ОН. Дьявол

Евдокия Гуляева (2023)

Его боятся до такой степени, что даже имя его, как правило, вслух не произносят. Даже сильные мира сего — вершители судеб человеческих называют его «Сам-Знаешь-Кто» или просто ОН. Келлан Дагер — изощрённее и жёстче самого дьявола. По крайней мере, последний только затащит в преисподнюю и будет терзать вашу душу до скончания веков. А ОН — сначала заставит молить об этом. И вынудит поверить, что делает одолжение, в то время, как будет перерезать вам горло. Ева Аддерли расплачивается за алчность и бесчестность своего отца. У неё никогда не было возможности отказаться от сделки с дьяволом.

Глава 3

ОН

Отвлекаясь от свежих донесений, собранных моими людьми, я отрываю взгляд от экрана ноутбука и смотрю на Уолтера, замершего в дверях кабинета. Он знает, что меня нельзя беспокоить, но уж если пришёл, значит будет молчаливо ждать — это именно то, чему я учил его последние пять лет.

Он молод. Чуть за двадцать. Большую часть своей жизни проводит в Колумбии и Мексике, работая на меня с латиноамериканскими картелями. Однако, ради Евы Аддерли, я вызвал его сюда, в Сиэтл. Временно. Если Оскар — ас и настоящий виртуоз владения оружием; любые его образцы он осваивал быстро и тонко чувствовал изделия; то Уолтер был профессионалом в своём деле. Я бы охарактеризовал его, как имеющего человеческую форму, но не сущность — высококвалифицированный садист.

Я снова перевел взгляд на монитор. У агентов департамента юстиции США вновь добавилось работы и теперь они носятся по кругу, пытаясь выяснить, что же пошло не так в Карибском бассейне, и как это можно использовать против меня и в их интересах.

Бенджамин Аддерли и его алчность — вот истинная причина провала многомиллионной контрабандной сделки, — он пожалел денег на сопровождение груза, в результате чего моё оружие попало в чужие руки. И мне плевать на скрытые смыслы его поступка, причины, нюансы, а ещё на деньги, которые, как песок сквозь пальцы, утекли на чужие счета; у меня появилась единственная возможность вернуть когда-то давно утерянное.

Закрыв ноутбук, я откинулся и поудобней расположился в кресле. На несколько долгих секунд прикрыл глаза и только потом сосредоточился на визитёре.

Высокий, русоволосый, стройный, в идеально сидящем тёмно-сером костюме в голубую полоску и с проницательным взглядом, он напоминал безупречного героя женских романчиков, но никак не усердного «преподавателя физического воспитания».

— Что вы хотите от неё?

Приложив указательный палец к губам, я пытаюсь подавить улыбку. Это же очевидно! Тем не менее отвечаю на его вопрос:

— Повиновение.

Уолтер хладнокровен и спокоен. Сразу и не скажешь, что он с лёгкостью ломает ноги и челюсти, выкручивает руки и жестоко играет на нервах; хорошо, что не на моих, поскольку, в противном случае, держать его при себе было бы невозможно.

— Существуют ли границы, которые мне нельзя пересекать?

Его губы трогает тень улыбки, словно он расторопный бариста, который принимает заказ и интересуется, любите ли вы погорячее и покрепче, добавить ли корицу или миндаль; мне всегда импонирует его тонкое чувство юмора, а также точность, скрупулёзность и тщательное следование указаниям.

Качнувшись вперёд, я ставлю локти на стол, сцепив в замок пальцы и положив на них подбородок. Удерживаю его взгляд и размышляю над вопросом.

Вспоминаю поведение девчонки по дороге сюда: она молчала и донельзя спокойно реагировала на происходящее; единственный момент, когда она не смогла выбросить нож, можно не считать за открытое неповиновение (тремор рук под моим взглядом возникает даже у сильных мужчин); с завязанными глазами она не ревела, ни истерила, а, главное, не задавала долбанных тупых вопросов.

Ей ли не знать, как всё бывает!

И лишь, когда она переступила порог этого дома, пришлось накачать её сильнодействующими седативами.

Именно тогда страх выплеснул щедрую порцию адреналина в её кровь, побуждая к действиям, и её хрупкое тельце стало отважно бороться. В конечном итоге, бессмысленные потуги ни к чему не привели, лишь обратили на себя моё внимание. Что оказалось большой ошибкой.

— Без переломов, — вспомнив об этом, пожимаю плечам и морщусь, как кривятся любители музыки, услышав фальшивую ноту, — и любых необратимых повреждений.

Взгляд Уолтера падает на мои руки, лишь на долю секунды, затем стремительно возвращается обратно к глазам, но я мгновенно это замечаю. Его попытка сохранить непроницаемое выражение лица проваливается с треском.

Пристально наблюдая за ним, я снова откидываюсь в кресле, но теперь сжимаю его подлокотники так крепко, что деформированные костяшки моих пальцев белеют.

Да, в отличие от меня, мой отец не стеснялся оставлять множественные следы. Со сломанными пальцами и даже костями он тоже не заморачивался. Ему нравилось заставлять меня орать, будучи абсолютно уверенным, что бригада медиков, готовая оказать первую помощь, сможет позаботится и о внутренних повреждениях, когда он закончит проводить со мной воспитательную экзекуцию.

Уолтер коротко кивает:

— Будет сделано, сэр.

Он разворачивается, чтобы уйти, делает шаг на выход, но останавливается, когда я едва слышно добавляю:

— И ещё… — во время короткой задумчивой паузы наблюдаю, как напрягается его спина и плечи, — её ладони — единственное место, где может неожиданно оказаться твой член.

Мне нравится, что с Уолтером никогда не нужно повторять, понятен ли ему приказ.

Когда он поворачивается назад ко мне, ничто не выдаёт его эмоций: мимическая мускулатура лица всё так же безучастна; руки расслаблены и опущены вдоль тела; пальцы абсолютно неподвижны; лишь заметная частая пульсация вен на его шее выдаёт некоторую лёгкую заинтересованность.

— По-видимому, Аддерли реально облажался.

Я чуть сильнее, чем следовало, сжимаю подлокотники кресла, вновь думая о том, как дорого мне обошлась жадность этого засранца. А ещё, как много теперь смогу получить, благодаря последствиям этого его человеческого порока.

— Его дочь всё компенсирует.