Ходить по карнизам

Екатерина Гракова

Больничка на выезде. Проверка зрения, слуха, рефлексов, сдача крови, волос, мягких тканей. Консультации специалистов по идиотским желаниям, невидимым собеседникам, головным преследователям. Халаты всем входящим — бесплатно.

© Екатерина Гракова, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дорога на Кодуа

К полудню мы останавливаемся: старик устал, дышит с трудом, его грудь вздымается и опадает со свистом, напоминая прохудившиеся мехи. Я опускаюсь на первый попавшийся камень и перевожу дыхание. Мы не бежим, нет, просто дорога на Кодуа бесконечна — бесконечна, как поиск давно забытой цели.

— Зачем ты идёшь в Кодуа, Бенсон? — в который раз спрашивает старик.

Он сидит на поваленном бурей дереве и смотрит перед собой. Он слепой. С памятью у него тоже проблемы: по три раза на дню я отвечаю на этот вопрос и имя моё не Бенсон.

— Хочу разбогатеть. Может, прославиться.

Старик кивает, как будто лелеет те же мечты.

— Хорошо.

Он весь покрыт дорожной пылью; когда он говорит, кажется, что из горла вместе со звуками вырывается песок. Дряхлый, дряхлый старик.

— Ты ведь не бросишь меня? — спрашивает он некоторое время спустя.

Каждый раз после этой фразы я вспоминаю нашу встречу (степь, дорога, осколок скалы, осколок человека — кто бросил тебя, старик?) и не могу отделаться от ощущения, что меня не спрашивают.

Нам по пути.

Мы отдыхаем не меньше часа. Дорога на Кодуа — не самый оживлённый тракт империи, но определённо самый протяжённый. Город лежит в пятидесяти милях от нас, и с каждым милевым столбом я всё больше уверяюсь, что вдвоём мы не дойдём.

К ночи на степь опускается прохлада, на небо высыпают звёзды. Мы ночуем под редкой кроной старого дерева, и я рассказываю своему спутнику, как выглядят мигающие огоньки над нашими головами. Я всё ещё не могу свыкнуться с мыслью о том, что он не видел звёзды последние сорок лет.

Он ослеп раньше, чем я родился.

— Зачем ты идёшь в Кодуа, Мартин?

Я пожимаю плечами.

— За деньгами. За вниманием. За общением, в конце концов.

Глубокой ночью я просыпаюсь от дождя и накрываю старика своим плащом. Его одежды прохудились вместе с ним.

Утром мы, скрипя и охая, поднимаемся, грызём сухари и трогаемся в путь. Мы едва ползём, и солнце вскоре обгоняет нас.

— Ещё немного, — говорю я старику, а на самом деле — себе.

В Кодуа у старика внуки. Про детей он не говорит. Я задаюсь вопросом, как он мог решиться на пеший поход через степь, но задаюсь молча: осколок человека не проявляет желания поболтать. Из последних сил, но он переставляет ноги — так, словно и его в Кодуа ждут известность, внимание и богатство.

К новому вечеру старик выдыхается. Он устаёт не только физически. Тонкие ниточки, что держат его душу в дряхлом теле, рвутся одна за другой.

Я помогаю ему лечь в траву, где погуще и нет камней.

— Зачем ты идёшь в Кодуа, Александр?

Я больше не могу отвечать. Я отвечал на этот вопрос так часто, что перестал осознавать, что именно говорю, перестал чувствовать, что означают эти слова.

— А я, — вдруг говорит старик, и слова обращаются скрипом, — я давно хотел поглядеть на внуков.

Утром я продолжаю путь один. Я иду быстрее, но с каждой милей чувствую оставшееся позади всё острее, словно то, что я оставил, было дорого мне.

К началу пятого дня в низине я вижу башни и валы Кодуа, прямые как стрелы улицы, площади и дома, от белых стен которых отражается солнце. Останавливаясь, я вытираю пот со лба и всматриваюсь в город до боли в глазах.

Я пришёл. Достиг половины своей цели. Я должен бежать, а вместо этого стою на холме, в получасе ходьбы от мечты, с пустой головой и бьющимся от усталости сердцем.

Что-то во мне обрывается камнем, и я спрашиваю себя:

— Зачем ты пришёл в Кодуа, Бенсон?