ОН. Дьявол

Евдокия Гуляева, 2023

Его боятся до такой степени, что даже имя его, как правило, вслух не произносят. Даже сильные мира сего – вершители судеб человеческих называют его «Сам-Знаешь-Кто» или просто ОН.Келлан Дагер – изощрённее и жёстче самого дьявола. По крайней мере, последний только затащит в преисподнюю и будет терзать вашу душу до скончания веков. А ОН – сначала заставит молить об этом. И вынудит поверить, что делает одолжение, в то время, как будет перерезать вам горло.Ева Аддерли расплачивается за алчность и бесчестность своего отца. У неё никогда не было возможности отказаться от сделки с дьяволом.***От автора: Внимание! Присутствуют сцены жестокости и насилия, боли и крайностей. Книга не для читательниц с тонкой душевной организацией! Эта история о бесчувственном чудовище и несгибаемой девушке, чьи взаимоотношения в лучшем случае – нестандартны, в худшем – чрезвычайно рискованны.

Глава 4.2

Ева

Чувствую, как ОН ведёт пальцем по моей спине. Медленно. Отсчитывая позвонки. Едва касаясь, скорее дразня. Между тем, даже скупая ласка после очередного прожитого дня лечит покалеченную душу.

Пусть ещё не верится, пусть страх ещё леденит кровь, сжимает внутренности, а сердце — стонет и болит, и будто просит о помощи, словно молит его: помоги!

Двадцать часов — озноб, издевательства и пытки. И только двести сорок минут на возможность забыться. Это не передышка, а всего лишь один из воспитательных этапов, после которого всё начнётся сначала.

Вот его палец достигает верхнего края пижамных шорт, замирает, и на секунду я задерживаю дыхание.

Надеюсь…

На что?

Молюсь…

О чём?

Хочу, чтобы всё зашло дальше… чтобы ОН подцепил резинку моих шорт и проник-провёл-скользнул… Чёрт! Пусть выберет из этих действий любое! И коснётся меня… там.

Хочу. Отчаянно.

Разве не догадывается? Неужели не знает, что ночью я жду не только его бесшумных шагов по паркету? Не одних лишь спасительных объятий после тяжелейшего адского дня!

Спина продолжает болеть. Запястья по-прежнему ноют. Ладони горят и зудят после того безумия, с которым я тёрла их мылом, чтобы содрать вместе с кожей тошнотворные ощущения, оставленные членом Уолтера, побывавшем в них.

Не позволяю себе думать об этом. Иначе снова сорвусь в ванную, чтобы опять вымыть руки.

Таблетки дарят облегчение.

В еде, что дают мне, наверняка, что-то есть. Иначе, зачем женщине, которая работает в этом доме, следить за тем, чтобы я доедала всё до последнего кусочка?

После ужина голова тяжелеет, сознание притупляется. И тогда оставшиеся крохи разума, те, что каким-то чудом за день не выжгла боль, перестают сопротивляться желанию, которое навязано легчайшими возбуждающими прикосновениями.

Разрешаю никому меня не жалеть, и сама себя не жалею, потому что да, я позволяю Келлану Дагеру меня касаться.

Если выбирать из двух зол, то, по крайней мере, пусть на моём теле буду его руки, чем Уолтера.

На мгновение его указательный палец замирает, словно ОН раздумывает, стоит ли ему зайти дальше. Однако, нет, если она и была, то внутренняя борьба с самим собой закончилась; и его палец, поочередно обведя ямочки на моей пояснице, вновь заскользил, только теперь уже вверх по позвоночнику; следом за ним потянулись мурашки.

От чувственности.

От интимности.

От раздражения.

Из-за понимания того, что он ничего не сделает. Как этой ночью, так и следующей. И я догадываюсь почему.

Понимаю, что он задумал. Осознаю в полной мере, что, невзирая на волнующие прикосновения и его нежную заботу ночью, ОН манипулирует мной. Но мне это уже безразлично. После того, как Уолтер перешёл от хорошей порки к другим безнравственным «делам»; не насиловал, но заставил меня дотрагиваться; сомкнул мои пальцы вокруг своего члена и начал онанировать моей рукой.

Не хочу, но помню это ощущение у себя в ладонях — как кожа ходит туда-сюда. Премерзкое.

Я думала, что готова к подобному. Единственная жизнь, которую я знаю, со всеми её извращёнными сторонами — та, что мне дал отец. Казалось, его чёрствость, жестокие воспитательные меры и бесчеловечное окружение, должны были сделать меня сильнее. Но этого не случилось.

Я не подготовлена. Не собрана. Я ненавижу собственную слабость.

А ещё я недостаточно опытна, чтобы манипулировать Келланом Дагером так, как он мной. Но я попытаюсь.

Заставлю себя быть послушной.

Тихой.

Молчаливой.

Покорной.

Я ещё не сдалась и собираюсь выбраться отсюда.

Губы сами растягиваются в широченную улыбку, но я прячу её в подушку.

Интересно, ОН, так же как я, осознаёт, что когда у меня всё получится, то вероятность ситуационного секса со мной сведётся к его собственной мастурбации; даже смешно об этом подумать. Он обязан понимать, что если хочет меня, то брать надо сейчас.

Поскольку однажды меня здесь не будет.

И что тогда он будет делать?

Возможно, кто-то заменит меня.

Может, другая девушка начнёт желать его прикосновений также, как я сейчас.

Кусаю губу. До боли. Чтобы отвлечься. Сейчас мне действительно не хочется думать об этом.

В этот момент его руки добрались до моих плеч, и ОН принялся разминать их.

С моих губ сорвался благодарный скулёж.

Надавил чуть сильнее, и я застонала громче. ОН тихо рассмеялся, едва я расслабилась под его сильными руками, гулявшими теперь по моим лопаткам.

Пальцы с нажимом спустились к пояснице, и я громко выдохнула, когда ноющая боль отступила.

Но ОН не всегда так ласков.

И я хорошо усвоила, что борьба с ним — напрасная трата сил и времени.

Моё неповиновение всегда заканчивается одинаково — лицом в подушку; а в промежность упирается твердая эрекция, когда он всем своим весом наваливается сверху.

Но на этом останавливается. Всегда.

Ненавижу его за это.

Бесит то, как его руки тянутся к моей шее и болезненно сжимают её сильными пальцами, сдавливают, чтобы не извивалась.

Как же сильно ненавижу злое рваное дыхание, что шевелит волосы на моём затылке, в то время, как я, задыхаясь, приоткрываю рот.

И вот когда легкие разрывает от нехватки кислорода, а его пальцы сжимаются почти до хруста моих позвонков, он наклоняется ближе к моему уху и шепчет:

— Усвой, малышка, всё, в чём ты нуждаешься — даю тебе я. И забрать могу я.

Затем хватка на горле слабеет, и он позволяет мне отдышаться.

Резко перекатывается вместе со мной на спину, в момент разворачивая и укладывая меня на себя. К себе лицом.

Всхлипываю, скорее, от неожиданности.

ОН тут же впивается в мои губы. Страстно. Голодно. Полностью подчиняя своей воле. До головокружения и привкуса крови. Наши зубы лязгают друг о друга. Его ладони не отпускают мой затылок.

ОН не целует — терзает мой рот, трахая его языком до горла; кусает губы, слизывает стоны.

Контрастами просто размазывает.

Отстраняется, за волосы оттягивая мою голову назад.

Глотаем выдохи друг друга — лбом ко лбу.

— Неужели с ним все точно так же? — сморит в глаза и будто изнутри прощупывает. — Когда Уолтер к тебе прикасается, ты хочешь его так же, как меня?

Но я не слышу. Не хочу слышать.

Пульс частит.

Раздвигаю ноги, чтобы только ОН оказался между ними. Любая его часть. Просто жажду большего, но готова принять от него даже малость.

Хочется ближе.

Теснее.

Вжаться.

Втереться.

Хочется так близко.

Чтобы совсем вплотную.

Рука всё ещё удерживает меня за затылок, в нескольких дюймах от его губ. ОН касается их дыханием.

— Глупышка, мне не нужно твое тело. Его каждый поимеет. Сосредоточься, малышка Аддерли, я хочу вы*бать твой мозг.

Келлан Дагер пока ещё не знает, что даже сквозь медикаментозный морок, я абсолютно сознаю тот факт, что мой разум уже давно про*бан.

Что вовсе не его заслуга. Девственность головного мозга я потеряла ещё в раннем детстве.