь не реже раза в неделю Аластор потел с тяжелым щитом и секирой, словно вернувшись во времена учебы у месьора д’Альбрэ. Только теперь вместо язвительных утонченных южных острот его гоняли не менее язвительными северными похвалами, больше смахивавшими на оскорбления.

Надо сказать, что разум, уставший от бесконечных государственных дел, это прочищало отлично, к тому же Аластор помнил слова магистра Бреннана и меньше всего хотел быть похожим на Малкольма, который последние годы не поднимал ничего тяжелее бутылки. Вот и стал больше похож на борова, чем на человека — Аластор видел тело погибшего короля перед похоронами.

Что интересно, месьор к смене оружия и партнеров для тренировок отнесся более чем благосклонно, согласившись, что предела в быстроте и гибкости его ученик уже достиг, а силу и выносливость секира поддерживает ничуть не хуже рапиры. От предложения самому попробовать бой на топорах фраганец отказался с величайшей учтивостью, зато милорд магистр Дункан, тоже зачастивший на фехтовальную площадку, однажды принес туда тяжелые арлезийские сабли и взял у месьора д’Альбрэ реванш за бретерскую беседу, что тот перенес чуть ли не с восторгом.

Аластору осталось только завистливо вздыхать, понимая, что такого мастерства ему никогда не достичь ни в одном виде фехтования. Он никогда не научится драться на рапирах как фраганец, на саблях — как арлезиец и на секирах — как вольфгардец. Не сможет он ни бросать ножи как Лучано, ни метать Молот Пресветлого как маги-боевики. Тут уже ничего не поделать. Но ведь это не мешает получать удовольствие от силы и здоровья собственного тела, когда после тренировки каждая мышца приятно гудит, и любая мысль кажется удивительно ясной…

Он постучал в дверь кабинета Лучано и толкнул ее, едва дождавшись разрешения войти. Лу, стоявший у жаровни, просиял и заулыбался, а Саграсс, который сидел в кресле, немедленно вскочил и поклонился.

— Садитесь, милорд, — благодушно махнул Аластор рукой и сам упал в любимое кресло у окна. — Лу, шамьета, умоляю!

Кот, подкравшийся незаметно, как опытный лазутчик, прыгнул к нему на колени и с урчанием принялся топтаться по ним, запуская когти. Аластор уронил ладонь на мохнатый загривок, чуть прижал, и Флориморд, замурчав еще восторженнее, вывернулся из-под его руки и боднул ее головой. Боевик послушно вернулся в кресло, но присел на самый край, выпрямившись и всем видом показывая, что готов вскочить в любой момент.

— Шамьет сейчас будет, — кивнул Лу и покосился на прошение, которое Аластор бросил на столик рядом с собой. — Вы принесли что-то интересное, монсиньор?

— Интересное — не то слово! — фыркнул Аластор, вытягивая ноги и рассеянно гладя Флориморда. — Вообрази только! Некие господа капитаны егерского полка в количестве четырех человек просят о помиловании своего товарища, пятого капитана этого же самого полка. А в случае, если их прошение останется без ответа, требуют права разделить его участь. У меня! Требуют! Отправить их на плаху! Ты представляешь?! О, кстати, милорд! — повернулся он к Саграссу. — Послушайте, дело прошлое, но мне ужасно любопытно! Почему вы не решились отбывать каторгу в егерском полку? Ведь хотели же в армию, насколько я знаю.

— Но не в егерский же полк, ваше величество! — растерянно отозвался Саграсс. — Конечно, если пошлете… Буду вам служить, где прикажете, — добавил он с таким обреченным лицом, что Аластор почуял азарт, будто вставшая на след собака.

— А что не так с егерями? — поинтересовался он, в ожидании шамьета цапая печенье с блюда на столе. — Не сочтите за обиду, милорд, но право… у вас такое лицо, словно вы их… опасаетесь.

— Опасаюсь? — неловко усмехнулся боевик. — Ваше величество, да я их боюсь! И даже не стыдно, представьте себе. Они же бешеные! — добавил он убежденно.

Лучано длинно и мелодично присвистнул.

— Ничего себе! — восхитился он. — Если уж вы, Лионель, так думаете об этих синьорах… Кстати, а почему?

— Потому что в егеря обычно как раз и идут вместо каторги, — объяснил ему Саграсс. — В солдаты отправляют пойманных браконьеров или мятежников, если есть причины их не вешать. Такое редко, но бывает. Голод, например, на чьих-то землях, а лорд вместо помощи крестьянам последнее у них выгреб, вот целые деревни, случается, в леса и бегут. Переловят их, кого-то вернут хозяину, кого-то повесят, если крови успели много пролить. А крепкими здоровыми мужчинами лорд может заплатить часть королевских податей. Работников у него, конечно, убавится, зато в деревнях станет потише — некому будет бунтовать. Вот этими парнями полки королевских егерей и пополняют. Они там все смертники, за малейшее неповиновение — виселица. Ну и офицеры у них — сами понимаете, милорд. Кого из рода изгнали, кто в карты проигрался так, что заплатить не может, кого в нечестной дуэли уличили — в егеря берут всех, позволяют смыть позор кровью. Самая горячая драка всегда достается им, и егеря в ней хороши, но если драки долго нет…

— Синьорам егерям становится скучно, — понимающе кивнул Лучано. — Ну да, если привык то и дело приглашать Претемнейшую на танцы, обычные развлечения кровь уже не горячат. И что же натворил этот… пятый капитан? — повернулся он к Аластору.

— Вызвал на дуэль своего полковника, — мрачно сказал Аластор. — И проткнул его к барготовой бабушке одним ударом прямо в сердце.

— О-о-о… — протянул Лучано, не переставая отмерять специи для шамьета с виртуозной быстротой и точностью. — Но если это была честная дуэль… Или нечестная, м?

— Неважно, милорд, — отозвался первым понявший все Саграсс. — Это обычные дуэли — дело чести и королевскому суду не подлежат. А в армии они строжайше запрещены уставом. Тем более между начальником и подчиненным. Если бы подралась пара офицеров одного ранга, на это еще могли бы посмотреть сквозь пальцы. Всякое бывает! Но капитану вызвать полковника, да еще не на квартирах, а во время военных действий… Это же случилось в первом егерском, ваше величество? С молодым полковником Райнгартеном?

— О, так я про это слышал! — оживился Лу, снимая дурманно пахнущий шамьет и вливая туда немного жидкого меда. — Лейтенант Минц рассказывал. И правда, презанятная история!

— Вот! — с показной сварливостью проворчал Аластор, алчно глядя на шамьет. — Все вокруг про это знают, кроме меня! Безобразие!

— Монсиньор слишком занят важнейшими делами, — мурлыкнул итлиец, ставя перед ним дымящуюся чашку. — И не имеет привычки пару раз в неделю заглядывать в гвардейскую караулку с кувшином шамьета.

— Гвардейцы любят шамьет? — поразился Аластор, подвигая ближе блюдо с печеньем, чтобы не тянуться за каждой штучкой.

— Так ведь карвейн им на службе нельзя, — лукаво заулыбался Лу. — А если немного сдобрить шамьет амарильей — это совсем другое дело, м? — Он снова поставил шэнье на горелку, вернул обратно на полку баночки, из которых заправлял шамьет для Аластора, и взял пару других. — Значит, дело интереснее, чем кажется на первый взгляд? И кстати, а что грозит синьору капитану, который знаком с рапирой лучше, чем с армейским уставом?

— Плаха или виселица, смотря какова его настоящая вина, — хмуро отозвался Аластор. — Мой дражайший родственник командор Райнгартен утверждает, что это было убийство. Что дуэль была подстроена капитаном… Гартингом, — вспомнил он имя из бумаг. — Он клянется, что его племянник ничем не оскорбил капитана, а тот не дал ему возможности ни извиниться за якобы нанесенное оскорбление, ни отложить дуэль до возвращения в столицу, как это следовало сделать. Если он прав, то капитана следует повесить.

— А если дуэль была честной — отрубить голову? — понятливо уточнил Лу. — Беллиссимо! И в самом деле, очень любопытно… Кому-то подчиненные носят в тюрьму пирожки, — покосился он на Саграсса, — а кого-то вызывают на поединок, зная, что в любом случае поплатятся жизнью. Ведь это же капитан вызвал полковника, а не наоборот, верно? А теперь его сослуживцы просят правосудия?

— Требуют, — поправил его Аластор и нетерпеливо подул на шамьет. — Ни больше, ни меньше! И прямо-таки рвутся следом за ним на виселицу или на плаху!

— Идиотти! — радостно восхитился Лу. — Вот теперь, Лионель, я вас понимаю в полной мере. Синьоры егеря и вправду бешеные! Людям вроде меня лучше держаться от них подальше, вдруг это чрезмерное благородство заразно?

— У меня здесь куча бумаг, — вздохнул Аластор, хлопая свободной ладонью по принесенному документу. — Запись военно-полевого суда, который разбирал дело капитана Гартинга. Суд решил, что дуэль была честной, с соблюдением всех необходимых формальностей и в присутствии секундантов. И что капитан, конечно, злостно пренебрег уставом, но за подобную вину обычных офицеров как раз отправляют служить в егеря, так что…

— Не бросить ли нам эту щуку в воду, пусть утонет! — ехидно подхватил Лу.

— Именно, — кивнул Аластор. — Только вот командор Райнгартен с решением суда не согласился и назначил дополнительное расследование. Сначала капитана попытались проверить обычным артефактом, определяющим ложь, а когда Гартинг уперся, будто баран, и отказался отвечать на вопросы, Райнгартен привел к нему разумника, мастера допросов из орденской службы безопасности.

Аластор осторожно сделал глоток горячего шамьета и зажмурился от удовольствия. В меру крепко, в меру сладко и пряно. Беллиссимо, как говорит Лу.

— Я его знаю, — подал голос боевик. — Не Роверстан, конечно, однако в своем деле и правда хорош. Меня он тоже допрашивал, — нехотя добавил Саграсс, поморщившись.

— И что говорит синьор разумник?

Лучано снял шэнье и разлил шамьет еще по двум чашкам. Одну поставил перед боевиком, вторую забрал и присел на подоконник. Флориморд, муркнув напоследок, спрыгнул с коленей Аластора и, примерившись, взлетел на окно, усевшись рядом с итлийцем.

— Разумник утверждает, что капитан Гартинг шел на дуэль с твердым намерением убить полковника, что и сделал. И вызывал он Райнгартена с тем же самым намерением, ясным, четким и недвусмысленным. А вот что было до этого и какова причина дуэли, он сказать не может, потому что капитан что-то такое сделал со своим разумом, что не позволяет проникнуть в его память достаточно глубоко. Лорд Саграсс, а такое разве возможно?

— Да, ваше величество, — уверенно кивнул боевик. — Если знать — как, можно защитить память и разум от чтения. Во-первых, есть особые защитные артефакты. Ну, их у Гартинга наверняка не было. Во-вторых, можно выпить специальное зелье, которое определенным способом мутит сознание. Только принимать его надо во время тех событий, которые хочешь скрыть. И в крови оно сохраняется надолго, а потом легко определяется алхимическим анализом. И в-третьих…

Он чуть замялся, и Лучано подхватил:

— Да-да, в-третьих?

— Пить не просыхая, — честно признался боевик. — До беспамятства. А уж это егеря точно умеют. Если Гартинг перед дуэлью налакался от души, причем карвейна, у него рисунок мыслей сильно исказился, и последние события не стерлись из памяти, но как бы… потускнели. Сам он их наверняка помнит, а вот разумнику прочитать затруднительно.

— Понятно… — протянул Аластор. — Ну что ж, милорды, мое величество желает разобраться в этой истории. Опять же, родственник умоляет! Вон, прошение о продолжении расследования с применением пыток. А у меня, признаться, душа не лежит пытать человека, который честно дрался с демонами и вообще ни в чем плохом, по мнению людей лорда Аранвена, не замечен. Ну, кроме этой несчастной дуэли.

— Желаете сами с ним поговорить, монсиньор? — проницательно спросил Лу.

— Желаю! — кивнул Аластор, отпив еще шамьета. — Лу, отправь за ним людей в королевскую тюрьму. И за этими четырьмя — тоже. Я, правда, не знаю, где их искать…

— Найдем, — сверкнул итлиец улыбкой.

— Первый егерский вернулся в столицу, — почтительно подсказал Саграсс. — Офицеры либо в казармах, либо в «Красных Панталонах», самое известное сейчас место. Если ваше величество позволит…

Он вскочил, вопросительно посмотрев сначала на Аластора, потом на Лу.

— Действуйте, Саграсс, — разрешил Аластор. — Лу, а ты вызови во дворец магистра Дункана. Разумник нам не помешает. Нет, ну надо же, карвейн — средство от чтения мыслей!

Откинувшись на спинку кресла, он проводил взглядом выскочившего за дверь боевика и с наслаждением допил шамьет. Лучано соскочил с подоконника, но вместо того, чтобы исполнять приказ, обошел кресло Аластора, положил руки ему на плечи и принялся умело разминать мышцы. Аластор едва не застонал от удовольствия! Проклятое сидение за бумагами! Хуже, чем дрова рубить!

— Магистр Дункан во дворце, — тихо сказал Лу. — У них с месьором вашим наставником тренировка через час после полудня. Я попрошу его задержаться… Кстати, дворец гудит от восхитительной новости. Тебя можно поздравить, Альс?

— Поздравишь, когда ребенок родится, — блаженно закрыв глаза, проговорил Аластор. — Что, правда все уже знают?

— Ее величество светится от счастья, — бесстрастно прозвучал голос друга. — И все, кто шептался, будто она не сможет тебе родить, прикусили языки. Теперь у Риккарди нет причин для отсрочки кредита.

— Они все равно обещали первую выплату только через месяц, — с досадой вздохнул Аластор, совершенно расслабившись под сильными чуткими пальцами, мнущими ему плечи. — Говорят, что не рассчитывали на такую сумму и отправят деньги после осеннего сбора налогов. А лорд Аранвен считает, что они просто выжидали и смотрели, удержусь ли я на троне. Ну и наверное, хотели посмотреть, как я буду обращаться с Беатрис…

«Беатрис…» Даже не произнесенное, имя привычно отозвалось где-то внутри теплой волной. Его Беатрис, милая, желанная! Сейчас, после двух месяцев семейной жизни, наваждение первых дней супружества схлынуло, и Аластор понимал, что женат не на богине, а на живой женщине.

У Беатрис бывали приступы дурного настроения, которое она пыталась скрывать, но было видно, что ее терзают сомнения и страхи. Она отчаянно хотела как можно скорее забеременеть, хотя Аластор заверял, что все понимает и готов ждать, сколько нужно. Порой она бывала резка со слугами и фрейлинами, ее раздражали Флориморд, Перлюрен и даже лошади, на которых Аластор учил ездить Алиенору и Беренику. Беатрис будто ревновала его к каждому живому существу, которое оказывалось рядом! Кажется, по-настоящему она была счастлива и спокойна только с ним наедине, разве что дочерям позволяя делить с ней внимание мужа.

Иногда это начинало раздражать, но Аластор всякий раз напоминал себе, что Беатрис годами чувствовала себя брошенной и униженной, неудивительно, что сейчас она хочет возместить себе всю не полученную от прежнего супруга любовь. Но теперь, когда она носит их ребенка, ее страхи должны исчезнуть, а сомнения — развеяться.

— Ты прекрасно с ней обращаешься, — так же тихо сказал Лу. — Но Риккарди давали кредиты даже Малкольму, хотя все говорят, что от него королева натерпелась. Думаю, они действительно хотели посмотреть, насколько крепко ты сидишь на троне.

— Всей задницей, и еще руками в подлокотники вцепился, — усмехнулся Аластор и услышал, как Лу тихонько фыркнул. — А из Итлии нет вестей? От твоего… мастера?

— Я отправил уже три донесения, — отозвался Лу. — Мастер несомненно их получил. Если он молчит, причин для беспокойства нет. Иначе я бы уже знал о его неудовольствии.

— Понятно, — вздохнул Аластор. — Есть еще новости?

— Я посоветовал начальнику твоей охраны перевести четверых гвардейцев куда-нибудь подальше от дворца, — так же негромко и размеренно уронил Лу. — Двое — заядлые игроки по уши в долгах. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь оплатил им эти долги, взамен попросив пару незначительных услуг…

— Тебе виднее, — согласился Аластор. — А еще двое?

— Третий неумеренно пьет и позволяет себе даже на службу являться навеселе, — тихо плыл по комнате голос итлийца. — Помнишь, я говорил про шамьет с амарильей? Так вот, люди делятся на тех, кто выпивает чашку шамьета с каплей горячительного, а потом спокойно идет на пост, и на тех, кто принимается искать, где достать еще. Кухня, припрятанная в караулке бутылка, паж, которого можно послать за выпивкой… Такой охранник тебе точно не нужен, Альс. А четвертый… Признаюсь, он мне просто не нравится. Парень из тех, кто молча ненавидит весь мир, а такими людьми слишком легко управлять, и верными они быть не умеют. Я объяснил это грандсиньору Аранвену, и он меня поддержал.

— Тебе виднее, — повторил Аластор. — Спасибо, Лу.

— Рад быть полезным, Альс. — Итлиец, судя по голосу, улыбался. — Ну, мелкие сплетни тебе вряд ли интересны… Или рассказать? Лорд Астер, уволенный с должности хранителя постельного белья, недавно в дружеской компании болтал, что твоя любовь к итлийской красоте заходит несколько дальше спальни ее величества. Мол, неважно, кто там у короля в постели, лишь бы при этом болтал по-итлийски, так что не зря фаворит ночует рядом со спальней его величества…

— Что?! — Осознав сказанное, Аластор мгновенно очнулся, но Лу надавил ему на плечи ладонями, не позволяя встать. — Он с ума сошел?

— Нисколько, — отозвался Лучано. — Просто таким образом выразил обиду. Ну неужели ты думал, что избежишь грязных слухов? Сиди, не дергайся. Лорда Астера уже отправили в поместье, канцлер об этом позаботился. Но на каждый болтливый рот кляпов не хватит. Особенно теперь, когда статут придворных должностей ты сократил на две трети, зато ввел новые. Будь уверен, вскоре тебе начнут приписывать не только меня, но и этих двух маэстрино, которым ты выписал наставника, и северное посольство, и даже Перлюрена.

Голос Лу звучал так шутливо и спокойно, что Аластор возмущенно засопел, но все-таки усидел в кресле. Правильно он выгнал этого Астера, которого даже в лицо не знал! А знал бы — сопроводил бы пинком! Грязь какая… Мерзость!

— Прости, — буркнул он, помолчав. — Представляю, каково тебе было это слышать.

— Мне было лестно, — тихо рассмеялся Лучано. — Альс, ты забыл, что я… принимаю от Всеблагой любые дары? И будь это правдой, поверь, я бы себя оскорбленным не почувствовал. Вниманием такого мужчины, как ты, следует гордиться. — Его руки ни на миг не замедлились, продолжая разминать, тереть и гладить. Шея и плечи Аластора приятно горели, а теперь краска бросилась еще и в уши. А Лу задумчиво продолжил: — Пожалуй, вне подозрений разве что грандсиньор Дункан. Зато про него ходит другой забавный слух, никак с тобой не связанный.

— Какой? — поспешно спросил Аластор, желая уйти от скользкой темы.

— О, видишь ли, грандсиньор продолжает носить помолвочное кольцо… То самое, да. И господа придворные жаждут узнать, с кем и почему магистр Белой гильдии заключил тайную помолвку. Они даже догадались, что платок из ярко-зеленого шелка грандсиньор носит в честь чьих-то прекрасных глаз. Такой романтичный арлезийский обычай! Но чьи это глаза, пока никому не пришло в голову.

— И очень хорошо, — пробормотал Аластор.

К стыду своему, он понятия не имел про значение зеленого платка и вообще не замечал его на Роверстане. Ну, носит разумник шейный платок — что в этом такого? Может, ему белоснежные мантии и светлые камзолы надоели, вот и добавил к ним яркое пятно! А язык цветов и веера, запахи, букеты и всякие прочие глупости — это для придворных пустозвонов, не знающих, чем заняться!

Но если Роверстан носит зеленый платок, чтобы помнить об Айлин… Аластору до боли в сердце было жаль этого сильного, умного, верного человека, который получил от судьбы такой удар!

— Еще как хорошо, — согласился Лу, который теперь просто гладил ему плечи от основания шеи до ключиц. — Но, видишь ли, при дворе имеется одна зеленоглазая дама. Совершенно одинокая! И весьма… горячая. Она, правда, долго не выезжала, тоскуя о погибшем муже, но недавно они случайно встретились в чьем-то доме, и грандсиньор… мм-м… недостаточно быстро ускользнул от ее внимания. — В голосе итлийца снова послышалась лукавая усмешка. — Дама решила, что это знак судьбы, и начала искать новой встречи, а когда ей это удалось, она увидела на грандсиньоре Роверстане платок, в точности повторяющий цвет ее глаз. На самом деле, конечно, не ее! Но как объяснить это женщине? В общем, она снова стала появляться при дворе, и бедный грандсиньор одарен женским вниманием немного больше, чем ему хотелось бы. Во всяком случае, от этой женщины.

— Да кто она такая? — не выдержал Аластор. — Лу, говори уже!

Итлиец наклонился к самому его уху и прошептал:

— Не поверишь… Матушка нашей синьорины!

— Леди Ревенгар?! — и вправду не поверил Аластор. — Но… как? Почему? Всего лишь из-за какого-то платка?! Лу, скажи, что это шутка!

— Да если бы, — фыркнул итлиец. — Насколько я понял, грандсиньор в юности ухаживал за этой дамой, но она предпочла отца синьорины Айлин. А теперь, после нескольких лет траура, разглядела, какого мужчину когда-то потеряла, и решила вернуть воду в сухой колодец, как у нас говорят. Вот только грандсиньор не слишком счастлив. Я его понимаю, дама роскошная, но после нашей синьорины…

— Бедный Роверстан! — с чувством отозвался Аластор, потягиваясь и с наслаждением ощущая, как по разогретым мышцам плеч и спины бежит кровь. — Кстати, сходи за ним все-таки!

— Будет исполнено!

Выскользнув из-за кресла, Лу шутовски поклонился, приложив руку к груди. Присев на подоконник, лихо крутанулся на нем, перекинув ноги через Флориморда, и спрыгнул в сад. Аластор только хмыкнул: и это — серьезный человек! Бывший наемный убийца, а ныне дворянин, правая рука короля и глава тайной службы, хоть и состоящей всего из одного мага-боевика. Да еще енота! Впрочем, даже с такими небольшими силами Лу как-то умудряется знать все, что происходит во дворце и в городе, а если ему больше людей дать?!

* * *

До возвращения Саграсса Аластор успел вернуться в кабинет и обнаружить, что канцлер только что прислал список лордов, просящих отсрочку по налогам. После каждой фамилии в этом перечне Аранвен пунктуально и бесстрастно комментировал, насколько обоснованы просьбы и в какой мере их можно исполнить.

Получалось, что у некоторых аристократов даже из Трех Дюжин задолженности накапливались из года в год, потому что лорды расплачивались с казной частично или не в срок, на просрочки набегала пеня, и в конце концов род оказывался должен больше, чем стоило все его имущество, как было, например, с Эдаланами. Новый глава, которого Аластор лично выбрал по совету канцлера, получил в наследство не только разоренные поместья, но и огромные долги, так что род оказался на грани назначения королевской опеки и конфискации изрядной части этих самых поместий.

Аластор поморщился, понимая, что драть с бедолаги последнюю шкуру просто бесчеловечно, однако и полностью простить недоимки нельзя, это станет опасным примером для остальных, что примут подобный поступок короля за слабость и глупость.

Он вчитался в рекомендации Аранвена, который советовал на три года освободить поместья лорда Эдалана от налогов, но взамен обязать его предоставить работников для новых королевских мануфактур, которые уже начали возводить на землях короны. По расчетам канцлера за это время новоиспеченный глава рода сможет восстановить поголовье скота и вернуть в оборот пахотные земли, которые обнищавшие крестьяне перестали обрабатывать лет десять, а то и двадцать назад. Конечно, забирать у Эдалана слишком много людей тоже нельзя, но лорд в любом случае не сможет сейчас прокормить всех, а для работы на мануфактурах годятся и женщины, и подростки, и немолодые уже мужчины, так что пусть сам выбирает, кого на эти три года отдаст короне. А основную сумму долга, замороженную на это время, Эдалан сможет выплатить позже в рассрочку.

Согласившись с канцлером и сделав нужную пометку в документе, Аластор принялся читать дальше, невольно выглядывая знакомые имена. Среди должников не было ни Бастельеро, ни Ревенгаров, ни Кастельмаро, ни дражайших родственников Райнгартенов, ни, разумеется, Аранвенов — о последнем странно было даже подумать. Зато в нем ожидаемо нашлись Сазерленд и Логрейн.

Первого канцлер сухо посоветовал проверить при помощи королевских налоговых эмиссаров — была, оказывается, в его ведомстве такая служба, имеющая широкие полномочия, но только по личному приказу короля.

Второй должен был в этом году передать права главы рода племяннице, и требовать уплаты задолженности следовало уже с нее, но только после отчета лорда Логрейна Опекунскому Совету. До этого момента вопрос налогов повисал в воздухе, потому что по бумагам геральдической коллегии девица считалась уже совершеннолетней, но в наследство официально не вступила, а будучи профанкой, и вовсе не могла распоряжаться родовым имуществом в полной мере.

До замужества юной леди следовало найти управляющего, которым мог остаться ее дядя, но только после тщательной проверки на должное исполнение обязанностей опекуна. После замужества имущественные права переходили к супругу леди, но, опять же, с ограничением, касавшимся земель майората. Насколько понял Аластор, если Опекунский Совет решит, что Логрейн управлял имуществом племянницы недобросовестно, опека над юной леди переходила к короне.

Он вспомнил, что канцлер уже говорил об этом и настаивал на скорейшем визите леди Логрейн ко двору. Кстати, а самого Логрейна что-то давно не видно. Может, как раз вернулся в Озерный край за племянницей? Надо будет уточнить…

Дальше пошли должники помельче. У кого-то демоны разорили деревню или поместье, кто-то пострадал от непогоды, три семьи лишились главы, а новый по каким-то причинам еще не вступил в права… Дочитав бумагу, Аластор сделал пометки там, где был полностью согласен с Аранвеном, а там, где сомневался, подчеркнул имена и велел Вильмону переписать их на отдельный лист, сохранив рекомендации канцлера.

Секретарь поклонился, забрал документ и сообщил, что мэтр Саграсс вернулся из города и просит передать, что приказ его величества исполнен. Люди, которых он желает видеть, ожидают в караулке под охраной.

— Прекрасно! — возрадовался Аластор. — Вильмон, пошлите за лордом Фареллом, пусть немедленно подойдет в большой королевский кабинет. И Саграсса с егерями зовите туда же!

Он вскочил, снова потянулся и решил, что сегодня точно больше никаких дел. Вот последнее разберет — и все! В конце концов, у него праздник! До ужина еще несколько часов, можно взять Огонька и съездить к родителям, они наверняка еще не знают прекрасную новость. А вечер провести с женой…